...
Вперед в бой, они напали, неустрашимые и неистовые.
Королева на вершине белого оленя не переставала с каждым шагом приближаться к ожидающим легионам. Она только взяла меч в руку — один раз, два, крепко сжимая щит.
Бессмертные воины на ее стороне, не колеблясь, смотрели вперёд на врага.
Быстрее и быстрее, кавалерия каганата скакала рядом с ней, линия фронта формировалась, удерживаясь, когда они приблизились к первой из линий Мората.
Враг повернулся к ним. Остроконечные копья; лучники мчались к позициям.
Первый удар будет больным. Многие падут, даже не достигнув города.
Но передовая должна была это сделать. Они не могли сломаться.
Во вражеских линиях возник беспорядок.
— Лучники!
Тетива натянута, цели намечены.
— Залп!
Огромные железные стрелы закрыли солнце, нацеливаясь на гоночную конницу.
Но ракины, золотые, коричневые и черные, как ночь, голуби, голуби, голуби с небес, летящие крылом к крылу. И когда эти стрелы подошли к земле, ракины перехватили их, взяв на себя основной удар, прикрывая нападающую армию под ними.
Ракины упали вниз.
И даже королева, возглавляющая атаку, кричала от ярости и горя, когда птицы и их всадники рухнули на землю. Над ней, поймав стрелу за стрелой, подняв щит до небес, молодой всадник взревел с боевым кличом.
Линия фронта не могла сломаться.
Ведьмы Железнозубых на вивернах направились к ним, к ракинам, парящим над ними.
В городе у стен Оринфа беловолосая королева взревела:
— Вперед! Вперед! Вперед!
Измученные ведьмы поднялись в небо, на метлах и зверях, подняв мечи. Погнавшись за воздушным легионом, направляющегося к ракинам. Разбивая Легион Железнозубых между ними.
На кровавой земле Морат нацеливал копья, пики, мечи, все, что они несли на гремучую конницу.
Этого было недостаточно, чтобы остановить их.
Не тогда, когда щиты ветра, пламени и самой черной смерти встали на свои места — и врезались в линию фронта Мората.
Сбивая с ног солдат, готовых к бою. Оставляя незащищенными тех, кто стоял сзади, только собираясь обнажить оружие.
Оставив Морат широко открытым для золотой армии, она врезалась в них силой приливной волны.
Глава 107, часть 1
Дыхание Рована было все время хриплым, когда он несся по линиям валгских солдат, кричащих вокруг него. Поблизости, пробив массу Мората, Аэлина и Лорд Севера сражались. Солдаты прибывали, но ни королева, ни олень не сдавались.
Не тогда, когда пламя Аэлины, каким бы уменьшенном оно ни было, не давало нанести удар.
Дарганская кавалерия отбросила Морат назад, и над ними столкнулись ракины и виверны.
Звери, пернатые и чешуйчатые, падали на землю.
Тем не менее Борте боролась над королевой, охраняя ее от Железнозубых, которые заметили этого белого оленя, как знамя посреди моря тьмы, и нацелились на него. Со стороны Борте ее суженный охранял их фланг, а Фалкан Эннар в форме ракина охранял ее.
На бесстрашном дарганском коне, Рован вытянул левую руку и взмахнул топором. Голова Валга отвалилась, но Рован уже рубил мечом своего следующего противника.
У них не было шансов, даже несмотря на то, что они все рассчитали. И все же, если бы они смогли освободить город, перегруппироваться и пополнить запасы до прибытия Эравана и Маэвы, у них мог бы быть шанс.
Ибо Эраван и Маэва придут. В какой-то момент они придут, и Аэлина захочет встретиться с ними лицом к лицу. Рован не собирался позволить ей встретиться с ними в одиночку.
Рован посмотрел на Аэлину. Она ехала дальше вперед, линия фронта растянулась, рои солдат Мората между ними. Находиться рядом. Он должен был оставаться рядом.
Крошанка пронеслась мимо Рована, чтобы подняться вверх, вверх, вверх — прямо к незащищенному низу живота виверны ведьмы Железнозубой.
Подняв меч, ведьма провела по его нижней части, стремительно и жестоко.
Там, где она прошла, лилась кровь и кровь.
Зверь застонал, расправил крылья, и Рована отбросил порыв ветра. Виверна врезалась в ряды Мората с грохотом, который отбросил его проклятую лошадь.
Когда дрожащие крылья успокоились, когда Рован успокоил свою лошадь и повалил солдат, устремившихся на него, он снова стал искать Аэлину.
Но его мэйта больше не было рядом с ним.
Нет, впереди словно всполохи золота и серебра, Аэлина зашла так далеко, что была почти вне поля зрения. Также не было никаких признаков Гавриэля.
И все же Фенрис сражался с другой стороны от Рована, слева от него — Лоркан, темный, смертоносный ветер, бьющий и мечом тоже.
Когда-то они были всего лишь рабами королевы, которая раскидала их по всему миру. Вместе они захватывали армии и уничтожали города.
Ему было все равно, уйдет ли он с тех далеких полей сражений. Не заботился, пали ли эти королевства или выжили. Он получал свои приказы и выполнял их.
Но здесь, сегодня... Аэлина не дала им никакого приказа, никакой команды, кроме самой первой, в которой они поклялись подчиняться: защищать Террасен.
Так и будет. И вместе они сделают это, вместе еще раз.
Они будут сражаться за это королевство — за свой новый двор. Их новый дом.
Он видел это в глазах Фенриса, когда он разрезал солдата пополам. Он мог видеть образ будущего на бушующем лице Лоркана, когда воин с магией и мечом прорывался сквозь вражеские ряды.
Двор, но не только это. Воины, сражающиеся на его стороне, были его братьями. Оставшиеся с ним несмотря ни на что. И продолжающие это сейчас.
Это потрясло его так же сильно, как мысли о его мэйте, все еще сражающемся впереди. Он должен был добраться до нее, держаться ближе. Они все сделают это. Оринф зависит от этого.
Больше не рабы. Больше не бушующие и не сломленные.
Дом. Это был их дом. Их будущее. Они все вместе.
Солдаты Мората пали перед ними. Некоторые просто бежали, увидев, кто сражался ближе.
Возможно, поэтому Маэва собрала их в первую очередь. И все же она никогда не могла полностью использовать это — их потенциал, их истинную мощь. Выбрав кандалы и боль, чтобы контролировать их. Невозможно понять, даже подумать, что слава и богатство зашли так далеко.
Но настоящий дом и королева, которая видела в них мужчин, а не оружие... То, за что стоит бороться. Ни один враг не мог противостоять этому.
Лоркан и Фенрис сражались рядом с ним, Рован стиснул зубы и направил свою лошадь к Аэлине в хаос и смерть, которая свирепствовали и свирепствовали, не останавливаясь.
...
Аэлина пришла.
Сбежала от Маэвы и пришла.
Эдион не мог в это поверить. Даже когда он увидел армию, которая сражалась с ней. Даже когда он увидел, как Шаол и Дорин ведут правый фланг, людей Белоклычьих гор, нападающих на линии фронта, магия короля врезалась во врага ледяными копьями.
Шаол Вэстфол не подвел их. И каким-то образом убедил кагана отдать, казалось, большую часть его армии. Но эта армия приближалась к Оринфу, все еще далеко, через Тералис.
Морат не остановил штурм двух ворот Оринфа. Южные держались крепко. Но западные ворота — они начинали прогибаться.
Лисандра превратилась в виверну и взлетела с отчаянным, последним толчком Маноны Черноклювой и Крошанок в сторону легиона Железнозубых, надеясь раздавить его между ними и ракинами. Оборотень теперь сражалась там, потерянная среди битвы.
Эдион бросился к западным воротам с боевым кличем на губах, когда его люди впустили его прямо к железным дверям, а вражеская армия была видна сквозь расколотые плиты. Как только ворота откроются, все закончится.
Истощенные ноги Эдиона дрожали, руки напрягались, но он держался на земле. Он остановился, чтобы сделать пару вдохов.
Аэлина пришла. Этого было достаточно.
...
Магия Дорина вырвалась из него, поразив нападающих солдат. Рядом с Шаолом, вокруг них были дикие люди Белоклычьих гор, они расчистили путь через ряды Мората, их мечи погружались и поднимались, их дыхание жгло горло.
Он никогда не видел битвы. Знал, что он никогда не захочет снова ее увидеть. Хаос, шум, кровь, крики лошадей.
Но он не боялся. И Шаол, ехавший рядом с ним, уничтожая солдат между ними, не колебался. Только сражался, зубы стиснуты.
За Адарлан — за то, что с ним сделали и кем он может стать.
Слова отозвались эхом в каждом его дыхании. За Адарлан.
Армия Мората растянулась впереди, все еще между ними и разрушенными стенами Оринфа.
Дорин не позволял себе думать о том, сколько осталось. Он думал только о мече и щите в руках, Дамарисе, уже залитом кровью, о магии, которой он обладал в дополнение к своим ударам. Он не изменится — пока нет. Пока его оружие и магия не начнут подводить его. Он никогда не сражался в другой форме, но постарается. Будучи виверной или ракином, он попытается.
Где-то над ним летала Манона Черноклювая. Он не осмеливался смотреть достаточно долго, чтобы поймать блеск серебристо-белых волос или мерцание крыльев с паучьим шелком.
Он не видел ни одной из Тринадцати. И не узнал кого-то из Крошанок, когда они пронеслись над головой.
Поэтому Дорин продолжал сражаться, его брат в душе и в объятиях рядом с ним.
Он позволит себе сосчитать только в конце дня. Если они выживут. Если они доберутся до городских стен.
Только тогда он подсчитает мертвых.
...
Был только осажденный город, Аэлина, враг перед ней, и древний меч в ее руке.
Осадные башни приближались к стенам, три скопления возле южных ворот, каждая из которых кишела солдатами.
Все еще слишком далеко, чтобы достать. И слишком далеко для ее магии.
Магия, которая уже истекала, быстрая и мимолетная, из ее вен.
Нет больше бесконечного колодца силы. Она должна была хранить ее, использовать ее бережно.
И использовать обучение, которое было привито ей в течение последних десяти лет. Она была убийцей задолго до того, как овладела своей силой.
Было нетрудно прибегнуть к этим навыкам. Позволить Златинцу черпать кровь, убивать несколько солдат одновременно и оставлять их истекать кровью.
Лорд Севера был штормом под ней, его белый мех был окрашен в малиновый и черный цвет.
Бессмертное пламя между его рогами не так сильно трепетало.
В небесах проливалась кровь, ведьмы, виверны и ракины умирали и сражались.
Борте все еще прикрывала ее, убивая всех Железнозубых, нападавших сверху.
Минуты были часами, или, может быть, наоборот. Солнце взошло и начало опускаться, тени росли.
Рован и другие были разбросаны по полю, но ледяные порывы ветра время от времени говорили ей, что ее мэйт все еще сражается, все еще пробивает себе путь в строю. Все еще пытается добраться к ней снова и снова.
Медленно, Оринф начал приближаться. Постепенно стены превратились из далеких холмов в возвышенности.
Осадные башни достигли стен, и солдаты беспрепятственно шли на стены.
И все же ворота все еще держались.
Аэлина подняла голову, чтобы отдать приказ Борте и Йерану: снести осадные башни.
Как раз вовремя, чтобы увидеть, как шесть Железнозубых и всадников врезаются в ракинов.
Посылая Борте, Фалкана и Йерана, рассеиваясь, ракины и виверны кричали, когда они падали на землю.
Расчищая путь для гигантской виверны, направляющейся на Аэлину.
Она выстрелила стеной пламени в небо, когда виверна протянула свои когти к ней, к лорду Севера.
Виверна наклонилась, поднялась и снова нырнула.
Лорд Севера поднялся, держась на земле, пока виверна нацеливалась на них.
Но Аэлина спрыгнула с его спины и ударила его по боку плоской стороной меча, горло настолько болело от рева, что она не могла сказать ни слова. Иди.
Лорд Севера только опустил голову, когда виверна направилась к ним.
У нее не было достаточно магии — чтобы превратить ее в пепел.
И Аэлина набросила свою магию вокруг оленя. И вышла из сферы пламени, держа щит вверху, а меч под углом.
Глава 107, часть 2
Она приготовилась к удару и рассмотрела каждую деталь доспехов виверны, где она была самой слабой, где она могла бы нанести удар, если уклонится от щелкающих челюстей.
Ее дыхание было горячим, когда ее пасть широко раскрылась.
Ее голова упала на землю.
От удара.
От удара шипованного, массивного хвоста. Принадлежащему атакующей виверне с изумрудными глазами.
Аэлина присела, когда виверна без всадника развернулась на ведьму Железнозубую, все еще на спине обезглавленной виверны.
Одним взмахом хвоста зеленоглазая виверна пронзила ведьму шипами — и отшвырнула ее тело на поле.
Затем вспышка и мерцание. И призрачный леопард теперь бросился к ней, а Аэлина к нему.
Она обвила руки вокруг леопарда, когда он поднялся, массивное тело почти сбило ее с ног.
— Хорошо, что мы встретились, мой друг, — все, что могла сказать Аэлина, когда обняла Лисандру.
Из города донесся рог — безумный зов о помощи.
Аэлина и Лисандра повернулись к Оринфу. К трем осадным башням у стен у южных ворот.
Изумрудные глаза встретились с глазами из бирюзы и золота. Хвост Лисандры покачивался.
Аэлина усмехнулась.
— Давай начнём?
...
Он должен был снова бороться рядом с ней.
Разделенный с ней полем битвы, Рован пробивал путь к Аэлине, рядом с Фенрисом и Лорканом.
Боль стала унылым ревом в ушах. Он давно потерял счет своих ран. Он вспомнил о них только из-за железного осколка, от стрелы в его плече, когда он вытаскивал его.
Глупая, поспешная ошибка. Железного осколка было достаточно, чтобы он не изменился и не полетел к ней. Он не осмелился сделать большую паузу, чтобы поймать его у себя, а не у изобилующего врага. Поэтому он продолжал бороться, его когорта с ним. Их лошади бросались смелыми и Беспощадными под ними, набирая силу, но он не мог увидеть Аэлину.
Только Лорда Севера, направляющегося через поле битвы, стремящегося к Задубелому лесу.
Как будто он был освобожден.
Фенрис, с залитым черной кровью лицом, крикнул:
— Где она?
Рован оглядел поле, его сердце грохотало. Но связь в его груди пылала ярко, ярко-ярко.
Лоркан только указал вперед. К городским стенам у южных ворот.
На призрачного леопарда, прорывающемуся сквозь солдат Мората, струи пламени сопровождали его, когда девушка в золотых доспехах бежала рядом с ним.
На три осадные башни, сеющие хаос на стенах.
С открытыми сторонами башен Рован мог видеть, куда они пошли.
Видел, как Аэлина и Лисандра попали внутрь, разрезая и разрубая солдат между собой, уровень за уровнем за уровнем. Где одна пропустила солдата, другая повалила его. Где одна ударила, другая охраняла.
Вплоть до маленькой катапульты у ее вершины.
Солдаты кричали, некоторые прыгали с башни, когда Лисандра врезалась в них.
В то время как Аэлина бросилась на перекладины, выстилающие колесную базу катапульты, и начала двигать их.
Убирая ее. Подальше от Оринфа, от замка. Точно так же, как Аэлина рассказывала ему, что Саэм Корлан сделал в Бухте Черепов, механизмы катапульты позволили вращать всю базу. Рован задался вопросом, улыбается ли молодой ассасин сейчас, видя, как она поднимает катапульту в нужное положение.
До самой осадной башни слева.
На второй башне рыжеволосая фигура пробилась на верхний уровень. И поворачивала катапульту к третьей и последней башне.
Ансель Бриарклифф.
Вспышка меча Ансель, и катапульта сломалась, расшвыривая валуны, из которых она состояла. Так же, как Аэлина обрушила Златинец на катапульту перед ней.
Двойные валуны взлетели.
И врезались в осадные башни рядом с ними.
Железо застонало; дерево разрушилось.
И две башни начали рушиться. Куда ушла Ансель Бриарклифф, чтобы избежать разрушения, даже Рован не мог увидеть.
Не тогда, когда Аэлина осталась на вершине первой осадной башни и прыгнула на вытянутое крыло катапульты, бросаясь над полем битвы внизу. Не тогда, когда она крикнула Лисандре, которая снова изменилась, призрачный леопард в прыжке превратился в виверну.
Схватив вытянутое крыло катапульты одной когтистой ногой, в то время как Аэлина схватила другую.
Могучим взмахом Лисандра вырвала катапульту из болтов на башне. И, повернувшись, она бросила ее в последнюю осадную башню.
Посылая ее на землю. Прямо на орду солдат Мората, пытающихся пробиться через южные ворота.
Широко раскрыв глаза, три воина Фэ моргнули.
— Вот и Аэлина, — все, что сказал Фенрис.
...
Салхи оставался в воздухе. Как и Кадара рядом с Сартаком.
Это было все, что Несрин знала, все, о чем она заботилась, когда они убивали виверну за виверной.
Они были намного хуже в битве, чем она ожидала. Какими бы быстрыми и Беспощадными ни были ракины, у виверн была масса. Отравленные шипы в хвостах. И бездушные наездники, которые не боялись уничтожать своих скакунов, если это означало сбить ракинов.
Армия кагана все ближе и ближе осаждала Оринф, пылающий и разбитый. Если бы они могли продолжать удерживать свое преимущество, они вполне могли бы разбить их о стены, поскольку они уничтожили легион Мората в Аньеле.
Они должны были действовать быстро. Враг заполонил городские ворота, намереваясь прорваться. Южные ворота удерживались, осадные башни, которые атаковали их несколько минут назад, теперь лежали в руинах.
Но западные ворота — они не будут надолго запечатаны.
Подняв из ближнего боя Салхи, чтобы отдышаться, Несрин осмелилась оценить, сколько еще ракинов летало. Несмотря на крошанок и мятежых Железнозубых, они были в меньшинстве, но ракины были бодрыми. Готовыми и рвущимися в бой.
Но не из-за количества оставшихся ракинов, дыхание в ее груди перехватило.
А из-за того, что за ними последовало.
Несрин развернула ракина к Сартаку, Кадара рвала горло виверне.
Принц тяжело дышал, забрызганный синей и черной кровью, когда Несрин летела рядом с ним.
— Просигналь всем, — крикнула она сквозь грохот, рев ветра. — Добраться до городских стен! Нам нужно к южным воротам!
Глаза Сартака сузились под его шлемом, и Несрин указала ему назад.
На еще одну темную армию, подкрадывавшуюся со спины. Прямо из Перранта, где они, без сомнения, были спрятаны.
Остальная часть армии Мората. Железнозубые ведьмы и виверны с ними.
Эта битва была ловушкой. Чтобы заманить их сюда, потратить их силы на разгром этой армии.
Пока остальные прятались позади и ловили их у стен Оринфа.
...
Западные ворота наконец-то пали.
Эдион был готов, когда это произошло. Когда таран пробил их, железо кричало, уступая. Тогда повсюду были солдаты Мората.
Щит за щитом, Эдион выстроил своих людей в фалангу, чтобы поприветствовать их.
Этого было все еще недостаточно. Беспощадные ничего не могли сделать, чтобы остановить поток, который вылился с поля битвы, оттолкнув их назад, назад, вверх по проходу. И даже Рен, ведя людей на стенах, не мог остановить поток, который захлестнул их.
Им нужно снова закрыть ворота. Найти способ закрыть их.
Эдион едва мог дышать, едва мог держаться на ногах.
Раздался предупреждающий гудок. Морат послал вторую армию. Тьма окутала все их ряды.
Валгские принцы — много. Морат ждал.
Рен крикнул ему:
— Они очистили южные ворота! Они получают столько наших сил, сколько могут за стенами!
Перегруппироваться и сплотиться перед встречей второй армии, вот что нужно. Но когда западные ворота все еще открыты, а Морат наступает, у них не будет шансов.
Он должен закрыть ворота. Эдион и Беспощадные нанесли удар и прорвались к стене, где Морат мог прорваться. Но этого было недостаточно.
К воротам подлетела виверна, переворачиваясь по земле, катясь к ним. Эдион приготовился к удару, чтобы это огромное тело разбилось сквозь последние ворота.
Тем не менее, поваленный зверь остановился, раздавив солдат под его грудью, прямо у арки.
Преграждая путь. Баррикада перед западными воротами.
Преднамеренно, понял Эдион, когда из седла виверны спрыгнул златоволосый воин, мертвая ведьма Железнозубая все еще болталась в седле, из горла хлестала синяя кровь по кожистым бокам.
Воин побежал к нему с мечом в одной руке, в другой — с кинжалом. Побежал к Эдиону, его смуглые глаза осмотрели его с головы до ног.
Его отец.
Глава 108
Солдаты Мората царапали и ползли по упавшей виверне, преграждавшей им путь. Они заполнили арку, проход.
Золотой щит держал их в страхе. Только не долго.
И все же отсрочка, купленная для них Гавриэлем, позволила Беспощадным осушить последние остатки их фляг с водой, поднять упавшее оружие.
Эдион вздохнул, прижав руку к проходу ворот. За щитом Гавриэля враг кишел и свирепствовал.
— Тебе больно? — спросил его отец. Его первые слова к нему.
Эдиону удалось поднять голову.
— Ты нашел Аэлину, — все, что он сказал.
Лицо Гавриэля смягчилось.
— Да. И она запечатала Ворота.
Эдион закрыл глаза. По крайней мере, это сделано.
— А Эравана?
— Нет.
Ему не нужны были подробности о том, почему ублюдок не был мертв. Что пошло не так.
Эдион оттолкнулся от стены, покачиваясь. Отец удержал его рукой за локоть.
— Тебе нужен отдых.
Эдион выдернул локоть из рук Гавриэля.
— Скажи это солдатам, которые уже пали.
— Ты тоже упадешь, — сказал его отец, резче, чем он когда-либо слышал, — если ты не остановишься на минуту.
Эдион уставился на мужчину. Гавриэль уставился на него.
Никакой ерунды, нет места для споров. Лицо Льва.
Эдион только покачал головой.
Золотой щит Гавриэля прогнулся под натиском Валгов, все еще кишащих за ним.
— Мы должны снова закрыть ворота, — сказал Эдион, указывая на две колотые, но целые двери, прижатые к стенам. Доступ к ним заблокирован Моратом, все еще пытавшимся прорваться сквозь щит Гавриэля. — Или они захватят город, прежде чем наши войска смогут перегруппироваться. — даже если они пройдут за стены, не имело значения, если западные ворота были широко открыты.
Его отец проследовал за его взглядом. Посмотрел на солдат, пытающихся преодолеть его оборону, их поток вырвался из-за тела виверны, которую он так аккуратно сбил перед ними.
— Тогда мы их закроем, — сказал Гавриэль и мрачно улыбнулся. — Вместе.
Слово было скорее вопросом, тонким и печальным.
Вместе. Как отец и сын. Как два воина, которыми они были.
Гавриэль — его отец. Он пришел.
И, глядя в эти смуглые глаза, Эдион знал, что он это делал не для Аэлины или Террасена, что он делал это ради своего отца.
— Вместе, — проговорил Эдион.
Не только против этого препятствия. Не только в этой битве. Но что бы ни случилось потом, если они выживут. Всё вместе.
Эдион мог поклясться, что что-то вроде радости и гордости появилось в глазах Гавриэля. Радость, гордость и печаль, тяжесть и старость.
Эдион вернулся к линии Беспощадных, указывая солдату рядом с ним освободить место для Гавриэля, чтобы присоединиться к их формированию. Один большой толчок сейчас, и они защитят ворота. Их армия выйдет через южные, и они найдут способ сплотиться, прежде чем новая армия достигнет города. Но западные — они очистят и запечатают их. Навсегда.
Отец и сын, они сделают это. Победят.
Но когда его отец не присоединился к нему, Эдион повернулся.
Гавриэль пошел прямо к воротам. К золотой линии его щита, теперь отталкивающейся назад, назад, назад. Вражеские солдаты набрасывались на нее и она дрожала от каждого удара. Вниз по проходу. Через арку.
Нет.
Гавриэль улыбнулся ему.
— Закрой ворота, Эдион, — все, что сказал его отец.
И тогда Гавриэль вышел за ворота. Этот золотой щит становился тонким.
Нет.
Слово сказано, а в горле Эдиона так и остался крик.
Но солдаты Беспощадных бросились к дверям ворот. Начали их закрывать.
Эдион открыл рот, чтобы зарычать на них, чтобы остановить. Чтобы остановить, остановить, остановить.
Гавриэль поднял свой меч и кинжал, сияющий золотом в угасающем свете дня. Ворота закрылись за ним. Запечатывая его там.
Эдион не мог двигаться.
Он никогда не останавливался, не переставал двигаться. И все же он не мог заставить себя помочь солдатам, которые теперь складывали дрова, цепи и металл у западных ворот.
Гавриэль мог остаться. Мог бы остаться и отодвинуть свой щит назад достаточно, чтобы они закрыли ворота. Он мог остаться здесь.
Эдион побежал.
Слишком медленно. Его шаги были слишком медленными, его тело было слишком большим и тяжелым, когда он проталкивался сквозь своих людей. Когда он нацелился на лестницу.
На поле битвы вспыхнул золотой свет.
Затем стало темно.
Эдион побежал быстрее, глотая жгучие слезы, прыгая и карабкаясь по упавшим солдатам, смертным и Валгам.
Он был уже на вершине стены. Бежал к их краю.
Нет, слово ударило по нему.
Эдион убьет Валга на своем пути, убьет любого, кто прошел через осадную лестницу.
Лестница. Он мог пробиться к ней, добраться до поля битвы, к своему отцу...
Эдион так сильно ударил мечом валгского солдата перед собой, что голова мужчины отскочила от его плеч.
А потом он был у стены. Вглядываясь в пространство у ворот.
Таран был в осколках.
Валги лежали вокруг него. Перед воротами. Вокруг виверны.
Так много, что доступ к западным воротам был перекрыт. Настолько много, что ворота были в безопасности, зияющая рана теперь застыла.
Как долго он стоял там, не в состоянии двигаться? Стоял там, неспособный что-либо сделать, пока его отец делал это?
Именно золотые волосы он заметил первым.
Перед нагроможденным курганом Валгов. Ворота, которые он закрыл для них. Город, который он охранял.
Страшная, стремительная тишина охватила тело Эдиона.
Он перестал слышать битву. Перестал видеть бои вокруг него, над ним.
Перестал видеть все, кроме падшего воина, который смотрел на темнеющее небо невидящими глазами.
Его татуированное горло не двигалось. Его меч все еще лежал в руке.
Гавриэль.
Его отец.
...
Армия Мората отступила от охраняемых западных ворот. Оттянулась и отступила к наступающей армии. К остальной части армии Мората.
Хромая от сильной раны на ноге, плечо онемело от остающегося в нем наконечника стрелы, Рован вонзил клинок в лицо убегающего солдата. Черная кровь разбрызгалась, но Рован уже двигался, стремясь к западным воротам.
Куда шел до сих пор.
Он устремился туда, когда заметил, что Аэлина сражается и идет к дальним южным воротам, Ансель с ней, после того, как они обрушили осадные башни. Именно через охраняемые ворота большая часть их армии теперь спешила прорваться, и силы кагана мчались пробраться за городские стены, прежде чем они будут опечатаны.
У них оставалось не более часа, прежде чем Морат снова наступит на них — до того, как их заставят закрыть и южные ворота, блокируя все оставленные позади, чтобы их ударили прямо о стены.
Западные ворота останутся закрытыми. Сбитая виверна и куча тел вокруг нее гарантировали это, наряду с любыми внутренними защитами.
Рован видел золотой свет, вспыхнувший несколько минут назад. Он пробился сюда, проклиная железный осколок в руке, который не давал ему превращаться. Фенрис и Лоркан переместились, чтобы отразить любых солдат Мората, пытавшихся атаковать тех, кто бежал к южным воротам, и над ними, в воздухе, в паникующий город взлетели ракины с целителями, Элидой и Ирэн.
Он должен был найти Аэлину. Привести их планы в действие, пока не стало слишком поздно.
Он знал, кто, вероятно, шел с этой продвигающейся армией. Он не собирался оставлять ее одну.
Но эта задача — он знал, что ждет впереди. Знал и еще шел.
Рован нашел Гавриэля перед западными воротами, десятки мертвецов валялись вокруг него.
Настоящая стена между воротами и надвигающимся вражескими солдатами.
Свет угасал с каждой минутой. Задержавшиеся солдаты Мората и Железнозубые бежали к своим встречным подкреплениям.
Армия кагана пыталась убить столько, сколько могла, и бросалась к южным воротам.
Им нужно было попасть внутрь города. Любым возможным способом.
Подняв осадные лестницы, которые были сброшены на землю несколькими минутами или часами ранее, армия кагана поднялась по стенам, некоторые несли раненых на спинах.
Чувствуя магический ветер, Рован стиснул зубы, нога пульсировала, плечо болело. Но он отбросил солдата Мората, наполовину растянувшегося над Гавриэлем.
Столетия существования, годы, проведенные в войне и путешествии по миру, прошли. Превращенные в ничто, в это неподвижное тело, эту опустошённую оболочку.
Колени Рована чуть не подогнулись. Все больше и больше их сил взбирались по городским стенам, упорядоченным, но быстрым бегством во временное убежище.
Продолжать идти. Они должны были продолжать идти. Гавриэль хотел бы, чтобы он это сделал. Отдал за это свою жизнь.
И все же Рован опустил голову.
— Я надеюсь, что ты нашел лучший мир, мой брат. И в Загробном мире, я надеюсь, ты найдешь его снова.
Рован нагнулся, хрипя от боли в бедре, и перекинул Гавриэля через его здоровое плечо. А потом он поднялся.
Вверх по осадной лестнице, все еще стоящей на якоре у западных ворот. На стены. Каждый шаг тяжелее предыдущего. Каждый шаг — воспоминание о его друге, королевствах, которые они видели, врагах, с которыми они сражались, тихие моменты, о которых не упоминалось ни в одной песне.
Тем не менее, в песнях будет упоминание об этом — что Лев упал перед западными воротами Оринфа, защищая город и своего сына. Если они выживут сегодня, если они будут жить, баллады воспоют об этом.
Когда в хаосе солдат кагана и кавалерии Даргана устремившихся к городу наступила тишина, тогда Рован спустился по ступеням, неся Гавриэля.
Он едва успел с благодарным облегчением кивнуть избитым и окровавленным Энде и Селине, отдыхавшим в группе своих кузенов около остаток катапульт. Его кровь и родня, но воин за плечом — Гавриэль тоже был его семьей. Даже когда он этого не осознал.
Невозможный, отвратительный вес в его плече становился все хуже с каждым шагом к тому месту, где Эдион стоял у подножия лестницы, а Меч Оринфа свисал из его руки.
— Он мог остаться, — все, что сказал Эдион, когда Рован осторожно опустил Гавриэля на первую ступеньку. — Он мог остаться.
Рован посмотрел на своего падшего друга. Его ближайшего друга. Того, кто прошел с ним так много войн и опасностей. Кто заслужил этот новый дом столько же, сколько любой из них.
Рован закрыл невидящие глаза Гавриэля.
— Увидимся в загробном мире.
Золотые волосы Эдиона обмякли от крови и пота, древний меч в его руке был покрыт черной кровью. Солдаты устремились мимо него вниз по ступеням, но Эдион уставился на своего отца. Окровавленная скала в потоке войны.
Затем Эдион вышел на стены. Слезы и крики придут позже. Рован последовал за ним.
— Мы должны подготовиться ко второй части этой битвы, — хрипло сказал Эдион. — Или ночью мы умрем. — уже сейчас Энда и Селина использовали свою магию, чтобы оттащить упавшие глыбы мусора к западным воротам. Камни качались, но двигались. Это потребовало больше сил, чем думал Рован.
Рован повернулся, чтобы подняться наверх по стенам, и не смел позволить себе оглянуться назад — туда, где он знал, солдаты тащили Гавриэля вглубь города. В безопасность.
Ушел. Его друг, его брат ушел.
— Ваше Высочество. — Задыхающийся, забрызганный кровью всадник стоял на стене. Он указал на горизонт. — Темнота скрывает большую часть, но мы знаем сколько солдат в приближающейся армии. — Рован приготовился. — Двадцать тысяч, как минимум. — Горло всадника задрожало. — Их ряды заполнены Валгами и шестью кхаранкуи.
Не кхаранкуи. А шесть валгских принцесс, которые заняли их тела.
Рован заставил себя пошевельнуться. Его тело отказалось.
Сжав зубы, он откинул доспехи на плече и потянулся к ране. Но она закрылась. Запечатав железный осколок внутри. Не давая ему измениться — и полететь к Аэлине. Где бы она ни была.
Он должен добраться до нее. Найти Фенриса и Лоркана и найти ее. Пока не будет слишком поздно.
Но когда наступала ночь, когда он освободил кинжал и поднес его к закрытой ране на своем плече, Рован знал, что возможно это уже произошло.
Хотя богов уже не было, Рован все еще молился. Сквозь муки, когда он разрезал плечо, он молился. Чтобы он успел добраться до Аэлины вовремя.
Они выживали так долго, несмотря ни на что и вопреки древним пророчествам. Рован еще глубже вонзил нож, ища железный осколок, находящийся внутри.
Спешить — он должен поторопиться.