...
Элида плюхнулась на койку, тихо застонав, наклоняясь, чтобы развязать шнурки своих ботинок. Целый день помогать Ирэн в повозке оказалось нелегким делом, и перспектива втирать мазь в лодыжку и ступню казалась ничем иным, как божественной благодатью. По крайней мере, эта работа не давала времени, чтобы подумать: что она сделала с Верноном, что случилось с Перрантом, что их ожидало в Оринфе и что они могли сделать, чтобы победить армию.
Лоркан только смотрел с койки напротив нее, в его руках была половина яблока.
— Ты должна отдыхать чаще.
Элида отмахнулась от него, сдернула сапог, затем носок.
— Ирэн беременна и рвется помогать каждый час или около того. Если она не отдыхает, я не собираюсь.
— Я не совсем уверен, что Ирэн полностью человек. — хотя голос был грубым, в глазах Лоркана вспыхнул смех.
Элида вытащила банку с мазью из кармана. Эвкалипт, сказала Ирэн, называя растение, о котором Элида никогда не слышала, но чей запах — острый и в то же время успокаивающий — ей очень нравился. Под острой травой лежали лаванда, розмарин и что-то еще, смешанное с непрозрачным, бледным линиментом.
Шелест одежды, и затем Лоркан опустился перед ней на колени, держа ногу Элиды в руках. На самом деле, почти поглотив руками.
— Позволь мне, — предложил он.
Элида была настолько ошеломлена, что действительно позволила ему вынуть банку из ее рук, и молча наблюдала, как Лоркан опускает пальцы в мазь. А затем, как он втирает ее в лодыжку.
Его большой палец встретил место на ее лодыжке, где кость прижалась к кости. Элида издала стон. Он осторожно, казалось, почти благоговейно начал ослаблять боль.
Эти руки прошли свой путь через королевства. Были в шрамах, доказывая это. И все же он держал ее ногу, как будто это была маленькая птичка, как будто это было что-то... священное.
Они не делили кровать — не тогда, когда эти кроватки были слишком маленькими, и Элида часто теряла сознание после обеда. Но они разделили эту палатку. Он был осторожен, возможно, слишком осторожен, думала она иногда, чтобы обеспечить ей уединение при переодевании и купании.
В самом деле, в углу палатки парила ванна, сохраняющая тепло любезно предоставленное Аэлиной. Благодаря ей, во многих банных палатках было тепло, вечная благодарность как королевских, так и пеших воинов.
Чередуя длинные поглаживания с маленькими, Лоркан медленно успокаивал боль в ноге. Казалось, будет делать это всю ночь, если она этого пожелает.
Но она не хотела спать. И каждое прикосновение его пальцев на ее ноге заставляло ее продолжать сидеть, что-то согревало ее.
Его большой палец прошел вдоль ее стопы, и Элида действительно издала тихий шум. Не от боли, а...
Жар вспыхнул на ее щеках. Стал теплее, когда Лоркан посмотрел на нее из-под ресниц, искра озорства освещала его темные глаза.
Элида немного смутилась. Затем ударила его по плечу. Твердые мускулы поприветствовали ее.
— Ты сделал это нарочно.
Все еще не сводя с нее взгляда, единственным ответом Лоркана было повторение движения.
Хорошо — это было так чертовски хорошо...
Элида вырвала ногу из его рук. Сжала ее ноги. Плотно.
Лоркан одарил ее полуулыбкой, из-за которой у нее подкосились ноги.
Но затем он сказал:
— Теперь ты здорова и действительно являешься леди Перранта.
Она знала. Она думала об этом бесконечно в эти трудные дни путешествий.
— Это то, о чем ты действительно хочешь поговорить?
Его пальцы не остановили их чудесную, греховную работу.
— Мы не говорили об этом. О Верноне.
— Что из этого? — спросила она, пытаясь сменить тему. Но он посмотрел на нее из-под густых ресниц. Хорошо осознавая, что она пытается уклониться. Элида вздохнула, всматриваясь в остроконечный потолок палатки. — Делает ли меня это лучше, чем Вернон? То, что я решила наказать его в конце?
Она не пожалела об этом в первый день. И во второй. Но в эти длинные мили, когда стало ясно, что Вернон, скорее всего, мертв, она размышляла.
— Думаю, только ты можешь решить это, — сказал Лоркан. И все же его взгляд остановился на ее ноге. — За то, что он сделал, он это заслужил. — его темная сила прогрохотала по комнате.
— Конечно, ты бы сказал это.
Он пожал плечами, не удосужившись отрицать это.
— Перрант поправится, ты знаешь, — продолжил он. — После ухода Мората. И после всего, что Вернон сделал с ним.
Это была другая мысль, которая появлялась с каждой милей на север. То, что ее город, город ее отца и матери, был уничтожен. И Финнула, ее нянька, может быть среди мертвых. Что любой из ее людей может страдать.
— Это если мы выиграем эту войну, — сказала Элида.
Лоркан возобновил свои успокаивающие движения.
— Перрант будет восстановлен, — все, что он сказал. — Мы увидим, что это так.
— Ты когда-нибудь делал это? Восстанавливал город?
— Нет, — признался он, его пальцы убирали боль от ее ноющих костей. — Я только уничтожал их. — его глаза поднялись на нее, ища ее глаза. — Но я хотел бы попробовать. С тобой.
Там она увидела другое предложение — не только построить город, но и жизнь. Все вместе.
Жар поднялся к ее щекам, когда она кивнула.
— Да, — прошептала она. — Мы будем вместе так долго, сколько можем.
Ибо если они переживут эту войну, между ними все еще было то, что он имел: бессмертие.
Глава 87, часть 2
Что-то мелькнуло в глазах Лоркана, и она подумала, что он скажет больше, но его голова опустилась. Затем он начал расстегивать ее другой ботинок.
— Что ты делаешь? — произнесла она,затаив дыхание.
Его ловкие пальцы — боги всевышние, эти пальцы — быстро развязали ее шнурки.
— Ты должна погреть эту ногу. И помыться в общем. Как я уже сказал, ты слишком много работаешь.
— Ты сказал, что я должна больше отдыхать.
— Потому что ты слишком много работаешь. — он указал подбородком на ванну, снял сапог и помог ей подняться. — Я пойду найду еду.
— Я уже поела.
— Ты должна есть больше.
Предоставить ей частную жизнь и чтобы она не чувствовала себя не ловко, прося об этом. Вот что он пытался сделать.
Босая перед ним, Элида всмотрелась в его высеченное гранитом лицо. Сняла плащ и куртку. Горло Лоркана подернулось.
Она знала, что он мог слышать ее сердце, когда оно билось так быстро. Скорее всего, он может почувствовать каждую эмоцию внутри нее. Но она сказала:
— Мне нужна помощь. В ванне.
— Разве? — его голос был почти гортанным.
Элида закусила губу, ее груди стали тяжелыми, в них покалывало.
— Я могу поскользнуться.
Его глаза скользили по ее телу, но он не двигался.
— Опасное время, время купания.
Элида нашла в себе силы идти к медной ванне. Он отставал на несколько футов позади, давая ей место. Позволяя ей управлять этим.
Элида остановилась возле ванны, пар проплыл мимо. Она вытянула подол рубашки из своих штанов.
Лоркан следил за каждым движением. Она не была полностью уверена, что он дышит.
Но... ее руки замерли. В неопределенности. Не от него, а от этого обряда, от этого пути.
— Покажи мне, что делать, — выдохнула она.
— Ты делаешь все хорошо, — выдал Лоркан.
Но она беспомощно посмотрела на него, и он подошел ближе. Его пальцы нашли свободный край ее рубашки.
— Можно? — тихо спросил он.
Элида прошептала:
— Да.
Лоркан все еще изучал ее глаза, словно читая насколько искренне было это слово. Правдиво.
Аккуратно он вытащил ткань. Прохладный воздух поцеловал ее кожу, усыпляя ее. Белая полоса лента вокруг ее груди осталась, но взгляд Лоркана поднялся на нее. — Скажи мне, что ты хочешь сделать дальше, — грубо сказал он.
Дрожащей рукой, Элида провела пальцем по ленте.
Руки Лоркана дрожали, когда он снял ее. Когда он показал ее воздуху, ему.
Его глаза, казалось, стали полностью черными, когда он увидел ее грудь, ее неровное дыхание.
— Прекрасно, — пробормотал он.
Рот Элиды сжался, когда слово обосновалось в ней. Придав ей достаточно смелости, чтобы она подняла руки к его пиджаку и начала расстегивать пуговицы. Пока грудь Лоркана не обнажилась, и она не провела пальцами по скульптурному телу.
— Прекрасно, — сказала она.
Лоркан дрожал — сдерживаясь, от эмоций, она не знала. Столь дорогое его мурлыканье грохотало в ней, когда она прижалась губами к его груди.
Его рука скользнула по ее волосам, каждый палец распутывал ее косу.
— Мы зайдем так далеко, насколько ты захочешь, — сказал он. И все же она осмелилась взглянуть на его тело — на то, что напряглось под штанами.
У нее пересохло во рту.
— Я… я не знаю, что я делаю.
-Все, что ты делаешь, достаточно, — сказал он.
Она подняла голову, рассматривая его лицо.
— Достаточно для чего?
Еще одна половина улыбки.
— Достаточно, чтобы угодить мне. — она усмехнулась над этим высокомерием, но Лоркан коснулся ее шеи. Его руки держали ее за талию, его пальцы касались ее ребер. Но не выше.
Элида выгнулась от прикосновения, тихий звук вырвался у нее, когда его губы коснулись чуть ниже ее уха. А потом его рот нашел ее, нежно и требовательно.
Ее руки обвились вокруг его шеи, и Лоркан поднял ее, неся ее не в ванну, а к кровати позади них, его губы не отрывались от ее.
Главное. С ним. Это был дом, которого она никогда не имела. Как бы долго они не делились этим.
И когда Лоркан положил ее на кровать, его дыхание было таким же неровным, как и у нее, когда он остановился, позволив ей решить, что делать, Элида снова поцеловала его и прошептала:
— Покажи мне все.
Лоркан так и сделал.
...
Там были ворота и гроб.
Она не выбрала ничего.
Она стояла в месте, которое не было местом, окутанная туманом, и смотрела на них. Ее выбор.
Из гроба раздался стук, приглушенные женские крики и умоляющие слова.
И врата, черная арка в вечность — кровь стекала по ее бокам, проникая в темный камень. Когда врата закроются молодым королем, эта кровь будет всем, что останется.
— Ты не лучше меня, — сказал Каирн.
Она повернулась к нему, но не воин, мучавший ее, стоял в тумане.
Двенадцать из них скрывались там, бесформенные и все же существующие, древние и холодные. Они говорили.
— Лгунья. Предательница. Трусиха.
Кровь на воротах впиталась в камень, как будто сами ворота пожрали даже этот последний кусочек его. Того, кто ушел на ее место. Того, кого она пустила на свое место.
Стук внутри гроба не прекращался.
— Этот гроб никогда не откроется, — сказали они.
Она моргнула, и оказалась внутри этой коробки — камень такой холодный, воздух душный. Моргание, и она колотила по крышке, кричала и кричала. Моргание, и на ней были цепи, маска закрыла лицо.
Аэлина проснулась, и запах сосны и снега ее мэйта обернулся вокруг нее. За пределами их палатки завывал ветер, раскачивая и вздувая стены.
Усталая. Она была такой уставшей.
Аэлина долго смотрела в темноту и больше не спала.
...
Даже со снегом Задубелого леса, несмотря на более широкий путь, который Аэлина прожигала по обе стороны древней дороги, протянувшейся через континент, словно засохшая вена, она чувствовала, что Эндовьер вырисовывается впереди. Могла почувствовать Руннинские горы, выступающие к ним, стену на горизонте.
Она ехала спереди, не говоря ни слова, все утро, а потом и день. Рован ехал рядом с ней, всегда оставаясь слева от нее — как будто он мог быть щитом между ней и Эндовьером — пока она посылала потоки пламени, которые расплавляли древние деревья впереди. Ветер Рована подавлял любой дым, предупреждающий врага об их приближении.
Он закончил татуировку прошлой ночью. Он взял маленькое ручное зеркало, чтобы показать ей, что он сделал. Татуировку, которую он сделал для них.
Она взглянула на расправленные крылья — крылья ястреба — на ее спине и поцеловала его. Целовала его до тех пор, пока не исчезла его собственная одежда, и она оказалась верхом на нем, не утруждая себя словами и не способная найти их.
Ее спина зажила к утру, хотя в нескольких местах вдоль позвоночника она оставалась нежной, и в те часы, когда они ехали ближе к Эндовьеру, она обнаружила, что невидимая масса чернил высохла.
Она жива. Она выжила.
После Эндовьера и после Маэвы.
И теперь ей предстояло ехать, словно в ад на север, пытаясь спасти своих людей, пока Морат не уничтожил их навсегда. До того, как придут Эраван и Маэва, чтобы сделать это.
Но это не останавливало тяжесть этого рывка на запад. Видеть то место, от которого она так долго убегала, даже после того, как была физически свободна.
После обеда она увидела Элиду справа от себя, молча ехавшую под деревьями. Выглядевшую лучше, чем когда она видела девушку раньше. Румянец был на ее щеках.
У Аэлины было ощущение, что она точно знает, откуда этот румянец, что если она оглянется туда, где ехал Лоркан, она увидит его с довольной, чисто мужской улыбкой.
Но слова Элиды были совсем не словами влюбленной девушки.
— Я не думала, что смогу снова увидеть Террасен, как только Вернон заберет меня из Перранта.
Аэлина моргнула. И даже румянец на лице Элиды исчез, а губы сжались.
Из всех них только Элида видела Морат. Жила там. Выжила там.
Аэлина сказала:
— Было время, когда я думала, что никогда больше не увижу его.
Глаза Элиды стали беспокойными.
— Когда ты была ассасином или когда ты была рабом?
— Обеими. — и, может быть, Элида подошла к ней просто, чтобы заставить ее поговорить, но Аэлина объяснила:
— Когда я была в Эндовьере, это была пытка другого рода, когда я знала, что дом находится всего в нескольких километрах. И что я не смогу увидеть его в последний раз перед своей смертью.
Темные глаза Элиды сияли пониманием.
— Я думала, что умру в этой башне, и никто не вспомнит, что я существовала.
Они обе были пленницами, рабами — в своем роде. У них были изношенные кандалы. И их шрамы.
Или у Элиды. Отсутствие их на Аэлине все еще разрывало ее, отсутствие, о котором она никогда не будет сожалеть.
— Мы сделали это в конце концов, — сказала Аэлина.
Элида протянула руку, чтобы сжать руку Аэлины.
— Да, мы сделали это.
Даже если бы она теперь хотела, чтобы это закончилось. Все это. Каждое ее дыхание ощущалось подавленным этим желанием.
После этого они продолжили идти, и как раз когда Аэлина заметила развилку дороги — перекресток, который приведет их к соляным шахтам, — с ракинов раздался предупреждающий крик, поднявшийся вдоль края между лесом и горами.
Аэлина немедленно вытащила Златинец. Рован вооружился рядом с ней, и вся армия остановилась, пока они осматривали лес, небо.
Она услышала предупреждение, когда мимо пролетела темная фигура, такая большая, что она затмила солнце над пологом леса.
Виверна.
Луки застонали, и лучники помчались мимо, преследуя эту виверну. Если разведчик из Железнозубых заметил их...
Аэлина подготовила свою магию. Виверна наклонилась к ним, едва различимая сквозь решетку ветвей.
Но тогда вспыхнул огонь. Безобидный.
Не огонь. А лед, мерцающий и вспыхивающий, прежде чем он превратился в пламя.
Рован тоже его узнал. И приказал остановить стрелы.
Это не Аброхас приземлился на перекрестке. И не было никаких признаков Mаноны Черноклювой.
Свет снова вспыхнул. А затем Дорин Хавильярд стоял там, его плащ и штаны были испачканы и изношены.
Аэлина поскакала по дороге к нему, Рован и Элида были рядом с ней, остальные за их спинами.
Дорин поднял руку, его лицо было мрачным, как смерть, даже когда его глаза расширились при виде ее.
Но Аэлина почувствовала их.
То, что принес Дорин.
Ключи.
Все три.
Глава 88
Рука и ребра Эдиона были в огне.
Хуже, чем жгучая жара костров, хуже, чем любой уровень горящего царства Хэлласа.
Он пришел в сознание, когда целитель наложила первый стежок. Она предложила закусить небольшой кусочек кожи, а вокруг все кричало от боли, пока она зашивала его.
К тому времени, как она закончила, он снова потерял сознание. Он проснулся через несколько минут, по словам солдат, которым было поручено проверить не умер ли он, и обнаружил, что боль немного ослабла, но была все еще достаточно большой, чтобы не использовать меч. По крайней мере, пока кровь Фэ не исцелит его — быстрее, чем смертные.
То, что он не умер от потери крови и мог попытаться пошевелить рукой, а потом даже с доспехами ввалился на улицы города, направляясь к стене, было благодаря крови Фэ. Да, от матери, но больше от отца.
Слышал ли Гавриэль за морем или там, куда его привела охота за Аэлиной, что Террасен вот-вот падет? Волновало ли это его?
Это не имело значения. Даже если бы часть его хотела, чтобы Лев был здесь. Рован и другие, конечно, но постоянное присутствие Гавриэля было бы бальзамом для этих людей. Возможно, и для него.
Эдион стиснул зубы, покачиваясь, поднялся по кровавой лестнице к городским стенам, уклоняясь от тел людей и Валгов. Час — он был без сознания час.
Ничего не изменилось, Валги все еще кишели на стенах и на обоих западных и южных воротах; но силы Террасена сдерживали их. В небе число Крошанок и Железнозубых уменьшилось, но не намного. Тринадцать были далекой, злобной группой, разрывавшей на части тех, кто вставал на их пути.
А внизу у реки… красная кровь запачкала снежные берега. Слишком много красной крови.
Он споткнулся, на мгновение упустив из виду реку, в то время как на солдат надвигались Валги. Когда они прошли, Эдион едва мог дышать, осматривая обагрённые кровью берега. Солдаты лежали мертвыми повсюду, но здесь. Ближе к городским стенам, чем он предполагал.
Белая в отличии от снега и льда, она все еще держалась. Кровь текла по ее бокам. Красная кровь.
Но она не отступила в воду. Держалась на месте.
Это было глупо — ненужно. Устроить им засаду было бы гораздо эффективнее.
Тем не менее, Лисандра сражалась, ломая хвостом позвонки, а гигантская пасть отрывала головы, прямо там, где река изгибалась мимо города. Тогда он понял, что что-то не так. Не только из-за крови на ней.
Знал, что Лисандра знала, что-то, что не знали они. И, удерживая их на месте, она пыталась подать сигнал на стены.
Его голова кружилась, руки и ребра пульсировали, Эдион осматривал поле битвы. На нее напала группа солдат. Удар ее хвоста сломал копья и их хозяев вместе с ними.
Но другая группа солдат пыталась пройти мимо нее, на берег реки.
Эдион увидел то, что у них было и что они пытались пронести и выругался. Лисандра разбила один баркас своим хвостом, но не смогла добраться до второй группы солдат — с другим.
Они достигли ледяной воды, поплыли на лодках и Лисандра рванулась. Как раз в то время, когда ее окружила другая группа солдат, столько копий и пик, что у нее не было выбора, кроме как встретиться с ними. Позволяя лодке и солдатам, несущим это, проскользнуть мимо.
Эдион отметил, куда направляются эти солдаты, и начал кричать распоряжения. Его голова кружилась от каждого приказа.
Лисандра пробиралась к реке через туннели, на её стороне был элемент неожиданности. Но это также показало Морату, что в городе существует другой путь. Путь прямо под их ногами.
И если они пройдут через решетку, смогут ли они проникнуть внутрь стен…
Борясь с растущим в его голове туманом, Эдион начал подавать сигналы. Сначала стрелку, удерживающему линию, так доблестно пытавшемуся удержать эти силы на расстоянии. Затем Тринадцати, летающим высоко в небе, чтобы вернулись к стенам — остановить набег Мората, пока не стало слишком поздно.
...
Высоко, над криками на ветру, изливающиеся на умирающих и раненых, Манона увидела сигнал генерала, осторожный жест светом, который он показал ей прошлой ночью.
Команда должна поспешить к стенам — немедленно. Только она и Тринадцать.
Крошанки держались от Железнозубых на расстоянии но отступать, уходить…
Принц Эдион снова подал сигнал. Сейчас. Сейчас. Сейчас.
Что-то пошло не так. Совсем не так.
Река, сигнализировал он. Враг.
Манона бросила свой взгляд на землю далеко внизу. И увидела, что Морат тайно пытался сделать.
— К стенам! — позвала она Тринадцать, все еще с Железнозубыми позади, и направила Аброхаса к городу, дергая поводья, чтобы он летел высоко над битвой.
Предупреждающий крик Астерины слишком поздно достиг ее.
Влетев снизу вверх, хищник устроил засаду добыче, — массивная виверна нацелилась прямо на бок Аброхаса.
Манона узнала всадника, когда виверна врезалась в Аброхаса, когти и зубы глубоко вонзились в его плоть.
Искара Желтоногая уже улыбалась.
Мир наклонился и перевернулся, а Аброхас, ревя от боли, держался в воздухе и продолжал взмахивать крыльями.
Даже когда бык Искары откинул голову — только чтобы затем сжать челюсти вокруг горла Аброхаса.
Глава 89, часть 1
Самец Искары схватил его за шею, но Аброхас держался в воздухе.
Увидев эти страшные челюсти вокруг горла Аброхаса, страх и боль в его глазах...Манона не могла дышать. Не могла думать о страхе, пронзающем ее, настолько ослепляющем и тошнотворном, что на мгновений она замерла. Полностью замерла.
Аброхас, Аброхас...
Ей. Он принадлежал ей, и она принадлежала ему, и Тьма выбрала их, чтобы быть вместе.
У нее не было ни ощущения времени, ни того, сколько времени прошло между этим укусом и тем моментом, когда она снова пошевелилась. Возможно прошла секунда, может быть минута.
Но потом она вытащила стрелу из почти пустого колчана. Ветер угрожал сорвать стрелу с ее пальцев, но она прижала её к носу, мир вращался, вращался, вращался, ветер ревел, и она прицелилась.
Самец Искары дернулся, когда ее стрела нашла свою цель, всего лишь на волосок от его глаза. Но он не отпускал Аброхаса.
Он не вцепился глубокой хваткой, чтобы вырвать горло Аброхаса, но если он будет достаточно долго сдавливать его горло, если он остановит дыхание ее виверны...
Манона выпустила еще одну стрелу. Ветер изменил траекторию ее полета настолько, что она ударила зверя в челюсть, едва вонзившись в толстую шкуру.
Искара рассмеялась. Рассмеялась над тем, что Аброхас боролся и не мог освободиться... Манона искала взглядом любую из Тринадцати, любого, кто мог бы их спасти. Спасти его.
Того, кто значил больше, чем кто-либо другой, с кем она поменялась бы местами, если бы Трехликая Богиня позволила, чтобы ее собственное горло было зажато в этих ужасных челюстях...
Но Тринадцать были рассеяны, шабаш Искары рассекал их ряды.
Астерина и Вторая Искары сражались когтями против когтей, когда их виверны сомкнули когти и бросились на поле битвы. Манона оценила расстояние до самца Искары, до его челюстей на шее Аброхаса. Оценила прочность ремней поводьев. Если бы она могла спуститься вниз, если бы ей повезло, она могла бы перерезать самцу горло, этого было достаточно, чтобы оторвать его от Аброхаса...
Но крылья Аброхаса дрогнули. Его хвост, пытающийся яростно бить самца Искары, начал замедляться.
Нет.
Нет.
Только не это. Что угодно, кроме этого.
Манона перекинула лук на спину, полузамерзшие пальцы нащупали ремни и пряжки седла. Она не могла этого вынести. Она не вынесла бы этой смерти, а перед этим его боли и страха.
Она чуть не зарыдала. Она чуть не закричала, когда его крылья снова дрогнули. Она перепрыгнет через проклятый богами ветер, сорвет эту суку с седла и перережет горло её виверне.
Аброхас начал падать.
Не падать. А нырять: пытаясь опуститься ниже. Дотянуться до земли, волоча за собой самца.
Чтобы Манона выжила.
— ПОЖАЛУЙСТА. — Ее крик Искаре разнесся по всему полю боя, по всему миру. — ПОЖАЛУЙСТА.
Она будет умолять, ползать на коленях, если это даст ему шанс выжить.
Её храброму воину. Тому, кто спас ее гораздо больше раз, чем она спасала его.
Тому, кто спас ее тогда, когда это было важнее всего.
— ПОЖАЛУЙСТА. — Она кричала это... Кричала это каждой частичкой своей изрезанной души.
Искара только рассмеялась. И самец не отпускал, даже когда Аброхас пытался приблизить их к земле.
Ее слезы унесло ветром, и Манона освободила последнюю пряжку на седле. Расстояние между вивернами бы было огромным, но ей и раньше везло.
Её это не волновало. Пустошь, Крошанки и Железнозубые, ее корона. Её это не волновало, если Аброхаса не будет там с ней.
Крылья Аброхаса были напряжены, борьба этого могучего, любящего сердца, чтобы достичь земли.
Манона измерила расстояние до бока самца, срывая перчатки, чтобы освободить железные когти. Такие же сильные, как любой крюк.
Манона поднялась с седла, подвинув под себя ногу, напрягая тело, чтобы сделать прыжок вперед. И она сказала Аброхасу, касаясь его позвоночника:
— Я люблю тебя.
Это было единственное, что имело значение в конце концов. Единственное, что имело значение сейчас.
Аброхас начал метаться, будто пытаясь остановить её.
Манона пожелала сил своим ногам, своим рукам и вдохнула, возможно, в последний раз... Бросившись с небес быстрее, чем мчащаяся по небу звезда, ревущая фигура врезалась в самца Искары.
Эти челюсти освободили шею Аброхаса, а затем они начали падать, вращаясь. У Маноны хватило ума вцепиться в седло, вцепиться во все, что было перед ней, когда ветер угрожал вырвать ее с него.
Его кровь поднималась вверх, когда они падали, но затем его крылья широко расправились, и он накренился, хлопая ими. Он успокоился настолько, что Манона вскочила в седло, пристегнувшись, повернувшись, чтобы посмотреть, что произошло позади нее. Кто спас их.
Это была не Астерина.
Это был не кто-то из Тринадцати.
А это была Петра Синекровная.
А за спиной Наследницы Клана Ведьм Синекровных, теперь врезавшегося в воздушный легион Мората, пришедшие с высоты облаков были Железнозубые.
Сотни из них.
Сотни Железнозубых ведьм и их виверн, сражавшихся их собственными войсками.
Петра и Искара разошлись, Наследница Синекровных летела в сторону Маноны, пока Аброхас боролся, чтобы остаться в воздухе.
Даже сквозь ветер, шум битвы, Манона расслышала Петру, как Наследница Синекровных сказала ей:
— Лучший мир.
У Маноны не было слов. Она ничего не могла, кроме как смотреть на городскую стену, на силу, пытающуюся проникнуть через речные решетки.
— Стены...
— Иди. — Затем Петра указала на то место, где Искара остановилась в воздухе, чтобы посмотреть на то, что развернулось на поле боя. На акт неповиновения и восстания, столь немыслимый, что многие из Железнозубых Мората были также ошеломлены. Петра оскалила зубы, обнажая железо, блестящее в водянистом солнечном свете. — Она моя.
Манона посмотрела на городские стены и на Искару, снова повернувшуюся к ним. Двое против одного, и они наверняка разбили бы ее вдребезги.
— Иди. — зарычала Петра. И когда Манона снова заколебалась, Петра сказала, — за Кили.
За виверну, которую любила Петра также сильно, как Манона любила Аброхаса. Которая боролась за Петру до последнего вздоха, пока самец Искары убивал ее.
Манона кивнула.
— Да примет тебя Тьма.
Аброхас начинал кружить у стены, его крылья дрожали, дыхание было неровным.
Ему нужен был отдых, нужен был целитель...
Манона обернулась и увидела, как Петра врезается в Искару.
Две Наследницы упали на землю, снова столкнувшись, виверны наносили удары.
Манона не могла отвернуться, даже если бы захотела.
Не тогда, когда виверны отлетели друг от друга, а затем накренились, совершая идеальные, острые, как бритва, повороты, которые заставили их встретиться еще раз. Поднявшись в небо, они щелкнули хвостами, сцепившись когтями.
Искара и Петра летели все выше и выше. Виверны кусали и раздирали друг друга, их когти сжимались, челюсти щелкали. Выше уровня боев в небе, они пролетели сквозь Крошанок и Железнозубых, сквозь клочья туч.
Гонка, издевательство над брачным танцем виверн, чтобы подняться в самую высокую точку неба, а затем упасть на землю как единое целое.
Железнозубые прекратили сражаться. Крошанки замерли в воздухе. Даже на поле боя солдаты Мората смотрели вверх.
Две Наследницы летели все выше и выше. И когда они достигли места, в котором даже виверны не могли набрать достаточно воздуха в легкие, они сложили крылья, сцепили когти и бросились головой вниз к земле.
Манона увидела ловушку раньше Искары.
Увидела это в тот момент, когда Петра вырвалась на свободу, ее золотые волосы развевались, когда она вытащила меч, и ее виверна начала кружиться плотными, точными кругами вокруг Искары и ее самца, когда они падали.
Так плотно, что самцу Искары не хватило места расправить крылья. И когда он попытался, виверна Петры уже щелкала хвостом и челюстями. Когда он попытался снова, меч Петры рвал зверя на кусочки.
В этот момент Искара поняла, что происходит.
Поняла это, когда они падали, падали и падали, Петра кружила вокруг них так быстро, что Манона задалась вопросом, практиковалась ли Наследница Синекровных в эти месяцы, готовясь к этому моменту.
Ради мести за нее и Кили.
Казалось, весь мир замер.
Петра и ее виверна кружились и кружились, кровь из виверны Искары поднималась вверх, зверь все более неистовствовал с каждым футом ближе к земле.
Но Петра не позволила виверне открыть крылья. Она не потянула поводья, чтобы удержать свою виверну.
— Тяни, — выдохнула Манона. — Уйди в бок.
Петра не сделала этого. Две виверны разобьются о землю, словно темные звезды, упавшие с небес.
— Остановись, — рявкнула Искара.
Петра не соизволила ответить.
На такой скорости они не могли сделать крен. И скоро Петра тоже не сможет. Она разобьется о землю, прямо рядом с Искарой.
— Остановись! — Страх превратил приказ Искары в резкий крик.
Ни капли жалости к ней не зажглось в Маноне. Совсем.
Земля приближалась, жестокая и неуступчивая.
— Ты сумасшедшая сука, я сказала тебе остановиться!
Двести футов до земли. Потом сто. Манона не могла перевести дыхание.
Пятьдесят футов.
И когда земля, казалось, поднялась им навстречу, Манона услышала единственные слова Петры, обращенные к Искаре, которые будто нес сам ветер.
— За Кили.
Виверна Петры взмахнула крыльями, делая такой быстрый вираж, который Маноне никогда не доводилось видеть прежде у любой другой виверны.
Взмывая вверх, кончик крыла задел ледяную землю, прежде чем виверна полетела обратно в небо.
Оставляя Искару и ее самца разбиваться о землю.
Грохот пронесся позади Маноны, разнося этот звук по всему миру.
Искара и ее самец больше не поднялись.
Аброхас застонал от боли, и Манона развернулась в седле, ее сердце бушевало.
Искара была мертва. Наследница Желтоногих была мертва.
Это не принесло ей той радости, которая должна была быть. Не тогда, когда решетки на городских стенах были уязвимы и на них собирались напасть. Поэтому она дернула поводьями, и Аброхас взлетел к городским стенам, а затем Соррель и Веста летели рядом с ней, Астерина быстро приближалась сзади. Они летели низко, под Железнозубыми, сражающимися с Железнозубыми, под Железнозубыми, сражающимися с Крошанками. Стремясь к тем местам, где река омывала стены города.
К ним уже подплыла шлюпка. Из-за маленькой решетки уже летели стрелы, стражники неистово пытались сдержать врагов.
Солдаты Мората были так заняты своей целью впереди, что не оглянулись, пока Аброхас не настиг их.
Его кровь капала около нее, когда он приземлился, щелкая когтями, зубами и хвостом. Соррель и Веста позаботились об остальных, шлюпка вскоре разлетелась в щепки.
Но этого было недостаточно. Даже близко.
— Камни, — выдохнула Манона, направляя Аброхаса к другой стороне реки.
Он понял. Ее сердце билось в агонии, когда она толкнула его, но он взмыл на другой берег реки и оттащил один из небольших валунов обратно. Тринадцать поняли ее план и последовали примеру, быстро и не раздумывая.
Каждый взмах его крыльев был медленнее предыдущего. Он терял высоту с каждым футом, когда они пересекли реку.
Но затем он сделал это, как раз когда другая группа солдат Мората попыталась войти в маленький, уязвимый проход. Манона швырнула камень в воду перед ними. Тринадцать также кинули свои камни, брызги осыпали городские стены.
Все больше и больше, каждый бросок через реку медленнее предыдущего.
Но потом появились нагромождения камней, разбивающих поверхность. Затем куча камней поднялась над рекой, перекрывая доступ к туннелю. Достаточно высоко, чтобы запечатать его и не дать пройти солдатам Мората.
Дыхание Аброхаса было тяжелым, голова поникла.
Манона повернулась в седле, чтобы приказать своей Второй остановить нагромождение камней, но Астерина уже сделала это. Она указала на городские стены над ними.
— Иди внутрь!
Манона не стала тратить время на споры.
Щелкнув поводьями Аброхаса, Манона отправила его в полет над городскими стенами, его кровь проливалась на солдат, сражавшихся под ними.
Он добрался до зубчатых стен замка прежде, чем силы его иссякли.
Прежде чем он ударился о камни и соскользнул, звук от удара пронесся над Оринфом. Он врезался в саму стену замка, его крылья обмякли, и Манона мгновенно освободилась из седла, закричав о целителе.
Рана на шее была намного хуже, чем она думала.
И все же он боролся за нее. Оставался в небесах.
Манона прижала руки к глубокой ране от укуса, кровь хлынула сквозь пальцы, как вода сквозь треснувшую плотину.
— Помощь идет, — сказала она ему и поняла, что ее голос был сломленным хрипом. — Они идут.