...
Шаол уставился на письмо в своих руках.
Оно прибыл час назад, а он до сих пор не открыл его. Нет, он просто взял его у посланника — одного из детей, которыми командовала Эванджелина, — и принес в свою спальню.
Сидя на своей кровати, свет свечей мерцал в потертой комнате, он все еще не мог заставить себя сломать красную сургучную печать.
Дверь заскрипела, и Ирэн проскользнула внутрь, уставшая, но с яркими глазами.
— Ты должен поспать.
— Ты тоже должна, — сказал он, указывая на ее живот.
Она отмахнулась от него так же легко, как отмахнулась от титулов Спасительница и Героя Эрилеи. Так же легко, как она отмахивалась от благоговейных взглядов, слез, когда она проходила мимо.
Так что Шаол будет горд за них обоих. Расскажет своему ребенку о ее храбрости, ее блеске.
— Что это за письмо? — спросила она, умывая руки, затем лицо, в кувшине у окна. За стеклом город молчал — спал после долгого дня восстановления. Дикие люди Белоклычья даже остались, чтобы помочь, акт доброты, который сделал Шаол, не остался без награды. Он уже изучил, где он мог бы расширить их территорию — и мир между ними и Аньелем.
Шаол сглотнул.
— Это от моей матери.
Ирэн остановилась, с ее рук капала вода.
— Твоей... Почему ты не открыл его?
Он пожал плечами.
— Знаешь, не все из нас достаточно смелы, чтобы побеждать Темных Королей.
Ирэн закатила глаза, вытерла руки и плюхнулась на кровать рядом с ним.
— Ты хочешь, чтобы я прочитала его сначала?
Он хотел. Черт бы его побрал, но он хотел. Без слов Шаол передал это ей.
Ирэн ничего не сказала, открыв запечатанный пергамент, ее золотые глаза метались над чернильными словами. Шаол постучал пальцем по колену. После долгого дня исцеления он знал, лучше не пытаться ходить. Он едва успел вернуться сюда с тростью, пока не опустился на кровать.
Ирэн приложила руку к горлу, переворачивая страницу, выпрямив спину.
Когда она снова подняла голову, слезы катились по ее щекам. Она передала ему письмо.
— Ты должен прочитать это сам.
— Просто скажи мне. — он прочтет это позже. — Просто скажи мне, что там написано.
Ирэн вытерла лицо. Ее рот дрогнул, но в ее глазах была радость. Чистая радость.
— Она говорит о том, что любит тебя. Она говорит о том, что она скучала по тебе. Она говорит о том, что если мы с тобой разрешим, она хотела бы жить с нами. Твой брат Террин тоже.
Шаол потянулся к письму, просматривая текст. Все еще не веря в это. Пока он не прочитал:
«Я любила тебя с того момента, как узнала, что ты растешь в моем чреве».
Он не останавливал своих собственных слез.
«Твой отец сообщил мне, что он сделал с моими письмами к тебе. Я сообщила ему, что я не вернусь в Aньель».
Ирэн прислонила голову к его плечу, пока он читал и читал.
«Годы были долгими, а расстояние между нами далеким, — писала его мать. — Но когда ты поселишься со своей новой женой, своим ребенком, я бы хотела навестить тебя. И остаться подольше, Террин со мной. Если это было бы возможно».
Предварительные, неловкие слова. Как будто его мать тоже не совсем поверила, что он согласится.
Шаол прочел остальное и с трудом сглотнул, достигнув последних строк.
«Я так горжусь тобой. Я всегда гордилась и всегда буду. И я надеюсь увидеть тебя очень скоро».
Шаол положил письмо, вытер щеки и улыбнулся жене.
— Нам нужно будет построить больший дом, — сказал он.
Ответная улыбка Ирэн — это все, на что он надеялся.
...
На следующий день Дорин обнаружил Шаола и Ирэн в больничном отсеке, который был перенесен на нижние этажи, первый был в своем колесном кресле, помогая своей жене ухаживать за раненой Крошанкой, и поманил их за собой.
Они не задавали ему вопросов, пока он не нашел Манону на вершине. Оседлавшую Аброхаса на утреннюю прогулку. Там, где она была каждый день, Дорин знал, что рутина тоже страшит так же, как и поддержание порядка.
Манона остановилась, увидев их, брови сузились. Она встретила Шаола и Ирэн несколько дней назад, их воссоединение было тихим, но не холодным, несмотря на то, как плохо прошла первая встреча Шаола с ведьмой. Ирэн только обняла ведьму, Манона крепко держала ее, и когда они разошлись, Дорин мог поклясться, что бледность, изможденность исчезли с лица Маноны.
Дорин спросил Королеву Ведьм:
— Куда ты пойдешь, когда все уйдут?
Золотые глаза Маноны не отрывались от его лица.
Он не посмел спросить ее. Они не осмеливались говорить об этом. Так же, как он еще не говорил о своем отце, его имени. Еще нет.
— В Пустошь, — сказала она наконец. — Чтобы увидеть, что можно сделать.
Дорин сглотнул. Он слышал, как об этом говорили ведьмы, Железнозубые и Крошанки. Почувствовал их растущую нервозность и волнение.
— А после?
— Не будет после.
Он слегка улыбнулся ей тайной, знающей улыбкой.
— Не будет?
Манона спросила:
— Чего ты хочешь?
Тебя, он почти сказал. Тебя всю.
Но Дорин сказал:
— Небольшой отряд ракинов остается в Адарлане, чтобы обучать детенышей виверн. Я хочу, чтобы они были моим новым воздушным легионом. И я хотел бы, чтобы ты и другие Железнозубые помогли им.
Шаол кашлянул и посмотрел на него, словно говоря: «Когда ты собирался мне это сказать?».
Дорин подмигнул своему другу и повернулся к Маноне.
— Иди в Пустошь. Работай. Но передумаешь — возвращайся. Если не быть моим коронованным наездником, то тренировать их, — добавил он мягко. — И время от времени здороваться.
Манона уставилась на него.
Он старался не выглядеть так, будто затаил дыхание, как будто идея, которую он придумал всего несколько минут назад в комнате королевской семьи кагана, не проходила сквозь него, яркая и свежая.
Тогда Манона сказала:
— Всего несколько дней от Виверн до Пустошей. — ее глаза были насторожены, и все же — это была легкая улыбка. — Я думаю, что Бронвен и Петра смогут руководить, если я иногда буду ускользать. Чтобы помочь ракинам.
Он видел обещание в ее глазах, намек на улыбку. Оба они все еще скорбят, по-прежнему разбиты, но в этом их новом мире... возможно, они смогут исцелиться. Все вместе.
— Ты можешь просто жениться, — сказала Ирэн, и Дорин недоверчиво посмотрел на нее. — Это облегчит жизнь вам обоим, и не нужно притворяться.
Шаол уставился на свою жену.
Ирэн пожала плечами.
— И будет сильным союзом для наших двух королевств.
Дорин знал, что его лицо было красным, когда он повернулся к Маноне с извинениями и отрицанием на губах.
Но Манона ухмыльнулась Ирэн, ее лунно-белые волосы, развевающиеся на ветру, словно тянулись к объединенным людям, которые скоро взлетят на запад. Эта ухмылка смягчилась, когда она взобралась на Аброхаса и взяла поводья.
— Посмотрим, — сказала Манона Черноклювая, Высшая Королева Крошанок и Железнозубых, прежде чем она и ее виверна взлетели в небо.
Шаол и Ирэн начали толкаться, смеясь, но Дорин подошел к краю балкона. Наблюдая за тем, как беловолосая всадница и виверна с серебряными крыльями стали точкой, летя к горизонту.
Дорин улыбнулся. И впервые за долгое время ждал завтрашнего дня.
Глава 121
Рован знал, что этот день будет тяжелым для нее.
Для всех них, которые стали такими близкими в эти недели и месяцы.
Однако через неделю после коронации Аэлины они снова собрались. На этот раз не праздновать, а прощаться.
День рассветал, ясный и солнечный, но все еще сурово холодный. Как будет всю зиму.
Аэлина попросила их всех остаться прошлой ночью. Переждать зимние месяцы и уйти весной. Рован знал, что она знала и понимала, что ее просьба вряд ли будет удовлетворена.
Некоторые, казалось, были склонны обдумать это, но в итоге все, кроме Рольфа, решили уйти.
Сегодня как один. Разойтись на четыре ветра. Железнозубые и Крошанки ушли до первых лучей солнца, быстро и тихо исчезнув. Направившись на запад, к их древнему дому.
Рован стоял рядом с Аэлиной во дворе замка, и он чувствовал печаль, любовь и благодарность, которые сверкали в её глазах, когда она принимала их: королевскую семью каганата, всадников на ракинах, неохотно уходившую Борте, объятие Аэлины с Несрин Фалюк, которое было долгим. Они шептались вместе, и он знал, что предлагает Аэлина: дружеское общение даже за тысячи километров. Две молодые королевы с могущественными королевствами, чтобы править.
Целители ушли с ними, некоторые верхом на лошадях с дарганцами, некоторые в повозках, а некоторые с ракинами. Ирэн Вестфол рыдала, когда она в последний раз обняла целителей, Высшую Целительницу. А потом долго рыдала в объятиях мужа.
Затем Ансель Бриарклайф, после которой остались мужчины. Она и Аэлина обменивались насмешками, смеялись и плакали, держа друг друга. Еще одна связь, которую не так легко разорвать, несмотря на расстояние.
Молчаливые ассасины ушли следующими, Илиас улыбнулся Аэлине, когда уходил.
Затем принц Галан, чьи корабли оставались под присмотром Рави и Сола из Сури, отправившихся туда до отъезда в Вендалин. Он обнял Эдиона, затем сжал руку Рована, прежде чем повернуться к Аэлине.
Его жена, его супруга, его королева сказала принцу:
— Ты пришел, когда я попросила. Ты пришел, не зная никого из нас. Я знаю, что уже сказала это, но буду вечно благодарна.
Галан улыбнулся.
— Это был долг, кузина. И я с удовольствием его заплатил.
Затем он тоже уехал, его люди с ним. Из всех союзников, с которыми они сражались вместе, на зиму остался только Рольф, поскольку теперь он был Лордом Илиума. И Фалкан Эннар, дядя Лисандры, который хотел узнать, что его племянница знала об изменении формы. Возможно, чтобы построить здесь свою собственную торговую империю — и помочь с теми внешнеторговыми соглашениями, которые они должны были быстро заключить.
Все больше и больше уходило под зимним солнцем, пока не остались только Дорин, Шаол и Ирэн.
Ирэн обняла Элиду, две женщины, которые поклялись писать друг другу. Ирэн мудро только кивнула Лоркану, затем улыбнулась Лисандре, Эдиону, Рену и Фенрису, прежде чем она подошла к Ровану и Аэлине.
Ирэн продолжала улыбаться, когда она смотрела между ними.
— Когда ваш первый ребенок будет рождаться, пошлите за мной, и я приду. Чтобы помочь с рождением.
У Рована не было слов благодарности, которая угрожала склонить его плечи. Рождение Фэ... Он не позволял себе думать об этом. Не тогда, когда он обнимал целительницу.
Мгновение Аэлина и Ирэн просто смотрели друг на друга.
— Мы прошли далёкий путь от Инниша, — прошептала Ирэн.
— Но больше никаких потерь, — прошептала Аэлина в ответ, обрывая голос, когда они обнялись. Две женщины, которые держали судьбу своего мира между ними. Кто спас это.
Позади них Шаол вытер лицо. Рован, наклонив голову, сделал то же самое.
Его прощание с Шаолом было быстрым, их объятия крепкими. Дорин задержался дольше, грациознее и ровнее, даже несмотря на то, что Рован обнаружил, что изо всех сил пытается говорить сквозь стеснение горла.
А затем Аэлина встала перед Дорином и Шаолом, и Рован отступил назад, встав в линию рядом с Эдионом, Фенрисом, Лорканом, Элидой, Реном и Лисандрой. Их молодой двор — двор, который изменит этот мир. Восстановит его.
Предоставляя их королеве место для этого последнего, самого трудного прощания.
Она чувствовала, как она плакала без конца в течение нескольких минут.
И все же это расставание, это последнее прощание...
Аэлина смотрела на Шаола и Дорина и рыдала. Она открыла им руки и плакала, когда они держали друг друга.
— Я люблю вас обоих, — прошептала она. — И что бы ни случилось, как бы далеко мы ни были, это никогда не изменится.
— Мы еще увидимся, — сказал Шаол, но даже его голос был полон слез.
— Вместе, — Дорин вздохнул, дрожа. — Мы восстановим этот мир вместе.
Она не могла этого вынести, эту боль в груди. Но она заставила себя отстраниться и улыбнуться их заплаканным лицам, положив руку на сердце.
— Спасибо за все, что вы сделали для меня.
Дорин склонил голову.
— Это слова, которых я никогда не думал, что услышу от тебя.
Она хрипло рассмеялась и толкнула его.
— Теперь ты король. Такие оскорбления за тобой.
Он усмехнулся, вытирая лицо.
Аэлина улыбнулся Шаолу, его жене, ожидающей его.
— Я желаю вам счастья, — сказала она ему. Им обоим.
Такой свет сиял в бронзовых глазах Шаола — которого она никогда не видела раньше.
— Мы еще увидимся, — повторил он.
Затем он и Дорин повернулись к своим лошадям, к светлому дню за воротами замка. К их королевству на юге. Разрушенному сейчас, но не навсегда.
Не навсегда.
...
После этого Аэлина долгое время молчала, и Рован остался с ней, следуя, пока она шла к крепостным стенам замка, чтобы наблюдать, как Шаол, Дорин и Ирэн едут по дороге, которая прорезает дикую равнину Тералис. Пока они не исчезли за горизонтом.
Рован обнял ее, вдыхая ее запах, когда она положила голову ему на плечо.
Рован проигнорировал слабую боль, которая оставалась там от татуировок, которые она помогла ему нарисовать прошлой ночью. Имя Гавриэля на старом языке. Точно так же, как Лев когда-то татуировал имена павших воинов на себе.
Фенрис и Лоркан, временный мир между ними, тоже теперь носили татуировку — потребовали ее, как только узнали, что Рован планирует сделать.
Эдион, однако, попросил у Рована другой дизайн. Чтобы добавить имя Гавриэля к истории Террасена, покрывавшей его сердце.
Эдион молчал, пока Рован работал, — достаточно тихо, чтобы Рован начал рассказывать ему истории. История за историей о льве. Путешествия, которыми они делились, земли, которые они видели, войны, которые они вели. Эдион не разговаривал, пока Рован говорил и работал, запах его горя передавал достаточно.
Это был запах, который, вероятно, сохранится на долгие месяцы.
Аэлина глубоко вздохнула.
— Ты позволишь мне плакать в постели до конца сегодняшнего дня, как жалкому червю, — спросила она наконец, — если я пообещаю приступить к восстановлению завтра?
Рован изогнул бровь, радость сияла в нём, свободная и сияющая, как поток, спускающийся с горы.
— Хочешь, я принесу тебе пирожные и шоколад, чтобы твой отдых мог быть полным?
— Если ты сможешь найти их.
— Ты уничтожила Ключи и убила Маэву. Думаю, мне удастся найти тебе сладости.
— Как ты однажды сказал мне, это была групповая работа. Это требует, чтобы ты один приобрел пироги и шоколад.
Рован засмеялся и поцеловал ее в макушку. И долгое время он просто удивлялся, что может это сделать. Может стоять с ней здесь, в этом королевстве, в этом городе, в этом замке, где они будут жить.
Он мог видеть это сейчас: залы восстановленные в своем великолепии, равнина и река сверкающая за пределами, манящие Оленорожьи горы. Он слышал музыку, которую она принесла в этот город, и смех детей на улицах. В этих залах. В их королевском дворе.
— О чем ты думаешь? — спросила она, вглядываясь в его лицо.
Рован поцеловал ее в губы.
— О том, как я рад быть здесь. С тобой.
— Предстоит много работы. Некоторые могут сказать что это так же плохо, как иметь дело с Эраваном.
— Ничто не будет так плохо.
Она фыркнула.
— Правда.
Он притянул ее ближе.
— Я думаю о том, как я благодарен. Это мы сделали. Я тебя нашел. И как, даже несмотря на всю эту работу, я не буду возражать против этого, потому что ты со мной.
Она нахмурилась, ее глаза увлажнились.
— У меня будет ужасная головная боль от всего этого плача, а ты не помогаешь.
Рован засмеялся и снова поцеловал ее.
— Очень по-королевски.
Она пропела:
— Во всяком случае, я непревзойденный портрет королевской благодати.
Он усмехнулся ей в губы.
— И смирения. Давай не будем забывать это.
— О, да, — сказала она, обхватив его шею руками. Его кровь нагрелась, искрясь с силой, большей, чем любая сила, которую мог вызвать бог или Ключ.
Но Рован отстранился, достаточно далеко, чтобы прислониться лбом к ее.
— Давайте доставим вас в ваши покои, ваше величество, чтобы вы могли начать свой королевское отдых.
Она задрожала от смеха.
— Я могу иметь ввиду кое что еще под этим.
Рован зарычал и укусил ее за ухо, за шею.
— Хорошо. Я тоже.
— А завтра? — спросила она, затаив дыхание, и они оба остановились, чтобы посмотреть друг на друга. Улыбаясь. — Будешь ли ты работать, восстанавливая это королевство, этот мир, со мной завтра?
— Завтра и каждый день после этого. — каждый день из тысячи благословенных лет, которые у них были. И не только.
Аэлина снова поцеловала его и взяла за руку, ведя в замок. В их дом.
— Всегда? — выдохнула она.
Рован последовал за ней, как и всю свою жизнь, задолго до того, как они встретились, до того, как их души возникли.
— Чем бы это не закончилось, Огненное Сердце. — он взглянул на нее сбоку. — Могу ли я дать тебе предложение о том, что мы должны восстановить в первую очередь?
Аэлина улыбнулась, и перед ними открылась вечность, сияющая, славная и прекрасная.
— Скажи это мне завтра.
Лучший мир
Суровая зима сменилась мягкой весной.
В течение бесконечных снежных месяцев они работали. Восстанавливая Оринф, все эти торговые соглашения, устанавливая связи с королевствами, с которыми никто не связывался в течение ста лет. Потерянные Фэ Террасена вернулись со многими наездниками на волках и немедленно приступили к восстановлению. Прямо вместе с несколькими десятками Фэ из Доранеллы, которые решили остаться, даже когда Эндимион и Селина вернулись на свои земли.
По всему континенту, Аэлина мог поклясться, звучал звон молотков, так много народов и земель вновь возникло.
А на юге ни одна земля не работала так усердно, восстанавливая себя, как Эйлуэ. Их потери были огромными, но они терпели — оставались непоколебимыми. Письмо, которое Аэлина написала родителям Нехемии, было самым радостным в ее жизни. «Надеюсь скоро с вами встретиться, — написала она. — И восстановить этот мир вместе».
«Да, — они ответили. — Нехемия хотела бы этого».
Аэлина держала их письмо на своем столе в течение нескольких месяцев. Не в память о шраме на ее ладони, а в обещании завтрашнего дня. Клятва сделать будущее таким же блестящим, каким его представляла Нехемия.
И когда весна наконец подкралась к Оленорожьим горам, мир стал зеленым, золотым и синим, запятнанные камни замка очистились и поблескивали над всем этим.
Аэлина не знала, почему проснулась с рассветом. Что заставило ее выскользнуть из-под руки, которую Рован положил на нее, пока они спали. Ее мэйт оставался спящим, измученным, как и она — измученные, как все, каждый вечер.
Истощены оба, и их двор, но счастливы. Элида и Лоркан — теперь лорд Лоркан Лочан, к вечному веселью Аэлины, — вернулись в Перрант неделю назад, чтобы начать восстановление там, теперь, когда целители завершили свою работу над последними из одержимых Валгами. Они вернутся через три недели. Наряду со всеми другими лордами, которые однажды зимой отправились в свои поместья, они ослабят свою хватку. И все придут в Оринф. На свадьбу Эдиона и Лисандры.
Больше не принц, а настоящий лорд Террасена.
Аэлина улыбнулась этой мысли, надев халат, засунув ноги в туфли на подкладке из шерсти. Даже когда весна пришла полностью, утро было холодным. В самом деле, Быстроногая лежала рядом с камином на своей маленькой мягкой кровати, крепко свернувшись калачиком. Столь же измотанная, как Рован, по-видимому. Собака не удосужилась даже открыть глаз.
Аэлина накинула одеяла на обнаженное тело Рована, улыбнувшись, когда он не пошевелился. Он предпочел физическое восстановление — часами занимаясь ремонтом зданий и городских стен — придворной ерунде, как он это называл. То есть всем, что требовало от него носить красивую одежду.
И все же он обещал потанцевать с ней на свадьбе Лисандры и Эдиона. Такими неожиданно прекрасными танцевальными навыками оказалось обладал ее мэйт. Только для особых случаев, предупредил он после ее коронации.
Показав ему язык, Аэлина отвернулась от их кровати и подошла к окнам, которые показывали широкий балкон с видом на город и равнину. Её утренний ритуал — вылезти из постели, пробраться сквозь шторы и выйти на балкон, чтобы вдохнуть утреннего воздуха.
Взглянуть на ее королевство, свое королевство и увидеть, как оно. Увидеть зелень весны и почувствовать запах сосны и снежного ветра с Оленорожьих гор. Иногда Рован присоединялся к ней, молча обнимая ее, когда все, что произошло, слишком сильно на нее давило. Когда потеря ее человеческой формы задержалась, как призрачная конечность. В другие дни, когда она просыпалась с ясными глазами и улыбалась, он двигался и летел по тем горным ветрам, парившим над городом, Задубелым лесом или Оленорожьими горами. Как он любил делать это, когда его сердце было обеспокоено или полно радости.
Она знала, что именно последнее отправляло его в постель в эти дни.
Она никогда не перестанет быть благодарной за это. За свет, жизнь в глазах Рована.
Тот же свет, который, она знала, сиял в ее собственных.
Аэлина подошла к тяжелым шторам, нащупывая ручку на балконной двери. С последней улыбкой Ровану она скользнула под утреннее солнце и вдохнула легкий ветерок.
Она замерла, ее руки ослабли по бокам, когда она увидела то, что открыл рассвет.
— Рован, — прошептала она.
По шелесту простыней она поняла, что он мгновенно проснулся. Направился к ней, на ходу надевая свои штаны.
Но Аэлина не обернулась, когда он зашел на балкон. И остановился тоже.
В тишине они смотрели. Колокола начали звонить; люди кричали.
Не от страха. Но в изумлении.
Подняв руку ко рту, Аэлина осмотрела широкий мир.
Горный ветер смахнул ее слезы, унося с собой как песню, древнюю и прекрасную. Из самого сердца Задубелого леса. Самого сердца земли.
Рован обнял её и прошептал с трепетом в каждом слове:
— Для тебя, Огненное Сердце. Все это для тебя.
Аэлина заплакала. Заплакала от радости, которая освещала ее сердце, ярче, чем любая магия.
Ибо через под каждой горой, раскинувшись под зеленым навесом Задубелого леса, покрывая всю равнину Тералиса, цвело Королевское пламя.
Копирование материала СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО.
Стеклянный трон // Двор шипов и роз © 2016-2018
Переводчики: Алёна Рутова, Саша Тарасова, Наталья Ерина, Алианна Диккерсон, Ирина Бейн, Аллочка Потанина, Анна Емелькина
Редакторы: Алианна Диккерсон, Аня Азарова, Наталья Ерина, Liana O`neil