Между тем разведка СССР в течение октября-ноября продолжала сообщать все новые и новые сведения о размещении немецких войск на финской территории. В их числе указывалось на следующее:
«Транспортировка германских войск в Финляндию, начатая 23.IX.40 г., продолжается. Ежедневно из порта Вааса отправляется по 3 немецких состава с оружием, боеприпасами и горючим. В числе боеприпасов отмечены авиабомбы весом 500 кг...»
«По сведениям, исходящим от иностранных военных атташе в Германии, договор о переброске немцев через Финляндию на север Норвегии имеет цель — посылку германских войск в Северную Финляндию для подготовки плацдарма против СССР».
«По данным, заслуживающим внимания, в настоящее время происходят крупные переброски из Северной Норвегии в Северную Финляндию... Прибывшие из Осло в Киркенес шоферы получают назначение водителей танков и отправляются в Финляндию».
«Немецкие войска в Финляндии продолжают оставаться. Данные о строительстве бараков в районе Вааса и создание баз в районе Рованиеми позволяют предполагать, что немцы в Финляндии оседают и будут оседать».
«В г. Пори около двух батальонов немецких войск. Офицеры и солдаты одеты в финскую форму... Численность немецких войск в Рованиеми составляет около 5000 человек...»
«...Часть немецких войск оседает в виде гарнизонов в наиболее крупных и важных в стратегическом отношении пунктах Северной Финляндии... Отношение немцев к населению дружественное, покровительственное»[663].
Данная информация мало чем отличалась от сообщений, которые поступали из разведывательных служб других государств. Так, в это время, независимо от той информации, которая шла в Москву, весьма подробные сведения о «транзите» поступали и в Лондон, и в Вашингтон. В частности, 12 октября американский военный атташе в Хельсинки сообщал о собранных лично им фактах «транзита», которые он получил в результате разведывательной поездки в Северную Финляндию. В Ваасе, например, он заметил до тысячи немецких солдат и два поезда на станции, предназначенные для отправки. В губернском центре Лапландии американский разведчик зафиксировал наличие почти трех тысяч солдат, военное имущество, строившиеся бараки для жилья, а также до 12 артиллерийских зенитных орудий[664].
Английский военный атташе в Финляндии, проанализировав имевшиеся у него сведения, вообще пришел к выводу, что с 20 сентября по 10 ноября 1940 г. через Финляндию проследовало до пяти с половиной тысяч немецких военнослужащих, а в самой Финляндии «в пунктах пересадок» скопилось еще около 1200 германских солдат[665]. Ýòè ñâåäåíèÿ, çà èñêëþ÷åíèåì çàíèæåííûõ äàííûõ îá îñòàâøèõñÿ â Ôèíëÿíäèè ãåðìàíñêèõ âîåííîñëóæàùèõ, ñîîòâåòñòâîâàëè ðåàëüíî ïðîèñõîäèâøèì íà ñåâåðå Ôèíëÿíäèè ïðîöåññàì.
При сборе информации об осуществлявшемся тогда «транзите» немецких войск весьма важным было то, что в это время между военными атташе США и Англии установилось весьма тесное сотрудничество по обмену такой информацией. Это позволяло составить весьма четкую картину того, что происходило на севере Финляндии. Более того, выглядело парадоксально, что финское руководство само решилось информировать англичан и американцев относительно приблизительной численности немецких войск, которые следовали по территории Финляндии в порядке «транзита». Премьер-министр Р. Рюти лично сообщил об этом посланнику США в Хельсинки. Такие же сведения получали и английские дипломаты, которых в течение октября-ноября 1940 г. ставили об этом в известность как Р. Рюти, так и маршал К. Г. Маннергейм[666].
Однако столь удивительная открытость перед западными зарубежными представителями была связана прежде всего с тем, что в Хельсинки очень хорошо понимали: утаить такие значительные переброски войск Германии через финскую территорию просто невозможно. К тому же удобство расположения немецких войск на севере Финляндии не скрывало и командование вермахта. Так, в отчете за ноябрь 1940 г. горного армейского корпуса, дислоцированного в Северной Норвегии, отмечалось: «Финны с большой доброжелательностью относятся ко всем немецким требованиям, особенно к пропуску отпускников через территорию Финляндии»[667]. Åñòåñòâåííî, ÷òî âñå ýòî íå áûëî ñåêðåòîì è äëÿ èíîñòðàííûõ íàáëþäàòåëåé.
Учитывая столь щепетильное положение, в котором оказалось финляндское руководство, в Хельсинки, естественно, пытались найти какие-то дипломатические ходы, которые бы сохраняли представление о Финляндии как о «нейтральной стране». Смысл этих действий сводился к тому, чтобы все-таки сообщать некоторую информацию, целью которой было представить все так, чтобы на Западе «не подумали об излишне благосклонном отношении к немцам финского руководства» и что для Финляндии продолжает оставаться «важной попытка сохранить нейтралитет»[668]. Òàêèì îáðàçîì, ïðåäïîëàãàëîñü ïðîäîëæàòü «äðóæåñòâåííóþ ïîëèòèêó» â îòíîøåíèè ñòðàí çàïàäíîé äåìîêðàòèè. Íî îäíîâðåìåííî, ÷òî áûëî åùå áîëåå âàæíûì, ïðîÿâëÿëîñü ñòðåìëåíèå ïîêàçàòü, ÷òî êîíöåíòðàöèÿ íåìåöêèõ âîéñê íà ñåâåðå «íå íàïðàâëåíà ïðîòèâ èíòåðåñîâ Àíãëèè» è âìåñòå ñ òåì íàìåêíóòü íà «íàëè÷èå òàì óãðîçû, èñõîäÿùåé îò Ñîâåòñêîãî Ñîþçà»[669]. Èíûìè ñëîâàìè, ýòèì êàê áû äàâàëîñü ïîíÿòü, ÷òî «òðàíçèò» ñâÿçàí óæå ñ âîçìîæíîé ïîäãîòîâêîé Ãåðìàíèè ê âîéíå ïðîòèâ ÑÑÑÐ è áîåâûå äåéñòâèÿ áóäóò òàêæå ðàçâîðà÷èâàòüñÿ íà ñåâåðíîì íàïðàâëåíèè. Ïîêàçàòåëüíî, ÷òî ñîâåòñêàÿ ðàçâåäêà, êàê óæå îòìå÷àëîñü, òàêæå ïîëó÷èëà ñîîòâåòñòâóþùóþ èíôîðìàöèþ èç çàïàäíûõ èñòî÷íèêîâ.
Добываемые советской разведкой данные о «транзите» ложились на стол Сталина, докладывались Молотову, наркомам Тимошенко и Кузнецову, командующим соответствующих военных округов и флотов. Подобная информация не могла не тревожить. В Москве склонялись к тому, чтобы поставить перед Гитлером вопрос прямо: как следует рассматривать размещение германских войск в Финляндии?
Это было решено сделать во время планируемой поездки в Берлин представительной советской правительственной делегации, состоящей из 65 человек, во главе с В. М. Молотовым. 9 ноября 1940 г. цели этого визита в германскую столицу были уже четко определены. Одной из ключевых задач намечавшихся переговоров было «устранить всякие трудности и неясности», которые подразумевали «вывод герм[анских] войск, прекращение всяких политич[еских] демонстраций в Ф[инляндии] и в Г[ермании], направленных во вред интересам СССР»[670].
В свою очередь, в канун прибытия советской делегации в Германию финская дипломатия сочла необходимым выяснить в ведомстве Риббентропа, в какой мере беседы с Молотовым будут касаться Финляндии[671].  ÌÈÄ Ãåðìàíèè áûëà ïåðåäàíà îôèöèàëüíàÿ ïàìÿòíàÿ çàïèñêà, â êîòîðîé âûðàæàëàñü íàäåæäà, ÷òî â õîäå ñîâåòñêî-íåìåöêèõ ïåðåãîâîðîâ Ôèíëÿíäèÿ ïîëó÷èò «ïîääåðæêó» Áåðëèíà[672].
Кроме того, в Хельсинки тогда вновь принялись активно обсуждать возможность заключения широкого союза со Швецией, вплоть до создания даже унии между двумя государствами. По всей видимости, эта идея имела чисто демонстративное, политическое значение. «...В конечном счете, — отмечал финский профессор М. Ёкипии, — линия Финляндии в переговорах об унии не могла ни к чему привести, поскольку Финляндия, начиная уже с августа, в определенной мере шла в кильватере Германии»[673]. Î÷åâèäíûì ÿâëÿëîñü òî, ÷òî ïîäîáíàÿ èíèöèàòèâà áûëà íåîáõîäèìà èñêëþ÷èòåëüíî ñ òî÷êè çðåíèÿ «áîëüøîé ïîëèòèêè» ôèíëÿíäñêîãî ãîñóäàðñòâà.
Дело в том, что, выдвигая осенью 1940 г. предложение о развитии финско-шведских отношений и о создании некого союзного объединения, представители Финляндии стремились добиться, по крайней мере, двух целей. Прежде всего в Хельсинки, очевидно, пытались обратить внимание немецкого руководства на возможность развития именно такой перспективы и, во-вторых, отчасти, предостеречь Берлин от возможности появления не связанной с Германией альтернативы внешнеполитического курса Финляндии. В результате предполагалось показать, что приоритетным во внешней политике страны могут быть не только отношения с Берлином.
В ситуации, когда в столице Третьего рейха назревали весьма ответственные немецко-советские переговоры, демонстрация сохранения определенной инициативы у финляндской стороны позволяла, как казалось, добиться того, чтобы в Берлине постарались не оттолкнуть от себя финское руководство. Так, собственно, в это время и говорили в рейхе финские представители, подчеркивая, что «если Германия теперь в связи с мировой войной не может взять на себя обязательство прямо поддержать Финляндию, у нас не останется ничего другого, кроме надежды на помощь Швеции»[674].
К тому же Стокгольм все более дистанцировался от Берлина, поскольку тогда на заседании внешнеполитической комиссии шведского парламента вообще открыто раздавались антигерманские голоса[675]. Çàìåòèì, ÷òî ñóäüáà ñîñåäåé — Íîðâåãèè è Äàíèè òàêæå ïðîèçâåëà âïå÷àòëåíèå íà øâåäñêîå ðóêîâîäñòâî[676].  Øâåöèè íå ñêðûâàëè è òî, ÷òî îíà íå ïîääåðæèâàåò ôèíñêóþ èäåþ ðåâàíøà.  ÷àñòíîñòè, åùå 23 îêòÿáðÿ ðóêîâîäñòâó Ôèíëÿíäèè áûëî ïåðåäàíî íà ýòîò ñ÷åò ñîâåðøåííî îïðåäåëåííîå ìíåíèå øâåäñêîãî ìèíèñòåðñòâà èíîñòðàííûõ äåë.  èíôîðìàöèè, êîòîðóþ ïîëó÷èë ëè÷íî Ð. Ðþòè, óêàçûâàëîñü, ÷òî â Ñòîêãîëüìå «ãîòîâû âåñòè äåëî ê îáðàçîâàíèþ ñîþçà ìåæäó Øâåöèåé è Ôèíëÿíäèåé ïðè óñëîâèè, ÷òî Ôèíëÿíäèÿ íå áóäåò ñòðåìèòüñÿ ê ðåâàíøó, à óäîâëåòâîðèòñÿ òåì, ÷òî åå óñòðîÿò â öåëîì íîâûå ãðàíèöû»[677].
При этом даже в случае, если бы такое объединение состоялось и если бы в нем заняла определяющую позицию прогерманская ориентация, с военной точки зрения это мало что могло дать непосредственно Германии. Объясняя это, немецкий историк М. Менгер указывал, что созданное объединение «едва ли позволило бы расширить стратегический плацдарм для фашистской агрессии» и с военной точки зрения важного значения не имело[678].
В данном случае, если политическая линия Финляндии могла пойти по пути развития сотрудничества со Швецией, то Германии, безусловно, следовало бы особо позаботиться о том, чтобы не оттолкнуть Хельсинки от перспективы будущих военных контактов с рейхом.
С другой стороны, негативное отношение к скандинавской ориентации Финляндии уже ясно выражалось в Советском Союзе и было хорошо известно в финской столице. В этом смысле повторное выдвижение идеи шведско-финляндского объединения могло бы и Москве продемонстрировать финскую внешнеполитическую «независимость», а во многом даже отвлечь советское руководство от внимания к финско-германскому сотрудничеству.
Действительно, информация о заключении финляндско-шведского договора тогда опять весьма серьезно встревожила советское руководство. И хотя поступавшие в Москву сведения были крайне противоречивы, тем не менее Наркомат иностранных дел снова, как и прежде, достаточно четко дал почувствовать Финляндии свое отношение к подобным соглашениям. Молотов заявил финляндскому посланнику об имеющихся у него сведениях, что «между Финляндией и Швецией заключено соглашение, направленное против СССР»[679].
Поскольку Паасикиви не располагал какими-либо сведениями, этот разговор с Молотовым был совершенно неожиданным для него и вызвал его обеспокоенность. Он записал впоследствии в своих воспоминаниях: «Такие жесткие слова со стороны главы советского правительства и министра иностранных дел, обращенные ко мне, посланнику Финляндии, являлись крайне значимым высказыванием»[680]. Ïààñèêèâè ñðî÷íî íàïðàâèë â ÌÈÄ Ôèíëÿíäèè ñîîáùåíèå, â êîòîðîì ïîä÷åðêèâàë: «Êîíå÷íî, ðóññêèå î÷åíü ïîäîçðèòåëüíû, íî âñå æå ÷óâñòâóåòñÿ, ÷òî ýòîò âîïðîñ èõ îñîáî áóäîðàæèò. Ýòî ïîêàçûâàåò, íàñêîëüêî íàäî áûòü ñåé÷àñ êðàéíå îñòîðîæíûìè â ñâîèõ âûñòóïëåíèÿõ»[681].
Однако Финляндия не ослабила после этого зондаж относительно договора о союзе со Швецией. Уже после получения четкой информации о советской позиции, в Финляндии поступили следующим образом: попытались привлечь к обсуждению с Москвой по возникающей «проблеме» договора также шведов. Несколько раз в это время МИД Финляндии обращался в Стокгольм с настоятельной просьбой включиться в диалог с СССР относительно идеи «скандинавского объединения»[682]. Îäíàêî Øâåöèÿ îò ïîäîáíûõ øàãîâ óêëîíÿëàñü. Ìèíèñòð èíîñòðàííûõ äåë ñîîáùèë 30 ñåíòÿáðÿ 1940 ã. ôèíëÿíäñêîé ìèññèè â Ñòîêãîëüìå, ÷òî «Ìîëîòîâ íå ãîâîðèë îá ýòîì äåëå ñ ïîñëàííèêîì Øâåöèè»[683]. Òàêèì îáðàçîì, øâåäñêèå äèïëîìàòû íå øëè íà ðàçâèòèå ïðåäëîæåííîé Ôèíëÿíäèåé êîìáèíàöèè, îäíàêî Õåëüñèíêè âñå æå îò íåå íå õîòåëè îòêàçûâàòüñÿ.
В ноябре 1940 г., в момент визита Молотова в Берлин, финляндское руководство стало опять настойчиво выяснять у немецких представителей, как отмечает историк О. Ман-нинен, «захочет ли Германия поддержать Финляндию... особенно в отношении сближения Швеции и Финляндии»[684].  äàííîì ñëó÷àå, î÷åâèäíî, ôèíñêîå ðóêîâîäñòâî ðåøèëî «ñûãðàòü» íà ïðîòèâîðå÷èÿõ âåëèêèõ äåðæàâ, èñïîëüçîâàâ âûäâèíóòóþ èì èäåþ ñêàíäèíàâñêîãî îáúåäèíåíèÿ. Íî ýòî ëèøü îò÷àñòè ìîãëî ïîâëèÿòü íà ñîâåòñêî-ãåðìàíñêèå ïåðåãîâîðû, êîãäà äåëî êàñàëîñü «ôèíëÿíäñêîé ïðîáëåìû».
Утром 12 ноября с подчеркнутой помпезностью на вокзале столицы Третьего рейха В. М. Молотова встречали министр Риббентроп и фельдмаршал Кейтель. В этот день после завтрака предстояла беседа с фюрером в его кабинете.
О встречах между Молотовым и Гитлером в настоящее время известно, главным образом, по протокольным записям их бесед. Они велись с советской стороны переводчиками В. М. Бережковым и В. Н. Павловым, а с немецкой — П. Шмидтом и Г. Хильгером. Тексты обрабатывались сразу же после окончания бесед без согласования с двух сторон. В. М. Бережков — дипломат, историк и журналист — написал впоследствии интересные воспоминания, в которых содержатся многие подробности того, что происходило в ходе этих переговоров. О них существуют сведения также в мемуарах немецкого переводчика П. Шмидта. Имеются и фрагментарные записи мемуарного характера о визите Молотова в Берлин, сделанные министром иностранных дел И. Риббентропом во время Нюрнбергского процесса в тюремной камере. Представляют определенный интерес также неофициальные, отрывочные интервью В. М. Молотова, в которых в 1970-е годы, будучи уже в преклонном возрасте, он рассказал о своем пребывании в Берлине. Кроме того, в 1991 г. были опубликованы телеграммы, передававшиеся из столицы Германии главой советской делегации Сталину, о содержании бесед с Гитлером и ответные указания из Москвы, как следует их вести дальше[685].
В этих источниках есть свои детали и оттенки, но общим является констатация озабоченности, выраженная главой советской делегации в ходе двух бесед с Гитлером по поводу сосредоточения немецких войск в Финляндии вблизи границы с СССР. По словам П. Шмидта, В. М. Молотов вел «политическую разведку планов Германии»[686].
В том, что со стороны Советского Союза будут продолжаться настойчивые требования объяснить поведение Германии в отношении Финляндии, Гитлер, очевидно, не сомневался. К тому же перед началом переговоров Молотов по «финляндской проблеме» беседовал с Шуленбургом (он также прибыл из Москвы в Берлин). «Только что, — сообщал Молотов Сталину, — заходил ко мне Шуленбург с поручением от Риббентропа, что прошлогодний протокол в отношении Финляндии остается полностью в силе. Я потребовал сделать из этого практические выводы: 1) увести германские войска из Финляндии и 2) прекратить как в Финляндии, так и в Германии политические демонстрации, направленные во вред интересам СССР»[687]. Êîíå÷íî æå, î ñîäåðæàíèè ýòîé áåñåäû áûëî äîëîæåíî Ãèòëåðó è òîò, ñëåäîâàòåëüíî, øåë íà âñòðå÷ó ñ Ìîëîòîâûì, óæå èìåÿ ïðîäóìàííóþ òàêòèêó äåéñòâèé ïî ôèíëÿíäñêîìó âîïðîñó.