Четыре с половиной года назад.
На дворе стояла майская ночь. Перед сном я открыла окно, и около двух меня разбудили чьи‑то звучные голоса. Даже теперь, годы спустя, я слышу их, когда мучаюсь бессонницей, – призрачный шепот на ветру.
Моя комната выходила на север, прямо напротив стоял дом Дэниела. Должно быть, он тоже оставил окно открытым. Крики усилились, вдруг раздался грохот, потом треск раздираемого холста. Я ничего не могла поделать, но и сидеть сложа руки было выше моих сил, так что я места себе не находила. Поэтому я отправилась к тому, кому доверяла больше всего на свете.
– Джуд, ты не спишь? – шепнула я, осторожно прокравшись в спальню брата.
– Нет. – Он сел на краешке постели.
В то время мы с Джудом были соседями, пока мама и папа не превратили его комнату в детскую для Джеймса. Ужасные вопли звучали здесь не так громко, как у меня, но столь же пронзительно. Спальня родителей находилась в дальнем южном конце дома. Если их форточка закрыта, вряд ли они слышат хоть что‑нибудь.
– Надо что‑то предпринять! – прошептала я. – Кажется, Дэниела бьет отец.
– Все еще хуже, – тихо молвил Джуд. – Дэниел признался мне.
Я села рядом с ним на кровати.
– Значит, мы должны ему помочь!
– Дэниел заставил меня поклясться на крови, что я ничего не скажу родителям.
– Это же секрет, а секреты – зло! Мы должны все им рассказать.
– Я не могу! Я ведь дал слово.
Снаружи раздался злобный рев, потом жалобный треск древесины. До нас донеслась сдавленная мольба о пощаде, которая тут же сменилась звуком оглушительной пощечины – словно колотушкой ударили по отбивной.
Шесть грубых тумаков, снова грохот. Затем воцарилась такая мертвая тишина, что я чуть сама не завопила, лишь бы ее прервать. И тут мы услышали тихий плач – будто в доме напротив скулил щенок.
Схватив Джуда за руку, я уткнулась лицом ему в плечо. Он погладил меня по спутанным волосам.
– Раз тебе нельзя, я сама все расскажу.
Джуд обнял меня покрепче, и так мы сидели, пока я не набралась храбрости, чтобы разбудить маму с папой.
Отец Дэниела успел сбежать до приезда полиции. Папа убедил судью оставить беднягу с нами до тех пор, пока его мать не приведет свою жизнь в порядок. Дэниел провел у нас несколько недель, которые превратились в месяцы, а там прошел и целый год. Его разбитая голова зажила на удивление быстро, но сам Дэниел стал другим. Иногда казалось, что он счастлив, как никогда прежде, но в присутствии Джуда его взгляд тяжелел – словно Дэниел знал, что мой брат его предал.
Ужин.
Сев за стол, я впервые за долгое время поужинала в одиночестве. Джуд заявил, что не голоден, и спустился в погреб, Черити сидела у себя в комнате, Джеймс уже спал, а мама с папой заперлись в кабинете. Уплетая разогретые макароны с мясным рагу, я вдруг ехидно усмехнулась: Дэниел ошибся насчет идиллической семейной трапезы. В тот же миг я устыдилась своих мыслей. Нельзя же всерьез желать зла собственной семье ради того, чтобы сбить с Дэниела спесь. С какой стати я вообще должна чувствовать себя виноватой лишь потому, что мои родные любят собираться за столом и беседовать о жизни?
Однако до чего же приятно есть в тишине и покое! Смахнув объедки в мусорное ведро, я поднялась к себе и сразу легла спать. Некоторое время лежала без сна, слушая, как призрачные возгласы отдаются эхом в моей голове, пока вдруг не поняла, что они доносятся из глубины дома. Этажом ниже ссорились родители. Нельзя сказать, что они кричали друг на друга, но в их голосах звучали злость и раздражение. Мама с папой и раньше порой вступали в перепалку, но я не помнила, чтобы они так бранились. Отец говорил тише, я не могла разобрать слова, но ясно слышала, что он глубоко расстроен. Мамины реплики звучали громче, злее, ядовитее.
– Допустим, ты прав! – выпалила она. – Именно ты во всем виноват, ты навлек на нас беду. Тогда уж не забудь глобальное потепление! Может быть, и это твоя вина?
Я вылезла из постели и плотно закрыла дверь, потом нырнула обратно под одеяло и накрыла голову подушкой.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ДОЛГ
Утро вторника.
По утрам отец всегда делал пробежку, но в этот раз я не слышала, чтобы он выходил, пока собиралась в школу. Спускаясь в кухню, я заметила, что в его кабинете горит свет. Я чуть было не постучалась в дверь, но в последний момент передумала.
– Рано ты сегодня, – сказала мама, шлепнув на мою тарелку целую стопку оладий с шоколадной крошкой. Она уже испекла два десятка, хотя никто из нас, кроме отца, обычно не завтракал в это время. – Хорошо спалось?
«Ага, спасибо подушке».
– У меня назначена встреча с мистером Барлоу перед началом уроков.
– Хм‑м‑м, – отозвалась мама, протирая и без того сверкающий кухонный стол. Ее домашние туфли отражались в натертом до блеска линолеуме. Мама всегда наводила чистоту, когда ее что‑то беспокоило; по мере того как накалялась обстановка в семье, она с возрастающим рвением хлопотала по хозяйству, делая вид, что в остальном жизнь прекрасна.
Я вяло поковыряла оладью. Кусочки шоколада складывались в улыбчивую рожицу. Обычно мама пекла «праздничные оладушки» только по особым случаям, и я задумалась, не пытается ли она заранее смягчить предстоящий удар – беседу о Мэри‑Энн и подготовить нас к неизбежным рассуждениям отца о том, что смерть – исконная часть жизни и так далее. Но тут мама с виноватым видом поставила передо мной стакан апельсинового сока, и меня осенило. Оладьи – не что иное, как попытка примирения после ночной размолвки с отцом.
– Сок только что выжала. – Мама нервно огладила передник. – Может, хочешь лучше клюквенный? Или грейпфрутовый?
– Нет‑нет, – промямлила я, отпив глоток.
Мама нахмурилась, и я поспешно добавила:
– Очень вкусно! Обожаю свежевыжатый сок.
В ту минуту я поняла, что папа не выйдет к завтраку этим утром, разговор о Мэри‑Энн не состоится, а мама, конечно же, ни словом не обмолвится об их перебранке.
Накануне я чувствовала себя виноватой перед Дэниелом за то, что у меня есть семья, которая собирается за обеденным столом и беседует обо всем на свете. Только теперь я осознала, что на самом деле мы никогда не обсуждали свои проблемы. Вот почему мои родные предали имя Дэниела забвению и упорно молчали о том, что случилось в ночь его исчезновения, сколько я ни приставала к ним с расспросами. Иначе им пришлось бы признать, что не все у нас так уж ладно.
Поймав мой взгляд, мама улыбнулась. Ее улыбка показалось мне такой же приторной и фальшивой, как сироп с кленовым вкусом, которым она щедро полила мой завтрак. Порхнув к плите, мама торопливо перевернула несколько оладий, вновь помрачнела и отправила слегка пережаренную партию в мусорное ведро. На ней были те же блузка и широкие брюки, что и вчера, руки покраснели и растрескались от многочасовой уборки. Мама явно вела ожесточенную битву за совершенство.
Я хотела спросить, какой смысл в том, чтобы печь килограммами блины, лишь бы не упоминать о ссоре с отцом, но тут в кухню ввалилась сонная Черити.
– А что это так вкусно пахнет? – зевнув, осведомилась она.
– Оладьи!
Взмахом кухонной лопатки мама пригласила Черити за стол и тут же поставила перед ней гору оладий.
– Кленовый сироп, ежевика, взбитые сливки, малиновое варенье. Угощайся!
– Фантастика! – Черити запустила вилку в посудину со взбитыми сливками. – Мамочка, ты у нас самая лучшая.
В мгновение ока проглотив свою порцию оладий, Черити положила себе добавку. Она будто не замечала, что мама тем временем едва не протерла мочалкой дыру в дне кастрюли.
Потянувшись к малиновому варенью, Черити вдруг застыла. Ее глаза подернулись влагой, словно она вот‑вот заплачет. Банка выскользнула у нее из рук и покатилась по столу. Я поймала ее у самого края и глянула на этикетку: «Сварено Мэри‑Энн Дюк».
– Ну, ну. – Я ласково положила руку сестре на плечо.
– Я совсем забыла, что это не сон, – убитым голосом отозвалась Черити. Отодвинув тарелку, она встала из‑за стола.
– Только я хотела поджарить яичницу… – сказала мама ей вслед.
Я уставилась в собственную тарелку. Оттуда мне улыбались недоеденные оладьи, но я сомневалась, что смогу запихнуть в себя еще хоть одну. Апельсиновый сок казался слишком кислым. Я знала, что Джуд без долгих уговоров подвез бы меня до школы даже в такую рань, но не желала смотреть, как мать и его окружает образцово‑показательной заботой. Завернув пару оладий в салфетку, я встала.
– Мне пора. Доем по дороге.
Мама хмуро глянула на меня, не прекращая драить кастрюлю. Я догадывалась, что задела ее, не отдав должное завтраку, но почему‑то меня это ни капли не трогало.
Я отправилась в школу пешком, несмотря на холод, и по пути скормила оладьи бездомной кошке.
За полчаса до начала уроков.
Стрелки часов в художественном классе неумолимо показывали двадцать пять минут восьмого. Я проклинала себя за то, что не велела Дэниелу явиться пораньше, дав ему лишь пять минут на возможное опоздание. Зажмурившись, я взмолилась, чтобы он все‑таки пришел; тогда я, по крайней мере, доказала бы мистеру Барлоу, что он ошибался насчет Дэниела. Часы бесстрастно тикали, и с каждым движением стрелок меня все больше охватывало дурное предчувствие.
– Думала, не приду? – Дэниел плюхнулся рядом со мной в последнюю секунду. На нем красовались голубая трикотажная рубашка и форменные штаны, которые я ему принесла. Все вещи были мятые, словно он скомкал их как попало, а потом так и надел.
– Мне все равно, – равнодушно сказала я, чувствуя, что иду красными пятнами. – На кону ведь твое будущее, а не мое.
Дэниел презрительно фыркнул.
Тут мистер Барлоу вышел из своего кабинета и сел за учительский стол.
– Вижу, мистер Калби все же решил составить нам компанию.
– Меня зовут Дэниел, а не Калби, – Дэниел выплюнул свою фамилию как бранное слово.
Барлоу приподнял бровь.
– Вот станете рок‑звездой или папой римским, тогда все и будут звать вас по имени. А в моем классе придется вам откликаться на фамилию, полученную вами от родителей. – Он смерил Дэниела критическим взглядом, словно знаток, оценивающий новый экспонат в галерее.
Дэниел откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.
Мистер Барлоу чинно сцепил пальцы в замок.
– Вам должно быть известно, что шансы на стипендию напрямую зависят от ваших манер. Впредь одевайтесь и ведите себя, как подобает ученику христианской школы. Сегодняшний туалет неплох для начала, только раздобудьте где‑нибудь утюг. Кроме того, я сомневаюсь, что ваши волосы такого цвета от природы. Даю вам время до понедельника, чтобы привести их в приличный вид.
Помолчав, он со значением продолжал:
– Что касается моего класса, извольте посещать занятия каждый день и сидеть за партой, когда раздается звонок на урок. Все участники программы для одаренных должны представить к концу года портфолио из двадцати трех работ на избранную тему, а также десять дополнительных проектов, чтобы продемонстрировать широту творческого кругозора. Вы поздно к нам присоединились, тем не менее от вас я ожидаю того же. – Барлоу подался вперед и пристально уставился на Дэниела, словно решил сыграть с ним в гляделки.
Дэниел выдержал его взгляд не мигая.
– Понял, – сказал он.
– У Дэниела отличная техника, – вставила я.
Барлоу огладил усы. Я поняла, что сейчас последует ход конем.
– Ваше портфолио должно состоять только из рисунков, выполненных непосредственно в классе. Я буду лично проверять ваши проекты на всех этапах – от наброска до законченной работы. Запрещается использовать любые заготовки, сделанные вами раньше!
– Но это невозможно! – ахнула я. – Уже декабрь на носу, а лично у меня и треть не готова.
– Именно поэтому мистер Калби будет оставаться в классе даже во время большой перемены, а кроме того, заниматься дополнительно один час после уроков – каждый день, без исключений.
Дэниел моргнул, но тут же вновь напустил на себя бесстрастный вид.
– Здорово придумано. Только вот после уроков мне надо на работу.
– Мне доподлинно известно, что школьная стипендия вполне покрывает ваши нужды. Кто‑то из членов совета явно благоволит вам, но не рассчитывайте на поблажки с моей стороны. Или вы остаетесь после уроков, или не приходите вовсе.
Судорожно вцепившись в край стола, Дэниел подался вперед.
– Не поступайте так со мной. Мне нужны деньги! – Он наконец отвел взгляд. – Я должен кое‑кому.
В голосе Дэниела отчетливо прозвучало отчаяние. У меня от волнения пересохло во рту.
– Я назвал свои условия, – ответил Барлоу. – Выбор за вами.
Прихватив стопку бумаг, он удалился в свой кабинет.
Дэниел отшвырнул стул и ринулся прочь из класса, как разъяренный медведь. Я поспешила за ним.
Выругавшись, он что есть силы врезал кулаком по дверце шкафчика для личных вещей. На металле остались вмятины.
– Какого черта! – Он вновь наподдал кулаком по дверце, но даже не поморщился от боли. – У меня же долг.
Опять это слово… Я не могла понять, что он имеет в виду.
– Дрессированного пуделя из меня хочет сделать! А я еще вырядился в эти дурацкие тряпки… – Рванув за пуговицы, он содрал с себя рубашку и остался в грязной белой майке, демонстрируя накачанные мышцы. Раньше я их не замечала. Хлестнув рубашкой злополучный шкафчик, он рявкнул: – Вот дерь…
– Эй! – Я схватила его за руку, уже занесенную для следующего удара. – Ох уж эти шкафчики, меня они тоже порой бесят, – громко продолжила я и выразительно посмотрела на пару любопытных первоклашек. Те поспешили прочь. – Дэниел, черт тебя дери! – прошипела я. – Не смей браниться в школе, если не хочешь, чтобы тебя снова вышвырнули.
Дэниел облизнул губы. На миг мне показалось, что он вот‑вот улыбнется. Медленно разжав кулак, он выронил рубашку. Я попыталась осмотреть его кисть – судя по глубоким вмятинам на металлической дверце, он наверняка разбил костяшки в кровь, но Дэниел выдернул руку и торопливо засунул ее в карман.
– Отстой, – сказал он, прислонившись к многострадальному шкафчику. – Этот чертов Барлоу не понимает слов.
– Может, все‑таки попробуешь с ним договориться? Или расскажи мне, что там у тебя за долг, а я сама ему все объясню…
«М‑да, по части тонких намеков мне нет равных».
Дэниел одарил меня долгим взглядом. В его глазах отражался тусклый свет школьных ламп.
– Давай свалим отсюда, – наконец сказал он. – Только ты и я. Забьем на этих уродов и будем веселиться.
Он протянул мне здоровую руку.
И я, образцовая ученица, дочь пастора, гражданин месяца и член клуба «Друзья Иисуса», на долю секунды забыла о благоразумии. Мне так хотелось согласиться! Это желание настолько меня испугало, что я разозлилась на Дэниела.
– Нет, – быстро сказала я, чтобы совладать с искушением. – Мне нельзя прогуливать уроки. Тебе, кстати, тоже. Еще один пропуск – и прощай, стипендия. Ты ведь пока не раздумал поступать в Трентон?
Ладонь Дэниела вновь сложилась в кулак. Он сделал глубокий вдох, затем его лицо опять приобрело непроницаемое выражение.
– Где там у нас геометрия, детка? – спросил он, вытащив из кармана мятый клочок бумаги.
Это оказался список занятий; пробежав его глазами, я с облегчением узнала, что встречаться мы будем только в художественном классе.
– Кабинет 103. Пройти до конца коридора и свернуть налево. Он сразу за кафетерием, не заблудишься. И не опаздывай! Миссис Кроссвел обожает оставлять провинившихся после уроков.
– Старая добрая школа, – проворчал Дэниел. – Я уж и забыл, как меня тошнит от этого дерь… фуфла.
– С возвращением тебя, – сказала я, развернулась и пошла прочь – на этот раз первая.
Позднее.
Я гадала, сколько человек в школе узнают Дэниела Калби? У него и раньше было мало друзей, а потом он исчез, не успев перейти в десятый класс. Тем не менее я ожидала, что появление столь необычной личности даст пищу слухам и пересудам. Однако сейчас школьные коридоры гудели от другого известия, начисто затмившего возвращение Дэниела: всех потрясла внезапная и ужасная смерть Мэри‑Энн Дюк, которая много лет посвятила воскресным урокам, вынянчила кучу окрестных ребятишек и, несмотря на почтенный возраст и стесненность в средствах, принимала участие почти во всех благотворительных мероприятиях.
Переходя из одной классной комнаты в другую, я ловила на себе косые взгляды, слышала шепот за спиной. Мне было не привыкать – в конце концов, я ведь из семьи Дивайн. Мама всегда настаивала, чтобы я одевалась поскромнее, возвращалась домой не слишком поздно и хорошенько думала, на какие фильмы стоит ходить в кино, – ведь люди видят в нас пример для подражания. Я чувствовала себя ходячим эталоном нравственности. На самом деле, думаю, она просто боялась, как бы я не дала окружающим повод позлословить насчет пасторской дочки.
Сегодня ее опасения сбылись – народ вовсю судачил о нашей семье, разве что в центре внимания оказались мой отец и Джуд. Завидев меня, сплетники торопливо замолкали. Многим хватило совести, чтобы встать на сторону папы, которого Анжела Дюк обвинила в дурном обращении с покойной матерью. Но в нашем городишке слухи расползались слишком быстро, и вот уже вся округа строила дикие предположения о нашей роли в смерти Мэри‑Энн. Чего стоил один только бред в духе «Майк мне рассказал, будто пастор отказался свести Мэри‑Энн к врачу, а потом пригрозил выгнать ее из прихода, если она будет упрямиться». Выходя из спортзала, я услышала еще один перл: «Говорят, Джуд сидит на какой‑то наркоте, вот и сорвался на бедную больную Мэри‑Энн». Стыдно признаться, но тут уж я сама нарушила запрет на крепкие выражения в школе.
Злые языки и враждебные взгляды выводили меня из себя, но, несмотря на горе и растерянность, я содрогнулась при мысли, каково сейчас Джуду. Одной лишь Эйприл хватило участия – а может, наивности, – чтобы заговорить со мной обо всем, что произошло за последние сутки.
– Послушай‑ка, – сказала она, едва я опустилась на свое место в художественном классе. – Вопрос номер один: где тебя вчера носило? Вопрос номер два: какого черта здесь делает этот тип? – Эйприл указала на Дэниела, который сидел на последнем ряду, задрав ноги на стол. – Вопрос номер три: что случилось с твоим братом? У него все в порядке? И, наконец, четвертый: надеюсь, вопросы под номерами один, два и три никак не связаны друг с другом. – Закусив губу, она скрестила руки на груди. – Я жду, сестренка!
– Ну и ну, – сказала я. – Во‑первых, извини, что вчера не пришла – застряла в пробке.
– В пробке, говоришь? Вместе с ним? – Эйприл ткнула пальцем в сторону Дэниела, потом прошипела: – Ты ездила в город! Ты встречалась с ним.
– Вовсе нет…
– Я знаю, где он живет – видела его на автобусной остановке сегодня утром.
– Это еще ничего не значит. – С другой стороны, зачем мне врать? – Ну ладно, я с ним встречалась. Но это не то, о чем ты подумала.
– Да ну? – Эйприл задорно тряхнула головой, ее кудряшки подпрыгнули, как уши спаниеля.
– Нет. Я просто передавала ему сообщение от Барлоу. Между прочим, по твоей вине! – Я передразнила ее возмущенную гримасу. – Нечего было подсовывать Барлоу его рисунок. Теперь он хочет, чтобы Дэниел вернулся в класс.
– Не может быть! Я не хотела тебя подставить. А как он узнал, что это работа Дэниела?
– Я ему сказала.
– Ты что, спятила? – вытаращилась на меня Эйприл. Придвинувшись поближе, она прошептала: – Ты в него влюблена?
– В кого, в Барлоу?
– Ты знаешь, о ком я говорю. – Она метнула взгляд на Дэниела, который барабанил пальцами по собственной ноге. – Ты все еще любишь его.
– Чепуха. Я никогда его не любила. Это было дурацкое увлечение. – Я знала, что Эйприл неправа, но ощутила волну жара и схватилась за первый попавшийся предлог, лишь бы сменить тему: – Не хочешь поговорить о Джуде и Мэри‑Энн Дюк?
Взгляд Эйприл мгновенно смягчился. Она взволнованно провела рукой по волосам.
– О господи. Вчера он выглядел таким расстроенным, когда я к вам постучалась. А сегодня утром я слышала, как Линн Бишоп болтала о Мэри‑Энн в перерыве. У нее брат работает на «Скорой помощи» в Оук‑Парк. По ее словам, твой отец и Джуд как‑то связаны с тем, что произошло, но я не поняла, что она имеет в виду. На биологии народ шептался о Маркхэмском монстре…
– Ты ведь знаешь, что монстр – это выдумка. К тому же Мэри‑Энн живет… то есть жила вовсе не на Маркхэм‑стрит, – слукавила я. Хоть я верила, что россказни о чудище – всего лишь городская легенда, оставшаяся в далеком детстве, но невольно холодела, слыша разговоры о нем. Помимо того, я знала, что дом в другом районе города вовсе не гарантирует защиту от зловещих происшествий. Изувеченное тельце Дэйзи стояло у меня перед глазами с тех самых пор, как я услышала о гибели Мэри‑Энн.
– Да, но смерть Мэри‑Энн на выдумку не похожа, – сказала Эйприл. – Почему все хором твердят, что в этом замешан Джуд?
Я поглядела на окно кабинета Барлоу. Тот был занят телефонным разговором, который, судя по всему, обещал надолго затянуться. С Эйприл я могла рассчитывать на искреннее сочувствие, к тому же мне очень хотелось поделиться всем наболевшим. Перейдя на шепот, чтобы никто, особенно Линн Бишоп, нас не подслушал, я рассказала подруге, как Джуд обнаружил тело, а родственники Мэри‑Энн решили обвинить во всем папу. Не умолчала я и о последствиях – Джудовой вспышке гнева и родительской ссоре.
Эйприл обняла меня.
– Все будет нормально.
Откуда ей знать? Она ведь не ужинала в непривычно пустой кухне, не слышала, как кричат друг на друга мои мать с отцом. С другой стороны, именно Эйприл могла понять меня, как никто другой. Она переехала сюда в четырнадцать лет, после развода родителей. В последнее время ее мать все дольше задерживалась на работе. Я пригласила Эйприл к нам на праздничный ужин в День благодарения, чтобы она не сидела весь вечер одна. Такое положение вещей отнюдь не казалось мне «нормальным».
Барлоу вышел из кабинета. Водрузив на учительский стол целый ящик пустых банок из‑под «Пепси», он углубился в работу, не дав нам никаких указаний.
– Не хочешь пообедать сегодня с нами в кафе? – спросила я. – Джуд обрадуется, если мы придем. Сейчас ему не помешает компания.
Эйприл закусила губу.
– Хорошо, – сказала она. – Надо его поддержать.
Она сурово сдвинула брови, но я видела: Эйприл вся дрожит от волнения.
Обед.
Обычно Эйприл соглашалась пойти в кафе «Роуз‑Крест» только после долгих уговоров, а оказавшись там, держалась в стороне от нас и все время болтала с Миа, Клэр, Лэйном и другими малолетками, которые с трепетом и почтением взирали на старшеклассников. В этом она ужасно походила на мою собаку Дэйзи – дерзкая и веселая наедине со мной, на публике Эйприл всегда тушевалась.
Сегодня ее было не узнать.
Не успели мы заказать еду, как Эйприл уже сделалась душой компании. Она в красках описывала свою прошлогоднюю поездку в Голливуд с отцом, а Бретт Джонсон и Грег Дайверс слушали ее, жадно ловя каждое слово, но стоило Джуду появиться в дверях, как она забыла про обоих и подошла к нему. Спустя пару минут они уже сидели рядом на угловом диванчике. Джуд о чем‑то рассказывал Эйприл доверительным тоном, а она сочувственно поглаживала его руку.
– Вот это да, – восхитился Пит, усаживаясь рядом со мной. – Поверить не могу, что Эйприл расколола этот орешек. – Он махнул в сторону Джуда банкой с газировкой. – Я из него и слова не вытянул за сегодняшний день. Да что там, он уже целую неделю какой‑то чудной.
– Догадываюсь, о чем ты. – Я повертела в руках нетронутый сэндвич.
– А у тебя как дела?
– Нормально. Разве что устала от тяжелых мыслей.
Честно говоря, за весь этот день я не переживала и не грустила лишь в течение нескольких минут, что провела с Дэниелом, – быть может, потому что досада на него перевешивала все остальные чувства.
Пит открыл свою газировку.
– А что, вчера мы весело провели время, – сказал он с легкой вопросительной интонацией.
– Точно, – подтвердила я, хотя у меня язык не повернулся бы назвать пятничный вечер веселым.
– Помнишь, ты обещала сходить со мной в боулинг в другой раз? Вот и случай, – ухмыльнулся Пит. – Это мой шанс показать свои таланты хоть в чем‑то, кроме авторемонта.
– Хорошо. – Я уткнулась взглядом в свой поднос. – Только дай мне немного времени.
Сияющая улыбка Пита померкла.
– Да, конечно.
Он медленно двинулся прочь, и я торопливо сказала:
– Сейчас как‑то все идет наперекосяк – Мэри‑Энн, День благодарения… ну, ты понимаешь. У меня пока просто нет возможности ходить на… м‑м‑м… свидания. А то я бы с радостью! – я выдавила полуулыбку.
– Ловлю тебя на слове, – кивнул Пит.
– Увидимся на химии. Мне потребуется крепкое плечо, чтобы поплакать, когда мы узнаем оценки за контрольную.
С этими словами я встала и пошла разлучать свою лучшую подругу со своим братом.
Пятый урок.
– Джуд пригласил меня сегодня на кофе! – верещала Эйприл, пока мы переходили улицу на пути к школе.
– Отлично. – Я старалась шагать в такт с бодрым стрекотанием светофора.
– И это все? – Эйприл нагнала меня скачками. – Да ты должна вопить и прыгать от радости за меня! Ты что, с ума сошла? – Она дернула меня за рукав.
– Нет. – «Да!» – Я очень рада за тебя. – «Неправда» – Только вот… – «Ты же моя лучшая подруга». – …в последнее время Джуд ведет себя очень странно. Мне кажется, сейчас не лучший момент, чтобы начинать с ним отношения.
– А может, ему как раз нужна девушка! – Голос Эйприл сбивался от восторга. – Ну же, Грейс! Порадуйся за меня. Ты уже встречаешься с Питом, а он один из лучших друзей Джуда. – Она улыбнулась с обезоруживающей наивностью: – К тому же это всего лишь кофе!
– Всего лишь? – усмехнулась я в ответ.
– Ты права, черт возьми! Это будет лучшая чашка кофе в моей жизни! – Эйприл запрыгала на месте. – Ты рада?
– Да рада я, рада! – в конце концов рассмеялась я.
Мы вернулись в класс за несколько минут до звонка. Развалившись на стуле, Дэниел рвал черновики и комкал полоски бумаги. Я прошла мимо него, направляясь к ящику с материалами. Вдруг что‑то отскочило от моей головы. На пол упал бумажный шарик.
– Эй, Грейс! – театральным шепотом произнес Дэниел.
Не глядя в его сторону, я склонилась над ящиком. Следующий шарик застрял у меня в волосах, но я спокойно вынула его.
– Грееейси‑и‑и! – завывал Дэниел, словно гиена, почуявшая добычу.
Собрав все необходимое, я вернулась на свое место. Он бросил в меня очередной комок бумаги, и тот угодил мне в щеку. Я упорно игнорировала Дэниела. Мне хотелось покончить с ним, убедить себя, что мой долг выполнен – ведь я сдержала обещание. Однако я понимала, что на самом деле это не так. Возвращение Дэниела в класс – лишь первая часть моего плана. Мне все еще предстояло выяснить, что произошло между ним и Джудом, чтобы помирить их. Джуд не желал говорить со мной об этом, значит, придется добывать информацию у Дэниела. Но пока я была не готова. Меня слишком пугало, что с ним я готова забыть саму себя – пусть даже на один‑единственный миг.
Как же мне помочь Дэниелу встать на правильный путь, не сбившись самой?
После уроков.
– Как ты поступишь? – спросила Эйприл. Мы шагали через парковку, отделяющую школу от прихода.
Расправив контрольную по химии, я еще раз поглядела на красную «двойку» внизу страницы, и строки, написанные миссис Хауэлл от руки: «Вернуть после праздников с подписью родителей».
– Не знаю. Папа обычно проще относится к таким вещам, но сейчас мне не хочется его трогать. А мама в последние дни все время на взводе, хлопочет по дому, что твоя Марта Стюарт.[9]Боюсь, если она это увидит, то заставит меня бросить занятия искусством в следующем семестре.
– Исключено! – сказала Эйприл. – Может, сама подпишешь?
– Ну конечно. Ты знаешь, что я так не могу. – Я сложила контрольную и запихнула ее в задний карман джинсов.
– Он здесь! – взвизгнула Эйприл.
Джуд остановил старенькую «Короллу» прямо перед приходским домом. Они с Эйприл договорились встретиться здесь и вместе отправиться на свое кофейное свидание. Я помахала брату, но он меня будто не замечал.
– Нет помады на зубах? – тревожно спросила Эйприл и оскалилась.
– Все отлично, – ответила я, даже толком не посмотрев. Мой взгляд был прикован к Джуду, который сидел в машине с каменным выражением лица.
– Удачи с контрольной, – сказала Эйприл. Ее не на шутку трясло.
– Эй, – я взяла ее за руку, – желаю вам хорошо провести время. И присмотри, пожалуйста, за Джудом. Дай мне знать, если у него вдруг что‑то неладно.
– Обязательно! – Эйприл стиснула мою ладонь и понеслась к «Королле». Я удивилась, что Джуд не вышел, чтобы открыть ей дверцу, – это было совсем на него не похоже. По крайней мере, его лицо чуть смягчилось, когда Эйприл прыгнула в машину.