Переводчики: Алёна Рутова, Саша Тарасова, Наталья Ерина, Алианна Диккерсон, Ирина Бейн, Аллочка Потанина, Анна Емелькина 17 глава




 

Глава 38


Казалось, королеве и ее супругу нужно было уединение. Элида больше удивилась, увидев Фенриса в его прекрасной мужской форме, чем тому золоту, которое он и Гавриэль носили, почти выплескивая свои карманы.
Лоркан тихо рассмеялся, собрав сокровища в свои сумки. Больше, чем некоторые могли мечтать.
— По крайней мере, она думает на шаг вперед.
Фенрис успокоился, когда он присел на корточки перед своей сумкой, золото в руках мерцало, как его волосы. В его темных глазах ничего не было теплого.
— Мы в этом положении только из-за тебя.
Элида напряглась, когда Лоркан встал. Гавриэль прекратил упаковывать, и его рука переместилась к кинжалу.
Но темноволосый воин склонил голову.
— Скажи мне это позже, — сказал он, не взглянув на Элиду.
Фенрис обнажил зубы.
— Когда мы выйдем из этого, — прошипел он, — ты и я все уладим.
Улыбка Лоркана была жестокой чертой на лице.
— Это будет удовольствием.
Элида знала, что он это имел в виду. Он был бы рад взять на себя все, что Фенрис бросил на него, чтобы участвовать в этом разрушительном, кровавом конфликте.
Гавриэль вздохнул, его золотые глаза встретились с Элидой. Ничего нельзя было сказать или сделать, чтобы переубедить их.
И все же Элида задумалась, предполагая, что можно сделать, чтобы они не сражались друг с другом, чтобы месть не свершилась, когда Аэлина и Рован вышли из коридора.
Златинец висел на поясе королевы, несомненно возвращенный принцем. Его сверкающий рубин выглядел как аметист в синем свете фонаря, сверкающий с каждым шагом Аэлины.
Они едва забрались в лодку, когда шипение вырвалось из прохода, в котором они были.
Напрягшись, Рован и Гавриэль быстро оттащили лодку с берега. Существа, везшие ее, пришли в движение, потянув их дальше в реку.
Лезвия мерцали, все бессмертные воины были смертельно напряжены.
Однако Аэлина не достала Златинец. Не подняла горящую руку. Она просто замешкалась рядом с Элидой, ее лицо было словно камень.
Шипение стало громче. Теневые, когтистые руки, выступали из прохода, где на них попадал свет.
— Они злятся из-за сокровищ, — пробормотал Фенрис.
— Они могут встать в очередь, — сказала Аэлина, и Элида могла поклясться, что золото в глазах королевы засветилось. Вспышка глубоко скрытого света, затем ничего.
В пещерах пронесся ледяной ветер. Шипение остановилось.
Содрогнувшись, Элида пробормотала:
— Я не думаю, что вернусь на эти земли.
Фенрис усмехнулся, чувственный смех, который не коснулся его глаз.
— Я согласен с тобой, леди.

...


Они плыли в темноту еще один день, затем два. Тем не менее море не появлялось.
Аэлина спала без сновидений, тяжелой дремотой, когда крепкая рука сжала ее плечо.
— Смотри, — прошептал Рован, его дыхание коснулось ее уха.
Она открыла глаза на бледный свет.
Не океан, поняла она, когда села, других тоже разбудили слова Рована.
Наверху, прилегая к пещерному потолку, словно они были звездами в скалах, сияли синие огни.
Светлячки, как фонари. Тысячи, находящие бесконечное отражение в черной воде. Звезды выше и ниже.
Краем глаза Аэлина увидела Элиду, прижавшую руку к груди.
Море звезд — вот чем стала пещера.
Красота. В этом мире была красота. Звезды все еще светились, все еще горели, даже погребенные под землей.
Аэлина вдохнула прохладный пещерный воздух, напитанный синий светом. Пусть он течет через нее.
Сотрясти звезды. Она обещала это сделать. Сделала так много, но осталось еще больше. Им нужно было спешить. Сколько пострадало от когтей Мората?
Красота осталась — и она будет бороться за нее.
«Нужно сражаться».
Это была постоянная песня в ее крови, ее костях. Рядом с силой, которую она глубоко затолкнула и успокаивала с каждым вздохом. Последний бой.
Она убежала, чтобы она могла это сделать. Думая обо всех тех, кто все еще бросает вызов Морату, бросает вызов Маэве, пока она тренировалась. Она не колебалась. Не осмеливалась сделать паузу.
Она подсчитала бы это время. По возможности.
Изумруд на ее обручальном кольце сверкнул своим огнем.
Это был эгоизм — связать себя с мэйтом, когда ее кровь предназначена для пожертвования. И все же она вышла из лодки, чтобы найти их. Кольца. Набег на уловку был запоздалым. Но если у нее не было шрамов, напоминаний о том, где она была, кем она была и что она обещала, ей понадобится этот клочок доказательства.
Аэлина могла поклясться, что живые звезды над ее головой пели, небесный хор, который плыл по пещерам.
Звездная песня вела их вдоль реки, плывя рядом с ними последние мили до моря.

 

Глава 39


Вражеская армия прибыла не через три, не через четыре, а через пять дней.
Благословение и проклятье, решила Несрин. Благословение, что было время на подготовку, чтобы ракины унесли некоторых из самых незащищенных людей Аньеля в лагерь, покрытый снегом по ту сторону Белоклычьих Гор.
И проклятие для страха, который терзал замок, теперь изобилующий теми, кто не мог или был не способен совершить путешествие. Поднявшись на четвертый день, они увидели черные линии, идущие к ним через территорию Задубелого леса, которую они разрушили.
К рассвету на пятый день они были около окраины озера, равнины.
Несрин сидела на вершине Салхи на одном из шпилей замка, Борте на Аркасе — рядом с ней.
— Для армии демонов они идут медленнее, чем моя собственная мать.
Несрин фыркнула.
— У армий есть припасы, и придётся пересечь реку и упавший лес.
Борте принюхалась.
— Похоже на чертовски большое количество неприятностей для такого маленького города.
Действительно, наездники ракинов не были впечатлены Аньелем, конечно, не после лагеря в Антике, до того, как они пришли сюда.
— Сохранив этот город, взяв Феррианскую Впадину к северу от него, мы сможем проложить путь к северу. Может быть это и уродливое место, но жизненно важное.
— О, земли прекрасны, — сказала Борте, глядя в сторону озера, сверкающего под зимним светом, от близлежащих горячих источников, плывущих по его поверхности. — Но здания... — она скорчила гримасу.
Несрин усмехнулась.
— Возможно ты права.
Несколько мгновений они наблюдали, как армия ползла все ближе. Теперь люди бежали на улицы, торопясь к стенам с бойницами.
— Я удивлена, что Сартак позволит будущей императрице лететь против них, — лукаво сказала Борте. В эти недели девушка неустанно дразнила ее.
Несрин нахмурилась.
— Где Йеран?
Борте высунула язык, несмотря на то, что армия медленно приближалась к ним.
— Горит в аду, как я полагаю.
Даже вдали от своих соответствующих титулов и давнего соперничества обрученная пара не согревала друг друга. Или, возможно, это была часть игры, в которую они играли, играли уже много лет. Чтобы симулировать отвращение, когда становилось ясно, что они убьют любого, кто представляет угрозу для них.
Несрин подняла брови, и Борте скрестил руки на груди.
— Он ведет последних двух целителей в крепость. — действительно, почти черный ракин появился над равниной.
— Нет желания наконец-то жениться перед битвой?
Борте отшатнулась.
— Почему?
Несрин ухмыльнулась.
— Потому что у тебя будет брачная ночь?
Борте рассмеялась.
— Кто сказал, что у меня ее не было?
Несрин застыла.
Но Борте только наклонила голову, щелкнула языком Аркасу, и всадник и ракин воспарили в ясное небо.
Несрин смотрела на Борте, пока та не добралась до равнины, пролетая мимо Йерана, ее рука показа дерзкий жест, который, возможно, интерпретировался как гигантский, вульгарный жест воину.
Темный ракин Йерана вскрикнул от возмущения, и Несрин улыбнулась, зная, что Йеран, вероятно, делает то же самое, даже с двумя целителями, едущими с ним.
Но улыбка Несрин оказалась недолгой, когда она снова увидела марширующую армию, все ближе и ближе с каждой минутой. Непрерывная, неутомимая масса стали и смерти.
Нападут ли они на лагерь до рассвета или в сумерках? Будет ли осада быстрой и смертельной, или длинной и жестокой? Она видела их припасы. Они были готовы оставаться на столько, сколько потребовалось, чтобы разрушить город до основания.
И уничтожить каждую душу, обитающую внутри.

...


Боевые барабаны загремели на закате.
Ирэн стояла на самом высоком парапете крепости, считая факелы, разбросанные в ночи, и пыталась поужинать.
Этот прием ничем не отличался от других блюд, которые она съела сегодня, сказала она себе. Еда, которую она изо всех сил пыталась съесть, не проглатывая.
Парапет был наполнен солдатами и зрителями, все смотрели на армию на границе равнины, которая отделяла их от края города, все слушали в тишине неустанных барабанов.
Уверенные, ужасные удары. Предназначенный для того, чтобы ослабить, сломать твою волю.
Она знала, что они продолжат так всю ночь. Лишат их покоя, заставят их бояться рассвета.
Замок был настолько полным, насколько он мог вместить, коридоры были набиты посетителями. Она и Шаол уступили свою комнату семье из пяти человек, детей, слишком юных, чтобы совершить поездку в Утёс, даже на спине ракина. В холодном воздухе младенец может посинеть в считанные минуты.
Ирэн провела рукой по высокой каменной стене. Толстый, древний камень. Она умоляла его выдержать.
Катапульты. В армии были катапульты. Она услышала последний доклад Фалкана за завтраком. Сама равнина по-прежнему была завалена достаточным количеством валунов со времен, когда она была частью озера, и Морату не составило бы труда найти что-то, чтобы бросить в них.
Ирэн весь день была занята, предупреждая, перемещая семьи, которые занимали дома на берегу озера или тех, кто спал слишком близко к окнам или внешним стенам. В последнюю минуту, глупо конечно, что она не думала об этом раньше, но она была настолько сосредоточена в последние пять дней на том, чтобы заставить всех понять, что она не думала о таких вещах, как катапульты и разрушительные блоки из тяжелого камня.
Она также переместила свои лечебные принадлежности. Во внутреннюю камеру, такую, что весь замок рухнет, но защитит то, что внутри. Целители Торре принесли все, что могли, на флоте, но они сделали больше, когда прибыли. Отнюдь не лучшая работа, но Эретия приказала, что мази и тоники нужны только чтобы функционировать, и не нужно их окрашивать и перемешивать.
Все было установлено. Все было готово. Или готово, насколько это было возможно.
Поэтому Ирэн задержалась на зубчатых стенах, долго слушала стук костяных барабанов.

...


Шаол сказал себе, что это не последняя ночь с женой. Он все еще делал все возможное, и они отдыхали так сильно, как могли, прежде чем подняться за несколько часов до рассвета.
Остальная часть замка тоже не спала, ракины были неспокойны на крышах башни и зубчатых стенах, щелканье и царапанье их когтей о камни раздавались эхом в каждом зале и в комнатах.
Барабаны продолжали колотить. Били всю ночь.
Он поцеловал Ирэн на прощание, и ему показалось, что она хотела что-то сказать, но решила удержать его в течение долгой, драгоценной минуты, прежде чем они расстались.
Это был не последний раз, когда он увидел ее, пообещал он себе, когда он осматривал зубцы, где его отец, Сартак и Несрин согласились встретиться на рассвете.
Принц и Несрин еще не приехали, но его отец стоял в доспехах, которые Шаол не видел с детства. С тех пор как его отец уехал, чтобы исполнять желанья Адарлана. Чтобы победить этот континент.
Он по-прежнему хорошо ему подходил, неяркий металл поцарапан и помят. Не самая лучшая часть брони из семейного арсенала под домом, но самая прочная. Меч висел на бедре, и щит лежал напротив стены. Часовые вокруг них пытались не смотреть, хотя их испуганные глаза следили за каждым движением.
Барабаны стучали.
Шаол подошел к отцу, его темная туника была усилена броней на плечах, предплечьях и голени.
Трость из железного дерева лежала за спиной Шаола, — когда волшебство Ирэн начнет исчезать, и его ждало кресло в большом зале, когда ее сила полностью истощится.
Вчера, когда Шаол объяснялся с отцом, он ничего ему не сказал об этом. Не сказал ни слова.
Шаол бросил косой взгляд на мужчину, который смотрел на армию, костры которой начали затухать один за другим под восходящим светом.
— Они использовали костяные барабаны во время последней осады Аньеля, — сказал его отец, без дрожи в голосе. — Легенда говорит, что они били в барабаны три дня и три ночи, прежде чем атаковали, и что город был настолько охвачен ужасом, настолько безумным от бессонницы, что у них не было шансов. Эраванские армии и звери уничтожили ​​их.
— Тогда у них не было ракинов, сражающихся с ними, — сказал Шаол.
— Посмотрим, как долго они продержатся.
Шаол стиснул зубы.
— Если у тебя нет надежды, тогда ваши люди тоже недолго продержатся.
Отец уставился на равнину, на которую с каждой минутой прибывала армия.
— Твоя мать ушла, — наконец сказал мужчина.
Шаол не скрыл удивление.
Его отец схватился за каменный парапет.
— Она взяла Террина и ушла. Я не знаю, куда они бежали. Как только мы поняли, что нас окружают враги, она взяла своих фрейлин, их семьи. Ушли в глубокой ночи. Только твой брат потрудился оставить записку.
Его мать, в конце концов, она вытерпела, все, она выжила в этом адском доме и наконец ушла. Спасти ее другого сына — их обещание будущего.
— Что сказал Террин?
Его отец провел рукой по камню.
— Это не имеет значения.
Это ясно. Но сейчас не время разговаривать, заботиться.
На лице отца не было страха. Просто холодное смирение.
— Если вы не поведете этих людей сегодня, — проворчал Шаол, — тогда я это сделаю.
Его отец наконец посмотрел на него, его лицо было серьезным.
— Твоя жена беременна.
Шок прошел сквозь Шаола, как физический удар.
Ирэн — Ирэн...
— Она может быть опытным целителем, но не таким хорошим лжецом. Или ты не заметил, что ее рука часто опиралась на живот, или как она вся зеленая отворачивается во время еды?
Такие мягкие, случайные слова. Как будто его отец не выбыл почву из-под него.
Шаол открыл рот, напрягая тело. То ли чтобы накричать на отца, то ли чтобы бежать к Ирэн, он не знал.
Но тогда стук костяных барабанов остановился.
И армия начала продвигаться вперед.

 

Глава 40


Манона и Тринадцать похоронили всех и каждого из воинов, уничтоженных Железнозубыми.
Их разорванные и кровоточащие руки пульсировали, их спины болели, но они это сделали.
Когда последняя твердая земля была засыпана, она обнаружила, что Бронвен задержалась на краю поляны, а остальные Крошанки ушли в лагерь.
Тринадцать пробрели мимо Маноны. Гислейн, по словам Весты, была приглашена сидеть у очага ведьм с равным интересом к этим смертным, научным занятиям.
Только Астерина осталась в тени поблизости, чтобы охранять ее спину, когда Манона спросила Бронвен:
— Что это?
Она должна была попытаться ради любезности, ради дипломатии, но она не сделала этого. Не смогла собрать это в себе.
Бронвен сглотнула, как будто подавившись словами.
— Ты и твой шабаш действовали достойно.
— Ты сомневалась в том, что такое сделает Белая Демонесса?
— Я не думала, что Железнозубые потрудятся позаботиться о человеческих жизнях.
Она и половины из этого не знала. Манона только сказала:
— Моя бабушка сообщила мне, что я больше не Железнозубая, поэтому кажется, что забота о том, что они делают или не делают, больше не касается меня. — она продолжила идти к деревьям, где исчезли Тринадцать, и Бронвен пошла в шаг с ней. — Это меньшее, что я могла сделать, — призналась Манона.
Бронвен взглянула на нее искоса.
— Действительно.
Манона посмотрела на Крошанок.
— Управляй своими ведьмами хорошо.
— Железнозубые уже давно дали нам повод быть хорошо обученными.
Что-то вроде стыда снова прошло через нее. Она задавалась вопросом, найдет ли она когда-нибудь способ облегчить это, пережить это.
— Я полагаю, что так и есть.
Бронвен не ответила, прежде чем отправиться к небольшим кострам.
Но когда Манона отправилась на поиски очага Гленнис, Крошанки смотрели на нее.
Некоторые склоняли к ней головы. Некоторые из них мрачно кивали.
Она позаботилась о том, чтобы Тринадцать ухаживали за ними, и не смогла сесть. Пусть вес дня догонит ее.
Вокруг них, вокруг каждого костра, Крошанки тихо спорили о том, вернуться ли домой или отправиться дальше на юг в Эйлуэ. Но если бы они пошли в Эйлуэ, что бы они сделали? Манона едва слышала, как бушевали дебаты, Гленнис позволила каждому из семи правящих очагов прийти к своему собственному решению.
Манона не задержалась, чтобы услышать, что они выбрали. Не потрудилась попросить их лететь на север.
Астерина подошла к Маноне, предлагая ей полоску сушеного кролика, в то время как Тринадцать ели, а Крошанки продолжали свои тихие дебаты. Ветер пел сквозь дупла деревьев и усиливался.
— Куда мы отправимся на рассвете? — спросила Астерина. — Мы следуем за ними или направляемся на север?
Будут ли они цепляться за эти все более бесполезные поиски, чтобы завоевать их, или они откажутся от этого?
Манона изучала ее кровоточащие, ноющие руки, железные ногти, покрытые грязью.
— Я Крошанка, — сказала она. — И я Железнозубая ведьма. — она размяла пальцы, желая избавиться от них. — Железнозубые мои люди тоже. Независимо от того, что скажет моя бабушка. Они мой народ: Синекровные, Желтоногие и Черноклювые в равной степени.
И она будет нести бремя того, что она создала, чему она обучилась, вечно.
Астерина ничего не сказала, хотя Манона знала, что она слышала каждое слово. Знала, что Тринадцать тоже перестали есть, чтобы послушать.
— Я хочу вернуть их домой, — сказала Манона им, ветру, который тек до самых Пустошей. — Я хочу вернуть их всех домой. Пока не поздно, пока они не стали чем-то, недостойным Родины.
— Так что ты собираешься делать? — спросила Астерина мягко, но не слабо.
Манона доела полоску вяленого мяса и стащила с нее водяную шкуру.
Ответ лежал не в выборе одного над другим, Крошанки или Железнозубые. Никогда так не было.
— Если Крошанки не соберут войско, то я найду другое. Одно уже обучила.
— Ты не можешь пойти в Морат, — вздохнула Астерина. — Ты не пройдешь и ста миль. Войско Железнозубых могло уже слишком далеко зайти, чтобы даже рассматривать объединение с тобой.
— Я не собираюсь идти в Морат. — Манона сунула замерзшую руку в карман. — Я пойду в Ферианскую Впадину. Независимо от войска, оно остается под командованием Петры Синекровной. Я попрошу их присоединиться к нам.
Астерина и Тринадцать были ошеломлены. Позволив им остановиться на этом, Манона зашагала к деревьям. Она учуяла запах Дорина и последовала за ним.
И увидела, как он разговаривал с духом Кальтэны Ромпир, женщина исцелилась и осознала смерть. Освободилась от страшных мучений. Манона была в шоке.
Потом она услышала о планах Дорина проникнуть в Морат. Морат, где был Третий и заключительный Ключ Вэрда. Он знал и ничего ей не сказал.
Кальтэна растворилась в ночном воздухе, а потом Дорин обратился. В красивого, гордого ворона.
Он не тренировался, чтобы развлечь себя. Нисколько.
Манона зарычала:
— Когда именно ты собирался сообщить мне, что ты собираешься пойти за третьим Ключом Вэрда?
Дорин моргнул, уставившись на нее портретом спокойной уверенности.
— Когда ушел бы.
— Когда ты бы улетел, как ворон или виверна, прямо в сети Эравана?
Температура на поляне резко упала.
— Какая разница, сказал бы я тебе это несколько недель назад или сейчас?
Она знала, что на ее лице не было ничего доброго, ничего теплого. Лицо ведьмы. Лицо Черноклювой.
— Морат — это самоубийство. Эраван найдет тебя в любой форме, которую ты носишь, и ты закончишь с ошейником вокруг шеи.
— У меня нет другого выбора.
— Мы согласились, — сказала Манона, шагая. — Мы договорились, что поиск Ключей больше не является приоритетом...
— Я знал, что это будет лучше, чем спорить с тобой об этом. — его глаза светились синим огнем. — Мой путь не влияет на твой собственный. Объедини Крошанок, лети на север, чтобы помочь Террасену. Моя дорога ведет в Морат. Так было всегда.
— Как ты мог смотреть на Кальтэну и не видеть, что тебя ждет? — она подняла руку и указала на то место, где был шрам у Кальтэны. — Эраван поймает тебя. Ты не сможешь уйти.
— Мы проиграем эту войну, если я не пойду туда, — огрызнулся он. — Почему тебя это не волнует?
— Меня это волнует. — прошипела она. — Меня волнует, проиграем ли мы эту войну. Меня волнует, сумею ли я сплотить Крошанок. Меня волнует, пойдешь ли ты в Морат и то, как ты не вернешься, по крайней мере, не как что-то, стоящее жизни. — он только моргнул. Манона плюнула на покрытую мхом землю. — Теперь ты хочешь сказать мне, что забота не такая уж плохая вещь? Ну, вот что из этого получается.
— Вот почему я ничего не сказал. — вздохнул он.
Ее сердце начало бушевать, пульс эхом отдавался по всему телу, хотя ее слова были холодны как лед.
— Ты хочешь пойти в Морат? — она подошла к нему, и он не отступил ни на дюйм. — Тогда докажи это. Докажи, что ты готов.
— Мне не нужно ничего тебе доказывать, ведьмочка.
Она подарила ему жестокую, порочную улыбку.
— Тогда, возможно, докажешь это себе. Тест. — он обманул ее, обманул ее. Этот человек, в которого она верила, не держала между ними секретов. Она не знала, почему это заставило ее хотеть уничтожить все в пределах видимости. — Мы летим в Ферианскую Впадину с рассветом. — он открыл рот, чтобы что-то сказать, но она продолжила. — Присоединяйся к нам. Нам понадобится шпион внутри. Кто-то, кто может прокрасться мимо охранников, чтобы сказать нам, что и кто находится внутри. — она едва слышала себя из-за рева в голове. — Давай посмотрим, насколько хорошо ты можешь изменить форму, князек.
Манона заставила себя удержать его взгляд. Чтобы ее слова повисли между ними.
Затем он повернулся, направляясь в лагерь.
— Хорошо. Но найди себе другую палатку на ночь.

 

Глава 41


Они добрались до моря под покровом темноты, а предупреждением, что они наконец прибыли, был соленый запах, прокравшийся в пещеру, затем более грубые волны, которые пробивались мимо, а затем, наконец, рев прибоя.
Глаза Маэвы могли быть повсюду, но не у ущелья пещеры, которое открывалось в бухту вдоль западного берега Вендалина. Они не были в этой бухте, когда лодка приземлилась на песчаном пляже, а затем исчезла в пещере, прежде чем кто-либо смог поблагодарить существ, которые тащили их без отдыха.
Аэлина наблюдала за лодкой пока та не исчезла, пытаясь не слишком долго смотреть на чистый, незагрязненный песок под ее сапогами, в то время как другие обсуждали, где они могут быть вдоль береговой линии.
Несколько часов на север, в земли Вендалина, и они получили ответ: достаточно близко к ближайшему порту.
Прилив помогал им, и с золотом, которое они похитили из-под курганов, Рован и Лоркан просто скрестили пальцы до того, как был обеспечен корабль. С армадой Вендалина, плавающей на берегах Террасена, запреты о пересечении границ были отменены. Пройдет несколько недель на лодках, чтобы добраться до континента через море, с мерами безопасности. В Адарлане никого не было, даже короля Валга с воздушным легионом.
Это облегчило отправку сообщений, которые она написала. Если письмо к Эдиону и Лисандре дойдет до них, дойдет и до богов, полагала она, поскольку они, казалось, были склонны к тому, чтобы быть их марионетками. Возможно, теперь они могли не беспокоиться о ней, если Дорин направлялся к третьему Ключу, если он мог занять ее место.
Она долго не останавливалась на этом.
Корабль был ветхий, все более прочные суда были захвачены войной, но он казался достаточно устойчивым, чтобы пройти недельный переезд. За золото, которое они заплатили, капитан уступил свои каюты Аэлине и Ровану. Даже если он знал, кто они, кем они были, он ничего не сказал.
Аэлине было все равно. Они бы плыли с полуночным приливом, но магия Рована быстро вытеснила их в лунное море.
Дальше от Маэвы. От ее собравшихся сил.
От правды, что Аэлина, возможно, увидела в тот день в тронном зале Маэвы, черную кровь, которая превратилась в красную.
Она не сказала другим. Не знала, был ли этот момент реальным, или трюком света. Если бы это была иллюзия во время смерти Коннэла, фрагмент, влившийся в реальную память.
Она справится с этим позже, решила Аэлина, стоя у носа, другие на долгое время ушли в свои каюты. Только Рован остался, взгромоздившись на грот-мачте, просматривая горизонт в поисках следов преследования.
Они сбежали от Маэвы. Теперь. Сегодня, по крайней мере, она не знает, где их найти. До тех пор, пока не распространяться незнакомые люди в порту, сказав, что они заплатили королевское состояние, чтобы уплыть. И пока не узнают о сообщениях, которые послала Аэлина.
По крайней мере, Маэва не знала, где были Ключи. Это все еще было в их пользу.
Хотя Маэва, вероятно, перенесла свою армию через море, чтобы выследить их. Или просто помочь в кончине Террасена.
Сила Аэлины взлетела, и в ее крови раздался грохот. Она стиснула зубы и не обратила внимания.
Все полагались на то, что они достигнут континента раньше Маэвы и ее сил. Или раньше того, как Эраван уничтожит слишком много мира.
Аэлина наклонилась к морскому бризу, позволив ему просочиться в ее кожу, ее волосы, позволив смыть темную пещеру, если темноту предыдущих месяцев не удалось полностью ослабить. Позволяя успокоить ее огонь до дремлющих углей.
Эти недели в море будут бесконечными, даже с магией Рована, двигавшей их.
Она будет использовать каждый день для тренировки с мечом и кинжалом, пока ее руки не станут болеть, пока не сформируются новые мозоли. Пока тонкость не вернется к мышцам.
Она перестроила ее, то, какой она была.
Возможно, в последний раз, возможно, только на некоторое время, но она это сделает. Если только для Террасена.
Рован взлетел с мачты, изменившись, когда он приблизился к палубе. Он осмотрел ночное черное море за ними.
— Ты должна отдохнуть.
Она взглянула на него.
— Я не устала. — ее ложь, хоть в чем-то. — Хочешь потренироваться?
Он нахмурился.
— Обучение может начаться завтра.
— Или сегодня. -она отвела свой пронзительный взгляд.
— Это может подождать несколько часов, Аэлина.
— Каждый день имеет значение. — против Эравана даже день обучения будет считаться.
Челюсть Рована сжалась.
— Верно, — сказал он наконец. — Но он все еще может подождать. Есть... есть вещи, которые нам нужно обсудить.
Тихие слова поднялись в его ярких глазах. «О тебе и обо мне».
Ее рот стал сухим. Но Аэлина кивнула.
В тишине они вошли в их просторные помещения, единственное украшение — окно на стене, показывающее море позади них. Вдали от комнаты королевы или любой другой каюты, которые она могла бы купить как убийца Адарлана.
По крайней мере, кровать, встроенная в стену, выглядела достаточно чистой, простыни свежие. Но Аэлина направилась к дубовому столу, прикрепленному к полу, и прислонилась к нему, а Рован закрыл дверь.
В тусклом свете фонарей они смотрели друг на друга.
Она перенесла Маэву и Каирна; она перенесла Эндовьер, множество других ужасов и потерь. Она сможет поговорить с ним. Первый шаг к восстановлению себя.
Аэлина знала, что Рован слышал ее сердце, когда пространство между ними было натянуто. Она сглотнула.
— Элида и Лоркан сказали тебе... рассказали тебе все, что было сказано на том пляже?
Резкий кивок, настороженность наводнила его глаза.
— Все, что сказала Маэва?
Еще один кивок.
Она приподнялась.
— Я... и о том, что мы мэйты?
Понимание и что-то вроде облегчения заменили эту осторожность.
— Да.
— Я твой мэйт, — сказала она, нуждаясь почувствовать эти слова на языке. — И ты мой.
Рован пересек комнату, но остановился в нескольких футах от стола, на котором она сидела.
— А что ложного, Аэлина? — его вопрос был низким, грубым.
— Разве ты не... — она провела рукой по лицу. — Ты знаешь, что она сделала с тобой, с... — она не могла сказать то имя. Лирия. — Из-за этого.
— Я знаю.
— И?
— И что ты хочешь, чтобы я сказал?
Она оттолкнулась от стола.
— Я хочу, чтобы ты рассказал мне, как ты к этому относишься. Если…
— Если что?
— Если хочешь, чтобы это оказалось ложью.
Глаза сузились.
— Зачем мне этого хотеть?
Она покачала головой, не в силах ответить и уставилась через плечо на море.
Казалось, он сократит расстояние между ними, но он остался там, где был.
— Аэлина. — его голос стал хриплым. — Аэлина.
Она посмотрела на него, на боль в его словах.
— Знаешь, чего я хочу? — он протянул свои ладони, одну татуированную, другую — пустую. — Я хочу, чтобы ты сказала мне. Когда ты это осознала? Почему ты не сказала мне тогда?
Она проглотила боль в горле.
— Я не хотела причинять тебе боль.
— Почему мне было бы больно знать правду, которая уже была в моем сердце? Знать то, на что я надеялся?
— Я этого не понимала. Я не понимала, как это возможно. Я подумала, может быть... может быть, ты сможешь иметь двух мэйтов в течение всей жизни, но даже тогда я просто... — она выдохнула. — Я не хотела расстраивать тебя.
Его глаза смягчились.
— Сожалею ли я, что Лирию втянули в это, что стоимостью игры Маэвы была ее жизнь и жизнь ребенка, которого мы могли бы иметь? Да. Я сожалею об этом, и мне жаль, что это произошло. — он будет хранить татуировку, чтобы помнить об этом до конца своих дней. — Но это не твоя вина. Я всегда буду нести бремя этого, всегда знать, что я решил променять ее на войну и славу, и что я играл прямо в руках Маэвы.
— Маэва хотела поймать тебя на пути к моему спасению.
— Тогда это ее выбор, а не твой.
Аэлина провела рукой по изношенному дереву стола.
— В иллюзиях она была добра ко мне, и однажды она показала мне одну дольше, чем все остальные. — слова были напряженными, но она сказала их. Заставляя себя смотреть на него. — Она показала мне одну мечту, которая казалась такой реальной, что я могла чувствовать запах ветра от Оленорожьих гор.
— Что она тебе показывала? — выдохнул он. Аэлина должна была проглотить, прежде чем ответить. — Она показала мне, что могло бы быть — если бы не было Эравана, если бы Элена справилась с ним должным образом и изгнала его. Если бы не было Лирии, ни одного из этих страданий или отчаяния, которое ты вытерпел. Она показала мне Террасен, как это было бы сегодня, с моим отцом, как королем, и мое детство счастливым, и... — ее губы дрогнули. — Когда мне исполнилось двадцать лет, ты пришел с делегацией Фэ в Террасен, чтобы исправить ссору между моей матерью и Маэвой. И мы с тобой взглянули друг на друга в тронном зале моего отца, и мы поняли.
Она не боролась со слезами в глазах.
— Я хотела верить, что это был настоящий мир. Что это не был кошмар, от которого я проснусь. Я хотела поверить, что было место, где мы с тобой никогда не знали страданий и потерь, где мы бы взглянули друг на друга и поняли, что мы мэйты. Маэва сказала мне, что она может это сделать. Если я отдам ей ключи, она сделает все возможное. — она вытерла ее щеку, слезу, которая побежала вниз. — Она показала мне иллюзию, где ты был мертв, где тебя убил Эраван, и только передав ключи ей, я смогу отомстить за тебя. Но эти иллюзия заставили меня... Я перестала быть ей полезной, когда она сказала, что тебя нет. Она не могла заставить меня поговорить, подумать. Но в тех, где мы с тобой встречались, где все было так, как должно было быть... в те моменты я подходила ближе всего к ответу.
Его вопрос был едва слышен.
— Что тебя остановило?
Она снова вытерла щёку.
— Фэ, в которого я влюбилась, был ты. Это был ты, — тот, кто знал боль, как я, и кто шел со мной через нее обратно к свету. Маэва этого не понимала. То, что даже если бы она могла создать этот прекрасный мир, это было бы не со мной. И я бы никогда не была в нем. Ни за что.
Он протянул руку. Предложение и приглашение.
Аэлина положила ее руку поверх его, мозолистые пальцы мягко сжали ее.
— Я хотел, чтобы это была ты, — выдохнул он, закрывая глаза. — В течение месяцев, даже в Вендлине, я задавался вопросом, почему ты не была моим мэйтом. Это разрывало меня на куски, удивляло, но я все равно этого не понимал. — он открыл глаза, они горели, как зеленый огонь. — Все это время я хотел, чтобы моим мэйтом была ты.
Она опустила взгляд, но он зацепил большим и указательным пальцем ее подбородок и приподнял.
— Я знаю, что ты устала, Огненное Сердце. Я знаю, что бремя на твоих плечах больше, чем кто-либо должен терпеть. — он взял ее руки и положил их на своё сердце. — Но мы столкнемся с этим вместе. С Эраваном, с Моратом, со всем этим. Вместе. И когда мы закончим, у нас будет тысяча лет вместе. Вечность.
Из нее вырвался всхлип.
— Элена сказала, что Замок требует...
— Мы вместе, — снова возразил он. — И если это действительно так, то мы сделаем это вместе. Как одна душа в двух телах.
Ее сердце напрягалось.
— Террасен нуждается в короле.
— Я не собираюсь управлять Террасеном без тебя. Эдиона может справиться с этой работой.
Она просмотрела на его лицо. Он имел в виду каждое слово.
Он убрал волосы с ее лица, ее руки все еще прижимались к его груди, где сердце колотилось неустойчивым ритмом.
— Даже если бы у меня был выбор мечт, каких-либо иллюзий, я бы выбрал тебя.
Она чувствовала, что истина в его словах отразилась на нерушимой нити, которая связывала их души, и наклонила ее лицо к нему. Но он не продвинулся дальше.
Она нахмурилась.
— Почему ты не целуешь меня?
— Я думал, что тебе сначала захочется спросить.
— Это тебя никогда не останавливало.
— Сначала, я хотел убедиться, что ты... готова. — после Каирна и Маэвы. После нескольких месяцев отсутствия выбора.
Несмотря на эту правду, она улыбнулась.
— Я готова снова целоваться, принц.
Он издал смешок и пробормотал:
— Хвала богам, — прежде чем он опустил свои губы на её.
Поцелуй был нежным. Позволявший ей решить, как это сделать. Так она и сделала.
Сомкнув руки на шее Рована, Аэлина прижалась к нему, изогнувшись от его прикосновений, когда его руки бродили по ее спине. И все же его губы оставались на ее губах, лице. Сладкие, неспешные поцелуи. Он будет делать это всю ночь, если это было то, чего она хотела.
Мэйт. Он был ее мэйтом, и ей наконец позвонили назвать его так, чтобы он был таковым.
Эта мысль что-то отпустила. Аэлина прикусила зубами его нижнюю губу, прижавшись сильнее.
Жест тоже что-то в нем произвел.
Рован с рычанием взял ее в объятия, не отрывая своих губ, когда он отнес ее к кровати и осторожно положил. На них были сапоги, куртки, рубашки и брюки. И тогда он снял их, сила и жара его тела влились в ее обнаженную кожу.
Она не могла прикоснуться к нему достаточно быстро. Даже когда его губы ласкали ее шею, целуя то место, где были шрамы от него. Даже когда он пошел дальше, поклоняясь ее груди, когда она изгибалась от каждого ласкового укуса. Даже когда он опустился на колени между ее ног, его плечи широко раздвинули ее бедра и он пробовал ее снова и снова, пока она выгибалась под ним.
Но что-то первичное в ней прошло, когда Рован снова поднялся над ней, и их глаза встретились.
— Ты мой мэйт, — сказал он, слова почти гортанные. Он толкнул ее лоно, и она переместила бедра, чтобы привлечь его, но он остался там, где был. Удерживая то, от чего у нее болело все, пока он не услышал, что ему нужно.
Аэлина откинула голову, обнажая ему шею.
— Ты мой мэйт. — ее слова были бездыханным стоном. — И я твой.
Рован сильно вошёл в нее, когда опустил зубы на ее шею и укусил.
Она застонала, выгнув позвоночник, когда он начал двигаться. Двигаться, в то время как его зубы оставались в ней, и она стонала с каждым движением его бедер, а его размер был огромен, который она никогда не смогла бы вместить. Она провела своими ногтями по его мускулистой спине, затем отпустила, чувствуя каждый мощный удар в ней.
Рован убрал зубы с ее шеи, и Аэлина заняла его рот в диком поцелуе, ее кровь — медный привкус на языке.
Он поднял бедра, чтобы вместить его все глубже, сильнее. Мир, возможно, горел вокруг них, но она не заботилась об этом.
— Вместе, Аэлина, — пообещал он, и она услышала остальные слова в каждом месте, где их тела соединялись. Вместе они столкнутся с этим, вместе они найдут способ.
Освободят еще раз ее мерцающую яркость.
И как только он остановился, Аэлина опустила зубы на шею Рована, заявляя, что он принадлежит ей.
Его сильная кровь наполняла ее рот, ее душу, и Рован взревел, когда оргазм прорвался сквозь него



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-04-30 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: