– О! – Пожилая дама уронила лорнет. Два господина столкнулись твердыми соломенными шляпами, поднимая его. Девушка обрадовано засмеялась:
– Какой очаровательный гамен!
– Вы так находите, мадемуазель? – язвительно сказал Коля.
– Не обижайтесь, пожалуйста! Гамен – это…
– Не трудитесь, мадемуазель. Роман месье Юго «Les misérables» известен не только на берегах Сены.
Последовала немая сцена, вроде той, которой заключил свою знаменитую комедию любимый Колей писатель Гоголь. С удовольствием отметив это, Коля обернулся к сторожу:
– А правда, можно побывать внутри?
– Пожалуйте… паныч… – Да, мальчишка был помятый и взлохмаченный, однако же явно не из простых. Вон как отбрил непонятными словами французиков.
В окруженном высоченными стенами пространстве стоял странный, сказочный свет. Потолка еще не было, его заменяло высокое густо‑синее небо, в котором висело лишь одно полупрозрачное облако. Время от времени высоту косо рассекали чайки. С южной стороны били в оконные арки широкие лучи. Их ярко‑желтый свет растворялся в синеве воздуха, придавая ему зеленоватый таинственный оттенок.
Между стенами слышался тихий гул и шелест. Это было эхо легкого прибоя, что шуршал галечником внизу под обрывами. Коля мигом забыл о французах. Душа у него притихла. Саша взяла его за руку очень теплыми пальцами и повела на середину.
– Вот…
Серые бугристые стенки – высотою по пояс – очерчивали контур древнего византийского храма – совсем небольшого по сравнению с нынешним. Кое‑где были заметны цоколи колонн. В дальнем краю стенки выгнулись дугой, отмечая алтарное закругление. А в центре площадки были косо навалены известняковые плиты. Видимо, для строительства.
– Говорят, там под ними купель, – шепнула Саша. И перекрестилась. Коля тоже перекрестился. Показалось на миг, что у дальних стен возникли в зеленоватом воздухе древние священники в золоченых одеждах и усатые воины в кольчугах, со снятыми острыми шлемами в руках… Он зажмурился, постоял так и коснулся ладонью верха каменной стенки. Камень был сухим и прохладным. А воздух все шелестел и шелестел отзвуками моря.
Саша опять взяла его за руку:
– Идем?
Теперь они пошли не к большому входу, а к узкому проему в боковой стене. Здесь был высокий, по колено, порог. В Коле вновь проснулся прежний петербургский мальчик (тот, что вспомнился недавно при разговоре с французами). Он вспрыгнул и отработанным жестом протянул руку Саше. И она – ну в точности как Оленька! – легко и ловко приняла его помощь. Наверно, в каждой девочке, независимо от звания‑воспитания, прячется принцесса.
Они спрыгнули в колючую траву, глянули друг на друга и рассмеялись.
– Ты о чем это так ловко говорил с теми приезжими?
– А… больно много о себе думают. Будто их Франция пуп Земли, а мы дикари. Ну, я им напомнил одну книжку, чтобы носы не задирали…
– Какую книжку?
– «Всеми гонимые»… Да я же тебе рассказывал о ней. Про Козетту… А еще там есть Гаврош, мальчишка такой. Он во время боя, под выстрелами, собирал пули для ружей. Ну, как здешние ребята во время осады…
– Значит, он против наших воевал?
– Нет, это еще раньше было… А та девица вдруг сказала, что я похож на него.
Саша скользнула по нему глазами:
– Такой же смелый?
– Нет, наверно, такой же… языкастый… – И засмеялся опять.
А Саша спросила без улыбки:
– А он уцелел там, под пулями?
Коля вдруг ясно ощутил ее тревогу. И хотел сперва соврать: да, уцелел. Или можно было сказать: «Не знаю, не дочитал». Он ведь и правда читал роман лишь урывками. Трудно все же одолеть такой пухлый том по‑французски. Татьяна Фаддеевна выписала эту книгу через симферопольский магазин, у которого были связи с Францией, и сказала, что русского перевода еще, видимо, нет. То, что Коля не прочитал, она пересказывала ему по вечерам, полагая, что столь увлекательная и нравоучительная книга будет весьма полезна для мальчика. И могло случиться, что Коля и вправду не знал бы еще судьбы Гавроша. Но сейчас врать было невозможно. После того, как только что побывал в святом месте…
– Нет, он погиб…
Коля заметил, как Саша украдкой сцепила пальцы замочком: от дурной приметы.
– Тогда не надо.
– Что не надо? – неловко сказал он.
– Чтобы ты был похож…
У Коли почему‑то – мурашки по спине. Он бодро тряхнул головой:
– Ну, а теперь куда?
Обогнули храм по теневой стороне. Открылось еще одно здание. Красивое такое, с наружной лестницей, сводчатыми окнами, с крестом над крышей.
– А там что? Церковь?
– Нет, там настоятель монастыря живет и монахи. А церковь вон… – Саша вытянула руку к невысокому зеленому куполу с золоченым крестом. – Это храм Семи Священномучеников, его тоже недавно построили…
– Ты в нем была?
Саша виновато вздохнула:
– Ни разу. Один раз подошла, но он оказался закрыт до вечерней службы, а ждать не было времени… Коля…
– Что?
– Я… Тут еще одна церковь есть. В нее я всегда захожу. Она… будто моя… Хочешь, зайдем?
Он удивился ее голосу – и смущенному, и с непонятной тайной. Торопливо кивнул. И опять она взяла его запястье тонкими теплыми пальцами.
Снова пошли мимо недостроенного храма. Теперь уже не было видно ни французов, ни сторожа. Полная пустота и солнечная тишина, которой не мешали ни шорох моря, ни трескотня кузнечиков. Мимо штабелей из брусьев инкерманского камня, мимо груд из бревен и досок, а потом через гущу жесткой и высокой сурепки вышли на берег Карантинной бухты. Шхуна, что недавно верповалась с моря, уже стояла теперь у ближнего причала. А за бухтой увидел Коля холм, белые заборы и крыши Артиллерийской слободки. Совсем недалеко. Казалось, будь тут мост, добежать можно в несколько минут. Свой дом Коля не разглядел за соседними крышами, но Сашин и Маркелыча – вот они… Саша, однако, тянула его вдоль берега, направо.
Здесь, в зарослях дрока, стояли развалины. Можно было угадать, что это церковь, только снесенная снарядами наполовину. Остался нижний этаж, его верхние кромки поросли полынью.
– Это церковь Святой Ольги, – шепотом сказала Саша. – Ее освятили за год до войны. Потом пришли французы, засели в ней и стали обстреливать нашу сторону из ружей. У них ружья шибко далеко бьющие…
– Штуцера…
– Ну да… Тогда наши с Шестого бастиона да с редута «Ростислава» по ним из орудий…
– По церкви‑то…
– Когда война, разве глядят, где церковь, где что… Всю как есть поразбивали, теперь уж, наверно, заново не построят…
– Это и есть твоя церковь? – тем же, что у Саши, шепотом спросил Коля.
– Да… Пойдем в нее?
– Пойдем…
Вход сплошь зарос цветущим дроком. Саша и Коля пролезли вдоль стены, между каменным косяком и колючими мелколиственными плетями (они цеплялись за воротник). Из дверного проема дохнуло каменной прохладой и влагой. Внутри было полутемно, хотя сквозь заросшие окна и пробоины пробивались тонкие лучи.
Потолок первого этажа сохранился, только змеились по нему густо‑черные трещины. Стены казались закопченными. У них всюду были навалены земля и камни. Местами – до половины высоты.
Коля постоял – глаза привыкали к сумраку. Саша ждала рядом. Потом тепло шепнула ему в ухо:
– Нам надо туда, – и потянула за руку.
По земляной груде с битыми кирпичами они поднялись к неглубокой полукруглой нише. Она была похожа на заделанное окно. Из окошек напротив падал сквозь листву зеленоватый свет. Он мягко вымывал из сумрака роспись на побитой штукатурке. Видна была голова Богородицы в темном платке, очерченном тонким нимбом. Большие глаза ее были печальными и тревожными. А еще различим был Младенец. Он прижался к плечу Матери, поднял голову и смотрел ей в лицо. Выражение глаз было таким же, как у Богородицы. Так, по крайней мере, виделось Коле в этом зеленоватом таинственном полусвете. Маленькая ладонь мальчика лежала у мамы на плече. На нее падал тонкий луч, и она светилась, словно крыло светлой бабочки…
– Это я нашла в прошлом году еще, тихонько сказала Саша. – И расчистила…
– И с той поры приходишь сюда? – понятливо шепнул Коля.
– Да… В уцелевшие‑то церкви много людей ходят, а сюда никто… Мне кажется, им тут грустно совсем без людей… – Она вытянула руку, пальцами осторожно провела по верхнему краю росписи, над чуть заметными нимбами Иисуса и Марии. – Вот я и прихожу. И свечку им ставлю…
В самом деле на нижнем уступе ниши лежал крошечный восковой огарок.
– Если хочешь, тоже поставь… – чуть слышно предложила Саша.
– У меня же нету…
– Я взяла…
У Саши была такая же, как у Коли, холщовая сумка. В ней лежала половинка круглого хлеба и заткнутая тугой бумажной пробкой бутылка с квасом. (Коля несколько раз рыцарски предлагал: «Давай понесу», но Саша говорила: «Вот еще. Мне вовсе не тяжело».) Теперь Саша достала из сумки две похожие на желтые карандаши свечки и красную бумажную коробочку. Коля знал, что́ на ней написано: