Глава 4. Aint got nobody 4 глава




 

Слабое получилось оправдание.

 

Кенди помнила Пруденс с разводами копоти на лице и яркими, подкрашенными губами. Помнила Глорию, помнила взгляд её заплаканных, увеличенных очками глаз, помнила своё несчастье от того, что вот эта, в сущности, неплохая девушка, больше никогда не скажет ей ни одного доброго слова.

 

"У меня никого нету, и нет никому дела до меня", – жалостливо мяукало у Кенди в голове всю дорогу от кабинета доктора Леонарда до палаты доктора Мартина.

 

– Вы чувствуете временное облегчение благодаря лекарствам, – сказала она с порога чужим глуховатым голосом, – Перестанете их принимать, начнутся боли – такие боли, каких вы не сможете вытерпеть. Никого не будет рядом, чтобы помочь. Виски не спасет. Вы не сможете даже поднять бутылку. Вы даже убить себя не сможете. Вы будете мучиться, пока не умрете от болевого шока. Хотите уйти – уходите.


Она вышла из палаты, хлопнув дверью, и пошла прочь. Позывы расплакаться прекратились, ожесточение холодило разум. Встречные лица – равнодушные ли, неприветливые, не вызывали в ней никаких чувств. Перед её внутренним взором стояло искаженное испугом и ненавистью лицо Глории, и тут же, рядом, бледное, осунувшееся лицо доктора Мартина, его глаза, их выражение в момент, когда она покидала палату.

– Мисс Эндри, – кто-то окликнул её.

Доктор Пирсон.

Самый старый врач в госпитале. Не многим моложе бабушки Лисы. Лучший специалист в своей области. Пациентов он брал крайне редко. Его деятельность сводилась к научно-исследовательской работе и консультированию коллег. В госпитале его уважали, с ним считались. А он… Ему, казалось, нет дела до людей, если они не больны атипичной формой какого-нибудь заболевания или не лечат таковое.
– Кендис, – старик произнес ее имя так, словно не сразу его вспомнил. – Ну и прытко же вы бегаете! А я вот торопился, чтобы вас поздравить с блестящей врачебной манипуляцией.
– С чем? – испугалась Кенди.
– Ваша речь! – старик кивнул себе за спину. – Я был уверен, что он уйдет.
– А он остается? – недоверчиво спросила Кенди.
– Да, и всё благодаря вам! Вы были очень убедительны.
– Я просто сказала правду, – прошептала Кенди, отнюдь не гордясь своим поступком.
Старик покачал головой.

– Вы –мужественная девочка! Вам известно, что мужество или "courage" происходит от латинского слова "cor"? Это значит "сердце". Вот, что я имею в виду: вы говорите и действуете от сердца. Вы наделены не только смелостью, но и даром сопереживания, столь необходимым всякому, кто решился бороться с болезнью. А истинное сопереживание – это не слезы у постели больного и даже не желание облегчить его муки, которое, в сущности, есть ни что иное, как желание облегчить муки собственные. Истинное сопереживание – это ровно столько, сколько вы дали сегодня нашему пациенту, когда говорили жестокие, страшные вещи с тем, чтобы избавить его от участи всё это пережить.
– Доктор Пирсон, – убито позвала Кенди. – Пожалуйста, не надо меня хвалить. Вы еще не знаете, что я…
– Что вы забыли про чайник, когда узнали, что ваш пациент в опасности?
Кенди подняла глаза от пола и увидела, что старый доктор ей тепло улыбается.
– Ну сами подумайте! Человек и чайник. Разве можно сравнивать?
– Я… – Кенди проглотила навернувшиеся слезы. – Я всё равно очень виновата.
– А я и не спорю, – покивал старик, – больше того, я вас поздравил, а теперь побраню. В критический момент вы позволили сердцу управлять головой. Хотите стать хорошим медиком, учитесь сохранять хладнокровие. Но не принимайте так близко к сердцу ошибки, тем более, такие мелкие, как сегодняшняя.
– Я устроила пожар, – заметила Кенди, слабо улыбнувшись.
– Пожар! – фыркнул старый доктор. – В семьдесят первом был Пожар! Город за ночь превратился в руины, десятки людей погибли, а тут что? Чайник у них сгорел! Стена закоптилась! Караул! Шибко нервная нынче пошла молодежь, вот, что я вам скажу, дорогая мисс Эндри, поджигательница вы наша неудачливая, – и он зашелся громким, раскатистым смехом этот старый-престарый доктор Пирсон.
Кенди невольно засмеялась вместе с ним. Мужественной она себя не чувствовала, но благодаря его участию воспаряла духом. Кто скажет, что доброта – не лекарство?

 

Доктор Пирсон сделал вид, что ему тоже нужно в приемное отделение. Там виновницу пожара поджидали рассерженные коллеги. Доктор Пирсон заметил среди них медсестру, которая напугала Кенди, и мягко, в манере веселой шутки её пожурил. От его слов сразу стало ясно, почему Кенди так спешно покинула пост. Медсестра пристыжено извинилась и поспешила уйти. А доктор Пирсон остался. Отметил, что больничная документация не пострадала, нашел утешительные слова для Глории, сделал шутливый комплимент Пруденс, поблагодарил Кенди за помощь и лишь после этого удалился.

 

Вслед за ним разошлись и остальные.

Глория отказалась от намерения ненавидеть Кенди всю оставшуюся жизнь и даже пробурчала что-то относительно дружелюбное вроде: "Ну, ты даешь, Эндри". Даже Пруденс воздержалась от язвительных замечаний и снова принялась игнорировать незадачливую помощницу, что в конечном итоге было к лучшему.

Кенди с мылом и щеткой ликвидировала последствия своей оплошности, привела в порядок записи и папки, зарегистрировала двух новых пациентов, обошла врачей, собрала больничные карты, разложила их по полочкам. Так, незаметно, пролетел бодрый рабочий день. Наступило сонное предвечернее затишье.

Не желая лишний раз чувствовать себя изгоем среди посетителей кафетерия, Кенди пропустила обед. Однако заняться было нечем, и она коротала время, провожая завистливыми взглядами пары и группы, оживленно болтающих коллег. Как нищий на паперти, она ловила оброненные фразы, смех, улыбки, и ей казалось, что сама жизнь проходит мимо, не удосужившись даже взглянуть в её сторону. В голове настойчиво крутился самый популярный мотив сезона*, прилипчивый, как осенняя грязь.

 

"У меня никого нету-у..." – с легкомысленной задоринкой подвывала певица.

 

И нет никому дела до меня…

– День не задался, – вздыхала Кенди, возрождая в памяти дневной скандал, скомканное утро, удушливую ночь. Следом сама собою выстраивалась экспозиция ушедших дней, которые тоже не задались, то есть почти весь сентябрь.

 

Кенди не умела подолгу размышлять над проблемами, не желала растравлять в себе грусть и уныние, не привыкла себя жалеть. Возможно, дай она волю слезам, наплачься как следует, и вытекла бы из неё вся горечь, накопившаяся от несправедливых обид.

 

Но...

"Я никогда не плачу", – твердила она. И от слезливых мыслей становилось только хуже: наваливалась усталость, хотелось уснуть без снов до весны. Или хотя бы до той поры, когда друзья вернуться в её жизнь. Но когда это случиться? Друзья что-то не спешили.

 

Кенди все-таки решилась сходить в больничный кафетерий, хотя бы за тем, чтобы выпить кофе, но судьба распорядилась иначе. Не успела она выйти из приемной, появилась Пруденс и молча заняла её место. Это означало: пришло время проведать доктора Мартина.

Кенди очень хотелось приободрить его. Но стоило ей войти в палату и увидеть доктора Мартина, скрючившегося на кровати лицом к стене, душевный подъем сменился глухой безнадежностью. Она пыталась заговорить с ним, пробовала извиниться – без толку.

 

Он молча принял лекарство, дал замерить себе пульс и температуру, а затем отвернулся к стенке – еще один экспонат в музее скорби. Кенди покидала его палату с камнем на сердце и тяжелыми неприятными мыслями о хвалебных словах доктора Пирсона.

 

Может, всё, что она сказала было правильно, и то, что она убедила доктора Мартина остаться в госпитале – может, это и хорошо. Но почему же тогда ни сама она, ни доктор Мартин не стали от этого хоть чуточку счастливее, а вовсе даже наоборот? Он, такой оживленный, веселый утром, вечером выглядел скверно, и глаза его были точно такими, как весь последний месяц. Глаза больного, обреченного.

Кенди подумала о докторе Леонарде. Почему он её не уволил? Ясно же, что ему и тем строгим врачам, и Пруденс – всем хотелось, чтобы она ушла. А теперь вот доктор Мартин не хочет её видеть – злится за то, что она сказала правду. Разве можно злиться на правду?

Может ли правда быть – неправильной, плохой? Кенди не находила ответа.

 

Долг медсестры велел ей заботиться о том, чтобы пациент следовал предписанному лечению. Она его выполнила и даже удостоилась похвалы. И вот он, успех: пациент снова несчастен, умирает. Может, надо было ему уйти? Освободиться, прожить последние дни как душа просит. Надо признать, Кенди и сама ушла бы с радостью.

 

Так, для кого же она старается?

 

Ей на ум приходили слова Пруденс о пустующих коридорах. Уставшее, вымотанное сознание рождало странные идеи. Если она уйдет, больных людей не будет. Она уйдет, когда некого будет лечить. Все хотят, чтобы она ушла. И сама она этого хочет. Ведь ей совсем не нравится, когда люди болеют, правда же?...

 

Под гнетом этих размышлений Кенди сидела в приемной, стучала карандашом по обложке регистрационного журнала и поглядывала на часы. Некому было отвлечь её, некому было занять её мысли. Свинцовые осенние сумерки сгустились над городом.

Миновал еще один день.

 

______

Ain't Got Nobody Much (1916 г.) - песня Марион Харис.

Послушать: https://vk.com/public153169101?w=wall-153169101_92

 

Глава 5. Marta

Кенди задержалась перед большим зеркалом у гардероба.

Смотреть в него было не очень приятно, даже боязно. Слишком уж оно напоминало то жуткое, ледяное зеркало из ночных кошмаров. Знаешь, что не случится ничего плохого, а всё равно страшно. Кенди, затаив дыхание, повернула голову.

Тревожный миг, и взору явилось отражение. Вне всяких сомнений, её собственное, но и правда несколько пугающее. Под глазами синяки, пробор кривой, ленты друг к другу не подходят, лицо в саже... Ну и пугало!

Кенди попыталась привести особу из зеркала в божеский вид, но стало только хуже. Платье сажей испачкала, нос докрасна натерла. Серые пятна на нём оказались вовсе не грязью, а веснушками, побледневшими с приходом осени.

Кенди показала особе из зеркала язык и удалилась с независимым видом. Не то чтобы её всерьез беспокоили слова доктора Мартина о женихах… Да кого эти глупости волнуют?

Но ведь и пугалом ходить не годится.

Улыбка красит девушку, знала Кенди. Но бледная замарашка из зеркала сколько ни растягивала губы, краше не становилась. Так что же? Краситься, как Пруденс? Наряжаться? Не-ет. Однажды ей сказали, что в форме медсестры она напоминает ангела. Можно ли представить более лестный комплимент? Значит, дело не в одежде, а в…

 

"Чикаго..." – со вздохом подумала Кенди.

 

Новый тупик в лабиринте проблем. Я плохо выгляжу.. Я плохо сплю. Я ничего не успеваю. У меня никого нету. Раз попадешь в этот лабиринт, застрянешь. Будешь блуждать по сумрачным галереям памяти, где загибались фикусы, хмурились соседи, протухали продукты, разглагольствовала мадам Элрой, валялись в пыльном углу сломанные часы, которые больше не разбудят ко времени.

 

Подняв воротник пальто, Кенди выглянула улицу. Студеный ветер взлохматил ей волосы, мокро лизнул щеку. Она налегла плечом на дверь и шумно сбежала вниз по ступеням, обрадованная тем, что кончился дождь.

 

Пусть и не навсегда, но Кенди покидала место, где ей было одиноко и тоскливо, и оттого становилась чуточку счастливее. Ведь так приятно оставлять горести за спиной и шагать вперед с надеждой на удачу нового дня. Шагать и надеяться... А что еще оставалось?

 

Промозглый тёмный город торопил Кенди домой. Дорога, знакомая до трещинки вызвала чувство непривычного. "Люди больше не болеют," – смешно подумалось Кенди, когда она обнаружила, что идет по обсаженной липами аллее в полном одиночестве. Как удивительно притих проспект! Лишь далекое сияние фонарей и автомобильных фар выдавало присутствие людей за воротами госпиталя.

 

Кенди с благоговением внимала тишине и улыбалась. Природа навевала покой, краткая, легкокрылая радость уносила прочь из лабиринта проблем. Ей удалось окунуться в тёмно-лиловую ширь больничного парка, ненадолго стать его частью. Деревья сонно вздыхали, оживленные ветром. Лениво плясали на дороге полупрозрачные тени ветвей. И Кенди, исподволь наблюдая за собственной тенью, удивлялась тому, как девичий силуэт скользит по дороге, легко минуя тёмные полосы. Вот бы и в жизни так…

 

 

Плюх!

 

Кенди оказалась по щиколотку в ледяной воде. А тень её как ни в чем не бывало лежала на мостовой, зачеркнутая другой тенью – громадной и дымящейся.


– Добрый вечер, – процедил человек со шрамом через сцепленные на сигарете зубы и открыл дверцу автомобиля.

Кенди молча вышла из лужи, отряхнула ноги и направилась к остановке трамвая. Дымящаяся тень последовала за ней.
– Мисс Эндри, – из-за сигареты злобно произнес Человек со шрамом, – мне приказано доставить вас к восьми. Вы задержались. Сейчас без двадцати восемь. Опаздывать нельзя.
– А я и не собираюсь опаздывать, – мятежно заявила Кенди, не сбавляя шага, – передайте, пожалуйста, мадам Элрой, что сегодня я не смогу её навестить.

– Мисс Эндри, – проговорил шофер злобно уже без сигареты, – не создавайте мне проблем, и я не стану создавать проблем вам.
– И что же вы сделаете? – устало поинтересовалась Кенди.
Преследователь остановился и прищелкнул языком.
Кенди обернулась и увидела нечто страшное – кривую улыбку, превратившую шрам в уродливую складку. "Он выглядит гораздо лучше, когда не улыбается", – невольно подумала Кенди и заторопилась уйти.
– Если вы, мисс Эндри, – прозвучало это, как "ты, упрямая пигалица", – не сядете в автомобиль, ваша тетушка сегодня же узнает, что вы регулярно покидаете город.
– Что? – прошептала Кенди, оглянувшись.
– Только то, что вы слышали, – преспокойно отозвался Человек со шрамом.
Шантажист! Он был уверен, что последнее слово осталось за ним.

Кенди взбунтовалась.
– Понятия не имею, о чем вы говорите, – сказала она, сжав кулаки.
– Неужели? – глубокая складка прорезала щеку. – Норвуд Парк. Каждый четверг.
– Откуда вы… – Кенди осеклась.
Человек со шрамом глядел на неё через непроницаемые черные стекла.

Вид его пугал. Не облик, позволявший нафантазировать жуткое о его прошлом, характере и содержимом карманов, именно – вид. Внешняя отрешенность, кажущаяся безвредность. Так восьмиглазый паук наблюдает за полетом бабочки вблизи паутины, так листья росянки выглядят безобидными, готовые в любой момент сомкнуться на жертве, так выжидает своего часа медленно кружащий в небе гриф.
– Так я уезжаю без вас? – он демонстративно развернулся.
– Подождите! – Кенди кинулась за ним. – Вы следили за мной? – спросила она, остановившись перед распахнутой дверцей авто.
– Моя обязанность – знать о ваших перемещениях, чтобы своевременно доставлять вас в особняк.
– А вы… – Кенди собралась с духом, – вы не расскажете тетушке о том, что я бываю в Норвуде?
– Моя обязанность, – механически повторил шофер, – знать о ваших перемещениях и своевременно доставлять вас в особняк. Садитесь. Едем.
Пришлось сесть и ехать.

В который раз за этот злополучный день Кенди была на грани слез. Тяжело было свыкнуться с мыслью, что Человек со шрамом знает её тайну, и может…

Может – что?

Рассказать мадам Элрой, что она нарушила обещание? Тетушка будет очень недовольна. Вероятно, простит. Но при этом Кенди лишится Норвуда. Своей сокровенной тайны. Последнего убежища – исповедальни, где можно быть собой, открыть сердце.

Понимает ли Человек со шрамом, что Норвуд для неё значит?

Вряд ли. Он четко дал понять Кенди, что она у него на крючке. Огни города пестрой лентой тянулись у неё перед глазами. Поездка прошла в напряженном молчании.

Когда автомобиль остановился, Кенди, не дожидаясь помощи, распахнула дверцу, выскочила на улицу и понеслась вверх по лестнице, озаренной дорогостоящим электрическим сиянием. Кто-то открыл перед ней высокие парадные двери, кто-то забрал её пальто, кто-то проводил её до гостиной и исчез, как тень.


– Добрый вечер, мадам, – прошептала Кенди в жаркую полутьму.
– Вы опоздали, – сварливо откликнулись оттуда, – Вы совершенно не…
Кенди слушала, опустив голову, чтобы тетушка не увидела, как она зевает. Когда с первой порцией нотаций было покончено, она проследовала к "своему" креслу у камина и постаралась вытянуть промокшие ноги ближе к о огню. С мыслью, что так и заболеть недолго, Кенди зябко поежилась и обхватила ладонями горячую чашку.

Мадам Элрой, увлеченная менторской речью, как всегда, ничего не заметила.
– Надеюсь, вы помните, Кендис, о завтрашнем банкете?
– Конечно, тетушка, – не моргнув глазом солгала Кендис. – "Завтра?! О, Боже!"
– И вы, разумеется, наденете то замечательное платье, которое я вам подарила.
– Обязательно надену, тетушка, – пообещала Кенди, опустив голову, как бы в знак покорности. – "Куда же я его дела?"
– Надеюсь, вы не ударите в грязь лицом перед нашими гостями.
– Я постараюсь, тетушка, – вздохнула Кенди, – постараюсь не упасть лицом в салат.
– Что вы сказали? – опешила мадам Элрой.
"Я произнесла это вслух?!"
– Говорю, не могли бы вы мне напомнить, какой вилкой едят салат.

Мадам Элрой, наконец, заметила неладное в её облике. Присмотревшись, она с изумлением увидела, что пышущая месяц назад здоровьем девушка выглядит, как фабричная работница-манифестантка на третий день голодовки.
– Кендис, почему вы так скверно выглядите?
Кендис молчала не в состоянии придумать ответ, после которого ее оставили бы в покое.
– Похоже, вы сильно недоедаете, – прищурилась на неё тетушка. – Ну-ка встаньте!
Кенди встала и, как на зло, пошатнулась, точно старушка.
– Неслыханно! – констатировала мадам Элрой. – Вы хотите, чтобы люди подумали, будто в семье Эндри вас морят голодом?
Кенди до крайности удивило это предположение, и она ответила абсолютно честно:
– Нет, что вы!… – а вот тут ей пришлось слегка приврать. – У меня в последнее время нет аппетита, – она поспешила сесть, дабы тетушка не углядела пятна копоти на подоле.

Но Эмилия на неё уже не смотрела. Она хмуро размышляла о том, каких еще неприятностей ей ждать от этой девчонки в ближайшем будущем.

 

Нет аппетита! Какие глупости! С чего бы?

 

Может, девчонка заболела? Эмилия слегка забеспокоилась, но потом вспомнила, что её подопечная целыми днями окружена врачами и медсестрами. Уж в госпитале заметили бы неладное. Значит, причина потери аппетита в другом. В чем же?

 

Ох уж эти современные девицы! Сбрасывают корсеты, стригутся под мальчиков, голодают, чтобы в соответствии с безобразной французской модой походить на травести.

 

Эмилия окинула подопечную критичным взглядом. Плебейские веснушки non comme il faut, но её можно назвать миловидной. И эти зелёные глаза – удача для женщины родиться с такими, ибо они придают своеобразную прелесть самому заурядному лицу. Фигура, по счастью, от нынешнего эталона далека – если девчонка и впрямь решила следовать моде, то она скорее уморит себя голодом, чем утратит ладную округлость.


Эмилия на своем веку повидала множество невзрачных девиц, которые в положенный срок созревали и становились красавицами. Вверенная её заботам девушка только вступала в пору расцвета, но уже и теперь было видно, какое яркое ей обещано цветение.

 

Эмилия огорчилась, что не замечала этого прежде. От особы столь беззастенчиво привлекательной, натуры столь необузданной и распущенной, не жди ничего хорошего. Особенно если учесть, что особа эта носит фамилию Эндри.


В будущем это должно измениться.

 

А пока что расцветающая красота играет Эмилии на руку.

 

Эмилия надменно усмехнулась. Она была невысокого мнения о красавицах, так как считала, что красота всегда ходит рука об руку с глупостью. Любовным взглядом, каким мясник оглядывает самую жирную свинью во хлеву, она посмотрела на свою подопечную.

 

Подопечная уныло глядела в ответ, словно бы смутно подозревала, что столь пристальное внимание означает опасность.


– Возьмите пирожное, – велела Эмилия и очень удивилась, когда приказ не был исполнен.
Подопечная, сжав губы, помотала головой.

Эмилия растерялась.
– Возьмите, – с нажимом повторила она и подвинула к девушке блюдо с эклерами.
– Мжномневыйти?

Не дождавшись ответа, девушка выбежала из гостиной.
Эмилия даже возмутиться не успела. Её вновь охватило беспокойство – тревога мясника, который обнаружил, что свинья-медалистка воротит нос от любимых лакомств. Эмилия взяла с блюда эклер понюхала и надкусила. Свежайшая выпечка!
– Дрянная девчонка, – выругалась Эмилия, отбросив пирожное. – Дженерва! – крикнула она и позвонила в колокольчик.
– Мадам, – с поклоном отозвалась, вошедшая экономка.
– Вы помните некую мисс Стилл?
– Эта рекомендованная особа, – натянуто откликнулась экономка. – С вашего позволения, я ей отказала.
– Вам известно, где она теперь?
– Служит у Блайфордов, – ответила Дженерва, не сдержав изумления, – в загородной резиденции, насколько я слышала. Для сити она слишком…
– Да-да, – отмахнулась Эмилия. – Теленефонируйте куда следует. Вызовите эту мисс Стилл. Я хочу, чтобы она приступила к работе сегодня же.
– Мадам, – полувопросительно произнесла Дженерва. – Блайфорды…
– Вы полагаете, Блайфорды откажут мне в такой мелочи? – удивилась Эмилия.
– Нет, мадам, оказать вам услугу для них большая честь! – пылко возразила Дженерва. – Но достойны ли они этой чести? И потом, эта особа в доме Эндри! Я право, не берусь судить…
– И правильно делаете, – отрезала Эмилия. – Мне нужна мисс Стилл, сегодня, сию минуту… Хотя, нет, Дженерва, не прямо сейчас. После того, как юная мисс Эндри покинет особняк. Что же касается Блайфордов, не больно много чести в том, чтобы вернуть мне мою же прислугу.
– Вы, как всегда, правы, мадам, – экономка поклонилась, – Я сейчас же распоряжусь, чтобы за мисс Стилл отправили авто. И если мне будет позволено, я лично проинструктирую её насчет юной мисс Эндри.
Эмилию подчас несколько утомляла преданность Дженервы. Но, в конце концов, пожилая экономка была единственным человеком в доме, на которого она могла положиться во всем. Дженерве не требовалось объяснений, она могла дать дельный совет и взять на себя обязанности, которые Эмилии были в тягость. Но, увы, не в этот раз.
– Благодарю, Дженерва, – от души сказала Эмилия. – Этим я займусь сама.

***

Заглянув на минутку к бабушке, Кенди сделала то, о чем мечтала с той минуты, когда закончилась её смена – скинула башмаки, упала на кровать и провалилась в сон, словно Алиса – в кроличью нору.

 

Кенди пыталась прочесть надпись на могильной плите, украшенной статуей ангела, когда раздался стук. Бам-бам-бам! Возмутительно. Разве можно так шуметь на кладбище?

 

А стук становился всё громче. Кенди, толком не проснувшись, села на кровати. Что, где? В дверь стучат? Наверное, миссис Дарлинг. Опять будет требовать, чтобы Кенди явилась на собрание жильцов и подписала какую-нибудь жалобу.

 

Бам-бам-бам!

 

Кенди открыла нехотя. Но за дверью стояла не склочная соседка, а напротив, какая-то чересчур доброжелательная особа. В отличие от Кенди, хмурой и заспанной, посетительница прямо-таки излучала бодрость и хорошее настроение. Вдобавок она улыбалась Кенди, как старому другу, с которым встретилась после долгой разлуки.

 

Кто такая – Бог её знает.

 

Кенди угрюмо смотрела в ответ. Неделю назад к ней приходил господин с подобным выражением лица. В тот раз она опоздала на работу, поскольку слишком поздно поняла, что приветливый гость не ищет дружбы, а пытается продать ей бигуди фирмы "Душка".
– Здрасьте, – буркнула Кенди охрипшим со сна голосом.
Девушка низко опустила голову и села. Впрочем, нет, скорее присела. Словно хотела опуститься на стул, но в последний момент передумала. Затем, не говоря ни слова, она вошла в квартиру, слегка пихнув хозяйку бедром, еще раз присела и заговорила тоненьким, звонким голоском, не очень сочетавшимся с ее комплекцией:
– Добрый вечер, мисс Эндри! Какую кухню вы предпочитаете?
– Свою, – неуверенно ответила Кенди.
– Нет же, – хихикнула девушка. – Итальянскую, французскую или, может быть, азиатскую?
Кенди безуспешно пыталась найти логику в словах гостьи. Та с видом глубочайшей заинтересованности ожидала ответа.
– Ты кто? – спросила Кенди, отчаявшись хоть что-то понять.
– А вас не предупредили? – девушка со смехом всплеснула руками. – Ох, простите. Надо было представиться. Меня зовут Марта, я буду для вас готовить.
– А-а, так ты – кухарка, – сообразила Кенди.
– Да, мисс Эндри, – широко улыбнулась Марта. – Так, какую кухню вы предпочитаете?
– Сегодня уже никакую, Ма-арта, – с зевком ответила Кенди. – Пожалуйста, иди домой.
– Но, мисс Эндри, что же я тетушке вашей скажу? Она велела вас накормить. А если вам моя стряпня не понравится, так мне завтра же найдут замену!

Марта молитвенно сложила ладони и с надеждой уставилась на Кенди.

Есть не хотелось. Но и подставлять же эту милую девушку – тоже. Ну, тетушка! Слова ни на шаг не расходятся с делом. И двух часов не прошло, а она уже позаботилась, чтобы Кенди впредь не компрометировала семью Эндри своей худобой.

– А давай, мы ей скажем, что мне всё понравилось?

Девушка прищурилась и вдруг с хитрой улыбкой погрозила ей пальчиком.
– Не пойдет, мисс Эндри! Мадам предупредила, что вы такое скажете.
"Тетушка так хорошо меня знает?" – подивилась Кенди.
Марта быстро оглядела её с головы до ног и добавила:
– А еще мадам сказала, что я должна накормить вас сегодня ради вашего же блага.
– Правда? – усомнилась Кенди.
– Ну и потом, – уклончиво ответила Марта. – Я – честная девушка и всегда выполняю работу, за которую мне платят.
– Ладно, – сдалась Кенди. – Кухня там. Только не называй меня, пожалуйста, мисс Эндри. Лучше по имени. Меня зовут Кенди.
– Мисс Кенди, – тоном школьницы повторила девушка, – клянусь, вы не пожалеете!

После очередного приседания она скинула длиннополый плащ, метким броском швырнула его на вешалку и чуть ли не бегом скрылась в указанном направлении.

Кенди уныло побрела за ней.

На кухне Марта вертелась, как белка в колесе. Обследовала полки, открывала ящики, сунула голову в печь, почти целиком залезла в холодильный шкаф. Только что на стены не забегала. Да при этом еще попеременно охала, ахала, ойкала и бубнила себе под нос.

Кенди, подперев щеку ладонью, сидела за столиком у окна и наблюдала за ней с нарастающим головокружением. Как ни хотелось ей свернуться клубочком под одеялом, интерес к новому человеку оказался сильнее.


Облик Марты, в сущности, ничем особо не примечательный, очень оживляли глаза. Юркие, прижмуренные, густо-карие, они весело поблескивали, когда взгляд перебегал с предмета на предмет. Да и ресницы у Марты были всем на зависть: длиннющие, завитые, черные. Хотелось их потрогать – настоящие или накладные, как у Пруденс?

 

Кенди верила, что настоящие, как и вся Марта. Скромно одетая, опрятная девушка с длинными темно-русыми волосами, заплетенными в толстую косу. От неё даже пахло иначе, чем от городских девушек. Чем-то свежим, теплым, как парное молоко и нагретое солнцем луговое сено.


Низенькая, очень подвижная, смешливая, Марта всё больше и больше нравилась Кенди.

Она радовалась, что мадам Элрой не прислала чопорную даму вроде той, что заправляла хозяйством в особняке. И вот тут перед Кенди встал интересный вопрос: а почему, собственно, тетушка выбрала эту девушку ей в кухарки?

 

Слуги Эндри, даже те, что помоложе, держались с мрачноватой серьезностью, словно бы в подражание хозяйке. В толпу безгласных, вышколенных марионеток с покорными минами Марта совершенно не вписывалась.

 

Сколько ей лет-то?

 

Голосок тонкий, почти детский, чувства все на виду, но девушка она крупная и с телом своим управляется ловко, уверенно, без лишних движений – верный признак человека взрослого, привыкшего ко всем своим углам и выступам.

 

Так, сколько же ей? Восемнадцать? Двадцать восемь?

 

Одно Кенди могла сказать наверняка: Марта была очень здоровой девушкой. Об этом свидетельствовали её густые волосы, ровные и светлые зубы. И то, что она без видимых усилий приподняла холодильный шкаф. Высший бал по шкале здоровья!

Шумное ночное нашествие даже начало развлекать Кенди, вытесняя хандру последних недель. Нагляделась она уже на больных и беспомощных. Компания сильного, решительно настроенного человека пришлась ей по душе.


– Мисс Кенди, – позвала Марта, – у вас там кто-то умер.
– Что? Где? – встрепенулась Кенди.
– Туточки, – Марта постучала по дверце холодильного шкафа. – Ничего, если я выброшу?
– Конечно, – торопливо закивала Кенди.
Она рада была, что Марта вышла и не увидела краски стыда на её щеках.
– Прошу меня простить, мисс, – с порога сказала возвратившаяся Марта. – Сегодня я не смогу приготовить для вас ничего особенного. Кто же знал, что у вас еды нет?
– Совсем? – уточнила Кенди с надеждой избежать ужина.
– Совсем, – вздохнула Марта, закатывая рукава. – Хоть шаром покати.
– Ничего! Завтра схожу на рынок и куплю всё, что надо.
– На рынок? – переспросила Марта, округлив глаза.
– Да, – в свою очередь удивилась Кенди, – а что?
– Ничего, – поспешно сказала Марта. – Только одним походом на рынок вам не обойтись, мисс Кенди. У вас нет ни специй, ни пряностей, ни масла, ни муки, ни соли, ни сахара… Нет, сахар-то как раз есть, но я с вашего позволения его тоже выкину. В нем жуки. А из посуды у вас только сковорода, кастрюля дырявая и… Права была ваша тетушка, когда решила для вас кухарку нанять! – сердито закончила она и вдруг осеклась, опустила глаза и присела, – Простите, мисс Эндри, я забылась.
Кенди насупилась. Ну что за напасть такая с этой фамилией? Все боятся, будто ты из семьи людоедов, кланяются, в глаза не смотрят. Ни с кем не поговоришь по-людски!



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2020-12-05 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: