(Из стенограммы заседания Международного Военного Трибунала от 17 апреля 1946 [1099])
Сто десятый день
Среда, 17 апреля 1946
Утреннее заседание
Председательствующий [1100]: Обвинение желает провести перекрестный допрос?
Додд [1101]: Прежде чем мы начнем наше обсуждение некоторых вопросов, по которым мы пройдем, я заинтересован, если вы будете любезны, написать ваше имя несколько раз на этих листах бумаги, ручкой и карандашом.
(Бумага, ручка и карандаш переданы подсудимому)
Пожалуйста, вы напишите «А. Розенберг», ручкой, и «Альфред Розенберг» ручкой; и напишите от руки первый инициал вашей фамилии с большой буквы?
Теперь, вы сделаете то же самое карандашом на другом листе бумаги, «А. Розенберг» карандашом, «Альфред Розенберг» и первый инициал вашей фамилии?
И затем, пожалуйста, вы сделаете еще одну вещь? Вы пропишите печатной
буквой первый инициал вашей фамилии?
(Подписи были переданы господину Додду)
Итак, вчера вечером, во время основного допроса вашим защитником, вы заявили Трибуналу, что вы обсуждали с Генрихом Гиммлером[1102], рейхсфюрером СС[1103], концентрационные лагеря, и если я правильно помню, вы сказали, что это было в 1938; это так?
Розенберг: Да. Я свидетельствовал о том, что я однажды обсуждал с ним концентрационные лагеря, но я не могу сказать с точно, что это было в 1938, так как я не делал её записи.
Додд: Очень хорошо. Он предлагал вам, посетить тот или иной лагерь, Дахау[1104] или какой-то другой лагерь; это так?
Розенберг: Да, тогда он сказал мне, что я должен посмотреть на лагерь Дахау.
Додд: И вы отклонили приглашение?
Розенберг: Правильно.
Додд: И я понимаю вас — если вспоминаю правильно, вы сказали, потому что вы были совершенно уверены, что он не покажет вам нелицеприятные вещи, что были в лагере?
Розенберг: Да, я более или менее предполагал, что в случае если действительно существовали нелицеприятные вещи, я точно бы их никак не увидел.
Додд: Вы подразумеваете, что вы просто предполагали, что существовали нелицеприятные вещи; то, что вы не знали, что там были нелицеприятные вещи?
Розенберг: Я слышал это от зарубежной прессы и это…
Додд: Когда вы впервые услышали это от зарубежной прессы?
Розенберг: Это было уже в первые месяцы 1933.
Додд: И вы непрерывно с 1933 по 1938 читали зарубежную прессу о концентрационных лагерях в Германии?
Розенберг: Я совсем не читал иностранной прессы так как к сожалению я не говорю по-английски. Я время от времени получал только некоторые выдержки из неё, и в немецкой прессе были подобные отсылки к жестким заявлениям о том, что эти утверждения не правда. Я ещё помню заявление министра Геринга в котором он говорил, что это за гранью его понимания, чтобы о чем-то таком писали.
Додд: Но вы думали о том, что они являлись правдой в той мере, что происходящие в таких местах нелицеприятные вещи, не могли быть показаны вам Гиммлером.
Розенберг: Да, я полагал, что в таком революционном процессе точно ряд эксцессов будет иметь место, что в некоторых округах также по такому поводу могли быть конфликты, и что факт, что убийства национал-социалистов в последующие месяцы после захвата власти продолжались, вероятно, вызывал острые контрмеры здесь и там.
Додд: Вы думаете, что они еще продолжались в 1938, эти меры против национал-социалистов?
Розенберг: Нет. Основные доклады о продолжающихся убийствах членов Гитлерюгенда[1105], полиции и членов партии приходили в основном в 1943 и 1944, но я не помню, чтобы много докладов об этом публиковались в последующие годы…
Председательствующий: Вы сказали 1943 и 1944 или 1933 и 1934?
Розенберг: 1933 и 1934, извините.
Додд: Но, в любом случае, в 1938 вы имели некоторые сведения у себя на уме, которые заставляли вас думать, что для вас не будет полезным инспектировать эти лагеря, потому что происходящее там не будет показано вам. Итак, это так, разве нет?
Розенберг: Нет; но я сказал очень откровенно, что при определенных обстоятельствах могли происходить эксцессы, и я говорил с Гиммлером об этом вопросе для того, чтобы он в любом случае знал, что мы были проинформированы о таких вещах из-за рубежа и что он должен следить за своими шагами. Только однажды я получал жалобу лично себе.
Додд: Итак, перейдем к другому предмету, мы также поняли, что вы вчера говорили, что когда вы писали вашу книгу «Миф 20-го века», вы выражали своё личное мнение и вы не намеревались производить большой эффект на государственные дела. Это честное заявление о ваших вчерашних показаниях в отношении вашей книги?
Розенберг: Я не совсем понял последнее предложение. Я должен сказать, что я писал «Миф 20-го века» приблизительно во время 1927 и 1928, после определенных исторических и других предварительных исследований. Она была опубликована в октябре 1930 с введением в отношении того, что она была чисто личным мнением, и что политическая организация, членом которой я являлся, не была ответственной за неё.
Додд: Очень хорошо. Я прошу, чтобы вам показали документ 3553-ПС. Это также, с позволения ваших честей, экземпляр номер США-352. Он уже в качестве доказательств.
(Обращаясь к подсудимому)
Итак, вы написали предисловие или небольшое вступление к этому изданию книги. Оно прямо перед вами. Вы сказали в нём:
«К 150 000 тысячной копии: Сегодня «Миф» неизгладимой бороздой, глубоко проник в эмоциональную жизнь немецкого народа. Каждое новое издание отчетливо указывает, что решающая духовная и ментальная революция переросла в историческое событие. Многие вещи, которые в моей книге выглядели как отдельные идеи уже стали реальностью государственной политики. Многие другие вещи, я надеюсь, воплотятся как дальнейший результат этой новой силы».
Вы написали это?
Розенберг: Это точно совершенно неправильно. Эта книга из 700 страниц не касалась только положений, в которых я обвиняюсь здесь. Книга разбиралась с большим множеством проблем, проблемой крестьян, мироустройства, концепцией социализма, отношений между руководством, промышленностью, рабочими, представлением о справедливости.
Додд: Итак, минуту. Я не думаю, что нам необходимо приводить содержание книги. Я просто спросил вас, писали ли вы это вступление.
Розенберг: Да, конечно.
Додд: Итак, в отношении хорошо известной программы принудительного труда. Я думаю каждому кто присутствовал на этих заседаниях Трибунала и конечно самому вам совершенно ясно, что в действии была программа принудительного труда, или так называемая трудовая программа, или так называемая программа рабского труда, как на Востоке так на западных оккупированных территориях. Не так ли?
Розенберг: Да, закон от 21 марта касался соответственно рабочих с оккупированных территорий, которых забирали в Германию. В Германии также существовал закон об обязательном труде.
Додд: Итак, существовало только два возможных ведомства в германском государстве, которые могли, с любой натяжкой, являться ответственными либо порознь, либо совместно за эту программу принудительного рабского труда. Не так ли? По крайней мере, два принципиальных ведомства.
Розенберг: Да, именно.
Додд: И они находились в вашем министерстве и ведомстве подсудимого Заукеля. Это совершенно просто. Это правда или нет?
Розенберг: Это правильно, что гауляйтеру Заукелю дали полномочия передавать приказы мне и всем высшим властям Рейха. Моей обязанностью было делать известными и осуществлять посредством этих приказов на оккупированных восточных территориях соответственно свои полномочия, свои суждения, и свои инструкции.
Додд: В своём министерстве вы проводили трудовые директивы, принуждая людей оставлять свои дома и свои сообщества отправляясь в Германию и работая на германское государство?
Розенберг: Я боролся эти три с четвертью года за вербовку рабочих на Востоке поставленную на добровольную основу. Из моего протокола дискуссии с гауляйтером Заукелем еще в 1943, очевидно, что всё время я предпринимал усилия сделать это. Я также упоминал как много миллионов листовок, плакатов и брошюр я распространял в этих странах для того, чтобы в принципе это осуществилось. Однако, когда я услышал о том, что множество немецких рабочих отправлявшихся на фронт не могли заменить, резервы германской армии подошли бы к концу, тогда я больше не мог протестовать против вербовки определенных возрастных групп, или использования местных властей и сил жандармерии для содействия такой работе. Вчера я уже…
Додд: То что вы нам говорили, это то, что вы пытались получить их добровольно и если так не получалось, то тогда вы заставляли их. Не так ли?
Розенберг: Такое принуждение имело место там и это правда и не оспаривается. Где имели место эксцессы — и некоторые ужасные эксцессы имели место — я делал все для их предотвращения или смягчения.
Додд: Хорошо. Вы, конечно, принимали в своём министерстве приказ, касавшийся обязательного труда, не так ли?
Розенберг: Да. Сначала был принят общий закон об обязательном труде.
Додд: Правильно, от 19 декабря 1941.
Розенберг: Может быть, он был принят тогда.
Додд: Что же, вы можете принять это как данность, я думаю, что это дата вашего распоряжения, касающегося обязательного труда, обязательного труда, достаточна — я хочу сделать это понятным для вас — на оккупированных восточных территориях.
Розенберг: Да.
Додд: Этот приказ был принят вами в качестве министра Рейха по оккупированным восточным территориям.
Розенберг: Да.
Додд: Я прошу показать вам документ 1975-ПС. У него номер экземпляра США-820, уже в доказательствах — не в доказательствах, извиняюсь. И я приобщаю его.
(Документ был передан подсудимому)
Меня не волнует вдаваться в этот документ слишком сильно за исключением удостоверения в факте о том, что это приказ, который вы приняли, и в первом параграфе с маленькой цифрой 1, вы заявляли: «Все жители оккупированных восточных территорий предмет общей ответственности для работ в соответствии со своей пригодностью». И я желаю, указать на параграф под маленьким номером 1, с номером 3, где вы сказали «Специальные правила разработать для евреев». Это девятнадцатое декабря 1941.
Розенберг: Документ который мне представлен подписан рейхскомиссаром Украины и он касался рамочного закона министра оккупированных восточных территорий с целью, я прошу, чтобы мне показали рамочный закон министра оккупированных восточных территорий для того, чтобы я мог правильно судить об исполнительных мерах принятых рейхскомиссаром.
Додд: Что же, мы можем, сделать его доступным для вас. Он взят из официальной газеты министерства Рейха для оккупированных восточных территорий. Вы не оспариваете, не так ли, факт, что вы приняли этот приказ и что эти два параграфа зачитанные мной находились там?
Розенберг: Это я не оспариваю.
Додд: Хорошо. Если вы позаботитесь посмотреть на остальные параграфы и остальные части, я увижу, что они станут понятны вам, но для настоящей цели я могу заверить, что вас не обманывают в связи с ними.
Я хочу перейти к другому документу.
Розенберг: Я хочу сослаться только на один пункт. Под параграфом 1 утвердительно говорится, что люди не полностью пригодные для работы используются согласно своим способностям к работе. Этим показывается, что учитывалось состояние здоровья.
Додд: Да, я прочитал вам это.
Итак, у вас был постоянный государственный секретарь по имени Альфред Мейер[1106], не так ли?
Розенберг: Я не нахожу здесь, чего-либо относительно законов о евреях. Здесь было положение упоминающее директиву по евреям, только её нет.
Додд: Вы найдете её прямо ниже предложения, к которому вы сослались минуту назад, двумя параграфами ниже. Там есть цифра 3 в скобках, и затем это заявление: «Специальные правила разработать для евреев».
Вы не нашли там?
Розенберг: Я не нахожу её здесь — о, на этой странице, да. Это ссылка на другой закон, да.
Додд: Правильно. Я лишь спросил вас, было ли, оно там. Давайте продолжим.
Я спросил вас, был у вас постоянный секретарь штаба по имени Мейер, Альфред Мейер, М-е-й-е-р.
Розенберг: Да.
Додд: Я хочу показать вам документ 580-ПС, который станет экземпляром номер США-821. Итак, это приказ от вашего министерства оккупированных восточных территорий, и он подписан вашим постоянным секретарем штаба, Альфредом Мейером, и он адресован рейхскомиссару Остланда[1107], человеку по имени Лозе[1108], Л-о-з-е и также рейхскомиссару Украины, человеку по имени Кох[1109] о котором мы много слышали в этом суде.
Я хочу получить ваше согласие, если у вас оно будет о том, что приказ призывал 247 000 промышленных рабочих и 380 000 сельскохозяйственных рабочих.
Итак, я в особенности хочу, чтобы вы обратились к странице 2, также и немецкого текста, и строчке 14 английского текста и строчке 22 немецкого текста. Параграф имеет перед собой цифру 6, и он говорит:
«Рабочие следует вербовать. Следует избегать принудительного призыва; напротив, по политическим причинам, призыв должен сохраняться на добровольной основе. В случае призыва, не приносящего требуемых результатов, для необходимого профицита рабочих, в чрезвычайном случае, можно использовать, по согласованию с генеральным комиссаром, распоряжение, датированное 19 декабря 1941 касающееся введения обязательного труда на оккупированных восточных территориях…»
Значит этот приказ, подписанный Мейером из вашего штаба, указывающий рейхскомиссарам на оккупированных восточных территориях, основывался на вашем распоряжении от 19 декабря 1941 об обязательном труде.
Розенберг: Господин обвинитель, вы зачитали вступление, и из него также видно, что мой заместитель четко пытался любым способом избежать принудительного призыва и, как он сказал, призывом было «придерживаться добровольной основы». Это подтверждение того, что я уже сказал вчера, что Мейер, мой постоянный заместитель, наиболее категорически пытался работать в таких границах, и наконец, он не ссылался на произвольные меры, но скорее на общий закон об обязательном труде на оккупированных восточных территориях, который предотвращал сотни тысяч, которые ни работали и не учились от того, чтобы слоняться по улицам. Однако, я также хочу зачитать конец параграфа, который говорит:
«Не следует давать обещаний, ни письменно, ни устно. Поэтому, объявления, плакаты и обращения в прессе и по радио не могут содержать не правдивой информации с целью избежать разочарования среди рабочих, трудоустроенных в Рейхе, и таким образом вопреку будущей вербовке на оккупированных восточных территориях».
Я думаю более законное отношение в разгар войны немыслимо.
Додд: Очень хорошо. Я попытаюсь указать здесь, и понять согласны ли вы с тем, что вместе с тем вы, несмотря на эти демонстрации и эти возражения, которых мы не отрицаем, и которые делались вами, позволяли своим людям на восточных оккупированных территорий действительно вербовать и принуждать людей поступать на работу в Германию, и я пытаюсь делать это на основе вашего распоряжения. Это положение я пытаюсь развить с вами.
Розенберг: Закон об обязательном труде был принят мной в конце 1941 для территории рейхскомиссариата, то есть, для Остланда и для Украины. Обязательная вербовка этой рабочей силы для Рейха не предпринималась длительное время, и обязательная служба в оккупированных странах, являлась, по моему мнению, законодательно необходимой для того, чтобы с одной стороны не было имевшей место дикой вербовки, а также для предотвращения хаоса вытекающего из сотен тысяч праздношатающихся на улицах.
Председательствующий: Вы не ответили на вопрос. Вы привели длинный рассказ вместо одного слово «да», которые должно быть вашим ответом.
Розенберг: Когда в Рейхе была учреждена служба обязательной рабочей службы, я сказал, что я был в пользу добровольного призыва. Далее я не мог противостоять этому отношению и, поэтому, конечно я согласился с тем, чтобы затем такие же законы об обязательном труде были бы введены. Я вчера уже признавал это три раза; я не оспариваю этого.
Додд: Да, я знаю, вы повторяли это три раза вчера и снова этим утром. В вашем документе защиты — Розенберг-11, я думаю том — который письмо написанное вами Коху 14 декабря 1942 — я не думаю, что нужно снова вам показывать его; я думаю, вы видели его вчера — вы в особенности упоминали Коха по вопросу сбора людей с фронтовых линий, театров, с улиц, тех людей которые посещали кино и подобное такого же рода. Вы знали, что происходило согласно вашему распоряжению об обязательном труде, не так ли? Вы возражали этому, но вы знали, это происходило.
Розенберг: Эксцессы связывались с каждым законом, и как только я узнавал об эксцессах, я предпринимал шаги против них.
Додд: Очень хорошо. Итак, наконец, в отношении данного вопроса принудительного труда, вы сказали как о вопросе честности и справедливости о том, что ваше министерство было, не очень сильно ответственным за эту ужасную программу выселения людей из своих домов в Германию, или вы скажете, что вы должны принять очень значительную ответственность за то, что случалось с этими сотнями тысяч людей в восточных оккупированных районах?
Розенберг: Я, конечно, принимаю ответственность за эти законы, которые я принял, и за любое исполнение директив, которые принимались моим министерством. Территориальные правительства являлись юридически ответственными за их исполнение. Там где проводились эти меры — это было в 1500 километров от меня — я сам занимался с каждым делом. Делались многие преувеличения и также эксцессы. Я признаю, что случались ужасные вещи. Я пытался вмешиваться, применяя меры наказания и из-за этого точное число германских чиновников отдавались под суд и приговаривались.
Додд: Оставляя в стороне ужасные вещи, что происходили с людьми, полагаете, что не было большого насилия, в самом факте принуждения их вопреки их воли я предполагаю, вы за что-то еще принимаете ответственность.
Розенберг: Да, именно.
Додд: И вы также чувствовали, что значительная часть этого…
Розенберг: (Прерывая) Я принимаю ответственность за закон государства, которым гауляйтер Заукель уполномочивался передавать мне эти запросы, которым я придавал правовую форму на восточных территориях.
Додд: Вкратце, я хочу напомнить вам, пока мы в этом предмете, что вы удостоверили вчера, что вы согласовали изъятие детей моложе 10, 12 и 14 лет и их вывоз в Германию, и я думаю, что вы рассказали нам, что сначала это волновало вас, но когда вы обнаружили, что они рады реабилитационным обстоятельствам, вы успокоились. Это правдивое заявление о вашей позиции о принуждении этих детей на Востоке?
Розенберг: Нет, это не правильно. Я не знаю, о чем был перевод документа, но правдой было противоположное. Я как-нибудь хотел предотвратить, совершение, каких-либо действий в оперативной зоне, которые могли при определенных обстоятельствах, иметь тяжелейшее значение для этих детей. Затем, по просьбе группы армий «Центр» — что — любом случае она бы сделала сама — я принял заботу об этих детях при условии, что я предприму наиболее скрупулезные уход за этими детьми и заботу об их матерях для того, чтобы у них был контакт со своими родителями, и для того, чтобы они могли быть возвращены на свою родину позднее. Это точно противоположно тому, что обвинение представляет из документа.
Додд: Что же, я не хочу дольше задерживаться на нём за исключением напоминания вам о том, что документ, который вы видели и который вы обсуждали вчера, заявляет, помимо прочих вещей о том, что вывоз этих детей с Востока совершался более чем для одной вещи; вы уничтожали биологический потенциал этих народов Востока. Это то, что вы одобряли помимо прочих вещей, не так ли?
Розенберг: Да. Это содержится в первом пункте обвинения, и он уже был зачитан. Мне было ясно, при прочтении всего документа, что от моёго одобрения совсем не зависело всё это дело, что в первом докладе я точно отказывался, от такого аргумента, и что только после заслушивания остальной информации я нашел способ, о котором женщины благодарили меня, несмотря на факт, что не мне, а Гитлерюгенду в Дессау и кому-то ещё был доверен уход за ними.
Додд: Действительно, я понимаю из всех ваших показаний, что при возможном исключением немногого, о чем мы пока говорим, вы являлись очень добрым и гуманным к этим народам под вашей юрисдикцией оккупированных восточных территорий. Вы хотели быть очень добрыми с ними.
Розенберг: Я совсем не хочу провозглашать для себя какую-либо такую сентиментальную фразеологию. Однако, в разгар ужасной войны на Востоке, которая приводила к продолжающимся убийствам немецких сотрудников и немецких сельскохозяйственных рабочих, я лишь пытался осуществлять вежливую политику и вовлекать народы в прочувствованное добровольное содействие.
Додд: Да. Итак, я прошу показать вам документ 1058-ПС, который это экземпляр США-147.
(Документ был передан подсудимому)
Итак, он перед вами. Это выдержка из речи, которую вы произнесли для своих ближайших сотрудников, и на неё ссылались ранее. Эта речь, что вы произнесли 20 июня 1941, за день до нападения на Советскую Россию. Я хочу сослаться на самый первый параграф, и он на бумаге. Он говорит: «Работа по пропитанию немецкого народа без сомнения сохранится в эти годы …»
Розенберг: На какой странице?
Додд: Он на первой странице; здесь только одна страница. О, у вас есть весь документ. Вы ссылались на него вчера; я думаю, вы способны найти его. Это страница 8, строчка 54. Вы можете вспомнить её; вы говорили о ней вчера. Собственно говоря, вы сказали, что была экспромтная речь. Вы найдете на странице 8?
Розенберг: Да, я нашел.
Додд: В этом параграфе сказано, помимо прочих вещей — и я хочу обратить ваше внимание на особую задачу — вы сказали, что работа по пропитанию немецкого народа первая в повестке, и что южные регионы и северный Кавказ должны служить балансу пропитания немецкого народа. И вы продолжили говорить о том, что вы не видели причины, почему есть обязательство кормить русский народ излишками продуктов с территории. Затем вы сказали: «Мы знаем, что это жестокая необходимость, независимо от чувств».
Затем вы продолжили говорить: «Несомненно, необходима очень широкая программа эвакуации и будущее приготовило тяжкие годы для русских»
Итак, вы вчера прочитали нам некоторые части этой речи, о том, что вам казалось совершенно правдивым. Все части речи являлись экспромтом или вы предполагаете, что только части, что кажутся, опасными для вас были экспромтными?
Розенберг: Я просто использовал несколько ключевых слов и таким образом произнёс речь. Данный параграф зачитывался обвинением три или четыре раза. Вчера, когда мы обсуждали эту речь я сам решительно сослался на этот параграф. Помимо этого, я признал, что мне говорили люди, связанные с Четырехлетним планом[1110] о том, что не было точной уверенности в том, сможет ли промышленность московского промышленного региона поддерживаться после его завоевания — здесь упоминались «вагоностроительные фабрики». Могло существовать ограничение необходимое по некоторым ключевым производствам, и из-за этого возникала сложная проблема снабжения данного района. Мои замечания указывают на то, что вероятно, имелась необходимость, эвакуировать этих безработных. Я решительно ссылался на этот документ, а именно, первый документ министра оккупированных восточных территорий по этому вопросу где, в семи наиболее важных пунктах по гражданской администрации, пункт 3 касался пропитания гражданского населения. Позже в документе сказано, что следует любым способом избежать голода, и что в таком случае, население будет получать специальные пайки. Я думаю, что в эти тяжелые времена, в виду законов и директив, для меня было невозможно, сделать больше этого. Вся моя общая политическая и духовная позиция заключалась в том, что я сказал вчера о требованиях свободы и культуры для Украины, о суверенитете кавказцев, и также о русском государстве как большом…
Додд: Хорошо. Я не хочу, чтобы вы вдавались в это. Я полностью вас понял, и я думаю, все остальные. Я просто хотел указать вам на то, что с ранней даты вы говорили о том, что будут суровые необходимости и что для русских будет очень много тяжелых лет. Это все. И если вы не осведомлены в том, что вы были серьезны говоря это, как вы говорили о других вещах, тогда я не буду давить на вас.
Я хочу перейти к документу…
Розенберг: Господин обвинитель, я не думаю, что можно было сделать большего по данной проблеме, чем планировалось заранее, при тех соответствующих больших сложностях. Остальные оккупационные силы имели такой же опыт.
Додд: Хорошо.
Я прошу показать вам документ 045-ПС, экземпляр США-822.
(Документ был передан подсудимому)
Розенберг: Вероятно, я могу сказать кое-что больше о переводе этого отрывка. Он был переведен мне так, что эти меры осуществлялись «без каких-либо чувств». В оригинале сказано «помимо чувств» или «превыше чувств».
Додд: Хорошо, я принимаю вашу интерпретацию, у нас нет с этим проблем. Итак, вы будете любезны, посмотреть на этот документ? Это меморандум для вашего сведения, обнаруженный в ваших делах.
Розенберг: Да.
Додд: Вы устанавливали им, во втором параграфе, то что вы называли целью немецкой политики, применимой к Украине, как устанавливалось фюрером. Они заключались, вы говорили, в эксплуатации и мобилизации сырья, немецкого расселения в отдельных регионах, никакого искусственного образования населения для интеллектуальности, но сохранение их рабочей силы; помимо этого, обширное невмешательство во внутренние дела.
Затем, переходя ниже — потому что, я не думаю это необходимо зачитывать все, большинство из этого ссылается на другой документ — мы спустимся к 12 строке снизу этого параграфа. Начиная с 14 строки:
«После непрерывного обозрения состояния дел на оккупированных восточных территориях, я убедился в том, что немецкая политика, включает в себя, вероятно презрительное мнение о качествах покоренных народов, но что это не задача немецких политических представителей провозглашать меры и мнения, которые могут в конечном итоге привести к унылому отчаянию вместо развития требуемых возможностей использования рабочей силы».
Затем, в следующем параграфе, вы сказали:
«Если дома мы открыто и агрессивно объявляем о своих целях всей нации, в отличие от остальных, политические руководители на Востоке должны хранить молчание там, где германская политика вызвана необходимой суровостью. Они должны хранить молчание, так как, это может сформировать о покоренных народах любые уничижительные мнения. Да, умная немецкая политика может в определенных обстоятельствах сделать больше в немецких интересах через послабления, которые не затрагивают политику и определенные гуманные поручения, чем через открытую, невнимательную жестокость».
Вы честно выразили свои взгляды, когда написали этот меморандум 16 марта 1942?
Розенберг: Этот документ верен. Он также представлялся мне на предварительных допросах. Он показывает, что хотя я и знал о том, что фюрер не принял моих далеко идущих предложений, я продолжал бороться за эти далеко идущие предложения. И далее он показывает, что я видел фюрера лично, для того чтобы несколько сумасшедших людей среднего уровня на Востоке не делали уничижающих замечаний об остальных нациях, чей уровень жизни мог представляться совсем бедным. От многих тысяч, кто прибыл туда, я не мог ожидать только симпатии или антипатии, но я мог требовать от них одну вещь, если их отношение было презрительным, они должны были оставлять его при себе и действовать достойно.
В заключение я хочу добавить, кое-что экстраординарно значимое, а именно, он говорит здесь в последнем параграфе: «Я прошу, чтобы фюрер принял данный протокол и проект распоряжения». Эта инструкция, к сожалению, не приложена к документу; я думаю, что больше бы подтвердил это из неё.
Додд: Хорошо. Итак, перейдем к документу Р-36, экземпляр номер США-699.
(Документ был передан подсудимому)
Вы раньше видели этот документ, не так ли?
Розенберг: Да, я видел его.
Додд: Итак, это меморандум, от 19 апреля 1942, представленный вам одних из ваших подчиненных, доктором Маркулем, и непосредственно представлен вам Лейббрандтом[1111], также одним из ваших подчиненных, одним из ваших вышестоящих людей. Я хочу, чтобы вы следовали вместе со мной, пока я зачитываю вам определенные параграфы из него.
Первые несколько строк датированы 5 сентябрем 1942, и он говорит: «Министру Рейха; о предложениях». Он заявляет, что здесь закрытый меморандум содержащий мнение доктора Маркуля по вопросу письма Бормана от 23 июля.
Прежде чем мы сейчас продолжим — если вы уделите ему внимание — вы рассказывали нам вчера, что вы были не согласны с Борманом по некоторым вопросам. Не так ли?
Розенберг: Я сказал…
Додд: Просто ответьте на вопрос. Вы говорили нам это вчера?
Розенберг: По решающим положениям я не соглашался с Борманом. Я свидетельствовал ранее, что с течением лет я, тяготился такими методами о том, что, по случаю, я дал ему соглашательский ответ. Вся моя политика была…
Додд: Хорошо. Посмотрим на документ, который, как я сказал, меморандум о письме Бормана вам, датированном 23 июля, я полагаю 1942:
«23 июля 1942, рейхсляйтер Борман направил министру письмо, в котором перечислил восемь параграфов, которым министр следовал в управлении оккупированными восточными территориями».
Оно продолжает говорить о том, что вы, в сообщении фюреру датированном 11 августа 1942 объясняли в подробностях в какой степени эти принципы уже применялись на практике или использовались в политике.
Следующий параграф говорит:
«Любое лицо, читающее эту переписку поразиться, прежде всего, полному согласию концепций. Министр» — то есть вы — «видимо был в особенности озабочен двумя положениями. Первое относится к защите германского правления от давления славянской расы; второе абсолютной необходимости упрощения администрирования. Именно это решающие проблемы, о которых следует сказать подробнее».
Затем это заявление:
«В остальном, министр» — ссылается на вас — «не только не выдвигает возражений против принципов Бормана или даже его фразеологии; напротив, он использовал их как основу для своего ответа и стремления продемонстрировать, что они уже введены на практике. Однако, когда, письмо Бормана было зачитано капитаном Циммерманом на совещании начальников управлений, сразу же была продемонстрирована серьезная озабоченность, как на счет фразеологии письма, так и будущего проведения нашей восточной политики».
Затем оно продолжает говорить:
«С целью понять была ли эта озабоченность оправданной, лучше начать с предположения, которое четко демонстрирует преобладающую ситуацию».
Затем, под номером I, Маркуль пишет:
«Предположим, что письмо Бормана было принято для рейхскомиссаров как министерское распоряжение. Это предположение не является нереальным, поскольку министр» — и это снова ссылается на вас — «демонстрировал приверженность схожим взглядам. Поскольку Остланд представлял особое дело, и более того Украина является, или вероятно станет политически наиболее важным регионом, дальнейшее обсуждение в основном базируется на данном регионе».
Затем, продолжается:
«О последствиях распоряжения такого рода будет лучше судить по отношению к нему тех людей, чьей обязанностью было внедрять его на практике».
Немного ниже, он говорит:
«Представив формулировки письма Бормана переведенными на язык сотрудника немецкой гражданской администрации, вы увидите, грубо говоря, следующие взгляды:
«Славяне работают на нас. Поскольку мы не нуждаемся в них, они могут умирать. Поэтому, обязательная вакцинация и немецкая система здравоохранения излишни. Рождаемость славян нежелательна. Они могут использовать контрацептивы или, что даже лучше аборты. Образование опасно. Достаточно, чтобы они могли считать до 100. В лучшем случае допустимо образование, которое приводит к полезным облегчениям для нас. Каждое образованное лицо это будущий враг. Религию мы оставим для них как средство утешения. По продовольствию, они не получат чего-либо больше чем необходимо. Мы владыки; мы первые».
Затем оно говорит:
«Эти предложения отнюдь не являются преувеличением. Напротив они наполняли, слово за словом, дух и текст письма Бормана. Уже в таком положении возникают вопросы, желателен ли такой результат в интересах Рейха. Трудно оспорить, что эти взгляды не станут известны украинскому народу. Похожие мнения сегодня преобладают».
Переходим, к следующему параграфу, с номером 2, говорящему:
«Но в действительности нет необходимости брать на себя фиктивное распоряжение как сделано в параграфе 1. Вышеуказанная концепция нашей роли на Востоке уже осуществляется на практике. Рейхкомиссар Украины раскрыл подчиненным свои взгляды об украинском народе в трех последующих речах при инаугурации…» — и т. д.
И он продолжил цитировать эти речи, на которые ссылались перед этим судом.
Затем, в следующем параграфе, он говорит о том, что каждый посетитель и каждый сотрудник местной гражданской администрации может подтвердить из своих наблюдений, и они в особенности четко демонстрировали насколько подготовлена почва для письма Бормана. Затем он продолжил цитировать заявления, что делались, говоря: «Чтобы быть точным, мы здесь среди негров; население грязное и ленивое», и так далее.
И затем, пропуская, он говорит:
«Я могу добавить, что крейсляйтер Кнут, которого гауляйтер всё еще сохраняет, несмотря на тяжелейшие обвинения о его профессиональной пригодности, объявил, в разговорах о вопросе Киева о том, что Киев должен быть расселён путем эпидемий. В целом будет лучше, если излишняя часть населения умрет от голода».<