Возможно, я перегнула палку
КЕЙСИ
Когда я думаю о Рождестве, в моей голове всплывают две вещи. Искусственная елка, высотой в тридцать футов в нашей прихожей, и мой папа, поющий «Jingle Bell Rock», колотя китайскими палочками для еды по двери моей спальни, потому что в четыре утра он был в стельку пьян. Также помню, как моя мама вызывала копов, потому что папа разбил рукой окно после того, как застукал ее в постели со своим дружком. Славные времена.
Еще одно воспоминание о Рождестве. Я открываю подарки вместе с матерью и понимаю, что их все выбирала она, и нет ни одного из тех, что хотела я.
Сегодня все изменится. Наступил сочельник, и мы с девочками занимаемся разными рождественскими делами, в то время как Бэррон помогает Моргану загонять скот, пока сегодня ночью не успела обрушиться очередная снежная буря.
Вы только посмотрите на меня в фартуке с изображением снеговика, который я купила на днях в Амарилло. Разве у меня не праздничный вид? Я также приобрела себе пижаму, как у девочек.
Просмотрев кулинарную книгу бабушки Бэррона, перевожу взгляд на малышек.
— Какое печенье будем печь теперь? — спрашиваю я их, мой фартук весь в муке. Ладно, у Бэррона вся кухня в муке, но я уверена, что он не будет предъявлять претензии. Уходя, он сказал, что ему не терпится отведать печенья, а мне не терпится отведать его.
Сев лежит на столе и стонет, крепко держась за столешницу, ее ноги болтаются в воздухе. Похоже, она пытается заняться бодисерфингом.
— У меня голова болит от всего этого Рождества.
Закрываю кулинарную книгу.
— Больше не будем печь печенье?
Сев закатывает глаза, драматично сползая со стола на пол. Она напоминает мне сдувшийся воздушный шарик.
|
|
— Хватит уЗе. Это слишком.
Наверное, она права. Мне пришлось отправить Лилиан в магазин, потому что у нас закончилась мука и сахар. Весь наш стол в печенье, возможно, этого и правда достаточно.
Кэмдин вздыхает, слезает со стула, смотрит в изумлении на сестру, затем на меня.
— Мне нужно покупаться. Мои подмышки воняют.
Смотрю, как она бежит по коридору.
— Тебе нужна помощь?
— Не-а. — Кэмдин машет рукой, не оборачиваясь. — Я сама.
Я улыбаюсь, смех слетает с моих губ, когда снимаю с себя фартук. Я совсем не хочу покидать этот дом. Страшно этого боюсь. Мы с девочками так сблизились. С ними я действительно могу быть собой. В том числе и с Лилиан, которая только что вошла в дом.
— Я взяла самое необходимое. — Лилиан ставит на стол бутылку вина, за которой следует ящик пива для Бэррона. Она смотрит на печенье. — Вашего печенья хватит, чтобы накормить целую армию.
Закрываю крышкой банку с зефирным кремом и понимаю, что ее облизывал кот. На внешней стороне есть черные волосы.
— Фу, Вейдер.
Мы с Лилиан смотрим на Сев, которая сидит возле кота и расчесывает его расческой Бэррона. Подруга смеется.
— Не говори ему.
— Не буду.
Откупоривая вино, она оглядывается через плечо на Сев.
— Итак, теперь, когда девочки занимаются своими делами, что, черт возьми, произошло вчера? Морган сказал, что сюда заявилась Тара.
У меня не было времени рассказать Лилиан обо всем, что произошло после приезда Тары и секса на столе. Не то чтобы я собиралась рассказывать ей о сексе. Слышу журчание воды в ванной и задаюсь вопросом «Можно ли оставлять Кэмдин там одну?». Ей пять лет. Она в состоянии принять ванну сама, верно?
|
|
Кэмдин можно оставить без присмотра на несколько минут, Сев — ни в коем случае. Повернитесь к ней спиной, и она сразу попытается оторвать крылья пчеле, чтобы забрать ее жало. Это реальная история. Я не знаю, как пчелы выживают в эти холодные зимы, но она нашла одну. Это не имеет ничего общего с тем, что происходит у нас здесь, среди кучи рождественского печенья.
— Эй? — Лилиан наливает себе бокал вина и щелкает пальцами перед моим лицом. — Что случилось?
Бросаю взгляд на Сев, будучи неуверенной, слышит ли она нас. Не из-за того, что ее может интересовать наш разговор, а потому что в данный момент она снимает с елки все украшения. Это происходит каждый день и сводит Бэррона с ума, потому что он постоянно на них наступает.
— Да, она заявилась сюда и рассказала Бэррону правду обо мне.
Лилиан широко распахивает глаза, потягивая вино.
— Серьезно?
— Ага. — Убираю принадлежности для приготовления печенья, так как боюсь, что, если я ничего не буду делать, то не смогу сохранить притворную видимость спокойствия на своем лице. Меня пугает то, что будет дальше. После Рождества. Бэррон попросил меня остаться на Рождество, но что потом? Мне нужно уезжать?
— Что сказал Бэррон?
Пожимаю плечами.
— На самом деле, немного. Он спросил, сказала ли Тара правду, а потом мы занимались сексом на кухонном столе.
Лилиан теряет дар речи, и ее взгляд падает на стол, за которым она сидит в данный момент.
— Ты его продезинфицировала?
— Да. А ты продезинфицировала джип Джейса?
|
|
Подруга широко улыбается и делает еще один глоток вина.
— Не-а. Значит, он не разозлился?
Я думаю о безумном сексе и его молчании той ночью.
— Конечно, Бэррон разозлился, но я не знаю. Это все неловко, и я не знаю, что сказать. Кроме того, что мне жаль, что я не рассказала ему раньше. И теперь чувствую себя величайшей тупицей.
Лилиан допивает вино в бокале и наливает себе новую порцию. Я завидую ей, поэтому достаю виски, и, не успеваем мы и глазом моргнуть, как напиваемся. Двадцать минут спустя, когда я выбалтываю все свои самые сокровенные секреты Лилиан и Сев, которою совсем не интересует то, о чем мы говорим, до меня доходит, что вода в ванной комнате все еще течет. Я прислушиваюсь и слышу плеск воды и хихиканье.
Вскакиваю со стула, спотыкаюсь о кота и врезаюсь лицом в журнальный столик. Думала, потеряю сознание, но я прихожу в себя и ползу по коридору. Теперь я понимаю, почему Бэррон установил слив в их ванной.
В ванной комнате, среди всех — теперь мокрых — полотенец, которые у них есть, Кэмдин устроила вечеринку у бассейна со своими Барби. Неожиданно появляется Сев, в чем мать родила.
— Я хочу покупаться.
Прежде, чем я осознаю, они обе уже в ванной, и Сев окрасила воду в ярко-красный цвет, кинув туда пищевой краситель для печенья.
— Мы купаемся в кЛови (прим. пер.: в крови)! — заявляет она.
Кэмдин в ужасе. Должна признаться, я тоже немного ошарашена.
Смотрю на Лилиан.
— Думаешь, краситель запачкает их кожу?
Кэмдин поднимает свою розовую руку.
— Да.
— По крайней мере, красный цвет в стиле Рождества. — Мы стоим в дверном проеме, и Лилиан обхватывает рукой мое плечо.— Из нас получились отличные няни.
Я таращусь на мокрые полотенца на полу, моя щека дико пульсирует от удара.
— Бэррон убьёт меня.
— Ну, мне кажется, что он не может злиться на тебя. — Она притягивает меня ближе к себе и прижимается своей щекой к моей. — Бэррон просто выплескивает свой гнев.
Вздрагиваю от боли, когда наши щеки соприкасаются, и Лилиан отступает.
— Ай.
— Тебе нужно приложить немного льда.
Дерьмо.
***
Когда Бэррон и Морган возвращаются позже вечером, их встречают не только дети с розовой кожей, но и мы немного пьяные, а я еще в придачу с синяком под глазом.
Морган присвистывает, глядя на мое лицо.
— Чем вы тут занимались?
— Я споткнулась, — выдавливаю я, переводя взгляд на Бэррона, который внимательно наблюдает за мной.
— ПоЦему кот сует свою жопу в мое лицо? — спрашивает Сев, сидя на столе в рождественской пижаме. Она наклоняет голову набок, поглаживая Вейдера по спине. — Я не хочу видеть твою жопу.
— Сев, — Бэррон стонет, ставя свой термос на стол, его глаза прикованы к моим. — Перестань говорить «жопа».
— Жопа, — шепчет малышка, сверля взглядом своего папу.
Он проходит мимо нее и останавливается передо мной.
— Что случилось?
— Кэмдин была сама в ванной и залила ее водой, а я испугалась и побежала. Бам. Синяк.
— Указываю на виски позади него, распахиваю глаза от нехватки кислорода в моему мозгу, меня тошнит. — Сейчас расскажу в подробностях. Я пила, присматривая за твоими детьми, а они принимали ванную с красным пищевым красителем. Вот почему они розовые. Еще я испекла слишком много печенья. У тебя закончились яйца. И… туалетная бумага. А с Сев произошел конфуз.
— Моя жопа чистая, — говорит Сев, снова находя способ использовать это слово.
Бэррон за секунду переваривает всю эту информацию. Он приподнимает брови, а затем издает легкий смешок.
— Тогда ладно.
Эй, по крайней мере, теперь мы честны друг с другом. А у меня первый синяк под глазом.
С Рождеством!
ГЛАВА 31
Что будет дальше
Хотел бы я знать ответ
БЭРРОН
Уложить детей спать в канун Рождества практически невозможно. Я подумываю накачать их наркотиками. Ненадолго. Мы с Морганом никогда особо не любили Рождество, но девочки, благодаря стараниям Кейси и моей тети Тилли, ждут Санту как никогда.
Сев прыгает, как ненормальная, используя мои колени в качестве опоры.
Молясь, чтобы дочка не поскользнулась и не заехала головой по моим яйцам, сердито смотрю на Кейси, которая сидит возле меня на диване с румянцем на щеках и нелепой улыбкой на лице.
— Сколько печенья они съели?
— Немного. — Она прикусывает нижнюю губу, стараясь не рассмеяться.
— Лгунья. — Смеюсь я, беря Сев на руки. Кэмдин сидит на коленях Кейси, ее волосы заплетены в косу. — Сколько ты съела?
Сев обхватывает мое лицо руками, сжимая щеки.
— Все! — отвечает она и безудержно смеется. Я уверен, что сахар — любимый наркотик детей.
Это продолжается около часа. Я неоднократно говорил девочкам, что пора спать, а они просто игнорируют меня. От Кейси никакой помощи.
— Эй! — кричит Сев, продолжая прыгать. — Я с тобой говоЛю.
Пододвигаюсь ближе к ней.
— Я слышу тебя, малышка.
— Тогда ответь мне.
— Что?
Она широко улыбается.
— Ты воняешь!
Я ей постоянно это говорю. Это наша шутка. Широко раскрываю глаза, будто обижен.
— Не я воняю, а ты. — Хватаю Сев за талию и поднимаю ее над головой. Она извивается, когда я осторожно бросаю ее на диван между мной и Кейси. Ее смех разносится по всему дому, затем на меня нападает Кэмдин.
— Ладно, пора спать. — Они подготовились ко сну еще два часа назад. Покупались. Почистили зубы, но они тянут время.
— Почему? — ноет Кэмдин, соскальзывая с колен Кейси.
Я пытаюсь улыбнуться, но выходит не совсем успешно.
— Потому что, если ты этого не сделаешь, Санта начнёт пить и может забыть прийти к тебе домой.
Кэмдин хмурится, ее взгляд мечется от меня к Кейси и обратно.
— Санта пьет?
— У него есть маленькие эльфы. Конечно, пьет. А теперь ложись спать.
Кейси начинает смеяться. Стреляю в нее игривым взглядом.
— Вы лжете? — спрашивает Кэмдин, смотря на Кейси.
— Это правда, — удается выговорить Кейси.
Кэмдин хватает Сев за руку.
— Давай, пошли спать.
Сев вытаскивает пижамные штаны из задницы, глядя на Кэмдин.
— Надеюсь, Санта оставит нам маму.
— Я тоже, — соглашается Кэмдин, улыбаясь мне.
Я не уверен, что Кейси услышала это, потому что она не смотрит на детей, но я не пропустил их слова мимо ушей. Они хотят, чтобы Кейси осталась, и я не могу их винить. Я тоже хочу, но не знаю, во что все это выльется. Я не злюсь, что она не рассказала мне о Таре. Я сердился, но ведь она скрывала от меня правду не из плохих побуждений. Я поверил ей, когда она сказала, что не искала меня преднамеренно, но проблема в том, что ей двадцать один год. До сегодняшнего дня мне и не приходило в голову, что если она останется здесь, то это будет хорошо для меня и плохо для Кейси. Я хочу, чтобы она осталась не потому, что так хочу я, а потому, что этого хочет она. Если вы понимаете, о чем я. Что не совсем так. Я знаю одно — мое сердце болит, когда я думаю об ее отъезде.
Когда девочки исчезают в коридоре, Кейси улыбается.
— Ты потрясающий отец.
Я уставился на елку с украшениями, развешанные лишь там, куда не могут дотянуться дети. Думаю о том, сколько раз праздновал с ними Рождество. Каждый год праздник был немного другим, но этот мой любимый, потому что я наконец-то чувствую, что это Рождество достойно воспоминания.
— Они в восторге, — отмечает Кейси. — И ты великолепный. Большинство мужчин не стали бы делать все то, что делаешь с девочками ты.
— Я не могу представить свою жизнь без них, — говорю я ей, откидывая голову на диван, в то время как огонь потрескивает перед нами. — Я никогда не хотел быть отцом в восемнадцать, но я им стал, и делаю все, что должен, чтобы девочки знали, что являются для меня приоритетом. Они смысл моей жизни. А Тара… я не знаю… — вздыхаю, не уверен, как закончить свою мысль. Хотя я на самом деле не знаю Кейси, но все еще ощущаю то чувство легкости, которое всегда испытывал рядом с ней. Как будто могу рассказывать ей что угодно, и она будет слушать. — Тара разбудила во мне все те чувства, которые, как мне казалось, я давно похоронил.
— Например, твою любовь к ней?
— Нет, не такого рода. Уже нет. Это больше…. Бл*дь. Мне нужно выпить. — Встаю, беру Southern Comfort, который пил последние пару ночей, и сажусь обратно на свое место возле Кейси. Я предлагаю ей выпить, она соглашается, а затем возвращает бутылку мне. — Меня бесит то, что из-за ее приезда снова вернулся мой страх быть покинутым, — прямо говорю я Кейси.
В ее глазах мерцает веселье.
— Знаешь, нужно быть чертовски уверенным в себе сексуальным мужчиной, чтобы признать, что у него синдром покинутости.
— Хммм, — протягиваю я, подмигивая. — Мне нравится, куда ты ведешь.
Но разговор не идет туда, куда я надеялся, потому что ее взгляд смягчается. Кейси сглатывает, нервно прикусывая нижнюю губу.
— Я до сих пор очень жалею о том, как все сложилось.
Подношу Southern Comfort к губам.
— Я знаю. Я злился из-за того, что ты не рассказала мне правду, но, думаю, будь я на твоем месте, поступил бы также.
Кейси улыбается, положив подбородок на свое приподнятое на диване колено.
— Знаешь, о чем я еще сожалею?
— О чем?
— О яичном ликере, — Кейси фыркает, забирая у меня бутылку. — Морган дал мне яичный ликер и виски. А я, ну я как обычно, выпила эту хрень залпом, будто это был чистый виски. Я не знаю, как кому-то может нравиться яичный ликер. У меня было такое чувство, будто я проглотила сперму эльфа.
Откидываю голову на спинку дивана и смеюсь, в то время как Кейси пододвигается ближе. Обняв ее одной рукой, шепчу ей на ухо:
— Наверное, моя лучше на вкус. Я в этом уверен.
— О, бесспорно. — Положив голову мне на грудь, она медленно выдыхает. — Бэррон?
— Да? — Мое сердце бьется немного быстрее. Я никогда не знаю, что эта девушка скажет в следующий момент.
— Я знаю, я уже говорила это, но я никогда не хотела причинять тебе боль. Я должна была рассказать тебе раньше.
Это дерьмовое чувство возвращается. То чувство, которое мне с таким трудом удается игнорировать.
— Кейси, ты не сделала мне больно. Я не чувствую себя использованным. Я просто… не знаю. Я беспокоюсь о девочках.
— Ты имеешь полное право беспокоиться о них. Они твои дочки.
— Я боюсь, что будет, когда ты уедешь.
Кейси поднимает голову, свет камина отражает боль в ее глазах, наверное, потому, что я сказал «когда ты уедешь». Как будто она больше этого не хочет. Это правда? Хочу ли я, чтобы она уезжала? Она ворвалась в мою жизнь так внезапно, что я не был готов к тому, что влюблюсь, и какие последствия это принесет для нас с девочками. Теперь я в некотором роде чувствую себя полностью опустошенным. Не из-за лжи, а из-за напоминания о том, насколько любовь может быть временной.
— Мне очень нравилось, что ты меня не знаешь. Ты не знала о моей семейной драме, слухах, ни о чем, — признаюсь я, открывая ей душу. — Ты ворвалась в мою жизнь и не знала, кем я являюсь. Или, по крайней мере, я так думал.
— Мне тоже это нравилось, я чувствовала себя подобным образом. Ты не знал ни меня, ни мою семью. Я была обычной девушкой.
Мы молча уставились на огонь, спокойно дыша. Я не знаю, что принесут следующие несколько дней, но рад, что эта девушка со мной.
— Кто терпеть не может яичный ликер? — добавляю я, пытаясь пошутить.
ГЛАВА 32
Рождественское утро
Подарок, которого я не ожидал
БЭРРОН
Я пять раз праздновал Рождество с Кэмдин. Три раза с Сев. Четыре с Тарой, а теперь один раз с Кейси. За все это время, за все те утра, когда вы должны быть благодарны за тех, кто рядом с вами, это Рождество имеет для меня наибольшее значение.
Мы смеемся, сидя среди оберточной бумаги, и я смотрю на старинную книгу заклинаний, на которой Кейси выгравировала имя Сев.
— Тебе не нужно было этого делать. Она, должно быть, стоит целое состояние.
Кейси сияет от радости, одетая в рождественскую пижаму, которую она купила, чтобы соответствовать образу девочек.
— Это стоило того, чтобы увидеть выражение ее лица.
Наклоняюсь вперед и прижимаюсь губами к ее виску.
— Спасибо.
— Спасибо, что позволил мне остаться. Это первое Рождество, которое я праздную со снегом и настоящей семьей.
Я улыбаюсь, но в душе мне грустно, что раньше она была так несчастна. И я допускаю мысль, что это было во многом связано с Тарой.
В то время как девочки продолжают открывать свои подарки, Кейси пододвигается ближе ко мне.
— Думаешь, они ей подойдут? — спрашивает Кейси, указывая на сапоги Ariat, которые она купила для Кэмдин. Дочка надела их, как только открыла коробку, и с тех пор не снимает. Я сомневаюсь, что она теперь снимет их, даже если они ей велики на два размера.
— Скоро они будут ей в пору. Их ноги растут невероятно быстро. — Из-за спины достаю цепочку, которую попросил тетю Тилли забрать в Остине на прошлой неделе. Правда, это было до того, как я узнал, что Кейси работала на Тару, но я все равно не жалею об этом. Вздохнув, протягиваю ей подарок и молча беру свой кофе.
Она изумленно смотрит на коробку в руке.
— Что это?
— Я попросил тетю Тилли забрать твой подарок, когда она была в Остине. — Подношу чашку к губам, пытаясь скрыть улыбку. — Это было до того, как я узнал, как сильно ты любишь яичный ликер. А то купил бы тебе бутылку.
Кейси изображает рвотные звуки, и Сев оборачивается, чтобы посмотреть на Кейси. Черная корона принцессы ходит ходуном на ее голове, и она указывает на нас своей волшебной палочкой.
— Что ты делаешь с этой палочкой? — спрашиваю я ее. Мне любопытно, почему она выглядит так, словно своим пристальным взглядом пытается прожечь дыру в моей голове.
— Делаю себе бЛата, — рычит она голосом монстра.
В ответ свирепо смотрю на Сев. Брата? Она хочет брата? Какого хрена? Сначала маму, теперь брата.
— Малышка, это так не работает.
Открыв коробку, Кейси ахает возле меня.
— Мне безумно нравится! — Она передает мне цепочку. — Поможешь надеть?
Смотрю на ее декольте и думаю о том, чтобы надеть на нее что-нибудь еще. Застегиваю замочек. Это винтажная цепочка с кулоном из белого матового стекла, на котором написано: «Не все блуждающие души — потеряны ».
Кейси касается пальцами белого матового стекла.
— Она прекрасна. — Кейси вскакивает, берет под елкой маленькую коробку и дает ее мне. — Это для тебя.
Смотрю на коробочку в своей руке.
— Тебе не нужно было ничего мне дарить.
Кейси пожимает плечами.
— Я знаю, но я это сделала.
Коробка аккуратно завернута в подарочную бумагу, я осторожно снимаю ее и вижу титановую фляжку с гравировкой: «Я пью, потому что у меня есть дети. Не задавайте вопросо в».
Улыбаюсь.
— Она идеальна.
Смотрю Кейси в глаза и задаюсь вопросом «Дарила ли она раньше подарок кому-нибудь?». Подарок, который выбрала она сама, а не ее мать.
Глядя на фляжку в руке, вспоминаю, что не хочу ее отпускать. Кейси может остаться, верно? Но что будет, когда она придет к выводу, что этот город маловат для нее? Что произойдет, когда я буду работать восемьдесят часов в неделю, а она почувствует, что я уделяю ей недостаточно внимания?
ГЛАВА 33
Отъезд
Легче сказать, чем сделать
КЕЙСИ
На следующий день после Рождества я смотрю на потолок в комнате Бэррона и молюсь о том, чтобы потеряться и чувствовать только его руки, сжимающие мои бедра. Но этим утром пока мы лежим, я осознаю, что мне пора уезжать.
Переворачиваюсь и смотрю на Бэррона. Он уставился в потолок, дышит легко и ровно, находясь в заложниках собственных мыслей и слов.
Провожу рукой по его волосам, привлекая его внимание.
— Ты в порядке?
Он кивает, но ничего не говорит.
Перевожу взгляд на его грудь с легкой порослью волос. Свернувшись калачиком, прижимаюсь к нему.
— Я должна уехать в ближайшее время.
Бєррон обнимает меня одной рукой, касаясь губами моего виска.
— Я никогда не говорил, что ты должна уезжать.
— Я знаю… но я думаю, что должна это сделать. Дам тебе немного пространства. Думаю, мне нужно побыть некоторое время в одиночестве. — Поворачиваю голову и приподнимаюсь на локте. — Я никогда не была одна. Я жила самостоятельно и была одинока, но никогда не жила жизнью без обязательств. Я никогда… не знала себя.
Бэррон заправляет прядь волос мне за ухо, глядя на меня ласковым взглядом.
— Тогда ты должна сделать это. Для себя.
Мое сердце колотится в груди. Я принимаю правильное решение? Я вспоминаю все утра, которые мы провели голые в этой самой комнате, смеясь, живя ради моментов и воспоминаний, которые были известны только нам, когда он двигался надо мной с приоткрытыми губами или произнося благоговейные ругательства. То, как он смотрел на меня со страстью во взгляде, как я касалась кончиками пальцев его твердых мускулов, умоляя не останавливаться и зная, что ему принадлежит каждая клеточка моего сердца, хотя все это было временно.
Бэррон снова смотрит на меня, но ничего не говорит, по крайней мере, не с помощью слов. Внезапно он заключает мое лицо в ладони, близко притягивая к своему. Пробегает пальцами по моей коже, возбуждая меня, эти ощущения успокаивают, но в то же время пугают. Он нависает надо мной, едва касаясь губами моих губ.
Бэррон утыкается лицом в мою шею, а затем впивается в мои губы. Отчаянно целует меня, таким способом говоря мне все, что мы не можем произнести вслух. Пусть это будет нашим прощанием. Я иду на это, потому что так проще, чем говорить.
Он прерывает наш поцелуй, прижимаясь своим лбом к моему, а затем входит в меня с закрытыми глазами. Через секунду Бэррон выдыхает, издавая стон в мой рот. Выскользнув, он снова толкается в меня, но на этот раз сильнее. Он поднимает голову и смотрит на меня, и я вижу это. Любовь. Совершенно ясно, что этот мужчина безумно желает сказать лежащей под ним девушке, что любит ее, но не решается на этот шаг.
Бэррон не признается в своих чувствах, и я знаю, почему. В этом есть смысл. Если он попросит меня остаться, будет та же ситуация, что и с Тарой. Он боится, что если попросит, и я соглашусь, то буду потом жалеть.
Я бы никогда не жалела, но это тяжело объяснить человеку, который уже однажды обжегся.
Обнимаю его за шею и целую. Выгибая спину, раздвигаю ноги, чтобы он смог войти в меня глубже, я нуждаюсь в этом так же сильно, как и он. Он стонет в мой рот, трахая меня жёстче.
Упираясь ладонями в матрас, он создает дистанцию, пристально глядя на меня.
— Жестче, — умоляю я, нуждаясь в том, чтобы секс был именно таким. Я не хочу видеть любовь в его глазах, потому что будет только больнее уходить.
Бэррон жестче толкается в меня. И вот так мы падаем в бездну. Вместе. Это некрасиво, но по-другому и не бывает. После падения всегда кровь и синяки.
Он неподвижно лежит на мне, и я обнимаю его, наслаждаясь временем, когда наши тела расслаблены и слова не нужны. Если бы рядом был мой дневник, я бы написала:
Я не готова прощаться
Мы ведь только начали
Мое сердце когда-нибудь оправиться?
— Сломленная
***
Позже в тот же день рассказать девочкам о моем отъезде было непросто. На самом деле, это было невыносимо. Мы позавтракали, девочки поиграли своими игрушками, а потом я сказала им, что мне пора уезжать. Сначала они не поняли.
— Почему? — спрашивает Кэмдин, ее взгляд мечется между Бэрроном и мной.
— Мне нужно уехать сегодня, — говорю я дрожащим голосом. Краем глаза наблюдаю за Бэрроном, который прислонился к стене, опустив глаза в пол, как будто не может смотреть на меня. Он покусывает внутреннюю сторону щеки и теребит рукав рубашки, пряча свое сердце за броней равнодушия. — Я просто осталась на Рождество, а теперь мне нужно ехать.
— Мое заклинание не Лаботает. — Сев сердито смотрит на нас, а затем топает в свою комнату.
Бэррон вздыхает.
— С ней все будет в порядке, — говорит он мне и следует за дочкой, оставляя меня наедине с Кэмдин.
Она сидит на краю дивана, болтая ногами, все еще обута в сапоги, которые я ей подарила. Она не снимала их с тех пор, как открыла коробку. Даже спала в них прошлой ночью. Ее темные глаза ловят мой взгляд.
— Я забыла покормить Лулу, — Кэмдин ахает, широко раскрыв глаза.
— Хочешь, я пойду с тобой?
Она колеблется, но слезает с дивана и берет меня за руку.
— Хорошо.
— Ты же знаешь, я должна уехать, — говорю я Кэмдин, пока мы кормим Лулу морковкой. Кажется, мое сердце вот-вот разорвется на миллион кусочков.
Она протягивает лошади еще одну морковку. Лулу съедает ее и нюхает мои руки, прося добавки. Кэмдин смотрит на меня в замешательстве.
— Почему?
— Я жила здесь только потому, что твой папочка чинил мою машину, — напоминаю я ей. — Он закончил ремонт, так что теперь мне пора ехать дальше.
— Куда ты поедешь?
Провожу рукой по гриве Лулу.
— Точно не знаю. Может быть, в Теннесси.
— Я не хочу, чтобы ты уезжала, — шепчет она таким робким и невинным голоском, который напоминает мне, что ей всего пять лет, и она меня не понимает. — Мы не нравимся тебе настолько сильно, чтобы ты захотела остаться?
— Милая, дело не в этом. — Прижимаюсь губами к ее макушке, а затем убираю волосы с ее милого лица. — Ты видела мультфильм «Рапунцель»?
Кэмдин кивает.
— Ну, ты же знаешь, что мама держала ее взаперти в той башне?
Еще один кивок.
— Такой была моя жизнь. Я жила для других. Делала все для них. Как и Рапунцель, я освободилась из своей башни и теперь впервые получила возможность познать все эти клевые вещи. Вещи, которые я никогда не делала раньше, чтобы найти себя.
Ее глаза мечутся по сараю, а затем снова смотрят на меня.
— Так ты ищешь себя?
— Да, именно так.
Кэмдин вздыхает, наверное, ее переполняют эмоции, которых она не понимает. Наши взгляды встречаются, в ее глазах читается мольба.
— Мы можем снова украсть твой аккумулятор.
Я улыбаюсь. Однажды я увидела аккумулятор в комнате для запчастей. Я ничего не сказала, потому что была очень счастлива, что они настолько хотели, чтобы я осталась, что даже были готовы украсть детали из моей машины.
— Что?
Кэмдин нервно сглатывает.
— Э-э, наверное, мне не следовало этого говорить.
Беру ее на руки.
— Наверное, нет, да?
— Ага.
Она обхватывает мое лицо руками, прямо как ее папа, когда целует меня.
— Ты вернешься после того, как найдешь себя?
Мои щеки заливает багровый румянец.
— Точно не знаю, но если таки сделаю это, то сначала приеду к вам, хорошо?
Ее глаза загораются, появляется самодовольная улыбка, с которой она как маленькая копия Бэррона.
— Заметано. Но на этот раз не врезайся в мастерскую.
— Договорились.
***
Когда мы возвращаемся во двор, вижу, что Бэррон проверяет масло в моей машине. Наблюдаю, как Кэмдин убегает в дом и закрывает за собой дверь.
— Сев в порядке?
Бэррон кивает.
— Здорово, что дети легко все забывают.
Он сказал это не для того, чтобы ранить меня, но его слова все же причиняют боль. Хотела бы я забыть все те моменты, когда благодаря маме чувствовала себя недостаточно хорошей. Мне хочется побежать в дом и обнять Сев, но я боюсь сделать им хуже.
Улыбаясь, наблюдаю за Бэрроном и жду его реакции. Он скрывает свои эмоции, уставившись на поле позади меня. Касаюсь его предплечья, сжимая его пальцами.
— Ты украл мой аккумулятор.
Нежная улыбка трогает его красивые губы, когда он опускает капот моей машины и тот с громким лязгом захлопывается. Бэррон поворачивается и прислоняется к крылу автомобиля.
— Украл.
Я стою перед ним, держа ключи в руке.
— Зачем?
— Потому что хотел, чтобы ты осталась.
Мое сердце замирает.
— А теперь?
Бэррон тяжело вздыхает, в его голосе звучит страх, как будто он надеется, что в любую минуту я скажу: «Это просто шутка, я остаюсь».
— Теперь… я думаю, тебе нужно получить необходимый опыт. И если в какой-то момент он приведет тебя обратно в мою жизнь, то, полагаю, это судьба.
Мое сердце разрывается от его слов.
— Неужели такой парень, как ты, существует в этом мире? — Я едва могу смотреть на него, боясь потерять. Знаю, мне нужно уезжать, но я не хочу.
Лицо Бэррона искажает гримаса страдания, и он отворачивается, зарываясь руками в волосы.
— Бл*дь, — произносит он с болью в голосе.
Я хватаю его за рубашку и притягиваю к себе, не хочу, чтобы нас разделяло расстояние.
Сложнее всего пережить прощание с Бэрроном. Наши взгляды встречаются, и мы смотрим друг другу в глаза, вспоминая те мгновения, которые разделили вместе. Бэррон берет локон моих волос и теребит его двумя пальцами. Он смотрит, как извивается каштановая прядь, а затем опускает руку.
Я сильнее обнимаю его и выдыхаю сдерживаемое дыхание. Кладу подбородок ему на грудь, глядя на него снизу вверх.
Он не улыбается.
— Я всегда буду помнить то, что было… у нас с тобой, — говорит Бэррон, пытаясь улыбнуться, но улыбка не сменяет страдание в его взгляде.
— Я тоже.
Мне больно смотреть ему в глаза, но труднее отвести взгляд, когда он осознает реальность моего ухода. Он устремляет взгляд на мою машину.
— Пообещаешь мне кое-что?
Я киваю.
Бэррон проводит рукой по моим волосам, не сводя с меня глаз.
— Если когда-нибудь ты снова окажешься в Амарилло, заедешь ко мне?
Прижимаюсь лицом к его груди, наслаждаясь связью, которая, я знаю, исчезнет, как только мы расстанемся. Я даже не пытаюсь сдерживать слезы, и Бэррон поступает также. Его глаза покраснели, и, похоже, что этот мужественный ковбой может пустить слезу. Но он этого не делает.
— Спасибо, что ворвалась в мою жизнь, — медленно произносит он, его дыхание касается моей кожи, его слова наполняют мое сердце. Я закрываю глаза, горячие слезы текут по моим щекам, когда я осознаю смысл его слов. Затем он отходит, создавая дистанцию между нами, и заключает мое лицо в свои ладони. — Береги себя, — бормочет он, заправляя прядь моих волос за ухо. Он целует меня, убирает мои руки со своей шеи, целует костяшки моих пальцев, а затем выпускает мои руки из своих. — Будь осторожной. — Он уходит к дому, не оглядываясь.
Мое сердце пропускает удар, а затем бьется быстрее. Три недели назад я и не планировала приезжать на это ранчо. Я не собиралась влюбляться в темные таинственные глаза и в двух маленьких девочек, которые смотрели на меня, как на солнце, отчаянно нуждаясь в материнском тепле и любви, в то время как я сама желала того же.
Я ворвалась в их жизнь, стремясь к признанию, и особо не задумываясь о том, как буду уходить. И теперь, когда я уезжаю, невольно думаю о том, что это неправильно.
Мое сердце умоляет Бэррона остановить меня, но даже когда его вкус исчезает на моих губах, он все равно этого не делает.
ГЛАВА 34
Уехала
Должен ли я отправиться за ней?
БЭРРОН
Глубоко вздыхаю и смотрю на пыль, которая клубится за ее машиной. О чем, мать твою, я думал? Что я должен был сделать? Умолять ее остаться? Я не пойду на это, только не с ней. Она слишком молода и почти нигде не была за пределами Калифорнии. И если я уговорю ее остаться, но на самом деле она этого не хочет, я снова буду тем парнем, который удерживает девушку вопреки ее желанию.
Так что я позволил ей уехать, несмотря на сильную боль, которую чувствую сейчас.
Захожу в дом, и мне хочется упасть на колени. Сейчас мне даже хуже, чем когда я нашел кольцо Тары на тумбочке. Я впустил Кейси в свое сердце, и от этого было намного больнее отпускать ее. Мне казалось, станет легче, когда она уедет, так как больше не буду думать о нашем неминуемом расставании, но и этого не происходит.
Чувствую лишь знакомую пустоту. Любовь не вечна. Она всегда заканчивается. Вот как это работает.
Я нахожу Сев в кухне с ножом для масла в руке, и возле нее на столе лежат почти все продукты из нашего холодильника.
— Что делаешь?
— Я готовлю тебе и нам сэндвич, — отвечает она, пожимая плечами, а затем облизывает нож и сунет его в йогурт.
Оглядываю кухню, понимая, что мы только вдвоем.
— Вот, — говорит Сев, протягивая мне изуродованный кусок хлеба. — О, помой Луки (прим. пер. — руки).
Я делаю, как она велит, с улыбкой на лице. Взяв сэндвич, разглядываю его.
— Спасибо. Что там?
— Йогурт и индейка.
— Вкуснотища. — Звучит съедобно, но я бы не стал есть этот сэндвич, если бы мне не дал его мой трехлетний ребенок.
Затем Сев пытается налить себе сок.
— Тебе помочь?
— Нет. — Она ворчит, поднимает упаковку и пытается пристроить ее к чашке. — Я сама.
Я точно знаю, что сейчас произойдет, но у меня нет сил, чтобы встать и разобраться с этим. Так что пусть пробует.
Как я и ожидал, Сев наливает в чашку больше, чем нужно, и роняет упаковку на стол. Я наблюдаю, как сок стекает со стола на пол.
Но я ничего не делаю, чтобы это остановить.
Кэмдин заходит на кухню, яростно топая, и у нее такой вид, будто она собирается надрать мне задницу. Я точно в самом верху ее черного списка. Плюс ко всему она надела топик и короткие шорты, которые меня бесят. Мне придется случайно потерять весь этот наряд в стиральной машине. Мне также нужно провести беседу с тетей Тилли о том, что когда она водит мою дочку по магазинам, то чтобы не покупала ей неподобающую маленьким девочкам одежду.
— Что? — спрашиваю я, обороняясь, после того, как Кэмдин сверлила меня взглядом добрых пять минут. Я не в настроении вести этот разговор с моей пятилетней дочерью, но я знал, что его не миновать.
— Почему ты отпустил Кейси? Принц всегда спасает свою возлюбленную.
— Девочкам не нужны вонючие мальчики, — говорит ей Сев, она сидит в луже сока и пытается его убрать, а затем наклоняется и лакает сок, как собака.
Кэмдин игнорирует сестру и сосредотачивает весь свой гнев на мне.
Я тру затылок, не зная, как ответить на ее вопрос.
— Кэмдин, я не заставлял Кейси уезжать, — твердо говорю я, пытаясь, есть сэндвич, который Сев приготовила для меня, но даже малышка смотрит на него так, будто ее сейчас вырвет. — Я также не могу заставить ее остаться.
Кэмдин издает звук отвращения, и если можно было бы проворчать «ты идиот», то это тот случай. Я уже мысленно готовлюсь к тому, что она будет мне выдавать, когда станет подростком.
— Почему нет?
— Потому что это нечестно по отношению к ней.
Прежде чем она успевает засыпать меня вопросом «почему» на каждый мой ответ, в дом заходит Морган. Он оглядывается по сторонам, чувствуя себя неловко, а затем качает головой и берет полотенце, чтобы вытереть сок, до которого мне нет дела.
— Ты позволил ей уехать?
Кэмдин вздыхает, уходя.
— Он тупица.
Сев, которая все еще сидит на столе с черной сдвинутой набок короной на голове, протягивает Моргану свой надкушенный сэндвич.
— Я пЛиготовила тебе поесть.
Он улыбается, откусывает кусочек и отдает ей его обратно, с трудом проглатывая.
— Что это?
— Я не знаю, но вкус отвЛатительный. — Она слезает со стола. — У меня дела.
Морган наблюдает, к