– А я этого и не знал, – удивился молодой человек. – Так вы хотите сказать, что валлийцы были христианами раньше англичан?
– Конечно. Они забрали с собой на запад все, что осталось от римского христианства.
За разговорами мы добрались до вершины Моэл Фаммау.
Что за вид! С одной стороны Клуидских гор хребет Сноудона, с другой – Пик Дербишира. Внизу раскинулась зеленая долина Клуида с ее извилистой речкой, бегущей на север. А на севере зеленые вершины холмов. Мы видели город Рил, замок Рудлан, белый шпиль замка Боделвидан, башню собора Святого Асава и чуть южнее – шпиль церкви Ритина.
Посмотрели назад – на западе протянулась длинная серо‑голубая горная цепь. Сноудон.
Господи, какая красота! Сноудон – самая величественная гора Британии. Не такая высокая, как Бен‑Невис, зато форма острее и живописнее. Она смотрела на своих соседей сверху вниз, а золотые облака закрывали ее на мгновение и уплывали в сторону.
К Таварн‑Гелин мы спустились на хорошей скорости. Я подумал, что осенью, когда покраснеет вереск, вид с Моэл Фаммау будет еще прекраснее.
Теперь я ехал по красивой долине. Этот район Уэльса я полюбил с первого взгляда. Хорошо возделанная земля согревает душу. Долина Клуида, возможно, не обладает открыточной красотой Лланголлена, но для человека, любящего вид плодородной почвы, такое зрелище ни с чем не сравнишь.
Аккуратные фермы прилепились к горным склонам либо удобно гнездились в долине. Они так же красивы, как те, что вы видели в Сомерсете или в Девоне. Вы помните: те фермы и дома, кажется, выросли из земли, словно деревья. У здешних ферм такой же естественный вид. Они построены из местного камня. Подобно корнеплодам, они вросли в плодородную валлийскую почву.
|
|
Это – земля мелких фермеров. Думаю, среднее хозяйство занимает от пятидесяти до восьмидесяти акров. Люди, которые ими владеют, в рекламе не нуждаются. Их акры говорят сами за себя. Даже фермер из Норфолка – тот, что растит пшеницу в Фейкенхеме и думает, что за пределами Норфолка ничего хорошего вырасти не может – нехотя отдаст должное отличным землям Клуида. По всей долине, на равных расстояниях друг от друга, стоят торговые города. Они маленькие, спокойные и своеобразные. В них есть то, что я узнаю как характерно валлийское: сдержанность, солидность и достоинство.
Индивидуализм бросается в глаза. Заметно, что люди живут здоровой, замкнутой жизнью. В английских городах такого размера вас удивляют и раздражают огромные кинотеатры, множество танцевальных залов и других развлекательных мест. Наши небольшие городки подвержены сторонним влияниям. Валлийским городкам удается – не знаю как – противостоять кинотеатрам и большим магазинам. Эти городки очень просто и эффективно обслуживают небольшое сельское население, объединенное местными интересами. Впрочем, антенны радиоприемников указывают на то, что их интересует внешний мир.
Сила нации не в больших городах, а в деревнях и в маленьких городках. Это – места, где народный дух мирно развивается. Я чувствую, что большая часть лучшего в Уэльсе произрастает из сдержанной тишины таких городков, как Йель в графстве Клуид.
Вечером я стоял на продуваемой всеми ветрами вершине. С нее замок Денби смотрит на дикие горы. Этот вид – один из лучших в долине Клуид.
|
|
Замок возвышается над долиной на высоте 500 футов. Скала, на которой он стоит, такая же грубая и суровая, как в Эдинбурге. Высокие серые стены замка принимают на себя все природные катаклизмы. Этот замок королева Елизавета подарила графу Лестеру, который выкачал из здешних мест все, что смог, и так набил себе карманы, что королева вынуждена была вмешаться.
В эту мрачную крепость въехал Карл I после сражения при Раутон‑Хите, и замок одиннадцать месяцев не открывал двери сторонникам парламента, пока наконец не уступил.
– Если посмотрите вниз, – сказал гид, – то увидите домик. Он стоит на месте того дома, где родился Стенли, тот самый, что нашел Ливингстона. Стенли происходил из бедной семьи, и настоящее его имя – Джон Роулендс… Жаль, что его дом снесли, ибо он был великим человеком.
Через несколько миль я въехал в графство Флинтшир.
Глава четвертая
Короли и святые
в которой я посещаю собор Святого Асава и замок Рудлан, вспоминаю любовную историю Ллевелина и Элеоноры, исследую валлийскую Корниш‑роуд – от Рила до Лландидно, посещаю колодец Элиана, иду по крепостному валу Конуэя и слышу голос Уэльса.
Когда святого Кентигерна, он же святой Мунго, вынудили покинуть свой скит – там, где ныне стоит город Глазго, он перевалил через валлийские горы в поисках защиты у правителя Северного Уэльса.
Основателя Глазго всегда считали шотландцем, но на самом деле он валлиец, и его валлийское имя – Синдерин Гаратуис. Святой Патрик, кстати, тоже был валлийцем.
Святому Мунго передали во владение местечко Лланелви, сегодня – Сент‑Асав. В 560 году он основал там епископальную епархию и монастырь. Прежде чем его снова пригласили в Шотландию, он назначил преемником одного из своих последователей, благочестивого монаха по имени Аса, или Асав. Итак, 1370 лет назад на том месте, где сейчас стоит собор Святого Асава, находилась христианская церковь. Во время англо‑валлийских войн она неоднократно сгорала, но не успевали остыть руины, как монахи возвращались и восстанавливали церковь. Правда, был период в сто лет, когда церковь лежала в развалинах…
|
|
Меня удивил и порадовал город святого Асава. Когда англичане вспоминают о соборном городе, их воображению представляется Кентербери или Винчестер – большие поселения, доминантой которых является внушительное готическое здание, такое большое, что ставит в затруднение желающих его отреставрировать, и такое католическое по замыслу, что люди, собравшиеся возле хоров для протестантской службы, кажутся отверженными. Но город святого Асава не похож на другие соборные города Британии. Это настоящая деревня! Монах‑хронист Гиральд Камбрийский, служивший здесь мессу в 1128 году, назвал собор «бедной маленькой церковью Лланелви». Хотя я и не могу назвать собор Святого Асава «бедным», он очаровательно миниатюрен, и это приводит на память высказывание Гиральда. Думаю, это самый маленький собор в Англии и Уэльсе, а в местечке, которому он дал свое имя, проживают 2000 жителей, и оно считается «городом». Интерьер собора показался мне достойным, но неброским. В башне шли реставрационные работы, и огромные полотняные занавесы не давали возможности осмотреть западное и восточное окна.
– Не хотите ли посетить музей в здании капитула? – спросил вежливый церковный служитель.
Он провел меня в южный трансепт, который считается у них зданием капитула. Стеклянные витрины очень напомнили школьный музей.
Там лежало несколько интересных ранних валлийских книг, а также «Опоясная» и «Уксусная» библии. Я удивился, что человек, знакомый с этими изданиями, не мог объяснить, как они получили свои прозвища. «Опоясная библия», опубликованная в 1579 году, получила такое название из‑за фрагмента Книги Бытие, описывающего, как Адам и Ева узнают о своей наготе:
«И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги, и сшили смоковные листья, и сделали себе опоясания»[63].
«Уксусная библия» издана намного позднее. Ее напечатали в 1717 году, и свое название она получила из‑за опечатки. В главе 20, где рассказана притча о винограднике, написано: «Притча об уксусе»[64].
Соборы оказывают гипнотическое влияние на тех, кто их посещает. Один мой друг чрезвычайно интересовался всем, что имело отношение к святому Асаву, хотя и вынужден был признать, что видел в Англии соборы и получше. Но, будучи валлийским священником, он справедливо гордился тем, что в июньский день 1920 года доктора Эдвардса назначили первым архиепископом самостоятельной церкви Уэльса.
Я остановился перед собором, чтобы осмотреть «крест Элеоноры», около тридцати футов высотой. На кресте восемь фигур, главная из которых – фигура епископа Моргана. Он перевел Библию на валлийский язык и в 1601 году стал епископом собора Святого Асафа.
Английский путешественник в Уэльсе должен понять, что этот памятник увековечивает одно из выдающихся событий в истории Уэльса. В период Реформации валлийцам ничего не дали взамен католицизма. Они погрузились в духовную кому. В 1858 году один писатель отмечал: «В Уэльсе много мест, да что там – целых графств, в которых нет ни единого христианина. Люди живут как животные, большинство ничего не знают о добродетели, в памяти осталось лишь имя Христа».
В 1563 году парламент постановил, что Библия, переведенная на валлийский язык, к 1566 году должна быть в каждом приходе. Этого, однако, не произошло, пока епископ Морган не опубликовал свою версию Писания на валлийском языке. Библия поразила воображение валлийцев. Она сделала для Уэльса то, что Лютер сделал для Германии. До сих пор ее считают шедевром валлийской прозы.
«Епископ Морган не только дал валлийцам Библию, – писал уэльский богослов, – но и реанимировал и реформировал древний язык кимров. Под его магическим пером то, что до тех пор было умирающим местным наречием, сделалось живым литературным языком. Он воссоздал и стандартизировал валлийский язык. Из грубо отесанной лексики вышла величественная и певучая речь, доносящая до народа Слово Господне».
Этот великий валлиец был сыном мелкого фермера из Конви.
Дождь припустил с мрачным энтузиазмом. Я покинул город святого Асава. Долина Клуида расширилась. Справа от меня бежала река. Зеленые холмы Флинтшира отступали на восток, на западе виднелось дикое высокогорье Денбишира. На горы наползали большие облака, и по мере моего продвижения ландшафт утрачивал горное обрамление и стал напоминать спокойный, уютный Херефордшир.
Через несколько миль я въехал в Рудлан. Важный в прошлом морской порт ныне превратился в деревню. Осматривать здесь нечего, кроме остова замка, увитого виноградом, да дома на Хай‑стрит, называющегося «домом старого парламента». На здании табличка со следующей надписью:
«Этот фрагмент – все, что уцелело от здания, где при короле Эдуарде I в 1283 году заседал парламент, который утвердил статут, закрепивший за Уэльсом юридические права и независимость. На самом деле статут ассимилировал валлийские законы в право Англии».
Какое смелое заявление! Интересно, что думают о нем тысячи людей, видящих его из года в год?
Когда в 1274 году король Эдуард I вернулся из Святой Земли, в августе его короновали в Вестминстере. Обычно на коронации присутствовали король Шотландии и принц Уэльса. Шотландский король Александр повиновался, а Ллевелин Уэльский отказался.
Эдуард и Ллевелин были старыми врагами. Оба – храбрые солдаты, умные государственные деятели, упрямые и искренние. Они могли бы стать отличными друзьями. Но Эдуард считал, что Ллевелину нельзя доверять, а Ллевелин думал, что Эдуард хитер и вероломен.
Король Англии снова потребовал, чтобы принц Уэльса принес ему вассальную присягу, и принц во второй раз отказался под предлогом того, что не сможет чувствовать себя в Лондоне в безопасности. И тут на исторической сцене Уэльса появилась одна из немногих женщин, причастных валлийской истории.
В Кенилворте Ллевелин влюбился в Элеонору, дочь Симона де Монфора. Тогда она была двенадцатилетней девочкой. После гибели Монфора его вдова вернулась с дочерью в доминиканский монастырь во Франции, однако все устроили так, что невеста Ллевелина должна была приехать к нему в Уэльс в 1275 году.
Она отправилась по морю вместе с братом, двумя английскими рыцарями и двумя монахами. Когда корабль проходил мимо островов Силли, их захватил бристольский купец, и девушку отвезли в Лондон. Элеонора оказалась в руках своего кузена, Эдуарда I. Король сразу же понял свою выгоду. Он отправил в Уэльс письмо: невесте разрешен будет выезд к жениху при одном условии – Ллевелин должен приехать за ней в Англию и присягнуть королю!
Возможно, Ллевелин стал бы романтической фигурой, согласись он на это условие, но не сделался бы тогда великим государственным деятелем. Он запретил сердцу управлять головой и в третий раз отказался преклонить колено перед королем Англии. Уэльс и Англия готовились к войне.
Осенью 1277 года большая армия Эдуарда начала наступление на Уэльс. Эдуард шел из Честера на Рудлан во главе одного отряда. Граф Линкольн двигался через Монтгомери. Граф Херефорд шел к Брекону. Четвертый отряд под командованием Эдмунда Ланкастера стоял в Кармартене. Уэльс был осажден со всех сторон. Ллевелин, как и многие валлийские патриоты, вскоре обнаружил, что единственное безопасное для него место – крепость Сноудон. Когда он бросил взгляд с гор в сторону моря, то увидел, что английский флот отрезал ему отступление к Ирландии. Моряки высадились на острове Мона, или Англси, и уничтожили пшеницу. Местные отступили в глубь острова. Жители низин в поисках спасения ринулись к Сноудону. Приближалась зима с угрозой голода, и лидеру Уэльса не оставалось ничего, кроме как капитулировать. 10 ноября 1277 года он подписал договор, который через шесть лет после его смерти был заменен суровым статутом Рудлана.
Политика Эдуарда с самого начала была направлена на утверждение единого правового пространства. Это означало замену валлийских законов английскими, внедрение английской административной системы, английской таможни, английского языка.
Этот принцип исповедовал в Англии Вильгельм Завоеватель. Утвердившись на островах, он решил изменить прежнее, саксонское административное деление. Вильгельм разделил страну на «ширы» – это слово означает часть земли, отрезанную или отделенную границами от большой территории. Маленькие наделы земли стали первыми английскими графствами.
Эдуард увидел Уэльс таким, каким Вильгельм увидел Англию: территория делилась на огромные области – кантревы, а те, в свою очередь, на коммоты. По статуту Рудлана Уэльс разделили на шесть графств: Флинтшир, Карнарвоншир, Англси, Мерионетшир, Кардиганшир и Кармартеншир.
Итак, карта Уэльса, какой мы знаем ее сегодня, начала формироваться в те отдаленные времена. Но в течение двух с половиной столетий остальная часть страны находилась в железных руках баронов Марки. Этой территорией управляли владельцы примерно ста сорока замков, признававших только силу оружия. Генрих VIII уничтожил этих легализованных преступников и, согласно Акту об унии 1536 года, передал Уэльсу оставшиеся графства.
Но что же Ллевелин и Элеонора?
Принц Уэльса со своими военачальниками последовал за королем в Лондон, где и провел невеселое Рождество. Ллевелину в Вестминстере пришлось присягнуть парламенту. Лондонские толпы ходили следом за валлийцами: их интересовали странные наряды чужаков (сегодня в Англии так глазеют на экстравагантные делегации из экзотических стран). Валлийцы возненавидели Лондон и были рады вернуться домой.
Следующей осенью Ллевелин в соборе Вустера женился на Элеоноре. Эдуард и король Шотландии Александр присутствовали на церемонии. Бракосочетание было торжественным, но нерадостным. Эдуард отправил валлийского принца домой повязанным и брачными узами, и полной зависимостью от Англии. Но этим дело не кончилось.
«Историки и политики знают, – пишет Уоткин Дэвис, – что слишком суровый договор всегда порождает новые войны; рудланский статут был, несомненно, очень суров. Недовольство, дремавшее в Уэльсе, особенно на севере, сильно обострилось благодаря административному давлению королевских чиновников. Справедливость ни во что не ставилась. Англичане могли безнаказанно убивать и красть, если их жертвами были валлийцы. Продавались должности, вымогались взятки. Старые валлийские законы не принимались во внимание под предлогом того, что они противоречат королевским понятиям о справедливости. Давление было ужасным, и так трудно было противостоять ему конституционным путем, что в 1282 году во многих местах страны вспыхнули мятежи. Ллевелин старался ни в коем случае их не поощрять, но, заметив, что те возникают сами по себе, решил, что лучше направлять их, и возглавил движение протеста.
На сей раз Эдуард вознамерился уничтожить беспокойного вассала и навсегда подавить стремление валлийцев к независимости. Ллевелин приготовился встретить выступившую против него огромную английскую армию, хотя душу томили нехорошие предчувствия, а сердце ныло от горя по недавно скончавшейся жене».
Восстание произошло в 1282 году.
Эдуард собрал многотысячную армию. Архиепископ Кентерберийский поспешил в Уэльс против воли короля и «ради любви к Уэльсу», как он сам выразился, желая предупредить Ллевелина о мощи Англии и неодобрении Рима. Ллевелину предложили английское поместье и пансион, если он смирится. Он с негодованием отверг и то и другое.
Эдуард снова вошел в Уэльс. Ллевелин со своим поредевшим советом пытался что‑то предпринять. В самом начале кампании Ллевелин поехал на юг на переговоры со сторонниками. Он вошел в лес возле Буилта, а его охрана из восемнадцати человек, все из Карнарвоншира, несла стражу у моста. Английский рыцарь по имени Адам де Франктон, который случайно встретил Ллевелина и понял, что перед ним валлиец, проткнул его копьем и поехал далее. Принц упал на землю. У него хватило сил лишь на то, чтобы позвать священника. Белый монах исполнил последний ритуал.
Позднее в тот же день Франктон вернулся в лес – раздеть человека, которого убил. Ллевелин все еще дышал. Франктон узнал, что поразил самого принца Уэльса, и весьма тому обрадовался. Он дождался последнего вздоха героя и, выхватив меч, отрезал Ллевелину голову.
Эдуард получил голову своего врага, когда находился то ли в Конви, то ли в Рудлане. Он выстроил армию и велел пронести насаженную на пику голову мимо всех воинов. И тут кто‑то вспомнил старое пророчество Мерлина: когда английские монеты станут круглыми, принц Уэльса наденет в Лондоне корону. Английские монеты 1278 года были круглыми. Через несколько дней принц Уэльса был коронован в Лондоне: голову Ллевелина, надетую на кол и украшенную плющом, провез по Лондону всадник. Его встречали и провожали громкие трубы. Затем кол с головой принца Уэльса – принца старейшего правящего европейского дома – установили на самой высокой башне Лондона. Она много дней гнила на ветру под дождем.
Мятеж захлебнулся. Эдуард несколько лет оставался в Уэльсе. По английскому образцу в стране появилось шесть графств. Воспользовавшись королевской грамотой, англичане поселились в Кардигане, Буилте, Монтгомери, Уэлшпуле, Рудлане, Аберистуите, Карнарвоне, Конви, Криккиэте, Харлехе, Боуморе и Ньюборо. Этим городам суждено было стать центрами английского влияния, и вокруг них в смутные времена Эдуард построил оборонительные кольца замков: Конви, Бомарис, Карнарвон, Криккиэт и Харлех.
Эдуард I вернулся в Лондон, а карта Уэльса с той поры изменилась.
В пабе Рудлана я встретил удивительного человека. На нем были плащ и болотные сапоги. Я обратил внимание на пустой рыболовный садок. Карман у него оттопыривался от катушек, а в шапке было полно мушек для ловли форели. Он был очень зол, потому что любимая удочка, которую он по глупости привязал к бамперу своего автомобиля, по дороге отвалилась.
– Надеюсь только, что тот, кто найдет ее, останется доволен, – сказал он и горько добавил: – Но местные, кажется, предпочитают обходиться самодельными удочками.
Я понял: он испытал унижение из‑за того что рыбачил на озере или на реке с дорогой рыболовной оснасткой, в то время как местный рыбак поймал всю рыбу на самодельную уду.
– В окрестностях Балы есть хорошие рыбаки, – признал он. – И я не плох, но они ловят рыбу на личинку, а я какие только приманки не использовал… Впустую. А ведь считаю себя хорошим рыболовом.
Этот человек, похоже, рыбачил на всех реках и озерах Уэльса. Он и об Уэльсе думал только применительно к форели и лососю. О ловле лосося в Шотландии он высказывался с презрением – «забава богача», с юмором вспоминал форелевую рыбалку в Ирландии. Ее он окрестил «убийством бедняка».
– Такой рыбалки, как в Уэльсе, нет нигде. Причем дешевой, а в наши дни это имеет значение.
– Много ли английских рыбаков так рано приезжают в Уэльс? – спросил я.
– Я не англичанин! – воскликнул он. – Я валлиец! Я живу здесь.
Я еще не видел рыбака, равнодушного к красотам гор, рек, озер и лесов. Мой знакомец пустился в восторженные описания страны. Оказалось, что на месте он не сидит и повидал самые красивые места Великобритании.
– Даже не будь я валлийцем, – заверил он, – думаю, что вид из Харлеха на Сноудон в ясную погоду все равно счел бы одним из лучших в мире.
Валлийцы, как и ирландцы, импульсивны и дружелюбны, если вы им понравились. Одной из особенностей ирландцев является то, что они тут же о вас забывают, стоит повернуться к ним спиной. То же можно сказать и о валлийцах.
Вскоре мы с рыбаком беседовали как старые друзья. Он очень хотел взять меня на озеро, где появилась майская муха. Когда я сказал, что еду в Рил по прибрежной дороге в Конви, на лице его появилась гримаса отвращения.
– Рил, – повторил он. – Зачем вам понадобилось ехать в Рил?! Это же не валлийское побережье, это – Ланкашир! Там все испортили Ливерпуль, Манчестер и Бирмингем…
Его возмущение было столь сильным, что он почти уговорил меня поехать в Конви через Абергил и через горы Денбишира в Лланрвст, но, стряхнув с себя его гипнотическое влияние, я все же поехал в Рил.
Ветреный Рил мне понравился. Настало время отлива, и золотые пески раскинулись на долгие мили. Это одно из многих прибрежных мест Великобритании, которое до нынешних дней утоляет миграционные инстинкты больших индустриальных городов. В мае же здесь так пустынно, что кажется, будто отсюда все уехали.
Вскоре я оказался на одной из самых красивых дорог Великобритании. Дорога из Уэльса в Корнуолл является чем‑то вроде местной Ривьеры. Местами она так же красива, как Антримская прибрежная дорога в Ирландии. Справа вы видите море, слева – высокогорье Денби, а впереди – гигантские вершины Сноудонии.
На протяжении сорока с лишним миль этой дороги между Рилом и Карнарвоном встречаются самые известные и любимые города Уэльса. Этот участок красивого побережья облюбовали промышленные города Мидланда и севера. Вы не найдете ни одного жителя Мидланда, ни одного уроженца Ланкашира, который бы здесь не побывал. Эта часть Уэльса создана природой и человеком для отдыха от трудов праведных.
Рил, Колвин‑Бей и Лландидно, конечно же, – фавориты побережья, но между ними есть тихие местечки, такие как Пенсарн, Абергил с лесистыми холмами и Лландилос (там несчастный Ричард II был передан в руки Болингброка).
Нетрудно понять, почему Колвин‑Бей стал одним из самых популярных мест северного Уэльса. Золотые пески, море, горы, леса, реки. Горы, прикрывающие Колвин‑Бей с юга и запада, создают здесь то, что врачи называют «локальным климатом». Большая часть очарования и популярности многих морских курортов северного Уэльса заключается в том, что, живя в городе, за полчаса пешей прогулки вы можете добраться до гор или до ветреной Атлантики.
Вот и я пошел пешком в маленькое селение Лланелиан‑ин‑Рос. Это селение в прошедшие времена было одним и а самых опасных на карте Уэльса. У подножия горы в земле есть углубление. Это все, что осталось от колодца святого Элиана. Магические колодцы пятьдесят лет назад были в Уэльсе обычным явлением, но ни одного так не боялись, как колодца святого Элиана.
Святой был благородного происхождения. Он жил в шестом веке. Однажды, почувствовав жажду, он лег на землю и помолился о воде. У его ног вдруг образовался колодец. Элиан благословил источник и попросил Господа исполнить его просьбу: пусть у всех, кто придет сюда с верой в сердце, исполнится желание. Тогда это был просто колодец желаний, один из тысяч по всей Великобритании. Со временем свойства его изменились. Он стал злым источником. Способность колодца вызывать боль и страдание многократно подтверждалась. Говорят, несколько людей умерли от одного только страха, что враги наслали на них проклятье.
– Когда я был мальчиком, – сказал человек, осматривавший магическое место, – мы очень боялись угрозы «mi ‘th rof yn Fynnon Elian». Возможно, вы не поняли, что это значит? Это означает: «Я посажу тебя в колодец Элиана».
– Вы знаете связанную с этим историю?
– Ее здесь все знают. Это был очень выгодный источник. Рассказывают, что женщина по имени Сара Хью, одно время владевшая этим колодцем, зарабатывала 300 фунтов в год. Деньги платили ей люди, приходившие проклясть своих врагов, а проклятые тоже платили, чтобы проклятие не свершилось! Самым знаменитым владельцем колодца был человек по имени Джон Эванс. Он умер не то в 1850, не то в 1860 году. На этом колодце он тоже хорошо заработал. Люди, верившие в то, что их прокляли, платили больше, чем те, кто проклял.
Если человек хотел кого‑то проклясть, Эванс записывал имя врага на листе бумаги, клал его в свинцовую коробочку и привязывал к камню с выцарапанными на нем инициалами человека, наложившего проклятие. Коробочку бросали в колодец, сопровождая устным проклятием… Жертву, разумеется, оповещали о совершенном. Человек являлся и платил за то, чтобы проклятие не подействовало. Владелец колодца читал два псалма, жертва трижды с молитвой обходила колодец. Владелец вынимал свинцовую коробочку и отдавал листок проклятому. Я слышал, что иногда проклинали целые фермы.
– А чем все закончилось?
– Говорят, местный священник осушил колодец, чтобы люди перестали насылать друг на друга проклятия. Тем не менее уже после того как колодец осушили, люди долго его боялись…
– А как вы считаете, почему колодец стал злым? Почему перестал исполнять желания и переключился на проклятия?
– Не знаю.
Лландидно можно рассматривать как пример психологии успеха. Во всем Уэльсе нет лучшего места для развлечений. У него все достоинства острова. Очертания его бухты не хуже, чем у Неаполя. Лландидно знает свое дело. Знает, чего хотят люди.
Я ходил по пока еще пустым улицам, примечал гостиницы и пансионы. В мае они мечтали о наплыве жителей Манчестера, Бирмингема и Ливерпуля.
Глядя на грациозные здания Лландидно, сложно поверить, что в 1849 году на этом берегу стояло лишь несколько рыбацких домишек да два маленьких постоялых двора. Открытие железной дороги из Честера до Холихеда дало Лландидно шанс.
Надеюсь, что тысячи северян и жителей Мидланда, каждое лето приезжающих в Лландидно, поднимаются на
Грейт‑Орм и посещают маленькую церковь святого Тидно, по имени которого назван город. Церковь стоит там с седьмого века, с тех пор как святой поднялся в горы в поисках спасения.
Вместе со своими счастливыми собратьями – приморскими курортами Лландидно славится красивым побережьем и горами. Проведенный здесь отпуск равен трем отпускам в других местах.
Я пишу эти строки на парапете замка Конви. Полуденное солнце освещает один из красивейших городов Британских островов. Конви изыскан.
Ни один город в королевстве не расположен так уютно в стенах, защищавших его на протяжении семи сотен лет. Йорк и Честер выпростались из своих стен. Ходишь по их стенам и смотришь сверху на трубы окрестных домов. Серые, изъеденные непогодой стены Конви, с круглыми башнями лучников, возвышаются, как и прежде. Такими их увидел и Эдуард I, прошедший по Уэльсу огнем и тяжелым мечом.
Я смотрю из высокой башни на устье реки Конви. В бухте стоят на якорях белые яхты. Синие горы четко выделяются на ясном небе. Тишину нарушают лишь крики грачей в башнях и гул уличного движения с моста. Мост в 1824 году построил великий зодчий Томас Телфорд, когда прокладывал дорогу от Лондона в Холихед. Он сделал то, что казалось невозможным. Цепной мост гармонирует с замком Конви. Это – один из лучших известных мне примеров архитектурного вкуса.
На мой взгляд, в истории этого моста есть нечто очень забавное. Перечень взимаемых пошлин сохранился в удивительном предложении. Вот оно:
«За каждую лошадь или тягловое животное, перевозящее любой экипаж, фаэтон, одноконную двухместную или четырехместную карету, кларенс, почтовую карету, берлин, кибитку, ландо, тандем, дилижанс, парный двухколесный экипаж, четырехместную коляску, легкую двухместную коляску с откидным верхом или другой экипаж – 6 пенсов».
Интересно, сколько инспекторов смогли бы определить разницу между просто дилижансом и фаэтоном?
Конви напоминает историческую иллюстрацию. Большие замки, стоящие на холмах по всей стране, – дошедшее до нас свидетельство боевого духа Уэльса.
Представляю то отчаяние, с каким патриоты Уэльса смотрели на этот город, на крепостные стены толщиною 15 футов, на внушительный замок. Я походил вокруг, заглянул во дворы, в залы, давно утратившие крышу. Посмотрел сверху на остов замка и обратил внимание на то, сколь хитроумно архитектор учел все достижения своего времени, чтобы обезопасить защитников и затруднить атакующим доступ в крепость. Снаружи бойницы невероятно узкие, а изнутри широкие, позволяющие защитникам увеличить угол стрельбы. Потрудился архитектор и над воротами, которые невозможно взять приступом. Винтовые лестницы помогали человеку, стоявшему наверху. Десять защитников крепости с легкостью могли противостоять сотне нападающих.
Вся энергия и ум, которые сегодня мы вкладываем в тысячу профессий и ремесел, в старые времена обращались на строительство замков и церквей.