Безвластие и потеря централизующих начал вели к оживлению
местного сепаратизма. Собранные до этого в единое государство от-
дельные земли стали вновь проявлять тягу к обособленности. Бро-
жение охватило жителей нерусских окраин – как тех, что были
присоединены с помощью военной силы, так и тех, которые вош-
ли в состав Российского государства добровольно, откликнувшись
на перспективу стабильного порядка в сильном государстве. До
Смуты Москва была координирующим центром, связующим все
области страны, а с утратой доверия к московским властям утра-
139чивались и связи между отдельными областями. Государство пре-
вращалось в бесформенный конгломерат земель и городов.
Пренебрежение к государственным интересам и мелочная ко-
рысть боярства породили такое явление, как самозванство. Осенью
1604 года на юге России появился первый Лжедмитрий – бывший
монах Чудова монастыря в Москве Григорий Отрепьев, бежавший
в Польшу, где он назвался «чудесно спасшимся царевичем Дмит-
рием». Польские верхи поспешили воспользоваться этим прохо-
димцем для удовлетворения собственных аппетитов. Со времен Сте-
фана Батория польские магнаты и шляхта рассматривали Моско-
вию как объект захватнических устремлений. В желании польской
верхушки подчинить себе Россию просматривалась, помимо проче-
го, и идейно-религиозная мотивация, выраженная пренебрежени-
ем католиков к православным «схизматикам» и планами внедрить
среди русских католицизм. До 1917 года российская историогра-
фия и представляла Смуту как столкновение православия с католи-
цизмом. Такой взгляд возник еще в годы самой Смуты и утвердил-
ся сразу после ее завершения.
В 1569 году в результате Люблинской унии Литва и Польша
слились в единое государство – Речь Посполитую. Южнорусские
земли, находившиеся в составе Литовского княжества, подпали
под власть польской короны. А в 1596 году православным Запад-
ной и Южной Руси усилиями иезуитов и польского короля была
навязана Брестская уния, с помощью которой паписты хотели за-
ставить русичей отказаться от «схизмы» и «принять милость» рим-
ского понтифика. Народ ясно ощущал всю фальшь униатства, на-
саждавшегося с применением грубого насилия. У православной
Церкви отнимались храмы и монастыри. Православное богослуже-
ние запрещалось. Агрессивность католической Церкви и польской
шляхты не оставляла православным выбора: они должны были либо
смириться перед католиками, либо встать на путь борьбы. Сопро-
тивление нарастало, вспыхивали восстания, многие из них прини-
мали широкий размах. В 1591–1593 годах украинские крестьяне и
казаки под главенством Кристофа Косинского захватили несколько
городов в Малороссии и осадили Киев. В 1594–1596 годах восста-
ние, поднятое казацким атаманом Северином Наливайко, распрост-
ранилось от Запорожской Сечи до Могилева и от российской грани-
140цы до Луцка. Папа римский требовал от польского короля распра-
вы над православными: «Пусть проклят будет тот, кто удержит меч
свой от крови! Пусть ересь чувствует, что ей нет пощады!» [4, с. 181].
Православие в Западной Руси держалось верой простого наро-
да. Польско-католическое угнетение усиливало стремление бело-
русов и украинцев к объединению с единокровной и единоверной
Россией. Она служила им своеобразным психологическим тылом,
помогавшим сопротивляться унии. Польские власти и католичес-
кие прелаты не могли не видеть братского расположения Западной
и Южной Руси к московитам. Белорусы и украинцы, образно го-
воря, «телом» были в Речи Посполитой, а «душой» – в России.
На умонастроения западнорусского населения существенное влия-
ние оказало и учреждение патриаршества в Москве в 1589 году.
Пока для православных Речи Посполитой существовал «мос-
ковский тыл», польские паны не могли быть уверенными в окон-
чательном успехе своих замыслов по ополячиванию Западной
и Южной Руси. В Варшаве приходили к мысли, что едва ли удаст-
ся полностью покорить Западную и Южную Русь, если не продол-
жить экспансию на Восток для установления контроля над Моско-
вией. Эта мысль оставалась несбыточной, пока Россия сохраняла
державную мощь под скипетром династии Рюриковичей. Но когда
в 1598 году древняя династия пресеклась, паны и кардиналы рас-
ценили это как шанс, который позволит им осуществить амбици-
озные замыслы в отношении России.
Папа римский Климент VIII и его преемник Павел V охотно
поддержали авантюру Лжедмитрия. Отрепьев тайно принял католи-
чество, и папский нунций Рангони благословил его поход на Моск-
ву. Русский летописец описал, как самозванец, «сатанинский угод-
ник, окаянный законопреступник, отпавший от христианской веры
и поругавший сам образ Божий» [5, с. 36], был принят польским
королем, который, «найдя его велеречивым, признал в нем настоя-
щего царевича и обещал ему помогать. А он, зломысленный, обе-
щал отдать королю российский город Смоленск и города Север-
ской страны даже и до Можайска, да и быть с ним в одной и той же
вере. А король за это велел созывать вольных людей ему на по-
мощь» [Там же, с. 36].
141Лжедмитрий, получив от магнатов деньги и оружие, повел в Рос-
сию большой польский отряд. В военных столкновениях с этим
отрядом правительственные войска имели очевидное преимущест-
во, однако нанести решающее поражение Отрепьеву не успели. Вес-
ной 1605 года Годунов умер, и бояре открыли перед самозванцем
ворота в Кремль.
Лжедмитрий не посмел бы посягнуть на престол без открытой
или тайной поддержки боярских группировок. Смуту в умы людей
вносили «неправды лукавые». Мать погибшего в 1591 году цареви-
ча Дмитрия Марфа Нагая, «дарами прельстившаяся», согласилась
признать самозванца своим сыном. Но немало было и тех, кто не хо-
тел признавать ложь и приспосабливаться к ней. Варвара Отрепье-
ва, родная мать самозванца, его брат и дядя обличали его как про-
ходимца, за что подверглись гонениям. Дворянин Петр Тургенев
и мещанин Федор Колачник, прилюдно называвшие Отрепьева «ан-
тихристом, посланным от сатаны» [6, с. 110], были казнены по его
приказу.
Самозванец владел московским престолом более года. За это
время казна была опустошена. Пришедшие с ним поляки занялись
грабежами. Среди русских людей назревало возмущение, резко уси-
лившееся, когда пришельцы принялись осквернять православные
святыни. По описаниям писателя XVII века Авраамия Палицына,
поляки «во святых божиих церквах скот свой затворяху и псов в ал-
тарях питаху, <...> чин иноческий и священнический не вскоре
смерти предааху, но прежде зле мучащее всячески, и огнем жгу-
щее, испытующа сокровищ, <...> и ругающееся им, повелевая пес-
ни петь срамныя, и скакати, и плескати» [6, с. 121]. «Смертную
муку» от поляков приняли тверской и суздальский архиепископы,
а коломенского епископа поляки, привязав к пушке, возили с собой
для устрашения непокорных. Палицын не жалел красок для изо-
бражения бесчинств со стороны интервентов: «У иных же чадо
похитив, пред очами родителей на огне держаху, иных о землю, и
о пороги, и о камни, и об углы разбиваху, иных же на копья и на саб-
ли взоткнувше перед родителями ношаху....И где пролита была
мученическая кровь, на том же месте бяше беснования блудного
одр. Красных же жен и девиц на мног блуд взимаху, и те во многом
142сквернении нечисты умираху....Невесты же христовы, честные
и святые инокини растерзаемы бываху, и по станам их влачили,
и оскверняли блудом» [Там же, с. 123–124].
Терпеть все это москвичи не могли и не хотели. Вспыхнуло
восстание, в ходе которого они перебили поляков и расправились
с Отрепьевым. После этого царем стал Василий Шуйский. Он был
выбран некоторыми боярскими группировками, «без совета всей
земли», а значит, по убеждению писателя XVII века Ивана Тимофее-
ва, «заскочил на царство самовольно и бесстыдно, царствовал нечес-
тиво. Из-за неустойчивости его власти люди беспорядочно неис-
товствовали, и море житейское неукротимо волновалось» [7, с. 262].
В народе Шуйский не был признан. Началось брожение, перерос-
шее в кровавое междоусобие.
В это же время на исторической сцене появился новый само-
званец, прозванный Тушинским вором. Ему в «наследство» от пер-
вого лжецаря достались не только польские сабли, но и «царица»,
роль которой старательно исполняла Марина Мнишек – дочь бо-
гатого польского магната. Побывав под венцом с одним прохо-
димцем, она после его смерти быстро освоилась в шатре другого.
Перед народом разыгрывался большой и фальшивый спектакль.
Многие были сбиты с толку хитрой пропагандой и верили в «ис-
тинность» самопровозглашенных царей. Вставший на сторону вто-
рого самозванца дворянин Иван Болотников призывал народ к рас-
праве над боярами, «овладению женами их, и вотчинами, и помес-
тьями». Страну захлестнула уголовщина. Грабежами занимались
бродившие от города к городу польские, дворянские, казачьи отря-
ды, различные ватаги и банды. От имени Тушинского вора и поль-
ского наместника Гонсевского присягнувшие им корыстолюбцы
получали поместья, хотя хозяева этих поместий были в полном
здравии. Алчность мутила умы, толкала к предательству.
Как и Лжедмитрий I, Тушинский вор опирался на поддержку
поляков, которые снабжали его деньгами и оружием. Когда он дви-
нулся на Москву, из Польши на помощь ему потянулись отряды
шляхты, грезящей о богатой добыче. Среди пришельцев присутст-
вовали явные уголовники, одним из которых был Ян Лисовский,
приговоренный на родине королевским судом к смертной казни
143за бандитизм. Немудрено, что все русские города и села, оказавшие-
ся на пути этих «ясновельможных панов», подвергались диким
грабежам. Лжедмитрий II обещал полякам осыпать их золотом пос-
ле взятия Москвы. Эти обещания не гарантировали ему дружбы
со стороны поляков. После поражения тушинских и польских от-
рядов под Троицким монастырем «было в Тушине у вора смяте-
нье, и все поляки вкупе начали сечь русских изменников, кои были
в Тушине» [6, с. 205]. Сам Тушинский вор оказался пленником по-
ляков. Польские «советники» в глаза называли его мошенником
и лгуном, угрожали побоями. Ему пришлось спасаться бегством
от своих «помощников».
Основная масса русских людей воспринимала самозванцев
оборотнями, а самозванство расценивала как сатанинское явле-
ние, ибо самозванцы действовали с помощью лжи, переступали
через принцип «быть, а не казаться». Отказываясь от имени, полу-
ченного при крещении, они «губили душу». Иван Тимофеев назы-
вал их «антихристами во плоти, самих себя принесших в жертву
бесам» [7, с. 255].
Духовным вдохновителем сопротивления интервентам стал
патриарх Гермоген, который, как рассказывалось в Степенной кни-
ге, «видя людей божиих в России мятущихся и близких к погибе-
ли, поучал их: “Что за смятение бесполезное обуяло вас? Зачем
вверяете вы души свои поганым полякам? Что общего имеете вы
со злохищными волками? Вы кротки во Христе, те дерзки, как са-
тана. Ведь издавна православная наша вера ненавидима инопле-
менными странами; почему же вы хотите примириться с пришель-
цами этими?”» [8, с. 329].
Пример самоотверженности в борьбе с интервентами показа-
ли защитники Троице-Сергиевой лавры, в течение 16 месяцев вы-
держивавшие осаду со стороны поляков и тушинских отрядов. Ге-
роическая оборона Троицы стала одним из ключевых событий Смут-
ного времени. Лавра была духовно-административным центром
русского православия и вошла в сознание русских людей как важ-
нейший национально-религиозный символ, как «обитель благочес-
тия, сияющая для всей России яко солнце или яко луна посреди
звезд» [6, с. 131]. Взятие лавры «сонмищем сатанинским» подорва-
144ло бы духовные силы русского народа, нанесло бы ему большой
моральный урон. Это понимали и поляки, говорившие, что лавру
надо обязательно покорить в назидание всем русским, а «аще не об-
ратится, то рассыпать ее прахом» [Там же, с. 131].
Под монастырские стены пришли со своими отрядами гетман
Ян Петр Сапега и Ян Лисовский. К началу осады Троицы у Сапеги
и Лисовского насчитывалось примерно 15 тыс. человек, в то время
как число защитников монастыря не превышало 2,5 тыс. Несмотря
на «великую тесноту и напасти в обители», священники, воеводы
и все, кто находился в лавре, «целовали крест, что седети в осаде
без измены, и оттоле бысть во граде братолюбство великое, и все
с усердием ратовахуся со враги» [Там же, с. 134]. Сапега и Лисов-
ский пытались покорить лавру «прельщением», послав туда гра-
моту со словами: «Помилуйте себя сами, покоритесь государю на-
шему и вашему, и будет милость и ласка к вам государя царя Дмит-
рия, каковой ни один из вас у царя Василия Шуйского не был
пожалован. <...> Если же не покоритесь милости нашей и ласке
и не сдадите нам града, а даст Бог возьмем его, то ни один из вас
милости от нас не узрит, но все умрут зле» [Там же, с. 135–136].
Защитники лавры отвергли «прельщение вражье»: «Какая
польза человеку возлюбить тьму паче света и променять ложь
на истину и честь на бесчестие, а свободу на горькую работу? Как
же нам оставить вечную святую истинную православную веру и по-
кориться еретическим законам, проклятым вселенскими патриар-
хами? Какое нам приобретение и почесть, если оставим своего пра-
вославного государя и покоримся лжецу, врагу и вору и вам, ино-
верные латиняне? <...> Ложною ласкою, тщетною лестью, суетным
богатством прельстить нас хотите, но и богатства всего мира не
хотим против своего крестного целования» [Там же, с. 137]. Защит-
ники Троицы переживали голод, холод, нехватку всего самого не-
обходимого, «и аще бы кто и каменно сердце имел, и тот, видя сия
тесноты и напасти, восплакался...» [Там же]. Монахи, стрельцы,
дворяне и крестьяне «пили смертную чашу за святую православ-
ную веру», сражаясь против «сынов беззаконных», спасая себя и
Россию от «латынского порабощения». Потери среди «троицких
людей» были велики, но они не сломили их боевой дух. Отважно
145бились с врагами монахи и крестьяне из окрестных сел: «И нерат-
ные охрабришася, никогда же обычай ратных не видевши, и убо
исполинскою крепостью препояшася» [Там же, с. 153].
Осада Троицы была снята отрядом молодого полководца Ми-
хаила Скопина-Шуйского, который привел из Новгородской земли
3 тыс. ратников. Скопин-Шуйский разбил тушинцев и в марте
1610 года вступил в Москву.
Пример Троице-Сергиевой лавры вдохновлял русских на осво-
бодительную борьбу. Еще одним образцом героизма явилась оборо-
на Смоленска. Его защитники во главе с Михаилом Шеиным долго
отбивали натиск польского войска, руководимого королем Сигиз-
мундом. В «Новой повести о преславном Российском царстве»,
написанной в 1611 году, говорилось: «Поревнуем и подивимся ве-
ликому нашему граду Смоленску, тому, как в нем наши братья, пра-
вославные христиане, в осаде сидят и великую скорбь и тесноту
терпят, но стоят крепко за православную веру, и за святые церкви,
и за свои души, и за всех за нас, а супостату и врагу, королю, не по-
корятся и не сдадутся» [9, с. 24].
Разгром тушинцев отрядами Скопина-Шуйского дал стране про-
блеск надежды. Но вскоре Скопина-Шуйского предательски отрави-
ли его завистники. После этого страну захлестнул разгул анархии.
Василий Шуйский боярами-изменниками был насильно пострижен
в монахи, а позднее поляки увезли его в плен. Роль московского
правительства взяли на себя выдвиженцы нескольких боярских
кланов. В августе 1610 года они организовали в Кремле присягу
польскому королевичу Владиславу. Патриарх Гермоген «укрепляше
их, чтоб отнюдь без крещения на царство его не сажали» [10, с. 101].
Однако польский король Сигизмунд не позволил сыну креститься
по православному обряду. Он не собирался идти на уступки право-
славию, а жаждал подавить «схизму» и навязать русским като-
лицизм.
Присягнув королевичу, а затем впустив в Москву польский гар-
низон, бояре дали полякам удобный повод для прямой интервен-
ции против России. Поляки повели себя здесь как хозяева положе-
ния: «Все державство Московское начаша правити и везде своя вое-
воды и судей начаша поставляти. <...> Гетман Желковский с поляки
146начал казну царскую грабить: ово себе, ово королю под Смоленск
посылая. По всей же Русской земле стали имати дани великия и
оброки, оружием препоясуются и повсюду ратным обычаем наси-
луют. <...> И кто ту беду изглаголет, каковы быша правежи пра-
вославным христианам?» [6, с. 210].
19 марта 1911 года интервенты устроили в русской столице
кровавую резню: «Поляцы же, неистово дыхая на пролитие крови
и на восхищение великого сокровища, на великий царствующий
град Москву нападают, и пламень великий возжигают, и елико лю-
дей обретают, и тако мечом погубляют, богатство грабят, всех смер-
ти предают и разсуждения возраста не имеют» [11, с. 136].
Палицын, описывая разорение интервентами Москвы, особо
подчеркнул их религиозную нетерпимость: «Начаша сечь поляки
в царствующем граде Москве православных христиан, и многое
множество побиша православных... Церкви же и монастыри и вся-
кую святыню осквернили и попрали» [6, с. 213]. По словам Авраа-
мия, «многия бесчестия принял от изменников и от поляков патри-
арх Ермоген» [Там же, с. 210], который стал рассылать в разные
города грамоты с призывом к народу «идти к Москве на литовских
людей» [Там же, с. 211]. Этот призыв нашел живой отклик среди
русского населения, принимавшего на сходах постановления «не-
ослабно стоять за православную веру и за Московское государство,
королю польскому креста не целовать и не служить ему, Москов-
ское государство от польских и литовских людей очищать» [6, с. 212].
Бояре-изменники требовали от Гермогена написать русским опол-
ченцам, «чтоб не ходили на Москву. Он же, великий государь-
исповедник, рече им: да будут те благословенны, которые идут
на очищение Московского государства, а вы, окаянные изменники,
будете прокляты. И оттоле начаша его морить гладом и умориша
его гладной смертью» [10, с. 117].
Элитарное высокомерие, с каким поляки принялись хозяйни-
чать в Московии, мешало им правильно оценить потенциал сопро-
тивления со стороны русских, с новой остротой осознавших себя
жителями независимой православной державы, защитниками
«прославляемого и удивительного царствующего града Москва, па-
че же рекомого Новый Рим» [6, с. 212]. Историк А. В. Карташев дал
147такое изображение Смуты: «Латинство вплотную подошло к сте-
нам Третьего Рима, а затем вместе с латинником-самозванцем вошло
в Кремль и село на трон православных царей. Было от чего ужас-
нуться душе Руси и ощутить веяние антихристова времени! Много
можно указать условий, помогавших восстановлению рухнувшего
порядка. Но моральный, духовный корень спасения может быть
указан только один. Сердца народа собрались и укрепились под зна-
менем высшей народной святыни – веры православной, под знаме-
нем Святой Руси» [12, с. 41–42].
К концу 1611 года Московское государство выглядело пол-
ностью разрушенным. Правительство было парализовано. В цент-
ре страны хозяйничали поляки, захватившие Смоленск и Москву.
Новгород оказался у шведов. Каждый русский город действовал
особняком. Однако в сознании людей все настойчивее крепла тяга
к порядку. В отдельных землях регулярно собирались местные зем-
ские советы, где люди сообща обсуждали ход дел в стране. Посте-
пенно становилось все яснее, что решение проблем невозможно
только в местных рамках, зрело понимание необходимости обще-
русского движения. Отражением этого стали народные ополчения,
собираемые в русских провинциальных городах. Несмотря на рас-
пад внутригосударственных связей, осознание национального
единства не исчезло. Непрерывную проповедь в пользу единства
всех православных вела Церковь. Проводя идею общественной
и государственной консолидации, она сформулировала главные
задачи момента: изгнать интервентов и подготовить условия
для создания русского правительства, пользующегося доверием
населения.
Народная энергия не увяла от «безнарядья», продолжая питать
историческое творчество народа. В результате низовой инициати-
вы и вопреки политическим маневрам боярской знати было собра-
но народное ополчение. Движение шло из провинции. Сначала
рязанский воевода Прокопий Ляпунов «начал ссылатись со всеми
городами, чтоб им стать за одно и помочь Московскому государст-
ву» [10, с. 105]. Люди откликнулись, «начаша присылати к Проко-
фью и во всех городах збираться. И все соединеся во едину мысль,
что всем помереть за православную веру» [Там же].
148После гибели Ляпунова троицкие монахи разослали русским
городам грамоты с призывом собирать новое ополчение. В тот мо-
мент в Нижнем Новгороде появился народный вождь по имени
Кузьма Минин. Он убеждал земляков не искать личных выгод, а
отдать все для спасения Отечества. На зов Минина откликнулось
Поволжье, где вместе с русскими в ополчение шли татары, морд-
ва, чуваши. Откликнулись города Русского Севера, Урала, Сибири.
Было организовано боеспособное ополчение, во главе которо-
го встал опытный военачальник суздальский князь Дмитрий Пожар-
ский. В августе 1612 года ополчение подошло к Троице-Сергиевой
лавре, а от нее двинулось к Москве и вскоре осадило поляков в Ки-
тай-городе, «велику тесноту им сотвориша» [6, с. 215]. Осенью
произошли решающие бои, интервенты были разбиты. 22 октября
(4 ноября по новому стилю) Китай-город был взят приступом,
«много в нем литвы и немец побили, оставшихся же в Кремль во-
гнали» [Там же, с. 216]. В этот день всем стало ясно: победу русские
не отдадут.
Она далась им нелегко. Для многих ее достижение связыва-
лось с преодолением инерции и малодушия. В начале Смуты мо-
ральный уровень российского общества был явно не на высоте.
Государственные и общественные интересы сплошь и рядом подав-
лялись корпоративностью и эгоизмом. На передний план стреми-
лись выбиться жулики и проходимцы, оттирая в сторону людей
честных и достойных. Не пересилив свои слабости, не обновив свой
дух, русские не смогли бы освободить страну от противника. Ког-
да хаос стал нестерпимым, весомое слово сказали духовные лиде-
ры страны – патриарх Гермоген, Михаил Скопин-Шуйский, Кузьма
Минин, Дмитрий Пожарский. Благодаря им народ собрался с си-