...
Там были ворота, и вечность лежала за черным сводом.
Но не для нее. Нет, для нее не будет загробного мира.
Боги построили еще один гроб, на этот раз изготовив его из этого темного мерцающего камня.
Камень, который ее огонь никогда не расплавит. Никогда не пробьет. Единственный способ убежать — стать им — раствориться в нем, как морская пена на пляже.
Каждый вздох будет тише предыдущего. Они не сделают никаких отверстий в этом гробу.
Она знала, что рядом с ней есть второй гроб. Знала, потому что приглушенные крики внутри все еще достигали ее здесь.
Две принцессы, одна золотая и одна серебряная. Одна молодая и одна древняя. Обе принесены в жертву, чтобы запечатать эти ворота в вечность.
Воздух скоро иссякнет. Она уже потратила слишком много, остервенело царапая по камню. Кончики ее пальцев пульсировали там, где она сломала ногти и разорвала кожу.
Эти женские крики стали тише.
Она должна принять это, принять это. Только когда она это сделает, крышка откроется.
Воздух был таким горячим, таким драгоценным. Она не могла выйти, не могла выйти...
...
Аэлина подтолкнула себя к пробуждению. В комнате было темно, дыхание ее компаньонов было ровным.
Открытый, свежий воздух. Звезды просто видны через узкое окно.
Нет гроба из Камня Вэрда. Нет ворот, готовых поглотить ее целиком.
Но она знала, что они где-то наблюдают. Эти несчастные боги. Даже здесь они смотрели. Ожидая.
Жертва. Это все, чем она была для них.
Тошнота всколыхнулась в ее животе, но Аэлина проигнорировала это, проигнорировала дрожь, пронизывающую ее. Жар под ее кожей.
Аэлина повернулась на бок, прижимаясь ближе к сильному, теплому Ровану, приглушенные крики Элены все еще звенели в ее ушах.
Нет, она не будет снова беспомощной.
Глава 55
Быть в женской форме было не совсем то, чего ожидал Дорин.
То, как он шел, как он двигал бедрами и ногами — странно. Так странно. Если кто-то из крошанок и заметил среди них молодую ведьму, которая ходила кругами, приседала и вытягивала ноги, они не прекращали свою работу, готовясь покинуть лагерь.
Затем возникла проблема с его грудью, которую он никогда не мог себе представить такой... громоздкой. Не неприятно, но шок от прикосновения рук с нею, необходимость регулировать его положение, чтобы приспособиться к ее небольшому весу, все еще продолжался через несколько часов.
Он держал трансформацию настолько простым, насколько мог: он выбрал молодую крошанку накануне вечером, одну из новичков, которая не может понадобиться в это время или заметил очень часто, и изучал ее, пока она, скорее всего, не сочтет его пустяком..
Этим утром, когда ее лицо и форма все еще были в его голове, он подошел к краю лагеря и просто пожелал этого.
Ну, может быть, не просто. Изменение осталось не совсем приятным ощущением, пока кости распрямлялись, его кожа на голове выпускала длинные каштановые волосы, которые росли блестящими волнами, а горбинка носа превращалась в деликатный изгиб.
В течение долгих минут он только смотрел на себя. На нежных руках маленькие запястья. Удивительно, сколько силы содержали крошечные кости. Несколько тонких похлопываний между его ногами рассказали ему достаточно об изменениях там.
И вот он был здесь последние два часа, изучая, как женское тело двигалось и работало. Абсолютно отличается от изучения того, как летел ворон — как он боролся с ветром.
Он думал, что знает все о женском теле. Как заставить женщину мурлыкать от удовольствия. У него не было соблазна найти палатку и воочию узнать, на что похожи определенные вещи.
Неэффективное использование своего времени. Не с лагерем, готовящимся к отправке.
Тринадцать были на грани. Они еще не решили, куда идти. И не были приглашены отправиться с крошанками к их домашним очагам. Даже Гленнис.
Никто из них, однако, не смотрел в его сторону, когда они проходили мимо. Никто не узнал его.
Дорин только что закончил еще одну прогулку в своей маленькой тренировочной зоне, когда мимо прошла Манона с распущенными серебряными волосами. Он остановился, не более чем настороженный страж крошанок, и смотрел, как она идет сквозь снег и грязь, словно она была лезвием.
Манона почти прошла его тренировочную площадку, когда остановилась.
Медленно, она повернулась, ноздри расширились.
Эти золотые глаза скользнули по нему, быстрые и резкие.
Ее брови дернулись. Дорин только лениво улыбнулся ей в ответ.
Она подкралась к нему.
— Я удивлена, что ты не ощупываешь себя.
— Кто сказал, что я еще не сделал этого?
Еще один оценивающий взгляд.
— Я бы подумала, что ты выберешь более красивую форму.
Он нахмурился на себя.
— Я думаю, что она достаточно хороша.
Рот Маноны сжался.
— Полагаю, это означает, что ты собираешься в Морат.
— Я сказал что-нибудь в этом роде? — он не стал отвечать приятно.
Манона шагнула к нему, ее зубы вспыхнули. В этом теле он был ниже ее. Он ненавидел острые ощущения, которые пронзали его кровь, когда она наклонилась, чтобы зарычать на него.
— У нас достаточно, чтобы иметь дело с сегодняшним днем, принц.
— Я выгляжу так, будто я стою на вашем пути?
Она открыла рот, затем закрыла его.
Дорин тихо рассмеялся и отвернулся. Рука с железными ногтями сжала его руку.
Странно, что эта рука чувствовалась крупнее на его теле. Большим, а не тонким, смертельным предметом, к которому он привык.
Ее золотые глаза сверкали.
— Если тебе нужна женщина с мягким сердцем, которая будет оплакивать твой трудный выбор и в конечном итоге откажется от него, то ты не в той постели.
— Я сейчас не в чьей-либо постели.
Он не ходил в ее палатку ни одну из этих ночей. После того разговора в Эйлуэ.
Она приняла ответ без всякого дрожания.
— Твое мнение не имеет значения для меня.
— Тогда почему ты стоишь здесь?
Снова она открыла и закрыла рот. Затем зарычала:
— Смени эту форму.
Дорин снова улыбнулся.
— Разве у вас нет других дел, ваше величество?
Он искренне думал, что она может свернуть зубами и вырвать ему горло. Половина его хотела, чтобы она попробовала. Он даже зашел так далеко, что провел одной из этих призрачных рук по ее челюсти.
— Ты думаешь, я не знаю, почему ты не хочешь, чтобы я пошел в Морат?
Он мог поклясться, что она дрожала. Мог поклясться, что она чуть-чуть выгнула шею, отзываясь на призрачное прикосновение.
Дорин провел этими невидимыми пальцами по ее шее, по ключицам.
— Скажи мне остаться, — сказал он, и в словах не было ни тепла, ни доброты. — Скажи мне остаться с тобой, если ты этого хочешь. — его невидимые пальцы поглаживали когти и царапали ее кожу. У Маноны перехватило горло. — Но ты не скажешь, Манона? — ее дыхание стало неровным. Он продолжал гладить ее шею, ее челюсть, ее горло, лаская кожу снова и снова. — Ты знаешь почему?
Когда она не ответила, Дорин позволил одному из этих призрачных когтей проникнуть немного в кожу.
Она сглотнула, и это было не от страха.
Дорин наклонился ближе, откинув голову назад, чтобы посмотреть ей в глаза, когда он мурлыкал:
— Потому что, хотя ты можешь быть старше, ты можешь быть смертельно опасна тысячами разных способов, в глубине души ты боишься. Ты не знаешь, как попросить меня остаться, потому что ты боишься признаться себе, что ты этого хочешь. Ты боишься. За себя больше, чем кто-либо в мире. Ты боишься.
Несколько мгновений она просто смотрела на него.
Затем она зарычала:
— Ты не знаешь, о чем говоришь, — и пошла прочь.
Его низкий смех раздался вслед за ней. Ее позвоночник напрягся.
Но Манона не обернулась.
...
Боишься. Признать, что она чувствовала какую-то привязанность.
Это было нелепо.
И это было, возможно, правдой.
Но это была не ее проблема. Не сейчас.
Манона ворвалась в подготовительный лагерь, где палатки были сняты и сложены. Тринадцать были с вивернами, запасы которых лежали в седельных сумках.
Некоторые из крошанок нахмурились. Не с гневом, а с разочарованием. Недовольством. Как будто они думали, что расставаться — плохая идея.
Манона не стала говорить, что она согласна. Даже если за ними последует Тринадцать, крошанки найдут способ их потерять. Используют их силу, чтобы связать виверн достаточно долго, чтобы исчезнуть.
И она не стала бы опускаться, опускать Тринадцать, чтобы стать собаками, преследующими своих хозяев. Возможно, они отчаянно нуждаются в помощи, возможно, пообещали ее своим союзникам, но она не станет больше унижать себя.
Манона остановилась в лагере Гленнис, в единственном очаге, в котором все еще горел огонь. Огонь, который всегда остается зажженным.
Напоминание об обещании, которое она дала в честь королевы Террасена. Одиночное одинокое пламя против холода.
Манона потерла лицо, сев на один из камней, выстилающих очаг.
Рука легла ей на плечо, теплая и легкая. Она не удосужилась дать в ответ пощечину.
Гленнис сказала:
— Мы уходим через несколько минут. Я думала, что попрощаюсь.
Манона посмотрела на древнюю ведьму.
— Хорошего полета.
Это было действительно все, что осталось сказать. Неудача Маноны произошла не из-за Гленнис, не из-за кого-то, кроме нее, предположила она.
Ты боишься.
Это было правдой. Она пыталась, но на самом деле нет, победить крошанок. Позволить им увидеть любую ее часть, которая что-то значила. Позволить им увидеть, что они с ней сделали, узнать, что у нее есть сестра и что она убила ее. Она не знала как, и не удосужилась научиться.
Ты боишься.
Да она боялась.
Гленнис опустила руку с плеча Маноны.
— Пусть ваш путь благополучно проведет вас через войну и вы, наконец, вернетесь домой.
Она не хотела рассказывать крошанке, что для нее или Тринадцати нет дома.
Гленнис повернулась лицом к небу, вздохнув один раз.
Затем ее белые брови сдвинулись. Ее ноздри раздулись.
Манона вскочила на ноги.
— Беги, — выдохнула Гленнис. — Беги сейчас.
Манона вытащила Рассекатель Ветра и не сделала ничего подобного.
— Что это?
— Они здесь. — как Гленнис учуяла их на ветру, Маноне было все равно.
Не тогда, когда три виверны вырвались из облаков, падая на их лагерь.
Она знала этих виверн почти так же хорошо, как и трех всадников, которые отправили Крошанок в безумное движение.
Матери Железнозубых нашли их. И пришли, чтобы закончить то, что Манона начала в тот день в Морате.
Глава 56, часть 1
Три Высшие ведьмы пришли без подкрепления.
Крошанки сплотились, быстро поднимаясь в воздух на метлах. Высшие ведьмы приземлились у огня Гленнис. Их виверны опустились прямо на палатки.
Дрожащей рукой Манона сжала Рассекатель Ветра, Астерина и Сорсель встали рядом, Вторая отчетливо прошептала:
— Тени находятся в воздухе, но они не находят никаких других подразделений.
— Ни одного из их ковена?
— Нет. И никаких признаков Искры или Петры.
Манона задумчиво кивнула. Значит, матроны действительно пришли одни. Вопрос, как они нашли лагерь? Неужели отследили?
Манона прогнала эту мысль прочь. Возможно, она и привела трех матрон прямо в лагерь. По крайней мере, было похоже, что Крошанки так и решили. Но сейчас не время об этом думать.
Обосновавшись, виверны обвили длинные хвосты вокруг остатков лагеря. Крайне опасные хвосты, наделенные ядовитыми шипами — резкое движение и смерть наступит мгновенно…
По ледяному снегу захрустели стремительные шаги, и некто остановился рядом.Она почувствовала запах Дорина.
— Это…
— Да, — тихо сказала она. Матроны спешились, но вопреки правилам, не подняли рук в просьбе о переговорах. Вместо этого ведьмы приблизились к огню — последнему согревающему костру в этом лагере. — Не вступать в бой, — предупредила Манона и вышла навстречу гостям.
Независимо от того, какая сила обитала в жилах Дорина, это не его битва.
В старческих руках Гленнис сверкал древний меч. Хотя женщине было не меньше, чем самой старшей — Матроне Желтоногих — перед врагами она стояла гордо.
Первой взяла слово Крессида Синекровная. Ее взгляд сверкал холодом точно так же, как и стальная корона, увенчившая веснушчатый лоб.
— Прошел век, Гленнис.
Но Гленнис ее как будто не расслышала. Казалось, она не замечала и второго врага — бабушку Маноны, чьи черные одежды развевались на ветру, словно подчеркивая снисходительную ухмылку, адресованную Маноне.
Нет. Взгляд воинственной женщины был направлен на матрону Желтоногих. С подозрением и ненавистью она разглядывала корону из звезд на белых волосах Крошанки.
Рука Гленнис дрогнула. Присмотревшись, Манона поняла, что было надето на Матроне — корона Рианнон. Ошеломленная, к Маноне подошла Бронвен. Это было настоящее издевательство, провокация!
Ярость закипела в жилах Маноны.
— В какой компании ты теперь, внучка, — слишком огорченно сказала бабушка Маноны.
Темные со светлыми прядями волосы старухи были тщательно убраны от лица. Явный признак, что Ведьмы явились не поговорить. Нет, их цель — истребление.
Все внимание высших трех ведьм было теперь приковано к Маноне. Крошанки, собравшиеся позади, переминаясь, ждали ее ответа.
Гленнис зарычала так, как Монана еще никогда от нее слышала. Рычание, устрашающее врагов.
— Чего ты хочешь?
Бабушка Маноны довольно улыбнулась, обнажая ржавые железные зубы. Истинный признак ее возраста.
— Ты совершила большую ошибку, Манона — убийца Родни, попытавшись убить нас нашими же руками. Не стоило затевать это и сеять ложь среди часовых относительно наших планов — моих планов!
Манона высоко подняла подбородок.
— Ну нет. Я говорила лишь правду. Похоже, это испугало вас настолько, что вы выследили меня и пришли в компании этих двух. Желаете оправдаться?
Ноздри ее бабушки раздулись от ярости. Ведьма сжала руки, причиняя себе боль когтями. Две другие были менее впечатлительными. Или им было все равно, в любом случае, они выглядели спокойными.
— Мы пришли, — возразила Крессида — по характеру противоположность дочери, однажды давшей Маноне шанс высказаться. — Чтобы наконец избавиться от колючек на боку.
Была ли Петра наказана за то, что позволила Маноне выйти из Омеги живой? Дышала ли еще наследница Синекровных? Манона помнила, как Крессида кричала от ужаса и боли, испытываемой матерью, когда твое чадо в опасности. Тогда Петра чуть не погибла. Эта любовь, такая чуждая ведьмам, еще сохранилась? Или древняя ненависть и долг взяли верх?
Эти мысли привели Манону в чувство. Она выровняла спину и смело встретила их взгляды.
— Вы пришли, потому что мы представляем угрозу.
Хотя на самом деле угрозой была бабушка.
— Вы пришли, — продолжала Манона, чувствуя как меч в ее руках лег увереннее, — потому что вы боитесь!
Сделав шаг к Гленнис, Манона подняла меч.
— Вы пришли, потому что без нас у вас нет силы. И вы напуганы до смерти, думая, что мы заберем ее, — Манона подбросила Рассекатель Ветра в своей руке, наклонила меч вниз и провела на снегу линию между ними. — Именно поэтому вы пришли одни. Чтобы другие не узнали о нашей силе. Истина, которую вы всегда скрываете.
Бабушка Маноны выдавила из себя жалостливую улыбку.
— Послушай себя. Ты говоришь, словно Крошанка с этой их проповеднической ерундой. В кого ты превратилась?
Но Манона ее проигнорировала. Она указала Рассекателем Ветра на Матрону Желтоногих и зарычала:
— Это не твоя корона!
По лицу Крессиды пробежало сомнение. Но Матрона поманила Манону своим железным ногтем — таким длинным, что он загибался книзу.
— Так иди и возьми! Предательница!
Манона вышла за нарисованную черту. Позади нее не раздавалось ни звука. Даже шелест дыхания и то не был слышен.
Она не выиграла бой со своей бабушкой. Едва выжила, и то благодаря удаче. Но она не могла отложить бой.
Видно, придется встретить свой конец. Осталось только попрощаться.
Манона подняла Рассекатель вверх, чувствуя, как сердце неистово бьется в груди. Она не хотела встретиться с объятиями Тьмы сегодня. Но она поприветствует Тьму.
— Что-то мне это напоминает, — задумчиво протянула бабушка, переставляя ноги в атакующую позу. — Последняя королева Крошанок как-то провела черту между нами.
Без предупреждения Манона ударила в челюсть, выбив старые железные зубы. Согнув пальцы, она обнажила железные когти.
— И на этот раз не только королева Крошанок!
Манона заметила в голубых глазах Крессиды сомнение. Как будто та что-то поняла. Значит, она на правильном пути. Нужно дожать Крессиду, чтобы ее сомнение превратилось в уверенность — именно ошибка предводителей привела ее сюда.
Ошибка, которая стоила им того, что они сейчас хотели защитить.
Очень дорогая ошибка.
И очень дорогие жизни.
Крессида увидела ровное дыхание Маноны. Ее уверенность в своих словах, убежденность в своем выборе. И полное отсутствие страха, когда та сделала шаг навстречу врагам.
Манона улыбнулась Матроне Синекровных, словно подтверждая ее мысли.
— Ты не убила меня тогда, — сказала она бабушке. — Вряд ли сможешь сделать это сейчас.
— Еще посмотрим, — прошипела бабушка и напала.
Манона была готова. Рассекатель Ветра принял два удара ее бабушки, от третьего она увернулась. Успела развернуться, блокируя удар Матроны Желтоногих, метнувшейся к Маноне с неестественной скоростью. И все же меч Матроны задел обнаженную спину Маноны.
Манона отразила нападение Матроны, отбросив ведьму назад. Зато ее место сразу заняла Крессида.
Но Крессида не была опытным бойцом. Не сравнить с Матроной Желтоногих или Черноклювых. Слишком много лет Крессида посвящала чтению внутренностей и изучению звезд. Вместо тренировок она искала ответы на загадки Трехликой богини.
Манона легко уклонилась от удара ногой. Контратаковав, она ударила Крессиду локтем в нос. На короткое время Крессида была деморализована. Зато две другие ведьмы снова напали.
Все происходило слишком быстро. Манона контролировала каждую мышцу своего тела, внимательно следя за врагами. Она видела передвижения одной Матроны, и не пропустила нужный между ними разрыв.
Прошли те времена, когда она была неуверенным Лидером Крыла. Теперь она знала свое место в этом мире.
Ей не было стыдно за правду.
И она не боялась.
Манона сконцентрировалась на бабушке. Закаленный воин, бабушка двигалась со смертоносной скоростью.
И все же Манона пропустила удар. Когти бабушки разорвали плечо, причинив боль.
Не останавливаясь, так как это равнялось смерти, Манона снова и снова взмахивала мечом, отражая атаки. Горы разносили эхо звенящей стали далеко за много миль.
Нет, она не боялась.
...
Впервые в жизни Дорин увидел сражение верховных ведьм. Их движения были слишком быстрыми, смертельно точными.
Но Манона, отражающая атаки трех ведьм, превосходила их. Она стремительно уворачивалась, а ее меч сверкал — танец смерча.
Три против одного. Шансы не на ее стороне. Хотя ведь такое уже было ранее — несколько месяцев назад, когда одна из этих ведьм оставила Манону на пороге смерти.
Ведьмы били, но удары прилетали в пустоту. Манона уворачивалась и тут же нападала. Манона не старалась немедленно уничтожить противников. Нет, ее тактикой было изматывание. Она действовала разумно, нанося удары лишь когда это было удобно. В то время как враги не жалели сил.
Они ее боялись.
И все же, несмотря на интенсивный бой, три ведьмы не уставали.
Магия в крови Дорина кричала, желая вмешаться. Но приказ Маноны вынуждал его бездействовать. И он должен был повиноваться.
Он видел страх Крошанок. Но что их напугало сильнее — вид битвы или факт того, что Матроны их выследили, он не знал.
А вот Гленнис не дрожала. Рядом с ней Бронвен тоже изнывала от нетерпения броситься в бой.
Манона и высшие ведьмы разошлись, тяжело дыша. По плечу Маноны текла голубая кровь, и несколько брызг сверкали на трех Матронах.
Манона все еще оставалась на своей стороне линии, что она провела по снегу. Манона держала оборону.
Темноволосая ведьма в пышных черных одеждах плюнула на снег голубой кровью. Бабушка Маноны.
Глава 56, часть 2
— Ты такая же жалкая, как твоя мать. И твой отец.
Гленнис ухмыльнулась, не поддаваясь провокации. Но Манона взревела так, что эхо отозвалось в горах.
Ее бабушка рассмеялась, словно ворон.
— Это все на что ты способна? Рычать, будто собака, и размахивать мечом, будто человеческая дрянь? В конце концов мы измотаем тебя. Если у тебя осталась крупица достоинства, то прими совет: встань на колени и умри с честью.
Манона отвела руку за спину, спрятав железные когти. Ее глаза не отрывались от Матроны. Тело ждало атаки.
Дорин потянулся к Дамарису. Но первой успела Бронвен. Крошанка бросила меч, сталь сверкнула на солнце.
Пальцы Маноны сомкнулись на рукояти, клинок пропел, когда она повернула его напротив Рассекателя Ветра.
— Крошанка Рианнон держала ворота три дня и три ночи. Но она не встала на колени даже умирая. — на губах Маноны заиграла легкая улыбка. — Не заставить тебе и меня.
Дорин мог бы поклясться, что священное пламя, пылающее слева, вспыхнуло ярче. Он слышал, как Гленнис вздохнула. И казалось, вслед за ней вздохнула каждая Крошанка.
Колени Маноны были согнуты. Мечи подняты.
— Давайте закончим то, что было начато тогда.
Манона атаковала. Лезвие сверкало, заставляя бабушку отступать шаг за шагом. Две другие просто не смогли пробиться в этот вихрь.
Исчезла ведьма, когда-то желавшая смерти. Исчезла та, что когда-то злилась на правду, разбившую ее жизнь на части.
И на ее месте, сражаясь так, будто была самим ветром, Беспощадным и беспощадным стояла та, кого Дорин еще не встречал.
Королева двух народов.
Матрона Желтоногих начала наступление, заставив Манону отступить на шаг, затем другой. Клинки скрестились.
Больше Манона ничего не уступила.
Потому что Манона, с ее убеждением в сердце, была бесстрашна и совершенно неудержима.
Матрона Желтоногих подвела Манону к черте, ее пятки почти коснулись линии. Две другие ведьмы временно отступили, будто ожидая, что же будет дальше.
Старая Матрона Желтоногих была сущим кошмаром. Хуже, чем Бэба Желтоногих. Ее ноги едва касались земли, а ее изогнутые железные когти рвали все, к чему прикасались.
Мечи Маноны блокировали удар за ударом, но она не продвигалась вперед. Сейчас важно было дать отпор.
Манона пропустила удар, оставивший глубокие царапины на ее руке и боку. Но не отступила. Девушка была словно стена, сквозь которую Матрона Желтоногих не могла прорваться. Матрона издала рычание, неистово и бессмысленно нападая снова и снова.
Дорин понял весь замысел Маноны лишь когда ловушка сработала.
Он увидел сторону, которую Манона не прикрыла — приманка на серебряном блюде.
И Матрона Желтоногих не подвела. Не подумав, прыгнула, выпустив когти, целясь в открытый бок.
Манона ждала.
Ужасное лицо Матроны осветилось триумфом, когда она замахнулась, намереваясь вырвать сердце Маноны.
Матрона Черноклювых крикнула, предупреждая. Но было поздно. Манона уже сделала движение на встречу.
Когда изогнутые когти дотянулись до тела Маноны, разрывая одежду и царапая кожу, Манона обрушила Рассекатель Ветра ведьме на шею.
Голубая кровь брызнула на снег.
На этот раз Дорин не отвел взгляда от упавшей головы. От тела в коричневой мантии, упавшим следом.
Две оставшиеся Матроны замерли. Дорин ощутил, как встрепенулись Крошанки. Было очень тихо, когда Манона вонзила меч Бронвен в ледяную землю и наклонилась, чтобы снять корону из звезд с отсеченной головы.
Он никогда не видел такую корону.
Светящаяся вещь казалось живой. Будто девять самых настоящих звезд сняли с небосклона и повесили на серебряную полосу.
Свет короны отражался на лице Маноны, когда она подняла корону и опустила на свои запутанные белые волосы.
Полная тишина. Казалось, даже ветер перестал дышать.
Поднявшийся призрачный ветерок колыхнул пряди волос Маноны; белые звезды сияли ядрами кобальта, рубинов и аметиста.
Как будто корона очень долго спала, а теперь только проснулась.
Призрачный ветер отвел пряди волос от лица Маноны, белый локон лишь на миг коснулся щеки девушки.
Тринадцать коснулись двумя пальцами лба, присягая в верности королеве. Королеве Крошанок, коронованной заново.
Священный огонь прыгал и танцевал, будто в радостном приветствии.
Манона подняла меч Бронвен и Рассекатель Ветра и сказала Матроне Синекровных, родившейся всего на несколько лет раньше, чем она:
— Иди.
Ведьма Синекровных смотрела на происходящее раскрытыми от ужаса глазами. Манона указала подбородком на виверну, что стояла позади ведьмы.
— Скажи своей дочери, что все долги между нами оплачены. Теперь она может решить, что с тобой делать. И вторую виверну забери.
Бабушка Маноны ощетинилась железными зубами, будто отдавала команду Матроне Синекровных. Но Матрона уже бежала к своей виверне.
Матрона Синекровных воспользовалась подаренной пощадой от Крошанской королевы. Во имя дочери, подарившей Маноне шанс говорить с железнозубыми.
Через несколько секунд Матрона Синекровных парила в небесах. Виверна ведьмы Желтоногих была с ней. Она оставила бабушку Маноны.
Оставила Манону с поднятыми мечами и сияющей в волосах короной звезд.
Манона светилась, будто блеск звезд передавался через тело и проникал сквозь кожу. Великая и красивая, единственная в своем роде.
Медленно, с наслаждением Манона подошла к бабушке. Губы молодой ведьмы изогнулись в обманчиво легкой улыбке.
Теплый танцующий свет пронесся сквозь Манону так же неистово, как тот, что ворвался в ее сердце за последние несколько кровавых минут.
Она не отступала и не боялась.
Легкая, словно сотканная из лунного света корона, не тускнела перед последней Высшей Ведьмой. Манона приближалась. Она бросила меч Бронвен. Рассекатель Ветра оставила в нескольких футах от него. Вместо них она приготовила свои когти и зубы.
Манона остановилась в пяти шагах от бабушки.
Клочок пустого существования — вот чем была ее бабушка.
Манона не замечала раньше, насколько Матрона ниже ее самой. Какими узкими были у нее плечи или как годы ярости превратили ее в старуху.
Улыбка Маноны стала шире. Она почувствовала чужое присутствие. Словно два человека остановились на шаг позади от нее. Она знала, что если обернется, то ее глаза никого не увидят. Знала, что никто не мог их увидеть или даже почувствовать. Это просто две сущности без плоти, остановившиеся рядом со своей дочерью. Против ведьмы, уничтожившей их.
Ее бабушка плюнула на землю, обнажая ржавые зубы.
Эта смерть. Хотя…
Не она призовет сегодня смерть.
Это право не принадлежало ее родителям, чей дух задержался на земле. Несмотря на то, что родители все время были с ней — даже после их смерти — они тоже не призовут сегодня смерть.
Она посмотрела за спину. Там стояла Вторая, ожидающая рядом с Дорином. По лицу Астерины катились слезы. То были слезы облегчения и гордости.
Манона подозвала Астерину железной рукой.
Внезапно снег захрустел, и Манона стремительно развернулась, одновременно наклоняясь. Ускользая от намеченного удара.
Но ее бабушка не нападала. Нет. Матрона Черноклювых бежала к своей виверне.
Крошанки напряглись. Всеобщий страх сменился гневом, когда Матрона запрыгнула в седло.
Манона подняла руку:
— Отпустите ее.
Щелчок повода, и виверна подняла бабушку в воздух. Огромные крылья подняли вихрь.
Манона провожала глазами зверя, наблюдая как тот поднимается все выше и выше. Ее бабушка торопилась убраться и ни разу не оглянулась.
Когда большая виверна скрылась в небе, Манона обвела взглядом равнину. На снегу лежал обезглавленный труп, да еще пятна голубой крови — напоминание о случившейся битве.
Новоявленная королева обернулась к Крошанкам.
Все как одна смотрели на нее широко распахнутыми глазами, но не двинулись с места.
Дорин находился рядом с ними.
Манона подхватила оба меча, закинула Рассекатель Ветра за спину и направилась к Гленнис и Бронвен. Подойдя, она вручила меч Бронвен, кивнув в знак благодарности.
Затем она сняла корону звезд и протянула ее Гленнис.
— Это принадлежит тебе, — тихо сказала она.
Гленнис бережно взяла корону, и звезды потускнели в ее руках. Легкая улыбка появилась на ее лице.
— Нет, — ответила она. — Нет.
Молодая ведьма стояла неподвижно, когда Гленнис подняла корону и снова надела на голову Маноны.
Гленнис опустилась на колени.
— То, что было украдено — восстановлено. То, что было потеряно — вернулось домой. Приветствую тебя, крошанка Манона, королева ведьм.
Манона ощутила, как ее ноги ослабели.
Но она справилась со слабостью, в то время как другие Крошанки, по примеру Гленнис, опустились в снег. Дорин, наблюдая, улыбался легко и свободно.
Последними на колени встали Тринадцать, прижав два пальца ко лбу. Их лица освещала свирепая гордость.
— Королева Ведьм, — объявили Крошанки и Черноклювые хором.
Как один народ.
Глава 57, часть 1
За час до рассвета крепость и две армии стоящие за ней начали медленно пробуждаться ото сна.
Рован не спал почти всю ночь, вместо сна он выбрал просто лежать рядом с Аэлиной и слушать её спокойное дыхание. Остальные же крепко спали, что неудивительно, усталость за последние дни скопилась не малая. Хотя Лоркана со вчера видно не было.
Рован не спал совсем не из-за страха или предвкушения предстоящей битвы, его скорее беспокоили мысли. Много мыслей, сменяющие друг друга почти каждую минуту.
Он видел вражеские лагеря на горизонте. Валги, люди, верные Эравану, тёмные звери, но не похожие на илькенов, виверн или даже ведьм.
Аэлина могла стереть их всех с лица земли всего лишь за пару мощных магических волн. Спалить до того, как взойдёт солнце.
Тем не менее, прошлой ночью Аэлина даже не рассматривала этот вариант развития событий.
Он видел надежду, сияющую в глазах людей находящихся в крепости, страх и восхищение детей, когда она проходила мимо. Огненосица, шептали они. Аэлина Лесной Пожар.
А ведь совсем скоро это восхищение… это надежда на спасение, рухнут, ведь не вспыхнет искра огня посреди тьмы. И страх охватит людей, как только увидят они, что королева Террасена не сможет защитить их. Как скоро это произойдёт?
Он не смог задать этот вопрос. Все последние несколько недель обучения и тренировок не вызывали у Аэлины даже тлеющего уголька, чего уж тут про огонь говорить.
Но он не мог требовать. Не мог заставить её использовать свою силу. Просто не мог, зная какого ей. Не мог спросить, что такого ужасного сделали Маэва и Каирн, чтобы заставить ее испугаться или даже ненавидеть свою магию настолько, что она вызывала такое сильное отторжение.
Объятый чувством беспокойства, Рован выскользнул из кровати, а потом и из комнаты. Люди уже начинали просыпаться и в коридорах вновь поселился шум приготовлений. Толкнув дверь ведущую в общий зал Рован глубоко вздохнул, а через пару секунд услышал как дверь за ним повторно распахнулась. В нос закрался знакомый запах. Фенрис. Тот мгновенно поравнялся в Рованом.
Пару минут они шли молча.
— Они буквально сожгли её.
Рован вскинул бровь косясь на Фенриса.
— Кто?
Тот же с ответом не торопился, лишь кивнув проходящему целителю волк заговорил.
— Каирн, по приказу Маэвы.
— Зачем ты мне это говоришь?
Фенрис, с клятвой на крови или нет, не должен был рассказывать ему такие вещи. Это должно было остаться между ним и Аэлиной, больше никем.
— Я видел как ты смотрел на неё этой ночью. Ты ведь задаёшься вопросом, почему она просто не отправит их в ад, спалив до самого пепла?
Оба мужчины завернули в коридор ведущей к умывальням.
Несколько солдат и целителей стояли вдоль металлического желоба, вытирая лица, чтобы встряхнуться ото сна и сбросить лишнее напряжение, расслабить нервы.
Фенрис продолжил говорить.
— Тогда он заковал её руки в металл и положил в жаровню... — фэйец запнулся. — Целителям понадобилось две недели, чтобы вылечить то, что он сделал с ее руками, запястьями. Когда Аэлина пришла себя… руки были чисты, но след в душе был неисцелим. Она смотрела на свои руки и не могла понять кошмар ли это был или явь.
Рован потянулся к одному из ведер, которые наполняли каждые несколько минут, и опрокинул его себе на голову. Ледяная вода впилась ему в кожу, заглушив рев в ушах.
— Каирн делал много подобного.
Фенрис наполнил ладони водой из кувшина и плеснул себе в лицо, смывая всю грязь. Рован молча смотрел на то, как серая вода стекает к небольшой дырке под корытом и исчезает.
— Но несмотря ни на что, ваши парные знаки оставались на теле Аэлины. — Фенрис вытер лицо. — Все шрамы исчезли, но знаки остались.
Шея Аэлины была чиста, когда Рован нашёл её. Как будто читая мысли друга Фенрис продолжил говорить.
— В тот последний раз, когда ей требовалось исцеление, Маэва сказала, что ты уехал в Террасен. — волк проглотил ком в горле. — Тогда то они и исчезли, ваши знаки.
Слова ударяли по Ровану больнее всякого меча. Она потеряла надежду, думала что потеряла его и не смогла справится с этим осознанием. До тех пор никто не мог отобрать у Аэлины память. Маэва чуть не отобрала и это.
Рован вытер лицо о полу рубашки.
— Зачем ты мне это рассказываешь? — он повторил свой вопрос.
Насухо вытеревшись, Фенрис поднял лицо не выражавшее практически ничего.
— Я просто ответил на твои вопросы. Сегодня тебе надо сосредоточиться на другом.
Они вместе зашагали туда, где сегодня должен был быть накрыт скудный завтрак.
— Или дождись пока она сама придёт к тебе, как только будет готова.
— Она мой мэйт. — с предупреждением прорычал Рован.
— Я это прекрасно знаю.
Фенрис не имел права совать свой нос в чужие дела.
Он поднял руки.
— Ты можешь быть довольно убедительным. Иногда.
— Я никогда не заставлю её. — отрезал принц.
Рован пообещал ей это и не был намерен нарушать слова. Именно тогда он влюбился в неё, там, в Крепости Тумана, он не сразу заметил что уже делится частичками своей души с Аэлиной, открывая ей всё новые и новые подробности своей жизни. И честно признаться он сам хотел этого, хотел чтобы она слушала его, знала о нём всё. А Аэлина хотела это услышать.
...
Мужчины обнаружили Аэлину и Элиду уже за столом. Девушки тихо болтали, одновременно с этим медленно едя небольшие кусочки хлеба, сыра и сухофруктов. Никаких признаков присутствия Гавриэля или Лоркана.
Рован неслышно подошёл к своему мэйту и, склонившись, мягко поцеловал ту в шею, прямо туда где виднелись его знаки. Аэлина при этом тихо напевала какую-то песню и протянула ему кусочек хлеба, только что лежащий у неё на тарелке. Принц принял хлеб и тут же откусил от него, еда была достаточно твёрдой, но что важно сытной.
— Когда я уходил, ты ещё спала. — мягко заметил он ещё раз, целуя её в шею. — И всё же к завтраку ты успела раньше меня… почему я не удивлён?
Элида рядом тихонько рассмеялась при этом накладывая себе на тарелку немного еды, а Аэлина лишь нежно и с улыбкой толкнула Рована локтем в бок, как только тот встал рядом с ней.
Все четверо быстро поели, наполнили свои фляги у фонтана во внутреннем дворе и принялись искать доспехи. На верхних уровнях было мало подходящего для ношения, поэтому они спускались в крепость, все глубже и глубже, пока не наткнулись на запертую комнату.
— Как думаете, стоит её открыть? — Аэлина задумчиво посмотрела на деревянную дверь.
Рован ни говоря ни слова послал в замок копьё состоящее из плотной струи ветра и расколол его на части.
— Похоже, проход открыт. — сказал он мягко.
Аэлина лишь усмехнулась. Фенрис вытащил рядом висящий факел из его укрепления в стене и прошёл чуть дальше, чтобы осветить комнату.
— По сравнению с этой частью крепости, остальная просто кусок дерьма.. — пробормотала Аэлина, осматривая комнату. — Он всё хранил здесь... золото, дорогие вещицы.
Действительно, слова его мэйта о дорогих вещах были сущей правдой: доспехи и мечи, копья и древние булавы.
— Почему он это не раздал? — Аэлина нахмурилась, рассматривая стойку с мечами и кинжалами.
— Наверно потому, что это все семейные реликвии, — сказал Фенрис, подходя к одной такой стойке и изучая рукоять меча. — Древний, но все еще хороший. Действительно хороший, — добавил он, вытащив лезвие из ножен. Потом он обратился к Ровану. — Этот был сделан кузнецом Астерионом.
— Словно из другой эпохи. — с восхищением негромко произнёс Рован, удивляясь клинку и его безупречному состоянию. — Времена когда Фэ были свободн