Глава 117, часть 1
Эдион сражался, пока вражеский солдат перед ним не упал на колени, как будто умер.
Но человек с черным кольцом на пальце вовсе не был мертв.
Только демон внутри него.
И когда солдаты бесчисленных народов начали кричать, когда стало известно, что целительница из Торре Кэсме победила Эравана, Эдион просто ушел от стены.
Он нашел его только по запаху. Даже после смерти запах остался, и Эдион последовал по разрушенным улицам и между толпами прославляющих, плачущих людей.
Одинокая свеча была зажжена в пустой комнате казармы, где они положили его тело на рабочий стол.
Именно там Эдион опустился на колени перед отцом.
Как долго он оставался там, склонив голову, он не знал. Но свеча чуть не сгорела до основания, когда дверь со скрипом открылась, и комнату заполнил знакомый запах.
Она ничего не сказала, когда подошла на тихих лапах. Ничего, когда она изменилась и опустилась на колени рядом с ним.
Лисандра только наклонилась к нему, пока Эдион не обнял ее, крепко сжав.
Вместе они стояли на коленях, и он знал, что ее горе было таким же реальным, как и его. Знал, что она горевала не только за Гавриэлем, но также и по его потере.
Годы, которые он и его отец не имели. Годы, которые, он осознал, что хотел иметь, истории, которые он хотел услышать, мужчина, которого он хотел знать. И этого никогда не будет.
Знал ли Гавриэль это? Или он пал, веря, что его сын не хочет иметь с ним ничего общего?
Он не смог этого вынести, эту правду. Ее вес был невыносим.
Когда свеча погасла, Лисандра поднялась и потянула его за собой.
Грандиозное захоронение, тихо пообещал Эдион. С каждой честью, каждым клочком величественных регалий, которые могли быть найдены после этой битвы. Он похоронит своего отца на королевском кладбище среди героев Террасена. Где он сам будет похоронен однажды. Возле него.
Это было наименьшее, что он мог сделать. Чтобы убедиться, что его отец узнает о его чувствах в загробном мире.
Они вышли на улицу, и Лисандра остановилась, чтобы вытереть слезы. Поцеловать его в щеки, потом в губы. Любящие, нежные прикосновения.
Эдион обнял ее и крепко прижал к себе под звездами и лунным светом.
Как долго они стояли на улице, он не знал. Но рядом кто-то прочистил горло, и они разошлись, чтобы повернуться к его источнику.
Там стоял молодой человек, не старше тридцати лет.
Смотря на Лисандру.
Не посланник, не солдат, хотя он носил тяжелую одежду ракинского наездника. У него было самообладание, тихая сила в его высоком теле, когда он сглотнул.
-Вы — вы леди Лисандра?
Лисандра наклонила голову.
— Я.
Мужчина сделал шаг, и Эдион подавил желание оттолкнуть ее за себя. Чтобы привлечь свой меч на человека, чьи серые глаза расширились — и блестели от слез.
Который ей улыбался, широко и радостно.
— Меня зовут Фалкан Эннар, — сказал он, положив руку на грудь.
Лицо Лисандры оставалось портретом осторожного замешательства.
Улыбка Фалкана не дрогнула.
— Я искал тебя очень, очень долго.
А потом начал говорить, слезы Фалкана катились по щекам, когда он рассказывал ей.
Ее дядя. Он был ее дядей.
Ее отец был намного старше его, но с тех пор, как Фалкан узнал о ее существовании, он искал ее. Десять лет он охотился за брошенным ребенком своего мертвого брата, посещая Рафтхол всякий раз, когда мог. Никогда не осознавая, что у нее тоже могут быть его дары — она может быть без черт его брата.
Но Несрин Фалюк нашла его. Или они нашли друг друга. А потом они поняли это, немногий шанс в этом широком мире.
Его состояние как торговца будет ее наследством, если она захочет.
— Как пожелаешь, — сказал Фалкан. — Если ты никогда больше ни за что не захочешь...
Лисандра заплакала, и на ее лице была чистая радость, когда она подошла к Фалкану и крепко обняла его.
Эдион смотрел и молчал. И все же он был счастлив за нее — он всегда будет рад за нее, за любой луч света, который она найдет.
Однако Лисандра отошла от Фалкана. Все еще улыбаясь ярко, прекраснее, чем ночное небо над головой. Она переплела свои пальцы с Эдионом и крепко сжала, когда наконец ответила дяде:
— У меня уже есть все, что мне нужно.
...
Несколько часов спустя, все еще сидя на балконе, где Эраван был превращен в пустоту, Дорин не совсем верил в это.
Он продолжал смотреть на это место, темное пятно на камнях, Дамарис, выступающий из него. Единственный оставшийся след.
Имя его отца. Его собственное имя. Вес его обрушился на него, не совсем неприятная вещь.
Дорин сжал окровавленные пальцы. Его магия была слабой, запах крови задерживался на его языке. Приближающееся выгорание. У него никогда не было такого раньше. Он полагал, что ему лучше привыкнуть к этому.
Трясущимися руками Дорин выдернул Дамарис из камней. Клинок почернел, как оникс. Проведя пальцами более плотно, выяснилось, что это пятно, которое невозможно очистить.
Ему нужно было сойти с этой башни. Найти Шаола. Найти остальных. Начать помогать раненым. И солдатам без сознания на равнине. Те, кто не был одержим, уже сбежали, преследуемые появившимися странными Фэ, гигантскими волками и их наездниками на них.
Он должен идти. Должен покинуть это место.
И все же он смотрел на темное пятно. Все, что осталось.
Десять лет страданий, мучений и страха, и пятно было всем, что осталось.
Он повернул меч в руке, его вес тяжелее, чем был. Меч истины.
Какой была правда в конце? Что было правдой сейчас?
Эраван сделал это, зарезал и поработил так много, что он мог снова увидеть своих братьев. Он хотел покорить их мир, наказать, но он хотел воссоединиться с ними. Тысячелетия, и Эраван не забыл своих братьев. Тосковал по ним.
Он сделал бы то же самое для Шаола? Для Холлина? Разве он уничтожил бы мир, чтобы найти их снова?
Черный клинок Дамариса не отражал свет. И ничего.
Дорин крепко сжал золотую рукоять и сказал:
— Я человек.
Меч согрелся в его руке.
Он посмотрел на клинок. Клинок Гэвина. Реликвия со времен, когда Адарлан был страной мира и изобилия.
И так будет вновь.
— Я человек, — повторил он звездам, которые теперь виднелись над городом.
Меч больше не отвечал. Как будто зная, что он больше не нуждался в этом.
Крылья зашумели, а затем Аброхас приземлился на балконе. Беловолосая всадница на нем.
Дорин стоял, моргая, когда Манона Черноклювая спешилась. Она осмотрела его, затем темное пятно на камнях балкона.
Ее золотые глаза поднялись к нему. Усталые, тяжелые, но светящиеся.
— Привет, королёнок, — выдохнула она.
Улыбка расцвела на его губах.
— Привет, ведьмочка. — он осмотрел небеса за ее спиной ища Тринадцать, ища Астерину Черноклювую, несомненно, ревящую о ее победе звездам.
Манона тихо сказала:
— Ты их не найдешь. Ни в этом небе и ни в любом другом.
Его сердце напряглось, когда он понял. Когда потеря этих двенадцати жестоких, блестящих жизней вырвала еще одну дыру в нем. Тех, кого он не забудет, тех, которого он почтит. Молча он пересек балкон.
Манона не отступила, когда он обнял ее.
— Прости, — сказал он ей в волосы.
Медленно, осторожно, ее руки скользнули по его спине. Затем замерли, обнимая его.
— Я скучаю по ним, — прошептала она, дрожа.
Дорин только крепче сжал ее и позволил Маноне опираться на него столько, сколько ей было нужно. Аброхас смотрел в сторону взорванного кусочка земли на равнине, на друзей, которые никогда не вернутся, пока город внизу праздновал.
...
Аэлина шла с Рованом вверх по крутым улицам Оринфа.
Ее люди заполнили эти улицы со свечами в руках. Река света, огня, которая указывала путь домой.
Прямо к воротам замка.
Там, где стоял лорд Дэрроу, Эванджелина была рядом с ним. Девочка сияла от радости.
Лицо Дэрроу было очень холодным. Тяжелым, как Оленорожьи горы за городом, когда он остался, преграждая путь.
Рован тихо зарычал, эхом раздался рык Фенриса, в шаге за ними.
И все же Аэлина отпустила руку своего мэйта, их огненные короны погасли, когда она прошла последние несколько футов к воротам замка. К Дэрроу.
Тишина опустилась на освещенную золотую улицу.
Он будет отрицать ее право на трон. Здесь, перед всем миром, он выгонит ее. Последний, позорный удар.
Но Эванджелина потянула Дэрроу за рукав — словно в напоминании.
Казалось, это подтолкнуло старика к речи.
— Моей молодой подопечной и мне сказали, что когда ты встретилась с Эраваном и Маэвой, твоя магия сильно истощилась.
— Это так. И так останется навсегда.
Дэрроу покачал головой.
— Почему?
Не о том, что ее магия стала ничем. А почему она пошла им навстречу, с чуть более чем углями в ее жилах.
— Террасен — мой дом, — сказала Аэлина. Это был единственный ответ в ее сердце.
Дэрроу слегка улыбнулся.
— Так оно и есть. — он склонил голову, а затем поклонился всем телом. — Добро пожаловать, — сказал он, потом добавил, — Ваше Величество.
Глава 117, часть 2
Но Аэлина посмотрела на Эванджелину, девочку, все еще сияющую.
Верни мне мое королевство, Эванджелина.
Ее приказ девочке, эти месяцы назад.
И она не знала, как Эванджелина сделала это. Как она изменила этого старого лорда. И все же стоял Дэрроу, указывающий на ворота, на замок позади него.
Эванджелина подмигнула Аэлине, словно в подтверждение.
Аэлина только рассмеялась, взяв девушку за руку, и повела это обещание светлого будущего Террасена в замок.
Каждый древний, покрытый шрамами зал возвращал ее душу. Она затаила дыхание и позволила слезам покатиться по щекам. В память, какими они были. Из-за того, какими они теперь являлись, грустными и изношенными. И чем они станут.
Дэрроу повел их в столовую, чтобы найти любую еду и напитки, которые могли бы быть доступны в глубокой ночи после такой битвы.
И все же Аэлина взглянула на того, кто ждал в выцветшем великолепии Большого Зала, и забыла о своем голоде и жажде.
Весь зал замолчал, когда она метнулась к Эдиону, и бросилась на него так сильно, что все отступили на шаг.
Наконец-то дома; дома вместе.
У нее было смутное ощущение, что Лисандра присоединилась к Ровану и другим позади нее, но не обернулась. Не тогда, когда ее собственный радостный смех умер, увидев изможденное, измученное лицо Эдиона. Печаль в нем.
Она положила руку ему на щеку.
— Мне жаль.
Эдион закрыл глаза, прислонившись к ее прикосновению, дрожа.
Она не заметила щит на его спине — щит ее отца. Она никогда не понимала, что он нес его.
Вместо этого она тихо спросила:
— Где он?
Не говоря ни слова, Эдион вывел ее из столовой. Вниз по извилистым проходам замка, их замка, в маленькую, освещенную свечами комнату.
Гавриэль был положен на стол, шерстяное одеяло закрывало тело, которое, как она знала, было растоптано под ним. Видно только его красивое лицо, все еще благородное и доброе в смерти.
Эдион задержался у двери, когда Аэлина подошла к воину. Она знала, что Рован и другие стояли рядом с ним, ее мэйт положил руку на плечо Эдиона. Знала, что Фенрис и Лоркан склонили головы.
Она остановилась перед столом, где лежал Гавриэль.
— Я хотела подождать, чтобы предложить тебе принести клятву на крови, пока твой сын ее не принес, — сказала она, ее тихий голос эхом отразился от камней. — Но я предлагаю это тебе сейчас, Гавриэль. С честью и благодарностью предлагаю тебе клятву крови. — ее слезы упали на покрывающее его одеяло, и она вытерла их, прежде чем вытащить свой кинжал из ножен. Она вытащила его руку из-под одеяла.
Легким движением клинка она порезала ему ладонь. Кровь не текла из-за большой ее потери. И все же она ждала, пока капля не соскользнула на камни. Затем разрезала собственную руку, окунула пальцы в кровь и позволила трем каплям упасть ему в рот.
— Пусть мир узнает, — сказала Аэлина, сломанным голосом, — что ты — мужчина чести. Что ты поддержал своего сына и это королевство и помог спасти его. — она поцеловала холодный лоб. — Что ты поклялся мне кровью. И ты будешь похоронен здесь как таковой. — она отстранилась, поглаживая его по щеке. — Спасибо.
Это было все, что осталось сказать.
Когда она отвернулась, не только по щекам Эдиона катились слёзы.
Она оставила их там. Команду, его братьев, которые хотели попрощаться по-своему.
Фенрис, его окровавленное лицо все еще оставалось без лечения, опустился на колени возле стола. Через мгновение Лоркан сделал то же самое.
Она достигла двери, когда Рован тоже опустился на колени. И начал петь древние слова — слова траура, такие же старые и священные, как сам Террасен. Те же самые молитвы, которые она когда-то пела и пела, пока он татуировал ее.
Чистый, глубокий голос Рована заполнил комнату, когда Аэлина провела рукой по руке Эдиона и позволила ему опереться на нее, когда они шли обратно в Большой Зал.
— Дэрроу назвал меня «Ваше Величество», — сказала она через минуту.
Эдион посмотрел на нее опухшими глазами. Но искра зажгла их — совсем немного.
— Должны ли мы волноваться?
Рот Аэлины изогнулся.
— Я подумала о том же самом, черт возьми.
...
Так много ведьм. В залах замка было так много ведьм, Железнозубых и Крошанок.
Элида осматривала их лица, работая с целителями в Большом зале. Темного короля и темную королеву победили, но раненые остались. И так как в ней остались силы, она поможет всем, чем сможет.
Но когда беловолосая ведьма похромала в коридор, неся другую ведьму, в которой Элида узнала раненую Крошанку, девушка уже была на полпути через весь зал, где она провела так много счастливых дней детства, когда она поняла, кто приехал.
Манона остановилась, увидев ее. Отдала раненую Крошанку своей сестре по оружию. Но не сделала ни шага, чтобы приблизиться.
Элида увидела печаль на ее лице, прежде чем она достигла ее. Тупую боль в золотых глазах.
Она подошла ближе.
— Кто?
У Маноны перехватило горло.
— Все.
Все Тринадцать. Все эти жестокие, блестящие ведьмы. Ушли.
Элида приложила руку к своему сердцу, как будто это могло остановить его от трещин.
Но Манона сократила расстояние между ними, и даже с этим горем на ее избитом, окровавленном лице она положила руку Элиде на плечо. Комфортно.
Как будто ведьма научилась делать такие вещи.
Видение Элиды расплывалось, и Манона вытерла слезу, которая скатилась по ее щеке.
— Живи, Элида, — все, что сказала ей ведьма, прежде чем снова выйти из зала. — Живи.
Манона исчезла в переполненном коридоре, коса раскачивалась. И Элиде стало интересно, было ли это предназначение для нее.
Несколько часов спустя Элида обнаружила, что Лоркан стоит у тела Гавриэля.
Когда она услышала, она плакала за мужчиной, который показал ей такую доброту. По тому, как Лоркан опустился на колени перед Гавриэлем, она знала, что он только что закончил делать то же самое.
Почувствовав ее запах у дверей, Лоркан поднялся на ноги, ноющее медленное движение по-настоящему измученного воина. На его лице действительно было горе. Скорбь и сожаление.
Она открыла руки, и у Лоркана перехватило дыхание, когда он притянул ее к себе.
— Я слышал, — сказал он ей в волосы, — что тебя нужно поблагодарить за уничтожение Эравана.
Элида вышла из объятий, вывела его из комнаты печали и свечей.
— Ирэн, — сказала она, идя, пока не нашла тихое место возле ряда окон с видом на праздновавший город. — Я просто пришла с идеей.
— Без идеи мы бы наполнили желудки зверей Эравана.
Элида закатила глаза, несмотря на все, что произошло, все, что лежало перед ними.
— Тогда это была групповая работа. — она прикусила губу. — Перрант, ты слышал что-нибудь о Перранте?
— Наездник ракина прибыл несколько часов назад. Там то же самое, что и здесь: с кончиной Эравана солдаты, удерживающие город, либо рухнули, либо убежали. Люди восстановили контроль, но тем, кто одержим, понадобятся целители. Группа из них полетит завтра, чтобы начать.
Облегчение грозило подкосить ее колени.
— Спасибо Аннэйт за это. Или Сильбе, я полагаю.
— Они обе ушли. Поблагодари себя.
Элида отмахнулась от него, но Лоркан поцеловал ее.
Когда он отстранился, Элида выдохнула:
— Для чего это было?
— Попроси меня остаться, — все, что он сказал.
Ее сердце начало биться.
— Оставайся, — прошептала она.
Свет, такой красивый свет наполнил его темные глаза.
— Попроси меня поехать с тобой в Перрант.
Ее голос сломался, но ей удалось сказать:
— Пойдем со мной в Перрант.
Лоркан кивнул, как будто в ответ, и его улыбка была самой красивой вещью, которую она когда-либо видела.
— Попроси меня жениться на тебе.
Элида заплакала, даже когда она смеялась.
— Ты выйдешь за меня, Лоркан Сальватер?
Он подхватил ее на руки, целуя ее лицо в ответ. Как будто какая-то последняя, его скованная часть была освобождена.
— Я подумаю над этим.
Элида засмеялась, хлопнув его по плечу. А потом снова засмеялась, громче.
Лоркан опустил ее.
— Что?
Губы Элиды дрогнули, когда она попыталась остановить свой смех.
— Просто… я леди Перранта. Если ты выйдешь за меня, ты возьмешь мою фамилию.
Он моргнул.
Элида снова засмеялась.
— Лорд Лоркан Лочан?
Это звучало так же смешно.
Лоркан моргнул, а затем рассмеялся.
Она никогда не слышала такого радостного звука.
Он снова подхватил ее на руки.
— Я буду использовать эту фамилию с гордостью каждый проклятый день до конца своей жизни, — сказал он в ее волосы, и когда он опустил ее, его улыбка исчезла. Заменилась бесконечной нежностью, когда он откинул ее волосы назад, за ухо. — Я выйду за тебя, Элида Лочан. И с гордостью назову себя лордом Лорканом Лочан, даже когда все королевство рассмеется, услышав это. — он поцеловал ее, нежно и с любовью. — А когда мы поженимся, — прошептал он, — я свяжу свою жизнь с твоей. Так что мы никогда не узнаем ни дня раздельно. Никто не будет один, никогда больше.
Элида закрыла лицо руками и зарыдала от всего сердца, которое он предлагал, от бессмертия, с которым он был готов расстаться ради нее. Для них.
Но Лоркан сжал ее запястья, осторожно отрывая руки от ее лица. Его улыбка была нежной.
— Если тебе это понравится, — сказал он.
Элида обняла его за шею, чувствуя, как его сердце бьется о ее, позволяя его теплу впиться в ее кости.
— Я хотела бы этого больше всего на свете, — прошептала она в ответ.
Глава 118, часть 1
Ирэн плюхнулась на трехногий табурет посреди хаоса Большого Зала. Знакомая история, хотя обстановка немного изменилась: еще одна огромная комната превратилась во временный больничный отсек. Рассвет был не за горами, но она и другие целители продолжали работать. С теми, кто истекал кровью, не мог выжить без них.
Люди и Фэ, ведьмы и Волки — Ирэн никогда не видела такого количества в одном месте.
В какой-то момент вошла Элида, светясь, несмотря на раненых вокруг них.
Ирэн предположила, что у них у всех была такая же улыбка. Несмотря на то, что ее собственная слабость за последний час пошла на спад, когда наступило истощение. Она была вынуждена отдохнуть после битвы с Эраваном и ждала, пока ее источник силы не наполнился настолько, чтобы снова начать работать.
Она не могла сидеть на месте. Не тогда, когда она видела то, что лежало под кожей Эравана каждый раз, когда закрывала глаза. Да, он мёртв, но... она подумала, что никогда не забудет его. Темное, маслянистое чувство. Несколько часов назад она не смогла определить, вызвало рвоту воспоминание о нем или ребенок в утробе.
— Тебе следует найти своего мужа и лечь спать, — сказал Хафиза, морщась и хмурясь. — Когда ты в последний раз спала?
Ирэн подняла голову — тяжелее, чем несколько минут назад.
— Держу пари, что в прошлый раз, когда вы лечили всех. — два дня назад.
Хафиза щелкнула языком.
— Убила темного короля, исцеляешь раненых... Удивительно, что ты сейчас не без сознания, Ирэн.
Ирэн почти была без сознания, но неодобрение в голосе Хафизы сжало ее позвоночник.
— Я могу работать.
— Я приказываю тебе найти этого твоего лихого мужа и лечь спать. Во имя ребенка в твоем чреве.
Раз Высшая Целительница выразилась так…
Ирэн застонала, вставая.
— Вы беспощадны.
Хафиза просто похлопала ее по плечу.
— Хорошие целители знают, когда отдыхать. За истощением следуют неаккуратные действия. И неаккуратные решения…
— Которые стоят жизней, — закончила Ирэн. Она подняла глаза к сводчатому потолку, высоко над головой. — Вы никогда не прекращаете учить?
Рот Хафизы дрогнул в усмешке.
— Это жизнь, Ирэн. Мы никогда не прекращаем учиться. Даже в моем возрасте.
Ирэн давно подозревала, что в душе именно любовь к учебе было тем, что держало Целителя в глубине башни все эти годы. Она только улыбнулась в ответ своей наставнице.
Но глаза Хафизы смягчились. Созерцая.
— Мы будем оставаться столько, сколько нужно, до тех пор, пока солдаты кагана не смогут быть доставлены домой. Мы оставим некоторых, чтобы ухаживать за оставшимися ранеными, но через несколько недель мы уйдем.
Горло Ирэн сжалось.
— Я знаю.
— А ты, — продолжала Хафиза, беря ее за руку, — не вернешься с нами.
Ее глаза горели, но Ирэн прошептала:
— Нет.
Хафиза сжала пальцы Ирэн, ее рука была теплой. Сильной, как сталь.
— Тогда мне придется найти себе нового наследника.
— Простите, — прошептала она.
-За что? — Хафиза усмехнулась. — Ты нашла любовь и счастье, Ирэн. Больше я ничего не могу пожелать тебе.
Ирэн вытерла слезу.
— Я просто… я не хочу, чтобы вы думали, что я потратила впустую ваше время…
Хафиза зашлась смехом.
— Потратила мое время? Ирэн Тауэрс — Ирэн Вестфол. — пожилая женщина накрыла лицо Ирэн своими сильными руками. — Ты спасла нас всех. — Ирэн закрыла глаза, когда Хафиза поцеловала ее в лоб. Благословение и прощание.
— Ты останешься на этих землях, — сказала Хафиза с непоколебимой улыбкой. — Но даже если океан разделяет нас, мы останемся связанными здесь. — она коснулась своей груди, прямо над сердцем. — И независимо от того, сколько тебе лет, у тебя всегда будет место в Торре. Всегда.
Ирэн положила дрожащую руку на свое сердце и кивнула.
Хафиза сжала ее плечо и пошла обратно к своим пациентам.
Но Ирэн сказала:
— Что, если…
Хафиза повернулась, брови поднялись.
— Да?
Ирэн сглотнула.
— Что если, как только я поселюсь в Адарлане, и у меня будет этот ребенок… Когда придет время, что если я создам здесь свой собственный Торре Кэсме?
Хафиза склонила голову, словно слушая частоту этого заявления, пока оно отражалось в ее сердце.
— Торре Кэсме на севере.
Ирэн продолжила:
— В Адарлане. В Рафтхоле. Новый Торре вместо разрушенного Эраваном. Обучать детей, которые, возможно, не осознают, что у них есть дар, и тех, кто будет рожден с ним. — потому что многие Фэ, бегущие с поля битвы, были потомками целителей, которые наделили женщин Торре своими силами — давным-давно. — Возможно, они захотят помочь снова.
Хафиза снова улыбнулась.
— Мне очень нравится эта идея, Ирэн Вестфол.
С этими словами Целительница пошла продолжать борьбу исцеления и боли.
Но Ирэн осталась стоять там, рука нащупала легкое увеличение ее живота.
И она улыбнулась — широко и неуклонно — будущему, которое открывалось перед ней, светлое, как надвигающийся рассвет.
...
Восход солнца был уже близко, но Манона не могла спать. Она не удосужилась найти место для отдыха, пока Крошанки и Железнозубые не оказались в безопасности, и она еще не закончила считать, сколько из них выжило в битве. Войне.
В ней было пустое место, где однажды яростно горели двенадцать душ.
Возможно, именно поэтому она не нашла свою кровать, даже когда она знала, что Дорин, вероятно, нашел свое спальное место. Поэтому она все еще задерживалась в воздухе, Аброхас рядом с ней смотрел на тихое поле битвы.
Когда тела будут убраны, когда растает снег, когда наступит весна, останется ли взорванный кусок земли на равнине перед городом? Будет ли он навсегда оставаться таким, местом их падения?
— Мы наконец-то посчитали, — сказала позади нее Бронвен, и Манона обнаружила, что Крошанка и Гленнис выходят из башни, Петра позади них.
Манона приготовилась к этому, махнув рукой в молчаливой просьбе.
Плохо. Но не так плохо, как могло бы быть.
Когда Манона открыла глаза, все трое только смотрели на нее. Железнозубая и Крошанка, стоящие вместе в мире. Как союзники.
— Мы заберем мертвых завтра, — сказала Манона низким голосом. — И сожжем их при восходе луны. — как делали и Крошанки, и Железнозубые. Завтра полнолуние, Чрево Матери. Хорошая луна, при которой можно сжечь их. Чтобы они вернулись к Трехликой Богине и возродиться.
— А после этого? — спросила Петра. — Что тогда?
Манона перевела взгляд с Петры на Гленнис и Бронвен.
— Что вы хотели бы сделать?
Гленнис тихо сказала:
— Вернуться домой.
Манона сглотнула.
— Вы и Крошанки можете уйти, когда вы…
— В Пустошь, — сказала Гленнис. — Все вместе.
Манона и Петра обменялись взглядами. Петра сказала:
— Мы не можем.
Губы Бронвен изогнулись вверх.
— Вы можете.
Манона моргнула. И снова моргнула, когда Бронвен протянула кулак к Маноне и открыла его.
Внутри лежал бледно-фиолетовый цветок, маленький, как губы Маноны. Красивый и нежный.
— Отряд Крошанок только что принес это сюда — немного поздно, но они услышали вызов и пришли. Прошли весь путь из Пустоши.
Манона уставилась на этот фиолетовый цветок.
— Они принесли это с собой. С равнины в Пустошах.
Бесплодная, окровавленная равнина. Земля, на которой не было ни цветов, ни жизни, кроме травы и мха и…
Взгляд Маноны расплылся, и Гленнис взяла ее за руку, направляя ее к Бронвен, прежде чем ведьма сунула цветок в ладонь Маноны.
— Вместе это было сделано, и только вместе можно это отменить, — прошептала Гленнис. — Будь мостом. Будь светом.
Мост между двумя народами, каким стала Манона.
Светом — когда Тринадцать взорвались светом, а не тьмой, в их последние минуты.
— Когда железо растает, — пробормотала Петра, ее голубые глаза были полны слез.
Тринадцать расплавили эту башню. Расплавили Железнозубых внутри. И себя.
— Когда цветы родятся на полях крови, — продолжила Бронвен.
Колени Маноны подкосились, когда она уставилась на поле битвы. Где бесчисленные цветы были возложены на кровь и руины, где Тринадцать встретили свой конец.
Глава 118, часть 2
Гленнис закончила:
— Земля станет свидетелем.
Поле битвы, где правители и граждане стольких королевств, стольких наций пришли почтить память. Чтобы засвидетельствовать жертву Тринадцати и почтить их.
Наступила тишина, и Манона прошептала, ее голос дрожал, когда она держала этот маленький, невероятно ценный цветок в своей ладони:
— И вы вернётесь домой.
Гленнис склонила голову.
— Проклятие снято. И поэтому мы пойдем домой вместе — как один народ.
Проклятие было снято.
Манона просто смотрела на них, ее дыхание становилось неровным.
Затем она разбудила Аброхаса и через мгновение была в седле. Она не дала им никакого объяснения, не прощалась, когда они прыгнули в тающую ночь.
Пока она вела свою виверну к взорванной земле на поле битвы. Прямо к его сердцу.
И, улыбаясь сквозь слезы, смеясь от радости и печали, Манона положила этот драгоценный цветок из Пустошей на землю.
В благодарность и любовь.
Таким образом, они будут знать, Астерина будет знать, в мире, где она, ее охотник и ребенок шли рука об руку, что они сделали это.
Что они возвращаются домой.
...
Аэлина хотела, но не могла уснуть. Игнорировала предложения найти ей комнату, кровать, в хаосе замка.
Вместо этого она и Рован пошли в Большой Зал, чтобы поговорить с ранеными, предложить любую помощь тем, кто в ней больше всего нуждался.
Потерянные фэ Террасена, их гигантские волки и живший вместе с ними человеческий клан, хотели поговорить с ней так же, как и жители Оринфа. То, как они нашли Племя Волков десять лет назад, как они прошли с ними в дебри гор и отдаленных районов, было историей, которую она скоро узнает. Мир узнает.
Целители заполнили Большой Зал, присоединившись к женщинам из Торре. Все они произошли от жителей южного континента — и, видимо, тоже обучены ими. Десятки новых целителей, каждый из которых имел крайне необходимые припасы. Они без проблем начали работать вместе с работниками Торре. Как будто они делали это веками.
И когда целители, люди и Фэ собрались, Аэлина бродила.
По каждому коридору и этажу, вглядываясь в комнаты, полные призраков и памяти. Рован шел рядом с ней, тихое, неоспоримое присутствие.
Этаж за этажом они шли, поднимаясь все выше и выше.
Когда наступил рассвет, они приблизились к вершине северной башни.
Утро было ужасно холодным, тем более на вершине башни, стоящей высоко над миром, но день будет ясным. Солнечным.
— Вот оно где, — сказала Аэлина, кивая в сторону темного пятна на балконных камнях. — Где Эраван встретил свой конец от рук целителя. — она нахмурилась. — Я надеюсь, что это смоется.
Рован фыркнул, и когда она посмотрела через плечо, ветер растрепал ее волосы, она обнаружила, что он прислонился к двери, скрестив руки.
— Я имею в виду, — сказала она. — Было бы отвратительно иметь такой беспорядок. И я планирую использовать этот балкон, чтобы загорать здесь. Оно портит это.
Рован усмехнулся и оттолкнулся от двери, направляясь к перилам балкона.
— Если он не смоется, мы положим на него коврик.
Аэлина рассмеялась и прислонилась к нему, опираясь на его теплое тело, когда солнце осветила поле битвы, реку, Оленорожьи горы. — Ну, теперь ты видел каждый зал, комнату и лестничную клетку. Что ты думаешь о своем новом доме?
— Немного маленький, но мы справимся.
Аэлина толкнула его локтем и показала подбородком на соседнюю западную башню. Там, где северная башня была высокой, западная башня была широкой. На ее верхних этажах, нависающих опасным уклоном, огненный каменный сад светился на солнце. Королевский сад.
Королевский, предположила она.
Там не было ничего, кроме клубка шипов и снега. И все же она все еще помнила его, когда он принадлежал Орлону. Розы и поникшие глицинии, фонтаны, которые текли прямо через край сада а под открытым небом, внизу, была яблоня с цветами, похожими на снежные комки весной.
— Я так и не поняла, насколько это будет удобно для меня, — сказала она о секретном частном саду. Только для королевской семьи. Иногда только для короля или самой королевы. — Не нужно бежать по лестнице башни каждый раз, когда нужно пописать.
— Я уверен, что твои предки оставили собачьи привычки и пользовались ванной, когда строили его.
— Я бы так и сделала, — проворчала Аэлина.
— О, я верю в это, — сказал Рован, ухмыляясь. — Но можешь ли ты объяснить мне, почему мы сейчас не там, не спим?
— В саду?
Он щелкнул ее по носу.
— В комнате за садом. Нашей спальне.
Она быстро повела его через пространство. Которое все еще сохранилось достаточно хорошо, несмотря на плохое состояние остальной части замка. Один из адарланцев, несомненно, использовал его.
— Я хочу очистить его от любых следов Адарлана, прежде чем я останусь там, — призналась она.
— Ах.
Она вздохнула, всасывая утренний воздух.
Аэлина услышала их до того, как увидела. И когда они повернулись, они увидели Лоркана и Элиду, идущих на балкон башни, за которыми следовали Эдион, Лисандра и Фенрис. Рен Альсбрук, осторожный и настороженный, появился позади них.
Как они узнали, где их найти, почему пришли, Аэлина понятия не имела. Раны Фенриса, по крайней мере, затянулись, хотя двойные красные шрамы прорезали его лоб и челюсть. Казалось, он не замечал их или не заботился об этом.
Она также не преминула заметить руку, которую Лоркан держал на талии Элиды. Свет на лице леди.
Аэлина могла угадать, откуда взялся этот свет. Даже темные глаза Лоркана были яркими.
Это не помешало Аэлине поймать взгляд Лоркана. И, послать ему предупреждающий взгляд, передававший все, что она не удосужилась сказать: если он разобьёт сердце леди Перранта, она его расчленит. И пригласит Манону Черноклюваю поджарить какой-нибудь ужин над его горящим трупом.
Лоркан закатил глаза, и Аэлина посчитала этого достаточным, когда спросила их всех:
— Кто-нибудь потрудился поспать?
Только Фенрис поднял руку.
Эдион нахмурился, глядя на темное пятно на камнях.
— Мы положим на него коврик, — сказала ему Аэлина.
Лисандра засмеялась.
— Надеюсь, что-нибудь безвкусное.
-Я думаю о розовом или фиолетовом. Вышитом цветами. Именно то, что Эраван полюбил бы.
Мужчины фэ уставились на них, Рен моргнул. Элида наклонила голову, усмехаясь.
Рован снова фыркнул.
— По крайней мере, этот двор не будет скучным.
Аэлина положила руку себе на грудь в знак возмущения.
— Ты был искренне обеспокоен, что так будет?
— Боги помогите нам, — проворчал Лоркан. Элида толкнула его локтем.
Эдион сказал Рену, молодому лорду, задерживающемуся у арки, как будто все еще думающему быстро уйти:
— Теперь у тебя есть шанс сбежать, ты знаешь. До того, как ты погрузишься в эту бесконечную чепуху.
Но темные глаза Рена встретились с глазами Аэлины. Изучая их.
Она слышала о Муртаге. Знала, что сейчас не время упоминать об этом, потеря затуманивала его глаза. Поэтому она держала свое лицо открытым. Честным. Теплым.
— Мы всегда можем взять еще одного принять участие в чепухе, — сказала Аэлина, протянув невидимую руку.
Рен снова осмотрел ее.
— Ты бросила все и вернулась сюда. Сражалась.
-Все это для Террасена, — тихо сказала она.
-Да, я знаю, — сказал Рен, шрам на его лице застыл на восходящем солнце. — Теперь я понимаю. — он слегка улыбнулся ей. — Я думаю, что мне, возможно, понадобится немного глупостей после этой войны.
Эдион пробормотал:
— Ты пожалеешь, что сказал это.
Но Аэлина слегка ухмыльнулась.
— О, конечно. — она ухмыльнулась собравшимся мужчинам. — Клянусь тебе, я не утомлю тебя до слез. Клятва королевы.
— И как же нам не скучать? — спросил Эдион.
— Восстановление, — сказала Элида. — Много перестроек.
— Торговые переговоры, — сказала Лисандра.
— Обучение нового поколения магии, — продолжила Аэлина.
Снова мужчины моргнули, глядя на них.
Аэлина наклонила голову, глядя прямо на них.
— Разве у вас нет ничего стоящего, чтобы внести свой вклад? — Она щелкнула языком. — Вы трое древние, как ад, вы знаете. Я ожидала лучшего от старомодных ублюдков.
Их ноздри раздулись. Эдион улыбнулся, Рен мудро сжал губы, чтобы не сделать то же самое.
Но Фенрис сказал:
— Четверо. Четверо из нас так чертовски стары.
Аэлина изогнула бровь.
Фенрис ухмыльнулся, движение растянуло его шрамы.