До сих пор Брайану везло. Брат Леон бросил проверять цифры ежедневно, как будто предвидя, что они его разочаруют, и желая по возможности оттянуть неприятный момент. Но сегодня Брайана ждала расплата за это временное спокойствие. Учитель велел ему подготовить все результаты. Скоро он должен был прийти в кабинет. Да он взовьется до потолка, когда увидит расчеты! Подумав об этом, Брайан невольно содрогнулся. Он читал, что в давние времена иногда убивали гонцов, доставивших плохие вести, и подозревал, что брат Леон как раз из таких правителей, что он захочет выместить на ком-нибудь свою досаду. Так на ком же, если не на нем? Брайан устало вздохнул. За окном стоял чудесный октябрьский денек, и ему очень хотелось вырваться отсюда и погонять по городу на стареньком «шевроле», который отец подарил ему к началу учебы. Он обожал эту машину. «Я и мой шеви», – промурлыкал он на мотив песенки, которую слышал по радио.
– Итак, Брайан…
Брат Леон умел подкрадываться незаметно. Брайан подскочил и чуть не вытянулся по стойке «смирно». Ему самому было противно, но он ничего не мог поделать – так уж действовал на него этот учитель.
– Да, брат Леон.
– Садись, садись, – сказал Леон и опустился в кресло за столом. Как обычно, ему было жарко. Сняв свой черный пиджак, он остался в рубашке с мокрыми пятнами под мышками, и до Брайана донесся слабый запах пота.
– Результаты плохие, – сказал Брайан, сразу кидаясь головой в омут, чтобы поскорее покончить с этим, сбежать из школы, из этого кабинета, от удушающего общества Леона. И вместе с тем чувствуя прилив злорадного торжества: этот Леон такой урод, что всегда приятно его огорчить.
– Плохие?
– Пока продано мало. Меньше, чем в прошлом году. А в прошлом году надо было продать вдвое меньше, чем в этом.
– Да знаю, знаю, – резко сказал Леон, отворачиваясь от него в своем вертящемся кресле, точно Брайан не заслуживал того, чтобы обращаться к нему напрямую. – Ты уверен, что правильно подсчитал? А то ведь по части арифметики ты у нас далеко не гений, Кокран.
Брайан покраснел от обиды. Ему очень хотелось швырнуть таблицы учителю в лицо, но он удержался. Никто не станет проявлять характер наедине с братом Леоном. Уж во всяком случае, не Брайан Кокран, которому только бы поскорее отсюда слинять.
– Я все перепроверил, – сказал Брайан, стараясь, чтобы его голос звучал как можно спокойнее.
Молчание.
Пол под ногами Брайана задрожал. Наверное, в спортзале тренируется боксерская секция – вольные упражнения или что там еще у них бывает.
– Кокран. Назови фамилии учеников, которые выполнили или превысили норму.
Брайан взялся за свои бумаги. Задача была простая, поскольку брат Леон требовал вести все отчеты с перекрестными ссылками – так можно было мигом определить, как движутся дела у любого ученика.
– Салки – шестьдесят две. Марония – пятьдесят восемь. Леблан – пятьдесят две…
– Не тараторь, – скомандовал брат Леон, по-прежнему глядя в сторону. – Начни еще разок, и помедленней.
Брайана передернуло, но он начал снова, произнося имена более тщательно, выдерживая паузы между именами и числами:
– Салки… шестьдесят две… Марония… пятьдесят восемь… Леблан… пятьдесят две… Карони… пятьдесят…
Брат Леон кивал головой, точно слушал прекрасную симфонию, точно по воздуху плыли звуки, услаждающие слух.
– Вартен… пятьдесят… – Брайан помедлил. – Это все, кто выполнил норму или превысил ее, брат Леон.
– Перечисли других. Многие ученики продали больше сорока коробок. Назови их имена… – Лицо по-прежнему смотрит в сторону, тело сгорбилось в кресле.
Брайан пожал плечами и стал читать дальше, называя фамилии нараспев, делая вымеренные паузы, как бы прислушиваясь к собственному голосу, смакующему имена и числа, – странная и диковатая литания в тихом кабинете. Когда кончились те, кто продал больше сорока коробок, он перешел к продавшим от тридцати до сорока, и брат Леон не остановил его.
– Салливан… тридцать три… Чарльтон… тридцать две… Келли… тридцать две… Амброз… тридцать одна…
Время от времени Брайан посматривал на брата Леона, который все кивал, словно общаясь с кем-то невидимым, а может, только с самим собой. А декламация продолжалась – от продавших больше тридцати к продавшим больше двадцати.
Скользнув взглядом в конец списка, Брайан понял, что его ждут неприятности. Когда он покончит с теми, чьи результаты превышают двадцать и десять, будет большая дыра. Как Леон отреагирует на итоги самых нерадивых? Брайану постепенно становилось жарко, его голос начинал хрипнуть. Он мечтал о глотке воды – не только чтобы смочить пересохшее горло, но и чтобы снять напряжение шейных мышц.
– Антонелли… пятнадцать… Ломбар… тринадцать… – Он прокашлялся, сбив ритм, прервав гладкое течение отчета. Глубокий вдох, и: – Картье… шесть. – Он кинул взгляд на брата Леона, но учитель не шелохнулся. Его руки, сцепленные вместе, лежали на коленях. – Картье… он продал только шесть, потому что не ходил в школу. Аппендицит. Его забрали в больницу…
Брат Леон махнул рукой, словно хотел сказать: «Понимаю, это неважно». По крайней мере, так понял его Брайан. А еще этот жест, похоже, означал: «Продолжай». Брайан посмотрел на последнее имя, замыкающее список:
– Рено… ноль.
Пауза. Больше имен нет.
– Рено… ноль, – повторил брат Леон свистящим шепотом. – Ты можешь себе это представить, Кокран? Питомец Тринити, который отказался продавать шоколадные конфеты? Знаешь, что случилось, Кокран? Знаешь, отчего наши результаты так резко упали?
– Не знаю, брат Леон, – неловко ответил Брайан.
– Наши ребята заразились, Кокран. Подцепили болезнь, которая называется равнодушие. Страшную болезнь. Трудноизлечимую.
О чем он толкует?
– Прежде чем искать лекарство, следует определить причину. Но в этом случае, Кокран, причина уже известна. Носитель заразы известен.
Теперь Брайан понял, куда он клонит. Леон решил, что причина болезни, носитель заразы – это Рено. И, словно прочитав мысли Брайана, Леон прошептал:
– Рено… Рено…
Ни дать ни взять сумасшедший профессор, строящий планы мести в своей подземной лаборатории.
Глава двадцать третья
– Я выхожу из команды, Джерри.
– Почему, Струч? Я думал, тебе нравится футбол. У нас только стало получаться. Ты вчера так здорово принял пас.
Они шли к автобусу. Была среда – день, когда футбольной тренировки нет. Джерри не терпелось поскорее добраться до остановки. Все дело было в девушке – прекрасной, с волосами цвета кленового сиропа. Он видел ее там несколько раз, и она ему улыбалась. Однажды он подобрался к ней так близко, что смог прочесть на одном из учебников, которые она держала в руках, ее имя. Эллен Баррет. Когда-нибудь он соберется с духом и заговорит с ней. Привет, Эллен. Или позвонит ей по телефону. Может, уже сегодня.
– Давай побежим, – сказал Стручок.
И они ринулись вперед корявой, неуклюжей рысью. Учебники мешали им бежать свободно и плавно, но даже такой бег, похоже, поднял Стручку настроение.
– Ты это серьезно насчет выхода из команды? – спросил Джерри. На бегу его голос звучал напряженно, заметно выше обычного.
– Я должен уйти, Джерри. – Стручок был рад, что его собственный голос ничуть не изменился.
Их ботинки стучали по тротуару.
– Да почему? – спросил Джерри.
Пора было сворачивать на Гейт-стрит. На повороте Джерри резко прибавил скорости и вырвался вперед. Ну как ему объяснить, подумал Стручок.
Джерри оглянулся через плечо. Лицо у него покраснело от натуги.
– Почему, черт побери?
Чтобы поравняться с приятелем, Стручку хватило лишь небольшого ускорения. Он легко мог бы обогнать его.
– Ты слышал, что случилось с братом Юджином? – спросил Стручок.
– Его перевели, – ответил Джерри, выдавливая из себя слова, как зубную пасту из тюбика. Футбол помогал ему держаться в приличной форме, но он не был бегуном и не имел нужной сноровки.
– А я слышал, он на больничном, – сказал Стручок.
– Какая разница? – откликнулся Джерри. Он глубоко вдохнул ароматный осенний воздух. – Слушай, с ногами у меня нормально, но руки сейчас отвалятся. – В каждой руке у него было по два учебника.
– Беги, беги.
– Псих – вот ты кто.
Стручку было приятно это слышать.
Впереди показался перекресток Грин и Гейт. Видя, как устал Джерри, Стручок сбавил темп.
– Говорят, после того случая с его классом он так толком и не оправился. Говорят, он совсем сдал. Ни есть, ни спать не может. Такой шок.
– Брехня, – с трудом отозвался Джерри. – Струч, у меня все в груди горит. Сил больше нет.
– Я знаю, каково ему, Джерри. Знаю, что от такого можно по-настоящему свихнуться. – Ветер дул ему и лицо, так что приходилось кричать. Они никогда не обсуждали разгрома класса номер девятнадцать, хотя Джерри знал, что Стручок к этому причастен. – Бывают люди, которые не переносят жестокости. И поступать так с человеком вроде Юджина было жестоко…
– Какая связь между братом Юджином и футболом? – спросил Джерри. Теперь он уже по-настоящему задыхался – ему казалось, что его легкие вот-вот разорвутся. Кроме того, с него ручьями лил пот, а руки нещадно ныли от тяжести книг.
Стручок включил тормоза, замедлил бег и вскоре остановился совсем. Джерри, отдуваясь, рухнул на обочину лужайки перед ближайшим домом. Грудь его ходила ходуном, как кузнечные мехи.
Стручок присел на бордюр, опустив ноги в сточную канавку, и уперся взглядом в палые листья, устилающие ее дно. Он пытался придумать, как объяснить Джерри связь между братом Юджином, хозяином разгромленного класса номер девятнадцать, и тем, что он сам не может больше играть в футбол. Он знал, что эта связь существует, но облечь ее в слова было трудно.
– Я вот о чем, Джерри. В этой школе есть что-то гнилое. Хуже того. – Он поискал нужное слово и нашел его, но не хотел произносить. Оно не сочеталось с тем, что их окружало, с ярким октябрьским солнцем и погожим днем. Для этого слова больше подошли бы полночь и завывания холодного ветра.
– Стражи? – спросил Джерри. Он улегся на лужайку и смотрел в голубое небо, по которому спешили осенние облака.
– Они часть этого, – сказал Стручок. Ему опять захотелось бежать. – Зло, – сказал он.
– Что?
Бред. Джерри подумает, что он спятил.
– Ничего, – отметил Стручок. – В общем, я не смогу играть в футбол. Это личное, Джерри. – Он глубоко вздохнул. – И на соревнования по бегу весной не пойду.
Они помолчали.
– Да что с тобой стряслось? – наконец спросил Джерри с явной тревогой и участием в голосе.
– Ты посмотри, что они с нами делают. – Сейчас говорить об этом было легче, потому что они не смотрели друг на друга. Взгляд обоих был направлен вперед. – Что они сделали со мной тогда ночью в классе – я плакал как ребенок, а мне ведь казалось, что я уже никогда в жизни так не смогу. А с братом Юджином что сделали – искалечили его класс, его самого…
– Да брось ты.
– И с тобой что они делают – из-за этих конфет.
– Это же все игра, Струч. Народ развлекается. Ну и черт с ними. А брат Юджин, наверное, и так уже был на грани…
– Нет, Джерри, это не просто игра. Все, что может довести человека до слез и заставить учителя уехать – столкнуть его за грань, – это не просто игра, а кое-что похуже.
Они просидели так еще долго – Джерри на лужайке, Стручок на бордюре. Джерри понимал, что уже вряд ли успеет увидеть ту девушку, Эллен Баррет, но чувствовал, что сейчас Стручку нужно его общество. Знакомые ребята из школы проходили мимо и окликали их. Подкатил автобус и остановился рядом. Когда Стручок помотал головой, отказываясь в него садиться, водитель посмотрел на них с явным неодобрением.
Через некоторое время Стручок сказал:
– Начни продавать конфеты, ладно?
– А ты играй в футбол, – ответил Джерри.
Стручок покачал головой:
– Тринити от меня больше ничего не дождется. Ни футбола, ни бега – ничего.
Они посидели в грустном молчании. Потом наконец собрали книги, поднялись и медленно побрели к остановке.
Девушки там не было.
Глава двадцать четвертая
– У тебя неприятности, – сказал брат Леон.
Это у тебя неприятности, чуть не ответил Арчи. Но сдержался. Раньше он никогда не говорил с братом Леоном по телефону, и бестелесный голос на том конце провода застал его врасплох.
– Что случилось? – осторожно спросил Арчи, хотя он, конечно, знал ответ.
– Конфеты, – сказал Леон. – Их почти перестали продавать. Все мероприятие под угрозой. – Дыхание Леона заполняло паузы между словами, как будто он пробежал несколько километров. Неужто он на грани паники?
– А конкретно? – спросил Арчи, уже успокоившись и выгадывая время. Ситуация была известна ему во всех подробностях.
– Хуже не бывает. Расчетный срок прошел больше чем наполовину, и первоначальный энтузиазм угас. А конфет продано меньше половины, и дело практически буксует. – Леон помедлил. – Пользы от тебя немного, Арчи.
Арчи покачал головой в невольном восхищении. Ай да Леон – его приперли к стенке, а он даже не думает переходить к обороне! Пользы от тебя немного, Арчи.
– Вы хотите сказать, с финансами плохо? – спросил Арчи, начиная ответное наступление. Для Леона это могло выглядеть как выстрел наугад, но такой вывод был бы ошибкой. Вопрос Арчи опирался на информацию, которую он получил сегодня после уроков от Брайана Кокрана.
Кокран остановил Арчи в коридоре второго этажа и поманил его в пустой класс. Арчи пошел за ним с неохотой. Парень вел книги Леона и был, возможно, его прихвостнем. Но то, что он сообщил, опровергло подозрения Арчи.
– Слушай, Арчи, по-моему, Леон крупно влип. Тут речь идет больше чем о конфетах.
Арчи покоробила фамильярность Кокрана, то, что он назвал его по имени. Но он промолчал: ему было любопытно, что Кокран хочет рассказать.
– Я подслушал разговор Леона с братом Жаком. Жак пытался загнать его в угол. Все повторял, что Леон вроде бы как превысил свои полномочия. Произвел перерасход школьных средств. Так он и выразился: перерасход. И в этом замешаны конфеты. Что-то про двадцать тысяч коробок и про то, что Леон заплатил за них вперед наличными. Всего я не слыхал… Удрал, пока они не заметили, что я околачиваюсь поблизости.
– И что ты про это думаешь, Кокран? – спросил Арчи, хотя ему и так все было ясно. Чтобы расплатиться со школой, Леону требовалось по меньшей мере двадцать тысяч долларов.
– Я думаю, Леон купил эти конфеты на деньги, которые ему не разрешалось использовать. Теперь продажа идет плохо, и он не знает, что делать. А брат Жак почуял, что запахло жареным…
– У Жака котелок варит, – сказал Арчи, вспомнив, как поступил учитель, получив его анонимную подсказку насчет слов «окружающая среда». В тот раз он всласть поиздевался над всем классом, и в том числе над Оби. – Хорошая работа, Кокран.
Услышав похвалу, Кокран расцвел. Вдохновленный, он извлек из книги, которую держал в руках, несколько листов бумаги.
– Взгляни на это как-нибудь, Арчи. Это данные по продаже, прошлогодней и нынешней. Сейчас все хреново. И Леон, по-моему, задергался…
Но Кокран плохо знает Леона, сообразил Арчи теперь, слушая вибрирующий в трубке голос учителя. Леон проигнорировал коварный намек Арчи на финансы и возобновил свою атаку:
– Я полагал, у тебя есть влияние, Арчи. У тебя и твоих… друзей.
– Это не моя продажа, брат Леон.
– Напрасно ты так считаешь, ох, напрасно, – вздыхая, сказал Леон. Это был фальшивый вздох, его обычная манера. – Ты же играл в свои игры с этим новичком Рено. Нет уж, ты сам заварил кашу, тебе ее и расхлебывать.
Рено. Арчи подумал о его отказе продавать конфеты, об этом нелепом бунте. Вспомнил о торжестве в голосе Оби, когда тот рассказывал ему о поведении Рено: а ну-ка, Арчи, поломай голову. Интересно, как ты теперь выкрутишься. Что ж, Арчи не привыкать – он выкручивался раньше, выкрутится и на этот раз.
И он принял решение.
– Минутку, – сказал он брату Леону. Положил трубку и принес из своей комнаты листки, вынутые Кокраном из учебника по истории США. – У меня здесь кое-какие цифры по прошлогодней продаже. Вы знаете, что в прошлом году еле-еле продали все конфеты? Ребятам уже надоело торговать. Тогда для того, чтобы заставить их продать двадцать пять коробок по доллару за каждую, понадобилась куча разных наград и бонусов. А сейчас у них по пятьдесят коробок на душу, за которые они должны получить по два доллара. Вот почему продажа буксует, а не потому, что кто-то играет в какие-то игры.
Дыхание брата Леона заполнило трубку, точно на другом конце линии находился не школьный учитель, а анонимный извращенец.
– Арчи, – сказал он угрожающим шепотом, словно информация, которую он хотел сообщить, была слишком ужасной, чтобы говорить о ней в полный голос. – Мне плевать на твои фокусы. Мне плевать, кто виноват – Рено, или твоя подпольная шайка, или общая экономическая ситуация. Я знаю только, что конфеты не продаются. А мне нужно, чтобы они были проданы!
– И как же, по-вашему, этого добиться? – спросил Арчи, снова пытаясь выиграть время. Странно: он ведь знал, что Леон сейчас в рискованном положении, и тем не менее всегда оставалась опасность недооценить учителя. За ним по-прежнему стоял авторитет школьных властей, а за Арчи была только его сообразительность да горстка ребят, которые без него ровно ничего собой не представляли. Чистые нули без палочки.
– Возможно, тебе надо начать с Рено, – сказал Леон. – Я полагаю, его следует заставить сказать «да» вместо «нет». Я убежден, что для тех, кто хочет провалить продажу, он стал своего рода живым знаменем. Симулянты, недовольные – они ведь всегда собираются вокруг мятежников. Рено должен продавать конфеты. И ты, и твои Стражи – да, я произношу это название вслух, – Стражи должны поддержать наше мероприятие всеми своими силами…
– Это звучит как приказ, брат Леон.
– Ты подобрал верное слово, Арчи. Приказ – именно так.
– Не очень понимаю, о чем вы говорите, брат Леон.
– Я объясню, Арчи. Если на продаже будет поставлен крест, на вас со Стражами тоже будет поставлен крест. Поверь мне…
Арчи подмывало ответить ударом на удар, заявить Леону, что он знает о его финансовых проблемах, но ему не дали такой возможности. Леон, этот сукин сын, повесил трубку, и Арчи в ухо ударили гудки отбоя.
Глава двадцать пятая
Извещение походило на записку о выкупе: буквы, вырезанные не то из газеты, не то из журнала. «сОбРАниЕ сТраЖей в дВА ТриДцаТь». Этот клоунский набор разнокалиберных букв выглядел по-детски забавным и нелепым. Но благодаря той же самой детской смехотворности в нем сквозило что-то не совсем рациональное, слегка угрожающее и издевательское. То, что было свойственно Стражам вообще и Арчи Костелло в частности.
Спустя полчаса Джерри стоял перед Стражами в бывшей кладовке. В зале по соседству то ли играли в баскетбол, то ли разминались боксеры, и из-за стены причудливым саундтреком доносились звуки глухих ударов, стук мяча и резкие свистки. В комнате собрались девять-десять членов организации, включая Картера, которого уже начинала раздражать эта игра в подпольщиков, особенно когда из-за нее ему приходилось пропускать бокс, и Оби, который на этот раз ждал встречи с нетерпением, гадая, как проведет ее Арчи. Арчи сидел за карточным столиком. Столик был накрыт платком цветов Тринити, то есть пурпурно-золотым. Точно в центре стола лежала коробка шоколадных конфет.
– Рено, – мягко сказал Арчи.
Джерри машинально выпрямился по стойке «смирно», расправил плечи, втянул живот, и тут же внутренне передернулся от отвращения к самому себе.
– Хочешь конфетку?
Джерри покачал головой и вздохнул, с тоской подумав о тех, кто сейчас на футбольном поле, на свежем ветерке, перебрасывается мячом в ожидании тренировки.
– А зря, – сказал Арчи, открывая коробку и вынимая оттуда конфету.
Он вдохнул ее аромат и кинул ее себе в рот. Нарочито медленно разжевал, с утрированным наслаждением причмокивая губами. За первой конфетой последовала вторая. За второй – третья. Теперь его рот был набит шоколадом, и горло пришло в движение: он сглотнул раз, другой.
– Восхитительно, – сказал он. – И всего пара долларов за коробку – сущие гроши.
У кого-то вырвался смешок. Короткий взлай, который тут же пресекся, точно с пластинки сняли иглу.
– Но ты же не знаешь об этой цене, правда, Рено?
Джерри пожал плечами. Но его сердце лихорадочно забилось. Он знал, что ему предстоит битва. И вот – началось.
Арчи потянулся за новой конфетой. Отправил в рот.
– Сколько коробок ты продал, Рено?
– Ни одной.
– Ни одной? – мягкий голос Арчи взмыл вверх завитком изумления и недоверия. Он сглотнул, фальшиво – недоуменно покачал головой. Не сводя с Джерри глаз, кинул в сторону: – Эй, Портер, ты сколько коробок продал?
– Двадцать одну.
– Двадцать одну? – Теперь в голосе Арчи звучало благоговейное восхищение. – Слушай, Портер, ты, наверно, один из этих зеленых новичков, которых хлебом не корми, дай только выслужиться перед школьным начальством?
– Я учусь последний год.
– Последний? – Восхищения в голосе прибавилось. – Ты хочешь сказать, что тебе, старому волку, до сих пор так дорога честь школы, что ты не гнушаешься бегать по городу и торговать конфетами? – Тон был издевательский – или это только казалось? – Кто-нибудь еще продает эти конфеты?
Тут же отовсюду посыпались числа, словно члены организации Стражей выкрикивали заявки на каком-то диком аукционе:
– Сорок две!
– Тридцать три!
– Двадцать!
– Девятнадцать!
– Сорок пять!
Арчи поднял руки, и все смолкли. Кто-то в зале врезался в стену и громко выругался. Оби поражался тому, как ловко Арчи ведет собрания и как быстро Стражи схватывают его намеки. Портер не продал и десяти коробок – вряд ли он вообще продал хоть одну. Сам Оби продал всего шестнадцать, но заявил, что сорок пять.
– А ты, Рено, – девятиклассник, новичок, которому должна быть особенно дорога честь Тринити, – ты не продал ни одной? У тебя в активе пусто? Абсолютный нуль? – Его рука протянулась за очередной конфетой. Они и впрямь ему нравились. Не «херши» с миндалем, конечно, однако вполне приемлемые.
– Да, нуль, – подтвердил Джерри еле слышно. Как будто в рупор, перевернутый задом наперед.
– Тебя не затруднит объяснить, почему?
Джерри замешкался. Что ему ответить? Попробовать как-нибудь извернуться? Или сказать прямо? Но он не был уверен, что имеет смысл отвечать прямо, тем более в этой враждебно настроенной компании.
– По личным причинам, – наконец сказал он, уже чувствуя, что проиграл, понимая, что не может выиграть. А ведь все шло так хорошо. Футбол, школа, девушка, которая улыбалась ему на остановке. Он подобрался к ней и прочел на одном из учебников ее имя – Эллен Баррет. Она улыбалась ему два дня подряд, а у него не хватило смелости заговорить с ней, но он просмотрел всех Барретов в телефонной книге. Их было пятеро. Сегодня он собирался обзвонить их, выяснить, где она живет. Ему казалось, что по телефону он сможет с ней поговорить. Но теперь, непонятно почему, у него возникло чувство, что он никогда не поговорит с ней, никогда больше не будет играть в футбол, – полная глупость, но он никак не мог избавиться от этого чувства.
А Арчи тем временем облизывал пальцы, каждый по очереди, позволяя ответу Джерри умирать в воздухе медленной смертью. Было так тихо, что Джерри услышал, как у кого-то легонько, интимно заурчало в животе.
– Рено, – вдруг заговорил Арчи дружелюбным, непринужденным голосом. – Я тебе вот что скажу. Здесь у нас, у Стражей, нет ничего личного. Никаких секретов, понимаешь? – Он в последний раз обсосал большой палец. – Эй, Джонсон!
– Я, – раздался голос позади Джерри.
– Сколько раз в день ты онанируешь?
– Два раза, – живо ответил Джонсон.
– Видишь? – сказал Арчи. – Никаких секретов, Рено. Ничего личного. Где угодно, только не у Стражей.
Утром, перед школой, Джерри принял душ, но теперь он чувствовал запах собственного пота.
– Ну же, – подбодрил его Арчи тоном близкого друга, вызывающего на откровенность. – Нам-то ты можешь сказать.
Картер испустил неслышный вздох раздражения. Эта игра в кошки-мышки, которую так любил Арчи, уже стала ему поперек горла. Он просидел здесь два года, глядя, как Арчи играет с вызванными в свои дурацкие игры и корчит из себя неизвестно кого, будто он тут всем заправляет. А ведь бремя ответственности за все задания лежало на плечах Картера. Как председатель, он должен был еще и держать в узде остальных, следить, чтобы они не расслаблялись и при необходимости помогали выполнить задания Арчи до конца. А эта история с конфетами Картеру вообще не нравилась. Стражи никак не могли ее контролировать. Все это затеял брат Леон, а ему он не доверял ни на грош. Сейчас он смотрел на Рено, который, казалось, вот-вот хлопнется в обморок – весь бледный, глаза на лоб вылезли от страха, – и на то, как Арчи с ним забавляется. Елки-палки! Картер терпеть не мог эту психологическую дребедень. Он любил бокс, где все на виду – джебы и хуки, где можно вмазать с размаху так, что перчатка в животе утонет.
– Ладно, Рено, шутки кончились, – сказал Арчи. Вся мягкость пропала из его голоса. Во рту уже не было шоколада. – Ответь нам, почему ты не продаешь конфеты?
– Потому что не хочу, – сказал Джерри, по-прежнему с запинкой. А что ему еще было делать?
– Не хочешь? – недоверчиво переспросил Арчи.
Джерри кивнул. Он выиграл немного времени.
– Эй, Оби!
– Я, – отозвался Оби, слегка уязвленный. Какого черта Арчи постоянно выбирает именно его? Какого черта ему сейчас надо?
– Ты хочешь каждый день ходить в школу?
– Я что, больной? – откликнулся Оби, понимая, чего хочет Арчи, и подыгрывая ему, но при этом внутренне негодуя, чувствуя себя шестеркой, словно Арчи был чревовещателем, а он – его куклой.
– Но ты же не сидишь дома, верно?
– Я что, больной?
Вокруг раздались смешки, и Оби позволил себе улыбнуться. Но один быстрый взгляд Арчи мигом стер улыбку с его лица. Арчи был убийственно серьезен. Об этом говорили его тонкие, плотно сжатые губы и глаза, в которых горели огоньки, похожие на неоновые.
– Видишь? – бросил Арчи, снова обернувшись к Рено. – В нашем мире всем приходится делать что-то через «не хочу».
На Джерри накатила отчаянная тоска. Словно кто-то умер. Такое же чувство было у него на кладбище в тот день, когда хоронили мать. И тогда он тоже чувствовал себя бессильным.
– Итак, Рено, – сказал Арчи непререкаемым тоном.
В комнате повисло напряжение. Оби замер, почти не дыша. Ну, что на сей раз выкинет Арчи?
– Вот твое задание. Завтра на перекличке ты согласишься продавать конфеты. Ты скажешь: «Брат Леон, я буду продавать конфеты».
– Что? – вырвалось у ошеломленного Джерри.
– У тебя проблемы со слухом, Рено? – И в сторону: – Эй, Макграт, ты меня слышал?
– Ну да.
– Что я сказал?
– Что он должен начать продавать конфеты.
Арчи снова повернулся к Джерри:
– Тебе крупно повезло, Рено. Тем, кто ослушался Стражей, положено наказание. Физическое насилие – не наш метод, и мы сочли необходимым выработать соответствующие правила. Наказание обычно бывает хуже задания. Но ты легко отделался, Рено. Мы всего-навсего просим тебя завтра взять у брата Леона конфеты. И продать их.
Не может быть, в изумлении подумал Оби. Великий Арчи Костелло испугался! Он сказал «просим». Может, случайно с языка сорвалось? Но выглядело это так, будто Арчи старается договориться с этим мальчишкой, упрашивает его – рехнуться можно! Ну Арчи, ну сволочь, ты наконец попался! Никогда еще Оби не испытывал такого упоения. Наконец-то перед Арчи встала реальная опасность оказаться побежденным – и кто же его победит? Не черный шарик. Не брат Леон. Не его собственная хитрожопость. А какой-то жалкий, худосочный новичок! Потому что в одном Оби был уверен, как в законе всемирного тяготения: Рено не станет продавать конфеты. Это было ясно по одному его виду – он стоял испуганный, точно готов был в любую секунду наложить в штаны, но он не сдался. В то время как Арчи просил его продавать конфеты. Просил!
– Все свободны, – объявил Арчи.
Удивленный таким скоропалительным финалом, Картер слишком сильно стукнул молоточком, чуть не расколов ящик, который заменял ему стол. У него было ощущение, будто он что-то прозевал, упустил решающий момент. Чертов Арчи с его психологическими тонкостями! Этому щенку Рено всего-то и нужно что хороший джеб в челюсть и второй – в живот. Тогда небось мигом побежал бы продавать эти вонючие конфеты. Но от Арчи только и слышно: насилие – не наш метод! Ну да ладно, главное, что больше не надо здесь сидеть. Картеру очень хотелось пойти наконец в спортзал, надеть перчатки и как следует поработать с грушей.
Глава двадцать шестая
– Алло.
Все его мысли куда-то разбежались.
– Алло!
Она ли это? Наверняка она: это были последние Барреты в книге, и голос звучал так звонко и соблазнительно – он вполне гармонировал со всей той прелестью, которую Джерри видел на остановке.
– Алло, – выдавил из себя он. Какое-то отвратительное кваканье.
– Это Дэнни? – спросила она.
Его мгновенно захлестнула безумная ревность к Дэнни, кем бы он ни был.