...
Дорин задержался около виверн, чтобы ответить на вопросы крошанок, которые либо не хотели, либо были, может быть, слишком пугливыми, чтобы спросить Тринадцать, что произошло в Ферианской впадине.
Нет, хозяин не охотился за ними. Нет, никто их не отслеживал. Да, Манона поговорила с Железнозубыми и попросила их присоединиться. Да, они живы и выжили. Да, она говорила, как с Железнозубыми, так и с Крошанками.
По крайней мере, Астерина сказала ему об этом на длинном полете назад. Обращаясь к Маноне, обсуждая их следующие шаги... Он не беспокоился. Еще нет.
И когда сама Астерина замолчала, он задумался. Обдумывал все, что он видел в Ферианской впадине, в каждом зале, в камере и яме, где пахло болью и страхом.
То, что его отец и Эраван построили. Такое королевство, которое он унаследовал.
Шутливые шепоты продолжались. Дорин проигнорировал их и провел рукой по рукоятке Дамариса. Золото оставалось теплым, несмотря на холод.
Да, конечно, меч истины, но и напоминание о том, чем Адарлан когда-то был. Чем может быть снова.
Если бы он не дрогнул. Не сомневался сам. На какое бы время он не ушел.
Он мог сделать все правильно. Все это. Он мог сделать все правильно.
Дамарис нагревается безмолвным теплом и подтверждением.
Дорин оставил небольшую толпу крошанок и подошел к холму с видом на смертоносную, усыпанную снегами и камнями, пропасть.
Громадные горы были по всем направлениям, но он бросил взгляд на юго-восток. К Морату, далеко за пределами видимости.
В ту ночь, в лесу Эйлуэ, он смог превратиться в ворона. Теперь он предположил, что ему нужно только научиться летать.
Он достиг внутренности, этого вихря сырой власти. В нем расцветала теплота, хруст костей, мир расширялся.
Он открыл клюв, и из него вырвалось карканье.
Расправив свои черные крылья, Дорин начал практиковаться.
Глава 53, часть 1
Кто-то прожег ее бедро.
Не Аэлина, потому что Аэлина ушла, запечатанная в железном ящике и забрана через море.
Но кто-то прожег ее до костей, настолько тщательно, что малейшее движение вызывало агонию.
Лисандра открыла глаза, низкий стон вырвался из ее пересохшего горла.
— Легче, — прогрохотал глубокий голос.
Она знала этот голос. Знала запах — чистый ручей и свежая трава. Эдион.
Она открыла глаза, тяжелые и горящие, на звук.
Его сияющие волосы свисали, пропитанные кровью. И эти бирюзовые глаза были темнее — и совершенно мрачны. Пусты.
Они были в грубой палатке, единственный свет исходил от фонаря, качавшегося в горьком ветре, пробирался через заслон. Она была укрыта одеялами, а он сидел на перевернутом ведре, все еще в доспехах, и ничего не могло ее согреть.
Лисандра пошевелила языком и вслушалась в мир за пределами тусклой палатки.
Хаос. Крики. Многие кричат.
— Мы уступили Перрант, — хрипло сказал Эдион. — Мы отступаем уже два дня. Еще три дня, и мы доберемся до Оринфа.
Брови слегка приподнялись. Долго ли она была без сознания?
— Мы должны были оставить тебя в вагоне с другими ранеными. Сегодня вечером мы осмелились остановиться. — его горло подпрыгнуло. — Шторм ударил на юге. Это замедлило Морат — достаточно.
Она попыталась проглотить сухость в горле. Последнее, что она помнила, это столкновение с этими людьми, не осознавая ограничений смертного тела, о том, как даже Аэлина, которая казалась такой развязной, когда она расхаживала по всему миру, была затменена этими существами. Затем эти когти разорвали ее ногу. И ей удалось сделать идеальный маневр. Убить одного из них.
— Ты сплотила нашу армию, — сказал он. — Мы проиграли битву, но они не постыдились.
Лисандре удалось вытащить руку из-под одеяла и потянулась к кувшину воды рядом с кроватью. Эдион мгновенно двинулся, наполнив чашку.
Но когда ее пальцы сомкнулись вокруг, она отметила цвет кожи, свою форму.
Ее собственные руки. Ее собственную руку.
— Ты... Изменилась, — сказал Эдион, заметив ее расширенные глаза. — Пока целитель обрабатывал ногу. Я думаю, из-за боли... Ты превратилась обратно в это тело.
Ужас, рев и тошнота, охватили ее.
— Сколько людей это видели? — ее первые слова, кажущиеся грубыми и сухими, как наждачная бумага.
— Не беспокойся об этом.
Она глотнула воды.
— Они все знают?
Осторожный кивок.
— Что ты им сказал об Аэлине?
— То, что она на жизненно-важном задании с Рованом и другими. И что это так тайно, что мы не смели говорить об этом.
— Солдаты...
— Не волнуйся об этом, — повторил он. Но она могла видеть это в его лице. Напряжение.
Они сплотились из-за своей королевы, только чтобы понять, что это была иллюзия. То, что мощь Огненного Сердца не с ними. Не будет защищать их от армии сзади.
— Прости, — выдохнула она.
Эдион взял пустой стакан, прежде чем он схватил ее за руку, мягко сжимая.
— Прости меня, Лисандра. После всего этого. — Его горло снова подпрыгнуло. — Когда я увидел Илькенов, когда увидел тебя, сражающуюся против них...
Бесполезная. Лживая стерва. Слова, которые он бросил ей, бросились на нее, вытащили ее от мутной боли. Обострили ее внимание.
— Ты сделала это, — сказал он, понижая голос, — для Террасена. Для Аэлины. Ты была готова умереть за это, боги высшие.
— Так и есть. — ее слова стали холодными, как сталь.
Эдион моргнул, когда она вырвала свою руку. Ее нога болела и пульсировала, но ей удалось сесть. Чтобы встретить его взгляд.
— На протяжении многих лет меня унижали многие, — сказала она, дрожащим голосом. Не от страха, а от волны, которая охватила все, что внутри нее, горела с раной в ее ноге. — Но я никогда не чувствовала себя такой униженной, когда меня бросали в снег, когда ты назвал меня лживой сукой перед нашими друзьями и союзниками. Никогда.
Она ненавидела сердитые слезы, которые жалили ее глаза.
— Меня когда-то заставляли ползать перед людьми. И боги высшие, я почти ползала для тебя в эти месяцы. И все же мне кажется, что я должна умереть, чтобы ты понял, что был задницей? Мне нужно умереть, чтобы ты снова увидел во мне человека?
Он не скрывал сожаления в его глазах. Она много лет обслуживала мужчин и знала, что каждая мучительная эмоция на его лице была подлинной. Но он не стирал сказанное и не делал ничего.
Лисандра положила руку на грудь прямо над ее собственным разбитым сердцем.
— Я хотела, чтобы это был ты, — сказала она. — После Уэсли, после всего этого, я хотела, чтобы это был ты. То, что Аэлина попросила меня сделать, не имело никакого отношения к этому. То, что она просила меня сделать, я никогда не чувствовала для себя бременем, потому что хотела, чтобы ты был со мной в конце концов в любом случае.
Она не вытерла слез, которые скользили по ее щекам.
— И ты бросил меня в снег.
Эдион встал на колени. Потянулся за ее рукой.
— Я никогда не перестану сожалеть об этом. Лисандра, я никогда не забуду каждую секунду, никогда не перестану ненавидеть себя за это. И я так...
— Не надо. — она отдернула руку. — Не преклоняй колени. Не беспокойся. — Она указала на палатку. — Я ничего не могу сказать тебе. Или ты мне.
Агония снова ударила ему в лицо, но она не показывала эмоций. Чтобы увидеть, как Эдион поднялся на ноги, тихонько застонав от какой-то боли в своем мощном теле. Несколько вдохов он просто смотрел на нее.
Затем он сказал:
— Я помню каждое обещание, которое я дал тебе на пляже в Бухте Черепов.
И потом он исчез.
...
Эдион потратил большую часть своей жизни, ненавидя себя за то, что он делал.
Но, видя слезы на лице Лисандры из-за него... Он никогда не чувствовал себя большим ублюдком.
Он едва слышал солдат вокруг него, напряженных и пугливых в снегу, ветер дул между их быстро возведенными палатками. Сколько еще раненых умрет сегодня вечером?
Он уже получил звание, чтобы доставить помощь Лисандре от лучших целителей, которых они оставили. И все же этого было недостаточно, целители не одарены магически. И, несмотря на быстрые исцеляющие способности Лисандры, им все равно пришлось зашивать ногу. А теперь менять бинты каждые несколько часов. Рана затягивалась, вероятно, достаточно быстро, чтобы избежать заражения.
О многих из раненых среди них нельзя сказать то же самое. Гниющие раны, гнойная кровь в их венах... Каждое утро в снегу оставалось все больше и больше тел, земля замерзла и не позволяла их похоронить.
Еда для зверей Эравана, солдаты бормотали, когда они ушли. Они предлагали врагу бесплатную еду.
Эдион закрыл эту тему, а также какое-то шипение об их поражении. К тому времени, когда они расположились лагерем сегодня вечером, хорошей трети солдат, включая членов Беспощадных, были назначены различные задачи, чтобы они были заняты. Чтобы они так устали после бегства за день, чтобы у них не было сил ворчать.
Эдион пошел в собственную палатку, расположенную прямо за кольцом солдат, где лежала Лисандра. Предоставление ей частной палатки было привилегией, которую он использовал для получения своего звания.
Он почти добрался до небольшой палатки — бесполезно строить свою полную военную палатку, когда они будут бежать снова через несколько часов — когда он увидел фигуры, у огня снаружи.
Он замедлил шаг.
Рен поднялся на ноги, его лицо сжалось под тяжелым капюшоном.
Тем не менее, человек рядом с Реном заставлял Эдиона убеждать себя в опасности вещей.
— Дэрроу, — сказал он. — Я думал, что ты сейчас в Оринфе.
Лорд, в мехах, не улыбался.
— Я пришел, чтобы доставить сообщение сам. Поскольку мой самый надежный посыльный, похоже выбрал другую сторону.
Глава 53, часть 2
Тогда старый ублюдок знал. О Лисандре-оборотне, о Аэлине. И роли Нокса Оуэна в том, чтобы вывести армию из его рук.
— Тогда давай говори, — сказал Эдион.
Рен напрягся, но ничего не сказал.
Тонкие губы Дэрроу изогнулись в жестокой улыбке.
— За ваши безрассудные действия, за то, что вы не послушались нашего командования и не оставили ваши войска там, где вам приказали, после вашего полного поражения на границе и потери Перранта, вы лишены своего звания.
Эдион едва слышал слова.
— Считай себя теперь солдатом Беспощадных, если они у тебя будут. А что касается самозванки, которую вы госпитализировали...
Эдион зарычал.
Глаза Дэрроу сузились.
— Если ее снова поймают, притворявшуюся принцессой Аэлиной... — Эдион почти разорвал ему горло на этом слове — «принцесса», —...тогда у нас не будет иного выбора, кроме как подписать ее приказ об отречении.
— Я бы хотел, чтобы вы попытались.
— Я бы хотел, чтобы вы остановили нас.
Эдион ухмыльнулся.
— О, вы бы имели дело не со мной. Удачи любому человеку, который пытается навредить тому, кто обладает такими сильными способностями.
Дэрроу проигнорировал это обещание и протянул руку.
— Меч Оринфа, если можно.
Рен выпучил глаза.
— Ты сошел с ума, Дэрроу.
Эдион просто смотрел. Древний лорд сказал:
— Этот меч принадлежит истинному генералу Террасена, его князю-командиру. Поскольку вы больше не являетесь носителем этого титула, меч возвращается в Оринф. Пока не будет определен новый, подходящий носитель.
Рен зарычал:
— Этот меч находится в нашем распоряжении, Дэрроу, из-за Эдиона. Если бы он не выиграл его, он бы ржавел в Адарлане.
— Мы всегда будем благодарны за это. Если только в этом отношении, по крайней мере.
Тупой рев заполнил голову Эдиона. Рука Дэрроу оставалась протянутой.
Он заслужил это, подумал он. За свою неудачу на полях сражений, его неспособность защитить землю, которую он обещал Аэлине, что он спас. За то, что он сделал с оборотнем, сердце которой было разбито с того момента, как она начала измельчать этих солдат Валгов в канализационных сетях Рафтхола.
Эдион отстегнул древний меч с пояса. Рен издал звук протеста.
Но он проигнорировал лорда и бросил Меч Оринфа в Дэрроу. Легкость, когда этот меч был сброшен с его пояса, была ужасной.
Старик уставился на меч в руках. Даже зашел так далеко, что провел пальцем по костяному эфесу, ненавистный ублюдок не мог сдержать своего благоговения.
Эдион только что сказал:
— Меч Оринфа — это только кусок металла и кости. Это всегда так было. Это то, что имеет значение для меча.
Истинное сердце Террасена.
— Поэзия не для вас, Эдион, — ответил Дэрроу, прежде чем повернулся на каблуках, направившись туда, где его проводник ждал за пределами лагерей. — Ваш командир, Киллиан, теперь является генералом Беспощадных. Сообщите ему о приказе.
Снег в течение нескольких минут заметал шаги старого лорда.
Рен зарычал:
— Как будто ты не генерал.
— Лорды Террасена издали указ об этом, и так будет.
— Почему ты не сражаешься с этим? — глаза Рена вспыхнули. — Ты просто отдал этот меч...
— Это не так уж важно. — Эдион не удосужился сдержать свое истощение, свое разочарование и гнев в голосе. — Пусть у него есть меч и армия. Не так уж важно.
Рен не остановил его, когда Эдион нырнул в свою палатку и не появился до рассвета.
...
Лорды Террасена лишили генерала Ашерира меча.
Слово распространилось от костра до костра, рябью в рядах.
Солдат был новичком в Беспощадных, был принят в их ряды только этим летом. Честь, даже воевать с ними. Честь, хотя семья солдата заплакала, узнав, что он уходит.
Чтобы сразиться за принца Эдиона, сразиться за Террасен — оно того стоило, оставить его усадьбу. Оставить за собой дочь этого фермера, которая никогда не получала такой возможности, как поцелуй.
Тогда это стоило того. Но не сейчас.
Друзья, которых он завел в месяцы обучения и боевых действий, были мертвы.
Сползая вокруг слишком маленького костра, солдат был последним из них, новоприбывшими новобранцами, которые так стремились испытать себя против Валгов в начале лета.
В мертвом сердце зимы он теперь называл себя дураком. Если он потрудился говорить вообще.
Слова стали ненужными, чужими. Как чуждо его полузамерзшее тело, которое никогда не грелось, хотя он спал как можно ближе к огню, когда он осмеливался. Если сон находил его, с криком раненых и умирающих. Знание того, что охотилось на них на севере.
Никто не мог помочь им. Спасти их. Королева, которая, как они считали, была среди них, была ложью. Обман оборотня. Где Аэлина Галантия сражалась, считая это более важным, чем они, он не знал.
Холодная ночь приближалась, угрожая поглотить небольшой огонь перед ним. Солдат приблизился к пламени, содрогаясь под изношенным плащом, чувствуя каждую боль и царапину.
Однако он не оставил эту армию. Не так, как некоторые из них бормотали. Даже с принцем Эдионом, лишенным своего титула, даже когда их королева исчезла, он не оставит эту армию.
Он дал присягу, чтобы защищать Террасен. Чтобы защищать свою семью. Он будет придерживаться этого.
Даже если он теперь знал, что больше никогда их не увидит.
...
Снег все еще падал, когда они возобновили свое движение.
Он падал в течение следующих двух дней, преследуя их на север за каждую длинную милю.
Указ Дэрроу не имел никакого значения. Киллиан прямо отказался командовать без одобрения Эдиона. Отказался от наложения доспехов по его рангу. Отказался взять военную палатку.
Эдион знал, что давно заработал эту лояльность. Так же, как Беспощадные заработали его. Но это не мешало ему ненавидеть его немного. С желанием Киллиан захватит все.
Нога Лисандры была достаточно исцелена, чтобы ходить, но он мало что видел. Она держалась рядом с Реном, они ехали рядом с целителями, если бы вдруг ее швы разошлись. Когда Эдион ее бросил, она часто смотрела на него, пока он не захотел вырвать.
К третьему дню разведчики бросились к ним. Сообщая, что Морат выиграл, и появился за спиной.
Эдион знал, как это пойдет. Каждый шаг и голодные лица вокруг него.
Оринф был в полудне пути отсюда. Если бы он был в легкой местности, у них мог быть шанс спрятаться позади древних стен. Но между ними и городом лежала река Флорина. Слишком широкая, чтобы пересечь ее без лодок. Ближайший мост был слишком далеко на юге, чтобы рисковать.
В это время года она все еще могла не замерзнуть. И даже так, с рекой, такой широкой и глубокой, слой льда, который часто покрывал его, не зайдёт так далеко. Чтобы их армия пересекла ее, им пришлось бы рисковать, когда лед рухнет.
В Оринфе были другие способы. Пойти прямо на север в Оленорожьи горы и свернуть на юг к городу, расположенному у их ног. Но каждый час задержки позволял Морату набраться сил.
Эдион ехал рядом с Киллианом, когда Элган появился рядом с ними, лошадь пыхтя выпускала завитки горячего воздуха в снежный покров.
— Река находится в десяти милях прямо, — сказал Элган. — Мы должны принять решение сейчас.
Чтобы рисковать мостом на юге, или временем, необходимым для перехода на длинный маршрут на север. Рен, заметив их сбор, подвинул свою лошадь ближе.
Киллиан ждал приказа. Эдион поднял брови.
— Ты генерал.
— Чушь, — кивнул Киллиан.
Эдион только повернулся к Элгану.
— Любое слово о льде?
Элган покачал головой.
— Ни слова ни об этом, ни мостике.
Бесконечный, вихревой снег шёл впереди. Эдион не осмеливался взглянуть на трясущиеся, сутулые линии солдат.
Рен, так же тихо, как и он, вернулся к тому месту, где он ехал рядом с Лисандрой.
Крылья развеялись по ветру и снегу, а затем сокол вспорхнул ввысь, одна лапа неловко согнулась под ним.
— Продолжайте идти, — сказал Эдион своим товарищам.
Лисандра вернулась через час. Она обратилась к Рену, а затем молодой лорд поскакал к стороне Эдиона, где все еще ехали Киллиан и Элган.
Лицо Рена искривилось.
— На Флорине льда нет. И разведчики Мората пробрались вперед и разрушили южный мост.
— Они отправляют нас на север, — пробормотал Элган.
Рен кивнул.
— Они будут там завтра утром.
У них не было времени подумать о том, чтобы отправиться через северный вход в Оринф. И с Флориной на несколько миль впереди, слишком широкой и глубокой, чтобы пересечь, и слишком холодной, чтобы осмелиться переплыть, а Морат шел сзади. Они были полностью в ловушке.
Глава 54, часть 1
Шаол накормил яблоками Фарашу, прекрасную чёрную кобылу, после ее бесподобного полета.
Казалось, что даже лошадь Хэлласа испугается, хотя, как предполагал Шаол, любой мудрый человек испугается, вися в воздухе в сотне фунтов от земли.
— Кто-то другой может сделать это за тебя. — прислонившись к прочной стене замка, Ирэн наблюдала, как он работает, следила за каждым сильно хромающим шагом. — Ты должен отдохнуть.
Шаол покачал головой.
— Она не знает, что, черт возьми, происходит. Я хотел бы попытаться успокоить ее, прежде чем она ляжет.
До завтрашнего сражения, прежде чем они у них будет шанс спасти Аньель.
Он все еще анализировал все, что произошло за эти месяцы, когда его не было. Сражения и потери. Куда ушел Дорин с Маноной и Тринадцатью. Шаол мог только молиться, чтобы его друг добился успеха, и чтобы он не переложил на себя ответственность сделать Замок.
Чтобы разобраться во всем, что он узнал, он оставил Аэлину и других возле Большого зала, нашел всю еду, которую смог и немедленно привел Фарашу сюда с собой. Главным образом для безопасности всех вокруг лошади Муники, так как Фараша попыталась вырвать кусок у ближайшего к ней солдата в тот момент, когда с нее слетел капюшон. Даже капюшон не укрыл от нее, что именно происходило с огромным ящиком, к которому они ее пристегнули.
Фараша укусила его за руку, прежде, чем съесть яблоко, поэтому Шаол помолился, чтобы она простила его за тяжелый полет. Часть его задавалась вопросом, знает ли кобыла, что у него болит спина, что ему нужна трость, но что он все равно решил быть здесь.
Он провел рукой по ее черной гриве, затем похлопал по ее сильной шее.
— Готова завтра растоптать Валгов, мой друг?
Фараша раздражённо посмотрела на него, словно говоря: «Ты?».
Шаол улыбнулся, а Ирэн тихо рассмеялась.
— Я должна вернуться в зал, — сказала его жена. — Посмотреть, кому нужна помощь.
Но она задержалась.Их глаза встретились на мощной спине Фараши.
Он обошел лошадь, все еще помня о ее укусе.
— Я знаю, — тихо сказал он.
Ирэн наклонила голову.
— Знаешь что?
Шаол переплел их пальцы. А потом положил руки на ее все еще плоский живот.
— О, — это было все, что сказала Ирэн с открытым ртом. — Я... Как?
Сердце Шаола гремело.
— Значит это правда.
Ее золотые глаза смотрели на него.
— Ты хочешь этого?
Шаол скользнул рукой по ее щеке.
— Больше, чем я когда-либо мог мечтать.
Улыбка Ирэн была достаточно широкой и милой, чтобы его сердце надломилось.
— Это правда, — выдохнула она.
— Как долго?
— Почти два месяца.
Он посмотрел на ее живот, на место, которое скоро распухнет, когда в ней вырастет ребенок. Их ребенок.
— Я полагаю, что ты не сказала мне, чтобы я не волновался.
Ирэн прикусила губу.
— Что-то вроде того.
Он фыркнул.
— И когда ты будешь переваливаться с ноги на ногу с животом, который готов лопнуть?
Ирэн ударила его по руке.
— Я не собираюсь переваливаться.
Шаол рассмеялся и притянул ее к себе. «
— Ты будешь красиво переваливаться, вот что я хотел сказать. — смех Ирэн отразился в нем и Шаол поцеловал ее в макушку, в висок. — У нас будет ребенок, — пробормотал он ей в волосы.
Ее руки обвились вокруг него.
— Наш, — прошептала она. — Но как ты узнал?
— Мой отец, — проворчал Шаол, — очевидно, обладает лучшими наблюдательными навыками, чем я.
Он больше почувствовал, чем увидел ее передергивание.
— Ты не сердишься, что я не говорила тебе?
— Нет. Я был бы рад услышать это из твоих уст, но я понимаю, почему ты не хотела говорить. Как бы глупо это ни было, — добавил он, покусывая ее за ухо. Ирэн ткнула его в ребра, и он снова засмеялся. Смеялся, хотя каждый день, сражаясь в этой битве, сталкиваясь с любым противником, он боялся совершить роковую ошибку. Он не мог забыть, что если он падет, то заберет их обоих с собой.
Ее руки сжались вокруг него, и Ирэн прижалась головой к его груди.
— Ты будешь блестящим отцом, — тихо сказала она. — Самым блестящим из когда-либо существовавших.
— Довольно высокая похвала от женщины, которая хотела выбросить меня из самого высокого окна Торре несколько месяцев назад.
— Целитель никогда не будет таким непрофессиональным.
Шаол улыбнулся и вдохнул ее аромат, прежде чем отодвинулся и коснулся ее губами.
— Я счастливее, чем когда-нибудь смогу выразить это, чтобы поделиться с тобой Ирэн. Все, что тебе нужно, я под твоим командованием.
Ее губы дернулись вверх.
— Опасные слова.
Но Шаол провел пальцем по ее обручальному кольцу.
— Тогда мне придется быстро выиграть эту войну, чтобы я мог построить наш дом к лету.
Она закатила глаза.
— Благородная причина победить Эравана.
Шаол украл у нее еще один поцелуй.
— Как бы я хотел показать тебе, насколько я в твоем распоряжении, — сказал он напротив ее губ, — у меня есть еще один вопрос, который нужно решить перед сном.
У Ирэн поднялись брови.
Он поморщился.
— Мне нужно представить Аэлину моему отцу. Прежде чем они столкнутся друг с другом. — когда они прибыли, мужчина не был рядом с залом, а Шаол слишком волновался за благополучие Фараши, чтобы искать его.
Ирэн съежилась, хотя в ее глазах вспыхнуло веселье.
— Будет нехорошо, если я захочу присоединиться к тебе? И принесу закуски?
Шаол обнял ее за плечи, похлопал Фарашу на прощанье и они ушли. Несмотря на трость, он хромал каждый шаг, и боль в спине пронзала его ноги, но это было неважно. Все это, даже проклятая война, было неважно по по сравнению с женщиной рядом.
Будущее. Они построят его вместе.
...
Как и предполагалось в разговоре Ирэн с Шаолом, дела между Аэлиной Галантией и его отцом шли плохо.
Ирэн не принесла закуски, только потому, что когда они достигли Большого Зала, они перехватили его отца. Направляющегося в комнату, куда Аэлина и ее спутники отправились отдыхать.
— Отец, — сказал Шаол, идя рядом с ним.
Ирэн ничего не сказала, следя за движениями Шаола. Боль в спине должно быть была сильной, если он сильно хромал, даже когда ее магия восстановлена. Она понятия не имела, где он оставил свой стул — может он был разбит падающими обломками. Она молилась, чтобы это было не так.
Его отец огрызнулся:
— Ты не разбудил меня, когда королева Террасена прибыла в мой замок?
— Не это было в приоритете. — Шаол остановился перед дверью, которая вела в маленькую комнату, освобожденную для королевы, и постучался.
Ворчание было единственным подтверждением того, что муж Ирэн открыл дверь настолько, чтобы просунуть голову внутрь.
— Мой отец, — сказал Шаол тому, кто был внутри, предположительно, королеве, — хотел бы тебя видеть.
Тишина, потом шелест одежды и шаги.
Ирэн держалась в стороне, когда появилась Аэлина Галантия, ее лицо и руки были чистыми, но одежда все еще грязная. Рядом с ней стоял высокий сереброволосый воин-фэ — Рован Уайтхорн. О ком королевские семьи говорили с таким страхом и уважением несколько месяцев назад. В комнате, леди Элида сидела у дальней стены, рядом с ней был поднос с едой, а гигантский белый волк лежал на полу, наблюдая с полузакрытыми глазами.
Потрясение от увиденного, осознать, что эти Фэ могут быть могущественными и древними, но они все еще были одной ногой в лесу. Казалось, что королева тоже предпочитала эту форму, ее тонко заостренные уши, наполовину скрытые распущенными волосами. За ее спиной не было видно ни золотистоволосого, меланхоличного воина Гавриэля, ни совершенно ужасающего Лоркана. По крайней мере, спасибо Сильбе за это.
Аэлина оставила дверь открытой, хотя двое из ее двора остались сидеть. Скучая, почти.
— Хорошо, сейчас, — все, что сказала королева, когда она вошла в зал.
Отец Шаола посмотрел на воина-принца рядом с ней. Затем он повернул голову к Шаолу и сказал:
— Я полагаю, они встретились в Вендлине. После того, как ты отправил ее туда.
Ирэн напряглась от насмешки в голосе мужчины. Ублюдок. Ужасный ублюдок.
Аэлина щелкнула языком.
— Да, да, давайте пропустим все это. Хотя я не думаю, что ваш сын действительно сожалеет об этом, не так ли? — Аэлина перевела взгляд на Ирэн, а Ирэн попыталась не вздрогнуть от этого бирюзово-золотого взгляда. Отличающегося от огня, который она видела в ту ночь в Иннише, но все еще полный острой, как бритва опасности… Другие — они обе отличались от тех девушек, которыми были. Губы королевы изогнулись в улыбке.
— Я думаю, что он неплохо себя зарекомендовал. — она нахмурилась на своего супруга. — По крайней мере, не похоже, чтобы Ирэн стаскивала одеяло на себя и храпела кому-то в ухо всю ночь.
Ирэн кашлянула, когда принц Рован только улыбнулся королеве.
— Я не против твоего храпа, — сказал он мягко.
Губы Аэлины дернулись, когда она повернулась к отцу Шаола. Смех Ирэн умер из-за отсутствия света на лице мужчины. Шаол был напряжен, как натянутая тетива, когда королева сказала отцу:
— Не трать время на насмешки. Я устала и голодна, и для тебя это не кончится хорошо.
— Это мой замок.
Аэлина продемонстрировала хорошее шоу, рассматривая стены, полы.
— Правда?
Ирэн пришлось наклонить голову, чтобы скрыть улыбку. Шаолу тоже.
Но Аэлина сказала лорду Аньеля:
— Я верю, что вы не будете мешать нам.
Разделительная черта. У Ирэн перехватило дыхание.
Отец Шаола сказал просто:
— Последний раз, когда я тебя видел ты не была королевой Адарлана.
— Нет, но твой сын — правая рука короля, а это значит, что он превосходит тебя. — Аэлина с ужасающей нежностью улыбнулась Шаолу. — Разве ты не сказал ему?
Да, Ирэн и Аэлина больше не были девчонками, которыми они были в Иннише, да, но этот дикий огонь все еще оставался в духе королевы. Дикий огонь, тронутый безумием.
Шаол пожал плечами.
— Я подумал, что скажу ему, когда придет время.
Его отец сердито посмотрел на него.
Однако принц Рован сказал этому человеку:
— Вы превосходно защищали и подготовили свой народ. Не в наших планах отнять его у вас.
— Мне не нужно одобрение мерзавца Фэ, — усмехнулся лорд.
Аэлина хлопнула Рован по плечу.
— Мерзавец. Мне это нравится. Лучше, чем «стервятник», верно?
Ирэн понятия не имела, о чем говорила королева, но она все равно продолжала смеяться.
Глава 54, часть 2
Аэлина изобразила насмешливый поклон лорду Аньеля.
— На этой прекрасной прощальной ноте мы собираемся закончить наш ужин. Приятного вечера, мы увидимся завтра и, пожалуйста, сгинь в аду.
Затем Аэлина повернулась и направила мужа внутрь. Но прежде, королева бросила улыбку через плечо Ирэн и Шаолу и сказала с яркими глазами — на этот раз с радостью и теплом:
— Поздравляю.
Откуда она знала, Ирэн понятия не имела. Но у Фэ было сверхъестественное обоняние.
Ирэн все равно улыбнулась, склонив голову — как раз перед тем, как Аэлина захлопнула дверь перед лицом лорда Аньеля.
Шаол повернулся к своему отцу, мастерски скрывая следы веселья.
— Ну, ты видел ее.
Отец Шаола содрогнулся от того, что, по мнению Ирэн, было сочетанием ярости и унижения, и ушел прочь. Это была одна из лучших видов, которые когда-либо видела Ирэн.
Судя по улыбке Шаола, она знала, что ее муж чувствует то же самое.
...
— Какой ужасный человек. — Элида прикончила куриную ногу, а затем передала другую Фенрису, который вернулся в форму Фэ. Он ворвался в нее с рычанием признательности. — Бедный лорд Шаол.
Аэлина вытянула больные ноги перед собой, прислонившись к стене, прикончила свою порцию курицы, а затем вгрызлась в кусок черного хлеба.
— Бедный Шаол, бедная его мать, бедный его брат. Бедные все, кто имеет с ним дело.
У одинокого узкого окна комнаты, наблюдая за темной армией в сотнях футов ниже, Рован фыркнул.
— Ты была в хорошей форме сегодня вечером.
Аэлина поприветствовала его своим кусочком сытного хлеба.
— Любой, кто прерывает мой ужин, рискует заплатить сполна.
Рован закатил глаза, но улыбнулся. Подобно Аэлине, он улыбался, почуяв, что было в Ирэн. Ребенок в ней.
Она была счастлива за Ирэн — за них обоих. Шаол заслужил эту радость, возможно, больше, чем кто-либо. Также, как ее собственный мэйт.
Аэлина не позволяла мыслям двигаться дальше. Не тогда, когда она закончила с хлебом и подошла к окну, прислонившись к стене напротив Рована. Он нежно обнял ее за плечи.
Никто из них не упомянул Маэву.
Элида и Фенрис продолжали молча есть, оставив их одних в маленькой, голой комнате, в которой они жили, и спали на койках. Казалось, лорд Аньеля не признавал роскошь. Или основные удобства для своих гостей. Такие, как горячие ванны. Или кровати.
— Люди в ужасе, — сказала Рован, глядя на уровни крепости ниже. — Ты можешь почувствовать это.
— Они удерживают этот замок уже несколько дней. Они знают, что их ждет на рассвете.
— Их страх, — сказал Рован, сжимая челюсти, — является доказательством того, что они не доверяют нашим союзникам. Доказательством того, что они не доверяют свое спасение армии кагана.Это делает бойцов небрежными. Может создать слабость там, где ее не должно быть.
— Возможно, тебе следовало сказать Шаолу, — сказала Аэлина. — Он мог бы выступить с мотивационной речью.
— У меня такое чувство, что Шаол дал им много. Но от такого страха гниет душа.
— Что для этого нужно сделать?
Рован покачал головой.
— Я не знаю.
Но она чувствовала, что он знал. Чувствовала, что он хотел сказать что-то еще, и либо их нынешняя компания, либо какое-то сомнение не позволяли ему.
Аэлина не давила, она осмотрела зубчатые стены, на которых патрулировали солдаты, раскинувшуюся темную армию за их пределами. В ночи разносятся крики и вопли, звуки настолько неземные, что у нее дрожь пошла по спине.
— Разве наземное сражение легче или хуже, чем в море? — спросила Аэлина своего мужа, своего мэйта, вглядываясь в его татуированное лицо.
Она встречалась только с кораблями в Бухте Черепов, и даже это закончилось сравнительно быстро. И против илькенов, которых они растерзали в каменных болотах, но это было скорее уничтожение, чем что-либо еще. Не то, что ожидало их завтра. Не то, когда ее друзья сражались в Узком море, когда они с Маноной были в зеркале, а затем с Маэвой на пляже.
Рован сказал.
— Они такие же грязные, но по-другому.
— Я бы предпочел драться на земле, — проворчал Фенрис.
«Потому что никому не нравится запах мокрой собаки? — спросила Аэлина через плечо.
Фенрис засмеялся.
— Именно из-за этого. — по крайней мере, он снова улыбнулся.
Губы Рована дернулись, но его глаза были жесткими, когда он осматривал вражескую армию.
— Завтрашняя битва будет такой же жестокой, — сказал он. — Но план рационален.
Они будут сражаться вместе с Шаолом, готовые к любым неожиданным маневрам, которые мог бы предпринять Морат, когда они окажутся в плену и будут раздавлены армией кагана. Элида будет с Ирэн и другими целителями в Большом Зале, помогать раненым.
Где будут Лоркан и Гавриэль, Аэлина могла только предполагать. По прибытии оба ушли, последний где-то взял часы, а первый, вероятно, размышлял. Но они, вероятно, будут сражаться рядом с ними.
Как будто ее мысли позвали его, Гавриэль проскользнул в комнату.
— Армия выглядит достаточно тихой, — сказал он в знак приветствия, затем бесцеремонно упал на пол рядом с Фенрисом и подтянул к себе блюдо с курицей. — Однако люди полны страха. Дни обороны этих стен повлияли на них.
Рован кивнул, не удосужившись сказать Льву, что они только что обсудили это, когда Гавриэль впился зубами в еду.
— Тогда мы должны быть уверены, что они не убегут завтра.
В самом деле.
— Интересно, — сказала Элида ни к кому из них, в частности не обращаясь, через мгновение. — Поскольку Маэва — самозванка, кто будет править Доранелой, если ее изгонят вместе со всеми другими Валгами?
— Или сожгут до хрустящей корочки, — пробормотал Фенрис.
Аэлина могла бы мрачно улыбнуться, но вопрос Элиды прочно засел в ней.
Гавриэль медленно опустил курицу.
Рука Рована упала с плеча Аэлины. Его сосново-зеленые глаза были широко раскрыты.
— Ты.
Аэлина моргнула.
— Есть другие из линии Мэб. Галан, или Эдион…
— Трон переходит по материнской линии — только к женщине. И так и должно быть, — сказал Рован. — Ты — единственная женщина, имеющая прямое, бесспорное право на родословную Мэб.
— А твоя семья, Рован, — сказал Гавриэль. — Кто-то из вашей семьи будет претендовать на половину трона Моры.
— Селина. Может перейти к ней. — даже как принц, собственное наследие Рована, связывавшее его с кровной линией Моры, истончилось до такой степени, что осталось только имя. Аэлина была более тесно связана с Элидой, вероятно, больше, чем с Шаолом, чем с Рованом, несмотря на их далекое происхождение.
— Ну, Селина может получить это, — сказала Аэлина, вытирая руки от пыли, которой там не было. — Доранелла ее.
Она больше не ступит в этот город, с Маэвой или нет. Она не была уверена, делало ли это ее трусом. Она не смела дотянуться до утешающего рева своей магии.
— Маленький Народец действительно знал, — подумал Фенрис, потирая челюсть. — Кем ты была?
Они всегда знали ее, маленький народец. Спасли ее жизнь десять лет назад и спасали их жизни в последние несколько недель. Они знали ее и оставляли ей подарки. Дань, подумала она, наследнику Брэннона. Не...
Гавриэль пробормотал:
— Королева Фэ Запада.
Тишина
Аэлина выпалила:
— Это реальный титул?
— Теперь, — пробормотал Фенрис. Аэлина бросил на него взгляд.
— С Селиной в качестве Королевы Фэ Востока, — размышлял Рован.
Никто не говорил в течение доброй минуты.
Аэлина выдохнула в потолок.
— Еще один причудливый титул, я полагаю?
Они не ответили, и Аэлина постаралась не допустить, чтобы вес этого титула был слишком сильным. Что он подразумевает. Чтобы она могла не только присматривать за Маленьким Народом на этом континенте, но и за личным составом, создать новую родину для всех Фэ, которые могли бы присоединиться к ним. Для любого из Фэ, который пережил бойню в Террасене десять лет назад и, возможно, пожелает вернуться.
Дурацкая мечта. Та, которую она, скорее всего, не увидит. Не создаст.
— Королева Фэ Запада, — сказала Аэлина, пробуя слова на своем языке.
Интересно, как долго она сможет так себя называть.
По тяжелой тишине она знала, что ее спутники думают о том же. И по боли в глазах Рована, ярости и решимости, она знала, что он уже рассчитывал, может ли это как-то избавить ее от жертвенного алтаря.
Но это придет позже. Послезавтра. Если они выживут.