На следующий день, когда Кенди появилась на пороге канцелярии с букетом ромашек, мокрая, смеющаяся, раскрасневшаяся от бега и дождя, мисс Милдред отправила её в кафетерий за чаем и глубоко задумалась.
Кенди в то утро несказанно повезло. Мисс Милдред поручила ей разбирать папки, и в одну из них по ошибке затесалось заявление отдела кадров. Оказывается, в приемном отделении срочно требовалась новая медсестра! Мисс Милдред горячо поддержала желание своей помощницы побороться за это место. Кенди была очень благодарна ей и все же недоумевала, почему этой мисс Милдред так нравится работать одной?
***
Ванесса Фэйрфакс – заведующая приемным отделением госпиталя святого Иоанна, выпускница школы для медсестер Мэри Джейн. Год выпуска: 1896
Кендис Уайт Эндри – младшая медицинская сестра приемного отделения госпиталя святого Иоанна, выпускница школы для медсестер Мэри Джейн. Год выпуска: 1914
Должностные обязанности:
• Прием и регистрация больных
• Оказание экстренной медицинской помощи
• Определение стационара для госпитализации больных
• Санитарно – гигиеническая обработка больных
• Оформление соответствующей медицинской документации
Бывают люди, которые даже после краткого знакомства запоминаются на всю жизнь.
Ванесса Фэйрфакс, деятельная молодая особа двадцати семи или восьми лет, обогатила воспоминания Кенди одной неумолимо краткой рабочей неделей.
Само их знакомство состоялось при довольно необычных обстоятельствах – поздним вечером, в подвале, куда Кенди забрела случайно в надежде найти неуловимую заведующую приемного отделения.
Решительный голос Ванессы она услышала издалека и шла на него по гулкому, опустевшему коридору, точно заблудший солдат на звуки горна.
Не помня себя от волнения, Кенди зашла в темную комнату и сразу попалась на глаза рослой женщине, чья воинственная речь оборвалась на полуслове.
– Наконец-то! – воскликнула женщина, обнаружив в Кенди нечто замечательное. – На вид не особенно крепкая, – добавила она, обращаясь к своим собеседникам, двум девушкам и молодому человеку, – но впятером мы по всякому управимся быстрее.
– Мисс Фэйрфакс, – позвала её одна из девушек, – в кадрах мне сказали, что замена будет только завтра.
– А ты слушай их больше, Глория! – отмахнулась женщина и с улыбкой поманила Кенди к себе. – Поможешь нам тут? – Кенди радостно закивала. – Вот и молодец! Значит так, ребята, неделя была трудной, все устали, поэтому давайте четко, быстро, без лишних разговоров. Джерри в паре с Кристиной, Глория на подхвате, а я с… Как тебя зовут?
– Покойник, – пролепетала Кенди.
Джерри и Кристина захихикали. Заворчала девушка по имени Глория, нахмурилась Ванесса Фэйрфакс, а Кенди не сводила глаз с человека, лежащего на столе, вокруг которого все они столпились.
– Он умер, да? – Кенди завертела головой по сторонам. – Это морг, – заключила она, холодея. – Я в морге. Это покойник. Он умер. Я не могу ему помочь. Он уже совсем мертвый…
– Дуреха! – сердито окликнула её мисс Фэйрфакс. – Откуда ты взялась такая?
– Я – Кенди, из канцелярии, – только и смогла вымолвить Кенди, глазея на мертвеца.
– Кенди из канцелярии? А почему не Бэмби из бухгалтерии? Или Куки из кафетерия? – раздраженно поинтересовалась мисс Фэйрфакс. – Вот что я тебе скажу, Кенди, ступай туда, откуда пришла, и не мешай нам работать, – заключила она строго и отвернулась к столу. – Не слушайте её, мистер, мы вам поможем! Джерри, Кристи, надевайте перчатки! Глория неси таз и губку! Меньше слов – больше дела!
Вокруг покойника развернулась кипучая деятельность. На застывшую в сторонке Кенди никто внимания не обращал. Когда прошло потрясение, она сообразила, чем заняты молодые люди и их предводительница.
– Я хочу помочь! – заявила она так громко и решительно, что все обернулись. – Правда, я ни разу не обмывала мертвых. Но мне кажется, это дело нетрудное.
– Да ну? – усмехнулся Джерри, которому, как мужчине, досталось переворачивать бездыханное тело и держать на весу его части. – Иди, девочка из канцелярии, попробуй подержи эту ручку.
Кенди надела резиновые перчатки. Щелк, щелк, быстро, уверенно. Преодолевая инстинктивный страх, она подошла к столу и забрала у Джерри синюшную руку, та оказалась очень тяжелой, твердой и неприятно холодной. Чтобы удержать ношу на весу, Кенди пришлось поднять её на вытянутых руках. Коллеги смотрели на неё испытующе. Она, ученица Мэри Джейн, твердо встретила их взгляды.
– А говорят, у нас рабочих рук не хватает, – заметила остальным мисс Фэйрфакс, явно развеселенная смелостью "девочки из канцелярии". – Кто тебя сюда направил, Кенди?
– Никто, я сама пришла, – ответила Кенди, счастливая от того, что делает настоящую работу. – Я весь день вас искала, но давайте потом, а то неудобно… – добавила она шепотом, покосившись на покойника.
Кристина и Джесси, как позже выяснилось, работники морга, рассмеялись. Мисс Фейрфакс и Глория, пришедшие им на помощь из приемного отделения, взглянули друг на друга со значением.
Ванесса улыбнулась Кенди, как улыбнется потом еще не раз. Глория угрюмо хмурилась, и это было её обычное состояние, на кого бы она ни смотрела. Веселые, хмурые, строгие, Кенди они понравились все, и она рада была помочь им в работе, пусть даже такой.
Слаженно, как настоящая команда, они обмыли и одели недавно почивших мужчин и женщин. Поначалу мертвые производили на Кенди жуткое впечатление, но тут ей очень помогли Джерри с Кристиной, которые болтали без умолку.
Кенди не только сумела отвлечься, но и узнала много интересного. Как например то, что в госпитале постоянно не хватает персонала: от врачей до уборщиц. Добросовестные труженики помогали друг другу на всех участках вне зависимости от должности. Так глава приемного отделения могла в неурочное время оказаться в морге, где срочно требовались обмывочные медсестры. Раздосадованная ложью доктора Леонарда, Кенди не удержалась и пожаловалась на его странное решение новым знакомым.
– Ты тоже училась у Мэри Джейн? – поразилась мисс Фэйрфакс. – И тебя направили к Милдред? Что за…
И она разразилась руганью по адресу загадочных Полипов и Чванингов[1].
– Вредители! Продажные, бесхребетные... – мисс Фэйрфакс осеклась. – С завтрашнего дня будешь работать у меня, – добавила в своей обычной манере, коротко и уверенно.
Кенди не думала, что когда-либо будет так рада провести вечер в темном подвале с покойниками.
Решения мисс Фейфакс оказалось довольно, чтобы вызволить её из канцелярии. Надо было быть очень смелым человеком, чтобы возражать Ванессе. Доктору Леонарду явно смелости не доставало, и после коротких, шумных переговоров, он уступил Кенди приемному отделению. Платили ей куда меньше, но её это ничуть не расстроило.
Главное, что она снова могла быть полезной людям. И пусть кто-нибудь другой перекладывает бездушные бумажки с места на место, жизнь и здоровье – вот, что действительно важно хранить и беречь.
***
Кендис Уайт Эндри – младшая медицинская сестра приемного отделения госпиталя святого Иоанна.
Должностные обязанности:
• Прием и регистрация больных
Кенди не впервые убеждалась, что счастье одного человека, может обернуться несчастьем для другого.
Ванесса сияла, краснела и отвлекалась от работы, потому что некий молодой профессор из Вашингтона после двух лет знакомства, наконец, решился сделать ей предложение.
У Кенди не получалось искренне за неё порадоваться. Ужасный эгоизм, скверно, подло было желать, чтобы Ванесса осталась в Чикаго, а потом еще и расплакаться в день прощания и убежать в парк. До чего стыдно! Ванессе пришлось её искать, а потом еще и утешать, как маленькую. Но она всё понимала, эта славная девушка, и оттого еще тяжелее было с ней расставаться.
Как только Кенди лишилась защитницы, всё вернулось на круги своя. С той лишь разницей, что бумаги она теперь перекладывала с места на место не в канцелярии, а в регистратуре. Ванесса это предвидела. На прощание она сказала: "Гиблое дело, сестренка! Не дадут они тебе работать. Как только доктор Ти покинет госпиталь, уходи и ты".
И чего стоило Кенди не разреветься от этих слов по новой! Прямодушная Ванесса причинила ей боль не со зла. Она знала, что Кенди терпит капризы начальства лишь по одной причине: заботами мистера Альберта в особой палате был размещен пациент, за которым ей ухаживать позволялось. Это был её старый друг доктор Мартин. И он действительно должен был покинуть госпиталь. Недуг его, если верить врачам, был неизлечим, и Кенди вовсе не жаждала скорого наступления развязка.
Все запасы терпения, воли, стойкости и жизненных сил она безоглядно расточала на старого доктора, который медленно угасал у неё на глазах. Тот не без оснований полагал, что терпит кару заслужено, и всячески сопротивлялся заботам Кенди. А ведь ей и без того было тяжело на скорбном пути, который она решила с ним разделить...
Лучшие ли побуждения двигали умирающим доктором, когда он отталкивал протянутую руку, а сам тем временем жадно вбирал последние крохи тепла, выпавшие на его долю, или же он вел себя малодушно – Кенди судить не пыталась. По обыкновению, она не судила, а оправдывала, хоть это и давалось ей с трудом в этот раз.
Сентябрь 1916 года был подобен капельнице. Бесцветные дни струились по венам, монотонно тянулись часы, моросили минуты, секунды шелестели ворохом бумаг в тишине приемного покоя. Кто-то был счастлив в любви, кто-то умирал, а кто-то застыл этом в сентябре.
Глава 4. Aint got nobody
– Наглости тебе не занимать!
Шустрый паук приземлился прямо на стол перед носом Кенди. Схватив наглеца за ножку, она отнесла его к мусорной корзине, в которой…
Кенди ахнула.
Паук вывернулся и сбежал, а она все продолжала глазеть на содержимое корзины: пустая банка из-под кофе, гребень с обломанными зубьями, прожженное утюгом полотенце.
Заляпанный кофейными пятнами халат чуть позже нашелся в корзине для белья.
Дело о пропавших вещах было закрыто, и Кенди призналась самой себе, что версия таинственного ночного ограбления ей больше нравилась. Между тем, она опаздывала, снова опаздывала... Как назвать это состояние души? Вечно впопыхах, с натянутыми нервами, она пробегала мимо сломанных часов, держа подмышками туфли, кошелек и ключи. От завтрака Кенди отказалась, чтобы успеть к бабушке.
Бабушка Л и́ са не приходилась ей счастливо обретенной родственницей. Просто старушка с первого этажа была единственной соседкой, с которой Кенди могла дружески побеседовать. Увы, не в манере диалога.
Бабушка с большим участием относилась к тому, что говорила Кенди, но вряд ли понимала, о чем идет речь, настолько она была глухая. Попытки Кенди отправить её на к отоларингологу не увенчались успехом – бабушка кивала и улыбалась, как хорошо воспитанная леди, да только проку от этого было мало. Внушению милая старушка не поддавалась и, если отзывалась на слова Кенди, то громко, коротко и почти всегда невпопад.
И всё-таки Кенди очень к ней привязалась.
– Доброе утро, бабушка! – проорала она, заглянув в квартиру.
Ли́са всегда оставляла дверь открытой. Красть у нее, в сущности, было нечего, разве что самодельный радиоприемник, непонятно зачем бабушке нужный, но почти всегда включенный. Иногда сквозь шипение доносились трескучие голоса, зачитывающие отрывки из Библии, а нынче утром в приемнике Мэрион Харрис мяукала что-то про сладкую любовь.
Кенди огляделась и глубоко вздохнула, как делала с первого дня, когда из любопытства сунула нос в приоткрытую дверь на первом этаже.
Мыльная стружка, розовая эссенция, длинные и тонкие свечи, зажженные перед почерневшей иконой Богоматери, занавески и салфеточки – паутинки, впитавшие аромат лаванды, которой бабушка перекладывала все свои вещи, старые книги, сушеные дольки яблок, имбирные печенюшки в виде человечков, которым Кенди любила потихоньку откусывать головы, пучки трав, развешенные по стенам.
Вот, как должен пахнуть дом, с тоской думала Кенди, переступая порог крошечной гостиной.
Больше всего она любила в домике Ли́сы старинный даггеротип, на котором маленькая чернобровая старушка была запечатлена статной девушкой с длинными косами. Время посеребрило её темные волосы, истончило крупные черты лица, иссушило тело, но дух остался прежним – весёлый, как будто немного птичий, дух румяной девчонки в просторной узорчатой рубахе жаворонком витал в доме улыбчивой старушки.
С ней было хорошо, с бабушкой Ли́сой, хотя она уже ничего не слышала и никуда не ходила. К ней, в её маленькую, бедно обставленную квартиру, Кенди любила прийти после работы и посидеть часок другой за чаем из ноготков и мальвы. С молчаливого разрешения хозяйки она разглядывала старые литографии с видами города на реке, пожелтевшие от времени афиши, иностранные книги с вытершимися корешками, глиняные свистульки в виде птиц, выполненные по-детски неумелыми, но старательными ручками, лубочные картинки с евангельскими сюжетами, хрупкие композиции сухоцветов. Для кого- то – сущий хлам, а для Кенди – сокровища, хранящие отпечаток личности. Странно: в молодой ипостаси одинокой старушки она узнавала себя.
– Бабушка! – громко позвала Кенди.
Нет ответа.
Подступил тревожный холодок. Но вот она, бабушка. Показалась в дверях спальни с дымящимися чашками в руках. Всем своим видом излучая радушие, старушка подала Кенди чашку и уселась в свое любимое и единственное кресло-качалку. Жестом она предложила гостье занять место по левую руку от себя, на грубо сколоченной табуретке.
– Спасибо, бабушка, – выкрикнула Кенди, зная, что Ли́са всё равно её не услышит.
Травяной чай согревал изнутри. Кенди зажмурилась от удовольствия. Лучики – морщинки разошлись вокруг глаз бабушки, она причмокнула губами и улыбнулась гостье.
– Да, очень вкусно, – улыбнулась Кенди в ответ.
Улыбнулась грустно, потому что тревога всё никак не отпускала, отдавалась печальной мыслью, что однажды старушка к ней не выйдет. Ей ведь уже девяносто лет…
Наверняка Кенди этого не знала, но догадывалась, исходя из даты на ветхом снимке, где были запечатлены молоденькая Ли́са и красивый юноша в старомодной военной форме. Бабушка однажды указала на этот снимок и проорала: «Мой Виктор!»
Кенди знала, как она любит говорить «мой», «моя», «мои» – все, что когда-либо характеризовала Лиса носило этот отпечаток принадлежности. Даже радиоприемник звался у неё «моя ля-ля». А еще Кенди знала, что означают черные ленты в уголках бабушкиных фотографий. У неё самой была такая, помеченная трауром, карточка.
Между тем, сама Ли́са с безмятежной улыбкой покачивалась в кресле и прихлебывала чай. Может, она не только слуха, но и памяти частично лишилась?
– У-у меня никого не-ету, – жалобно мяукало радио, – И нет никому дела до меня-я!
Кенди глянула на бабушкины часы с ходиками и засобиралась на работу.
– Я к вам вечером зайду, – пообещала она старушке, но та не обратила внимания.
Завывания радио провожали Кенди до выхода. Выглянув на улицу, она тут же вспомнила о забытом зонтике и уже собралась было вернуться к Ли́се, как вдруг замерла.
Ах, если бы появился Он,
Тот самый, только мой,
С ним под венец пошла бы
И привела его в свой дом.
День за днем я плачу и вздыхаю,
Неужели, счастье не для меня?
Некому любить меня, никому не занять моих мыслей.
У – у – у меня ни – ка – во нетту – у – у, и нет – ни – ка – му – де – ла – до…
Кенди пинком распахнула дверь и нырнула под дождь. До остановки трамвая она бежала, не чуя под собой ног, но песня, когда-то уже слышанная, все равно преследовала её.
Преследовала повсюду.
"Вот пачему- у я грустна и одино-ока", – мяуканье певицы отзывалось слезами, когда Кенди стояла в переполненном трамвае, и когда, сильно опоздав, входила в приемное отделение госпиталя, никем не замеченная, и когда мокрая и продрогшая, она сидела, подперев щеку ладошкой над регистрационным журналом, и думала о том, как неудачно мистер Альберт выбрал ей квартиру.
Хороший район, рядом парк, недалеко от госпиталя. Со всеми удобствами. Большая, красивая, безнадежно дорогостоящая... В общем, не по карману обычным людям, с которыми Кенди могла бы запросто свести знакомство.
Неужели мистер Альберт не знал?...
Соседи сверху – бездетная чета. Вечно отсутствующий мистер Муж, вечно недовольная миссис Жена, шумная скандалистка дома, высокомерная недотрога на людях. Соседи снизу – странная блеклая парочка. Седеющий мужчина с поджатыми губами, похожая на него женщина помоложе. Он – рентер, владелец дома, она, вероятно, его сестра, скверная музыкантша, репетирующая, к счастью для Кенди, исключительно днем.
На одном с ней этаже обитал адмирал. Пожилой военный со своим двухсотфунтовым английским догом по кличке Бон, производной, как однажды похвастался Кенди хозяин, от Бонапарта.
"Кем бы ни был этот Бонапарт, – размышляла Кенди, – вряд ли он мог бы соперничать с нашим Боном по части зловредности и глупости".
Пес считал своим долгом облаивать всех живых существ, за исключением хозяина, и гадить везде, где ни ступила бы его лапа. Миссис Дарлинг (крикунья сверху) не поленилась обойти всех жильцов с петицией в пользу выдворения Бона, который в периоды своего пребывания на балконе хозяйской квартиры умудрялся даже её перегорланить. Кенди не любила жаловаться и петицию не подписала, хотя от шумного пачкуна ей доставалось больше остальных – один только запах на этаже чего стоил!
Но старикан военный был так одинок и так привязан к своему питомцу… Кенди вспоминала своего пациента мистера Мак Грегора, его любимицу Мину, и преисполнялась к соседу сочувствием, которое в конечном итоге вышло ей боком.
Кенди оказалась единственной жиличкой, которая не подписала петицию. Соседи ополчились на неё и по инициативе миссис Дарлинг устроили целое собрание, на котором Кенди услышала в свой адрес много неприятного. Однако ставить свою подпись в петиции она отказывалась до последнего. Самым большим ударом для неё стал гнев старика военного. Кенди так старалась оправдать его и защитить, даже рассказала жильцам историю мистера Мак Грегора, для которого собака была единственным другом! И вот, после всего этого, старый адмирал ни с того ни с сего оскорбился и стал на неё кричать. Несправедливо! Кенди убежала с собрания, едва сдерживая слезы.
Соседи с тех пор смотрели на неё, как на врага, а Бонапарт так и не оставил скверные привычки. Кенди даже подозревала, что действует он с молчаливого согласия хозяина.
Жизнь в элитном жилищном кооперативе на Вест Мэдисон стрит стала ей вдвойне не мила. И если бы не бабушка Лиса, Кенди непременно перебралась бы в другое место, и даже то, что мистер Альберт оплатил квартиру, её бы не остановило. Уж он-то знает, что не все в жизни меряется деньгами! Он бы понял.
Из задумчивости Кенди вывела старшая медсестра приемного отделения – Пруденс.
– Бездельничаем? – спросила она, заглянув через приемное окно в регистрационный журнал.
– Доброе утро, – напоминала ей о вежливости Кенди. – Когда я пришла, всё уже было сделано, – она продемонстрировала Пруденс заполненные страницы.
– Чудесно, – сказала Пруденс, даже не взглянув. – Не иначе Екатерина Александрийская постаралась. Что бы мы без неё делали, правда, Эндри?
– Я не знаю Екатерину, – Кенди пожала плечами. – Она сегодня первый день?
– Ну, что вы! – воскликнула Пруденс с возмущением, явно поддельным, – Святые покровители всегда с нами на тот случай, если вы не соизволите вовремя явиться на работу. Агата, Екатерина, Иоанн –исключительно надежные люди! Час тому назад они направляли мученицу Глорию, которая по окончании ночной смены заступила на утреннюю. Я потрясена, Эндри, потрясена вашим невежеством.
Кенди зарделась. Критика была злой, но справедливой.
– Прошу меня извинить, впредь я постараюсь быть пунктуальнее, – голос предательски дрогнул. – Новых пациентов не поступало. Может быть, у вас есть поручения для меня?
– Для вас у меня ничего нет, – Пруденс посмотрела на Кенди, не скрывая презрения, и угрожающим тоном добавила. – Вас что-то не устраивает?
– Не устраивает, – храбро согласилась Кенди. – Мне не нравится бездельничать.
Пруденс это заявление будто бы озадачило.
– Не уверенна, что правильно вас понимаю, – хмуро сказала она. – Вам не нравится то, что сейчас у вас нет работы? Может, вы хотели бы видеть в этом коридоре очередь? Вы хотите, чтобы люди болели, лишь бы вам было, чем заняться?
– Конечно, нет! – воскликнула Кенди, дивясь умению Пруденс говорить гадости. – В госпитале много больных! Если бы мне только позволили…
– Мисс Эндри, – перебила её Пруденс, – кроме вас, здесь только я и Глория. Вы полагаете, что нам следует выполнять ваши скучные обязанности, пока вы спасаете жизни?
– Нет, я не… – Кенди растеряно умолкла под неприязненным взглядом начальницы.
– Зарубите себе на носу, – Пруденс оскалилась, – прямо вот на этом веснушчатом курносом носу. Никто здесь не посочувствует вашему желание ставить градусники и выносить утки.
– Это почему же? – воскликнула Кенди, вскочив на ноги. – Что в этом плохого? Я просто хочу быть полезной!
Подбоченившись, Пруденс глянула на неё с высоты шести футов роста и десяти дюймов каблуков. Кенди почувствовала себя мышкой в услужении у тигрицы – не ровен час сожрет.
– Значит, вы желаете быть полезной? – угрожающе переспросила "тигрица".
– Да, – пискнула Кенди.
– Прекрасно! – воскликнула Пруденс и беззвучно зааплодировала – кроваво-красные ногти замелькали у Кенди перед носом. – Сколько раз вы опоздали к началу смены за эту неделю? – Кенди медленно села обратно. – Четыре из пяти, мисс Эндри! Браво! Впечатляющий успех ваших настойчивых попыток переложить свою работу на чужие плечи! И, отвечая на ваш вопрос, – сказала Пруденс в пространство над её головой, – нет ничего плохого в желании выполнять свой долг. Напротив, это весьма похвально.
Алые губы разошлись в улыбке, глаза раскошенные черными стрелками впились в Кенди.
– Однако, мне все же кажется, что человек нашей профессии должен радоваться, если для него не находится работы. Подумайте об этом на досуге, мисс Эндри, – и она удалилась в смотровой кабинет, качая бедрами в такт стуку каблуков.
Кенди, глядя ей вслед, измученно выдохнула.
Да, она была такая эта Пруденс. Современная, деловая, уверенная себе. Кенди и рада была бы с ней подружиться, да только Пруденс, как и ее коллеги, недолюбливала "мисс Эндри". Пруденс напоминала Флэнни. Придирчивая, раздражительная, Флэнни круто обращалась с Кенди, но по части насмешек и унижений ей до Пруденс было далеко. Да и выглядела мисс Гамильтон очень скромно. А вот Пруденс ярко красилась, носила броские вещи под явно ушитым медицинским халатом и могла нарочно довести до слез, если была не в духе, как сегодня. В иное время она мало замечала Кенди и всю отчетность о проделанной работе принимала от другой своей помощницы – Глории.
В отношении последней у Кенди почти не осталось надежд. Глория невзлюбила её еще со времен Ванессы, которая тоже заметно выделяла одну помощницу, пренебрегая другой.
– Эндри, – позвали снаружи.
Выглянув, Кенди увидела Глорию с кипой папок в руках и помчалась ей открывать.
– Спасибо, – буркнула Глория, обрушив папки на стол. – Вот, пришлось собрать за тебя.
– Прости, опоздала, – повинилась Кенди. – Хочешь чаю?
– Я хочу спать, – отчеканила Глория. – Моя смена закончилась час назад, – она глянула на Кенди волком и демонстративно зевнула.
– Чай тебя немного взбодрит, – заискивающе улыбнулась Кенди.
– Ла-адно, – согласилась Глория с зевком на этот раз непритворным. – Я в кафетерий за сэндвичами. Тебе взять?
Кенди благодарно покивала и засуетилась у плитки, радуясь случаю подружиться с Глорией. В отличие от Пруденс, та не бывала вредной или неприятной, просто у неё был неуживчивый характер. Кенди подозревала, что виной тому внешность.
Этим Глория разительно отличалась от красавицы Пруденс, да и чего уж там скромничать, от самой Кенди. Бедняжке не повезло с ростом. Маленькая она была и вправду как мышка, и волосы такие же серые, ломкие, и личико с кулачок, и глаза, особенно жалко, что глаза-то у неё как раз были большие и красивые, потому что от близорукости Глорию спасали здоровенные окуляры с телескопическими диоптриями. Громадные глазищи на маленьком невзрачном личике – так обидно! Кенди сочувствовала ей всем сердцем. Глория ведь еще и умом не блистала.
Зато она была добрая.
Уж точно добрее злючки Пруденс.
– Эндри! – снова позвали снаружи.
На лестнице, ведущей из приемного покоя в стационар, стояла смутно знакомая Кенди медсестра.
– Эндри, твоему пациенту плохо! Тебе велено явиться! Срочно!
Кенди прошиб холодный пот. Она бросилась бежать.
– Эндри! – недовольно окликнула её медсестра. – Закрой приемную!
Кенди метнулась обратно, сгребла со стола ключи, грохнула дверной створкой об косяк так, что штукатурка посыпалась, дрожащей рукой с третьей попытки вставила ключ в замок и заперла приемную.
Пол горел у неё под ногами. Она боялась опоздать. В палату доктора Мартина она ворвалась, ожидая худшего, и тем глупее себя почувствовала, когда увидела своего пациента в пижаме и ночном колпаке, мирно восседающим на подоконнике.
Доктор Пирсон, его лечащий врач, тоже присутствовал.
Он с комфортом устроился на кровати больного и читал газету.
– А-а, Эндри, – сказал он, увидев её. – Замечательно.
– Мне сказали, что пациенту плохо! – простонала Кенди, держась за сердце.
– Мне плохо, – живо согласился доктор Мартин. – Я умираю.
– Что? – округлила глаза Кенди. – Сейчас?!
– Да-а, – протянул доктор Пирсон, глянув на Кенди поверх очков. – Ну, как говорится, momento mori.
Его коллега одобрительно фыркнул в усы.
– Что? – вымученно повторила Кенди.
– Всяк помни о смерти, – изрек доктор Пирсон. – Впрочем, сейчас не об этом. Вас немного дезинформировали. Дела наши не так уж плохи. Но пациент отказывается от лечения. Мои аргументы исчерпаны. Может, он прислушается к вам?
Кенди выдохнула весь ужас, который успела вообразить по дороге в палату, и потратила полчаса на переговоры с доктором Мартином. Он, как выяснилось, почувствовал себя лучше и решил покинуть госпиталь.
Итоги переговоров были не утешительными. Кенди не хватало бодрости, чтобы звучать убедительно, и доктор Мартин не преминул это заметить.
– Ты уже сделала для меня достаточно, – беспечно говорил этот смертельно больной человек, качая на ноге больничную тапку. – Займись лучше собой! А то пока дождешься моей кончины, всех стоящих женихов разберут.
– Перестаньте говорить глупости! – кипятилась Кенди.
– Глупости? – отфыркивался доктор-пациент. – Ты себя давно в зеркало видела? Тощоба! Док, вы ей достаточно платите? Может, она голодает?
– Заработная плата мисс Эндри не в моей компетенции, – пробормотал доктор Пирсон, не отрываясь от газетного листка.
– Я вас по-человечески прошу, вернитесь в постель, – чуть не плакала Кенди.
– Зачем? – разводил руками доктор Мартин. – Чтобы тихо отойти под твои скорбные вздохи? Я не хочу! Плаксивые худышки не в моем вкусе!
Кенди разъяренно топнула ногой.
– Сердитые худышки тем паче, – смеялся доктор Мартин. – Прости и забудь меня, дорогая, у нас нет будущего!
Кенди вдруг перестала сердиться. Перед нею был старый добрый доктор Мартин, который смеялся, острил, даже слегка флиртовал – значит, лечение и впрямь помогает.
– Сходи на танцы, выпей вина, – забавлялся он. – Нет, вина не пей, Гертруда, не то кончишь так же плохо, как я. Лучше съешь пару сэндвичей и…
– Сэндвичи, – тупо повторила Кенди.
– Да, – внезапно поддакнул доктор Пирсон. – Вам не повредит…
Что именно ей не повредит, Кенди так и не узнала, потому что убежала обратно в приемное отделение.
Едва не влетев с разбега в плотный ряд спин, Кенди поняла, что сбылись худшие её опасения. Она привстала на цыпочки и увидела, что источником дыма, заполонившего холл, было окошко приемного отделения. Прижав ладони к губам, она наблюдала, как двое фельдшеров вышибли дверь и ворвались внутрь. Суматоху, поднявшуюся во время пожаротушения, она воспринимала, как очередной кошмар, апогеем, которого стал момент, когда бледная, прижимающая к груди пару завернутых в фольгу сэндвичей, Глория уставилась на неё своими громадными глазищами и пронзительно взвизгнула:
"Это она!"
Сердце отчаянно заколотилось, но Кенди не проснулась в своей спальне. Люди вокруг неё начали расступаться. В проходе перед ней возникла высокая фигура.
Кенди помнила звонкое стакатто цокающих каблуков, помнила крик Пруденс, слезы Глории. Помнила хмурого доктора Леонарда, путь до его кабинета, напряженную тишину ожидания. Помнила, как называла имена: Глория, доктор Пирсон, доктор Мартин. А самое важное, смягчающее вину, имя она забыла. Как же, ну, как её звали? Эту медсестру, которая де... дези... в общем, что-то не то сказала.