БИРУНИ И ЕГО «ПАМЯТНИКИ МИНУВШИХ ПОКОЛЕНИЙ»

Великий хорезмиец. «Аль-Асар аль-Бакия» — «Памятники минувших поколений» — первое крупное сочинение великого среднеазиатского ученого-энциклопедиста, девятисотлетие со дня смерти и тысячелетие (по мусульманскому лунному календарю) со дня рождения которого недавно отметила мировая научная общественность ¹. Абу Рейхан Мухаммед ибн Ахмед аль-Бируни — блестящий астроном ², географ ³ и геолог ⁴, историк и этнограф, философ ⁵, филолог и поэт, произведения которого намного опередили его эпоху, предвосхитив на полтысячелетия многие передовые научные идеи эпохи Европейского Возрождения. Вместе с тем это — первая книга Бируни, ставшая известной европейским ученым благодаря неутомимому публикатору и исследователю научного наследия Бируни — Эдуарду Захау, издавшему в 70-х годах XIX в. арабский текст и перевод «Аль-Асар аль-Бакия», снабдив его первой [VIII] стоящей на уровне современной науки биографией великого ученого ⁶. Теперь, благодаря изданию русского перевода, подготовленного Институтом востоковедения Академии наук Узбекской ССР, этот замечательный труд становится достоянием широких кругов советских читателей.

Бируни — по происхождению хорезмиец, выходец из того ираноязычного населения древнего и раннесредневекового Хорезма, которое, впитав в себя различные тюркоязычные элементы, вошло в состав узбекского народа, составив этническую основу современных хорезмских узбеков.

Он родился 4 сентября 973 г. н. э. в предместье («бирун») города Кят ⁷ (древней столицы афригидского Хорезма ⁸), именовавшегося нередко просто «городом Хорезм» ⁹.

Происхождение Бируни и ранние годы его жизни нам почти не известны, хотя есть много оснований предполагать в нем выходца из социальных низов, что, по мнению И. Ю. Крачковского, подтверждается и его необычной «нисбой» (прозвище по месту происхождения) — Бируни — «человек из предместья» и тем, что в стихах самого Бируни подчеркивается безродность автора:

«...Не знаю я, по правде, своего родословия. Ведь я не знаю по-настоящему деда, да и как мне знать деда, когда я не знаю отца» ¹⁰. [IX]

Возможно, что именно плебейским происхождением Бируни объясняются его общественно-политические и научные взгляды. Бируни смело идет против многих общеобязательных в мусульманской среде положений. Здесь, несомненно, сказалось и влияние его связей с карматами-батинитами — сектой, резко враждебной правоверному исламу и господствовавшим тогда общественным порядкам. Эта секта была прогрессивной в то время и опиралась преимущественно на крестьян и ремесленников.

Вряд ли случайно то обстоятельство, что одним из ранних трудов (по-видимому, первым) Бируни была книга «Рассказы о людях, носящих белое ¹¹, и карматах». Эта книга не дошла до нас, но неоднократно цитируется автором в другом его раннем произведении — «Аль-Асар аль-Бакия» ¹².

Во всяком случае, первые годы творческой деятельности великого ученого, как и вся его жизнь, протекали в бурной политической обстановке. В своем позднем труде, лишь частично опубликованном в 1937 г. в Дели ¹³, он пишет:

«В 384 и 385 г. хиджры производил я астрономические измерения... Но я успел установить только крайнюю высшую точку эклиптики для селения (Бушкатыр), находящегося на левом берегу Джейхуна ¹⁴, к югу от города Хорезма ¹⁵, а также эклиптику без азимута. Но день кончился смутой среди знати Хорезма, что заставило прервать это «занятие» и укрыться, искать убежища, а (затем) удалиться с родины на чужбину. После этого несколько лет не устанавливался для меня покой, пока время не сжалилось и бури не улеглись. И было у меня отвращение от превратностей судьбы от того, в чем мне завидовал глупец, и от того, в чем мне высказывал жалость сострадательный мудрец (разрядка наша. — С. Т.). После [X] этого нашел я некоторое свободное время в дни правления мученика Абу-ль-Аббаса хорезмшаха (да просветит Аллах его аргументы) и снова измерил я склонение эклиптики, а также эклиптику без азимута. Но не прошел год, как все опять (пошло прахом)... (Обстоятельства) не позволили мне вернуться к первоначальному положению, что для подобного мне является более достойным» ¹⁶.

Этот отрывок, несущий на себе характерные черты литературного стиля Бируни, нелегко понять (мы уже не говорим о несоответствии приведенных в тексте дат продолжительности описываемых событий). Но если учесть подчеркнутые нами слова, то наиболее вероятно предположение о том, что автор был активным участником не только событий 995 г., на что указывали другие известные нам источники, но и более ранних, и уже до 995 г. Бируни, несмотря на свою молодость, играл, возможно, крупную роль в политической жизни своей родины как видный политический руководитель одной из борющихся партий — на это явно намекают слова о «зависти глупцов».

Так перед нами предстает молодой Бируни — безродный выходец из рядов городского плебса. С юных лет он посвятил себя изучению проблем астрономии и геодезии, видимо, начав эту работу в составе астрономической службы при дворе последних Афригидов (о крупном значении математической астрономии и геодезии в древнем и раннесредневековом Хорезме мне приходилось уже писать) ¹⁷. [XI]

Вместе е тем Бируни столь же горячо увлекался — и, по всем данным, не только теоретически, — антифеодальными народными движениями и играл ие известную нам, но, несомненно, видную роль в борьбе против «хорезмийской знати».

Первая длительная эмиграция Бируни из Хорезма связана с гибелью государства Афригидов и объединением Хорезма под властью эмиров Ургенча. Эти события означали переход власти из рук патриархально-феодальной аристократии, носительницы общинно-рабовладельческих традиций, в руки новой знати, сложившейся в основном из пришлых арабских, хорасанских, согдийских (бухарских) и тюркских элементов, выдвинувшихся на службе сперва у арабского, а затем у саманидского правителей восточных областей халифата.

Первая из феодальных групп в своей борьбе искала и нередко находила политическую опору в народе — в крестьянах-общинниках и части городского плебса, видевших в новых феодалах более опасных и жестоких врагов, чем старинная патриархально-феодальная знать ¹⁸. Связанный с низложенной династией, по-видимому, отнюдь не только службой в качестве придворного астронома-геодезиста, но и в качестве активного участника политических событий, Бируни был вынужден покинуть родину. Именно в период своей первой длительной эмиграции, находясь на службе правителя Джурджана (бассейн р. Гургена, древняя Гиркания) Кабуса ибн Вашмгира — представителя той же прослойки старинных феодалов-дихкан, что и Афригиды Хорезма, Бируни пишет свои знаменитые «Памятники», которые и заканчивает около 1000 г. н. э., когда ему было лишь 27 лет.

Ниже мы кратко остановимся на характеристике данного произведения. Здесь же отметим только, что, как и первое, не дошедшее до нас произведение Бируни, эта книга — прежде всего исторический труд, хотя он посвящен основанной на данных астрономии технической хронологии и написан крупным естествоиспытателем.

Книга написана на одну из самых злободневных тем той эпохи. В центре ее — генеалогия и хронология иранских династий и династий, связывавших себя с иранским миром, — данная на широком общеисторическом фоне всего Ближнего и Среднего Востока. Автор выполняет иными средствами ту же большую задачу, которую художественными средствами осуществил старший современник Бируни — великий Фирдауси, автор «Книги царей». Это было сильное идеологическое оружие борющейся за сохранение своей политической роли дихканской знати и поддерживающего ее на этом историческом этапе народа против [XII] новой аристократии муктаи (иктадаров), связанных с новой формой феодального землевладения.

Выходец из хорезмского плебса, близкий к карматской ереси, Бируни не мог долго ужиться при дворе Кабуса. Покинув его, ученый некоторое время жил в области Рея, затем вновь прибыл в Джурджан и, наконец, около 1010 г. вернулся на родину, в Хорезм, в новую столицу — Ургенч, куда его пригласил второй (и последний) представитель династии Мамунидов — хорезмшах Мамун ибн Мамун.

Судя по скудным и противоречивым данным об этом периоде жизни Бируни, он не только играл крупную роль в возникшей при дворе Мамуна «Ургенчской академии», блестящем собрании ученых ¹⁹ из различных областей Средней Азии, но и был советником, чуть ли не министром шаха. Этим, вероятно, объясняется полное отсутствие в литературном наследии Бируни трудов, относящихся к этому времени, — ученый был поглощен политической деятельностью.

В 1017 г. в жизни Бируни произошла новая катастрофа. Есть данные, что в трагической политической обстановке назревающего конфликта с газнийским деспотом ²⁰ Бируни сыграл крупную политическую роль, осуществляя дипломатическую подготовку обороны. Нашествие на Хорезм полчищ Махмуда Газнийского закончилось пленением и уводом в Газну великого ученого.

Период газнийского плена — 1017-1048 гг. — был наиболее тяжелым и вместе с тем наиболее плодотворным периодом жизни Бируни. Сперва тяжелое полурабское положение при Махмуде, а затем, после смерти Махмуда, в правление его сына Ма'суда, — несколько лучшие условия. Оторванный от любимой родины (есть основания предполагать, что ему удалось на короткое время посетить Хорезм лишь около 1034 г.) и от активного участия в политической жизни, Бируни отдает все свои силы научно-исследовательской работе, в первую очередь, в области естествознания. В 1025 г. им был написан исключительно интересный астрономо-географический трактат «Тахдид нихабат ал-амакин ли-тасхих масафат ал-масакин» («Определение конечных границ [XIII] мест для проверки расстояний населенных пунктов») ²¹, который пока еще опубликован лишь отчасти и почти не переведен. В трактате, между прочим, разработана в основных чертах подтверждающаяся современной наукой теория изменений течения Аму-Дарьи. В 1030 г. Бируни закончил работу над своей знаменитой «Индией» ²² — монографией, не имеющей ничего равного в средневековой исторнко-этнографической литературе. По своему идейному содержанию она представляет разительный контраст с человеконенавистнической идеологией Газневидов.

В эти же годы Бируни создал такие произведения, как «Ма'судовы таблицы по астрономии и звездам» (Канон Ма'суда) и ряд других трудов по астрономии и астрономической географии; минералогический трактат, перевод которого подготовлен А. М. Беленицким и Г. Г. Леммлейном и выходит в ближайшее время в серии «Классики науки» Издательства АН СССР; одно из недавно открытых поздних произведений Бируни — трактат по фармакогнозии и другие работы, большая часть которых известна нам только по названию и по цитатам.

Среди не дошедших до нас трудов Бируни этого периода особый интерес представляет «История Хорезма», которую мы знаем по цитатам из обширной хроники Газневидов придворного историка-мемуариста Абу-ль-Фазла Мухаммеда Бейхаки. Эти цитаты относятся ко времени окончания похода Махмуда Газнийского на Хорезм, явно свидетельствуя о том, что научные интересы Бируни-историка отнюдь не исчерпывались далеким прошлым, что, как и в первом своем историческом труде (о карматах), он тесно связывал прошлое с современной ему эпохой.

Такова весьма краткая и неполная характеристика жизненного пути и научного наследия великого хорезмийца.

* * *

МЕСТО «АЛЬ-АСАР АЛЬ-БАКИЯ» как памятника социальной истории и истории естествознания. «Аль-Асар аль-Бакия» представляет, по определению И. Ю. Крачковского, «свод технической или гражданской хронологии, дающий описание всех эр и праздников известных Бируни народов и религий: греков, римляи, персов, согдийцев, хорезмийцев, харранцев, коптов, христиан, евреев, доисламских арабов, мусульман» ²³. [XIV]

Сам автор так определяет непосредственные мотивы написания его труда: «Один образованный человек спросил меня, каковы способы летосчисления, которыми пользуются народы, в чем состоит различие их корней, т. е. начальных дат, и ветвей, т. е. месяцев и годов; какие причины побуждают людей (установить ту или иную эру), какие существуют значительные праздники и памятные дни, (приуроченные) к определенным периодам и работам (Курсив наш. — С. Т.), а также другие (обряды), которые одни народы исполняют в отличие от прочих. Он настойчиво побуждал меня изложить эти (сведения) наивозможно ясным образом, чтобы они стали близки пониманию изучающего и избавили его от необходимости одолевать различные книги и расспрашивать тех, кто им следует» ²⁴.

Таким образом, основная задача, поставленная Бируни, — создание критического свода хронологий и календарей народов, входивших в состав арабского халифата, или соседних с ними. Едва ли не важнейшей целью автор ставит создание свода сельскохозяйственных календарей этих народов, что имело крупнейшее практическое значение. Бируни строго следует намеченному плану, но параллельно решает и другую задачу огромного идейно-теоретического значения — исследование «корней» и «ветвей» летосчислений, проводимое на широком историческом фоне. Как отмечал И. Ю. Крачковский, «уже в этом раннем произведении ясно заметна особенность, типичная для Бируни и в дальнейшем: определенные черты патриотического самосознания. Среднеазиатские народы выдвигаются на первый план, доисламские арабы изображаются отрицательными чертами, равно как их роль в более позднюю эпоху завоеваний. В частности, известный правитель Средней Азии Кутейба ибн Муслим неоднократно укоряется за уничтожение культуры Хорезма» ²⁵.

Труд Бируни, опирающийся на огромный опыт арабоязычной историографии, означает вместе с тем крупный шаг вперед, прежде всего с методологической стороны. Сам Бируни так определяет метод своего исследования:

«Ближайшее средство прийти к тому, о чем я был спрошен, — знание о преданиях древних народов и известий о прошлых поколениях, ибо большинство их (говорит) об обстоятельствах жизни этих народов, их обычаях и законах., (остается) следовать «людям писания», приверженцам различных религий, учений и сект и принять воззрения за основу (исследования), чтобы строить дальше, а затем сравнить между собою слова и мнения, приводимые ими в качестве доказательства. Но предварительно надо очистить [XV] свою душу от свойств, которые портят большинство людей, и от причин, делающих человека слепым для истины, т. е. от укоренившихся привычек, пристрастия, соперничества, покорности страстям, борьбы за власть и тому подобного... Метод, предложенный мною в основу, и путь, который я наметал, отнюдь не близок, а напротив, до того труден и далек, что кажется, будто к цели нет достуна из-за обилия бредней, примешанных ко всяким преданиям и рассказам. Не все эти бредни относятся к области невозможного, так что их нелегко распознать и отбросить, и те из них, что находятся в пределах возможного, слывут за истинный рассказ, если другие свидетельства не говорят об их ложности... Мы должны переходить от ближайших преданий к менее близким, от более известных к менее известным, добывая нх у передатчиков и исправляя из них те, которые можно исправить, а прочие оставляя такими, как они есть» ²⁶.

Бируни строго и последовательно проводил критико-аналитический метод исследования источников. Критический подход к источникам осуществлялся, конечно, и его предшественниками, но у Бируни критика источников становится основным условием исследования. Бируни, естественно, не удалось полностью освободиться от той предвзятости и тенденциозности, от которой он предостерегал историков, но и в этой области он стоит выше всех своих предшественников и современников; в этом, пожалуй, кроется одна из причин исчезновения большинства исторических трудов Бируни, слишком смелых в своей критике источников, чтобы быть приемлемыми для большинства современных ему потребителей исторической литературы.

В центре внимания автора «Аль-Асар аль-Бакия» — и этим он резко отличается от большинства историков его времени — стоит не история деятельности царей и героев, не история политических событий, а история культиры народов, их обычаи и нравы. Поэтому «Аль-Асар аль-Бакия», как и «Индия», может рассматриваться не как историческое, в привычном смысле этого слова, а как историко-этнографическое исследование. Эта характеристика подкрепляется и тем, что наряду с письменными источниками им — и это также отличительная черта Бируни — широчайшим образом привлекаются источники этнографические: устная традиция, устная информация и личное наблюдение.

Это намного повышает ценность данного произведения Бируни. В нем очень мало элементов компиляции, столь обычной для любого сводного исторического труда, да еще задуманного и выполненного в таких масштабах; в этом труде преобладает оригинальный, собранный [XVI] лично автором, многократно проверенный и критически проанализированный им материал.

Огромный интерес представляет детальное описание календаря, особенно календарных праздников и памятных дней, связанных с сельскохозяйственным циклом у различных народов. Это — своеобразная энциклопедия хозяйственной жизни, нравов, обычаев и верований народов Ближнего и Среднего Востока, в первую очередь — народов Средней Азии, приоткрывающая завесу над тем, о чем обычно умалчивают нарративные исторические источники.

Весьма интересна и предпринятая автором грандиозная попытка свести воедино противоречивые хронологические системы различных народов и вероучений. Объединение огромного комплекса народов с различными культурными и религиозными традициями под властью халифата уже задолго до Бируни создало потребность в некоторой унификации как летосчислении, так и взглядов различных народов на историческое прошлое. Пожалуй, самое интересное в труде Бируни — показ этих стремлений к унификации, на деле приводивших в исторических условиях эпохи к еще большему хаосу. Попытка Бируни внести в этот хаос известную систему не могла, конечно, иметь успеха, ибо нельзя объединить на научной основе необъединимые по своему характеру явления, но сама поставленная задача поистине грандиозна.

Мы не можем согласиться с оценкой социально-политических взглядов Бируни, данной в очень интересной в целом статье Т. И. Райнова «Ал-Бируни — великий ученый Средней Азии» ²⁷. Высоко оценивая естественно-научное мировоззрение Бируни, этот исследователь безоговорочно видит в Бируни — историке и социологе — представителя идеологии феодалов, базирующегося в своей теории государственной власти на выводах «из политической практики Махмуда (Газнийского)», и даже его особое внимание к социальным движениям трактует как отражение классовых интересов той самой феодальной верхушки, представителем которой был Махмуд Газнийский.

Т. И. Райнов не понял концепции государственной власти Бируни, восходящей через ряд посредствующих звеньев к «Государству» Платона, концепция которого играла крупную роль в политических взглядах карматов-батинитов. Идеология батинитов и близкие к ней взгляды Бируни были идеологией раннефеодальной, еще насквозь пропитанной общинно-рабовладельческими традициями и поэтому остро враждебной идеологии «новых феодалов». Было бы нелепостью видеть в политических идеях Бируни, как и карматов, последовательную защиту интересов трудящихся — крестьян и ремесленников, но надо помнить, что такой последовательной идеологии трудящихся масс в эту эпоху не [XVII] было и быть не могло, что движение масс тогда выступало именно под раннефеодальным знаменем.

Глава «Аль-Асар аль-Бакия» — «Слово об эрах лжепророков и обманутых ими народов» ²⁸ — представляет брльшой интерес. Здесь, как и в других местах, автор своим критическим подходом к источникам, своим стремлением непредвзято изложить различные точки зрения создает на первый взгляд впечатление, что сам он чужд и даже враждебен сектантским движениям. Резкая характеристика одного из карматских вождей — Ибн Абу Закарии ²⁹ — может создать представление о враждебном отношении Бируни к карматскому движению в целом.

Однако непосредственно следующая за эпизодом с Ибн Абу Закарией характеристика карматского (батинитского) вероучения ³⁰, которая, между прочим, показывает шиитские симпатии автора, заставляет отнестись с сомнением к такому предположению. Враждебно относясь к крайним проявлениям карматской ереси, Бируни, во-первых, проводит грань между карматами и батинитами — крайними проявлениями воинствующего карматского движения в Аравии IX в. — и тем несколько более умеренным течением, которое получило широкое распространение на востоке халифата. «До появления этого мужеложца (Ибн Абу Закарии) карматы исповедовали некоторые догмы батинитов и их причисляли к сторонникам рода Али — мир над ним!», — пишет Бируни, сочувственно цитируя одного из ранних вождей карматского движения — Абу Тахира Сулеймана ибн аль-Хасана. Учитывая конспиративный характер карматского движения и устойчивую традицию о связи Бируни с этим движением, мы поймем стремление автора не выпячивать своих карматских симпатий. Однако эти симпатии отчетливо выступают в цитируемом месте.

* * *

«АЛЬ-АСАР АЛЬ-БАКИЯ» и история древнего Хорезма. Несмотря на небольшое количество страниц, уделенное в труде Бируни его родине — Хорезму, эти страницы представляют особую ценность. Их опубликование означает открытие целой эпохи в истории одного из древнейших государств Советского Востока, о котором мы до этого не знали почти ничего.

Еще раньше выхода из печати текста и английского перевода «Аль-Асар аль-Бакия» был опубликован созданный в процессе подготовки этого издания труд издателя Бируни — Эдуарда Захау — «Zur Geschichte [XVIII] und Chronologie von Khwarizm" (Wien, 1873). Эта работа, как и публикация текста и перевода, послужила толчком к появлению ряда исследовательских этюдов о древнем Хорезме, из которых надо прежде всего отметить большую статью К. А. Иностранцева «О домусульманской культуре Хивинского оазиса» (1911) ³¹, где особый интерес представляют страницы, посвященные анализу хорезмийского календаря по данным Бируни.

Открытие сперва в Синьцзяне, а затем в Советской Средней Азии (на горе Муг) многочисленных согдийских документов пробудило широкий интерес к согдийскому языку. Исследования отечественных (А. А. Фрейман) и зарубежных (Готьо, Бенвенист, Хеннинг и др.) ученых над согдийским языком и календарем привлекли внимание и к родственному хорезмийскому языку и календарю в тех пределах, которые давали материалы Бируни.

В конце 30-х годов текущего столетия стали известны памятники средневекового хорезмийского языка, работа над которыми снова привлекла внимание к языку трудов великого хорезмийского ученого. И наконец, работы Хорезмийской археолого-этнографической экспедиции АН СССР, начатые в 1937 г. и продолжающиеся по сей день ³², вновь позволили оценить огромное значение сведении, приводимых в «Аль-Асар аль-Бакия» по древней истории Хорезма.

В сжатых рамках данной статьи невозможно сколько-нибудь детально охарактеризовать то значение, которое при разработке материалов экспедиции оказал ее участникам труд Бируни, и как высоко может быть сейчас, в свете накопленных археологических материалов, оценена осведомленность автора «Аль-Асар аль-Бакия» в древней истории Хорезма. Ограничимся важнейшим.

В свете новейших археологических исследований весьма интересно упоминание Бируни о начале летосчисления в Хорезме. Он устанавливает две древнейшие хорезмийские эры — «эру начала заселения страны», относимую «за 980 лет до Александра» (т. е. до селевкидской эры), — 1292 г. до н. э. и «эру прихода в Хорезм Сиявуша, сына Кейкауса, и воцарения там Кейхусрау и его потомков» ³³ — на 92 года позже первой эры, т. е. 1200 г. до н. э.

Как мы уже отмечали ³⁴, третья четверть II тысячелетия до н.э. — это период перехода от хорезмийского энеолита — позднекельтеминарской [XIX] культуры, охватывающей вторую половину III — первую половину II тысячелетия до н. э., — к культуре хорезмийского бронзового века. На месте сравнительно редких энеолитических стоянок появляются многочисленные земледельческие поселения двух синхронных культур бронзовой эпохи — тазабагьябской, имеющей связи с севером, со «срубной» культурой Поволжья, и западным вариантом так называемой андроповской культуры Южной Сибири и Казахстана, с одной стороны, и камышлинско-раннесуярганской культурой, связи которой ведут на юг, в область «культур крашеной керамики» Южной Туркмении и Ирана.

Густое заселение южной части Хорезмийского оазиса именно в эту эпоху (XV-XII вв. дон. э.), полностью совпадающую с обеими древнейшими эрами Бируни, возможно, было связано с прорывом вод Аму-Дарьи через так называемый «Акча-Дарьинский коридор». Дренаж южной дельты Акча-Дарьи — самой древней и восточной из северных дельт великой среднеазиатской реки — сделал ее доступной для заселения земледельцами бронзовой эпохи ³⁵. Как мы указывали в цитированных выше работах 1948 г., у нас есть основания предполагать, что «эра колонизации» (1292 г. до н. э.) и «эра Сиявуша» (1200 г. до н. э.) могут отражать историю двух волн заселения Хорезма — северной, вдоль восточного берега Арала из области стыка срубной и западноандроновской культур, и южной — из Южной Туркмении и Северо-Восточного Ирана, по Узбою, Мургабу и Аму-Дарье. Носители этих культур столкнулись в Хорезме с древними носителями кельтеминарекой энеолитической культуры, охотниками и рыболовами, выступающими в позднейшей традиции под именем «тюрков Афрасиаба».

Как объяснить такую сохранность изустного исторического воспоминания, изустной хронологически традиции хорезмийцев в течение почти двух с половиной тысячелетий? Нам приходилось уже писать по этому поводу ³⁶. Как показывают результаты исследований этнографов по первобытной хронологии (особенно поражающей своей точностью у полинезийцев, где хронологические расчеты у населения различных архипелагов, отделенных друг от друга тысячами километров и потерявших между собой регулярную связь сотни лет назад, оказываются почти идентичными), первобытная хронология на последнем этапе первобытно-общинного строя, основанная на точном счете поколений и уточняемая астрономическими наблюдениями, позволяет восстановить даты событий, имевших место сотни и тысячи лет назад. [XX]

Хорезмийские астрономы, наследники древнехорезмийских жрецов, в свою очередь воспринявших традиции первобытных жрецов, астрономов и генеалогистов бронзового века, донесли до Бируни воспоминания о точных датах тех больших исторических событий, с которых они начинали свою историю. Археологические материалы подтверждают и другие сведения Бируни. Непрерывность династической традиции хорезмийских Сиявушидов-афригидов подтверждается нумизматическим материалом, сохраняющим единый тип, восходящий к греко-бактрийской чеканке Эвкратида с I в. до н. э. (время начала хорезмийской чеканки) до конца VIII в. н. э. (переход к мусульманскому типу) ³⁷. На монетах прочитаны имена ряда царей списка Бируни, в том числе имя Африга, который ввел на рубеже IV в. н. э. новое летосчисление ³⁸.

Среди терракот, найденных нами при раскопках Кой-Крылган-кала — укрепленного храма IV в. до н. э. — I в. н. э., — одна статуэтка женщины с амфорой и чашей в руках изображает, по нашим предположениям, хорезмийскую богиню виноделия Мину, о которой нам сообщает Бируни при описании праздника Нимхаб (Минач-Ахиб) ³⁹. Бируни писал о страшных последствиях нашествия полчищ Кутейбы ибн Муслима для хорезмийской культуры: «и уничтожил Кутейба людей, которые хорошо знали хорезмийскую письменность, ведали их преданиями и обучали (наукам), существовавшим у хорезмийцев, и подверг их всяческим терзаниям, и стали (эти предания) столь сокрытыми, что нельзя уже узнать, что (было с хорезмийцами даже) после возникновения Ислама» ⁴⁰.

Эти указания Бируни целиком подтвердились при обследовании одного из первых открытых экспедицией комплексов памятников — «мертвого оазиса» Беркут-кала ⁴¹, лишь за последние полтора десятилетия возрожденного к жизни простыми людьми, тружениками Советского Хорезма, достойными продолжателями трудовых подвигов своих славных предков.

Жители родного города Бируни — Кята-Шаббаза — донесли до наших дней не только память о своем великом земляке, которого они помнят под именем Альбруна, но и память о событии, описанном в его труде с наибольшей силой, — о нашествии арабских завоевателей, возможно смешавшемся в памяти народа с нашествием ургенчского эмира Мамуна ибн Мухаммеда, после которого Бируни покинул Кят. [XXI]

Выход в свет в издании Академии наук Узбекистана русского перевода «Аль-Асар аль-Бакия» и предстоящее издание Академией наук СССР минералогического трактата Аль-Бируни — дело большого культурного значения. Узбекским народ и все народы Советского Союза получат, наконец, возможность изучить замечательные произведения великого ученого-патриота.

Но это только начало. Наш долг — сделать доступными для широких кругов читателей другие выдающиеся произведения великого хорезмийца, в первую очередь его геодезический трактат и, особенно, «Индию» — чудесный памятник дружбы народов» созданный в тяжелые для народов Индии и Хорезма дни кровавой диктатуры Махмуда Газневи. И сейчас, когда эта дружба развивается по новому в условиях новой исторической эпохи, эпохи победы идей социализма среди третьей части населения земного шара и возрождения для новой жизни народов бывших колоний, — более чем уместно вспомнить о том, кто в мрачные годы средневековья смело поднимал правдивый голос против мракобесия и человеконенавистничества, за право каждого народа гордиться своей родиной и своей культурой.

С. П. Толстов