Дэниел повел меня в самую гущу толпы. У меня перехватило горло от тошнотворной сладкой вони, висевшей в воздухе. Я закашлялась, и тут к нам подошла особа, больше похожая на взрослую женщину, чем на девочку‑подростка. Она дергалась и приплясывала в такт рваному ритму песни Зеда. Коротко стриженные волосы торчали во все стороны, как перья экзотической птицы; обесцвеченные пряди, ядовито‑розовые по краям, лежали тремя правильными треугольниками на лбу девушки.
– А вот и малыш Дэнни, – протянула она с восточноевропейским акцентом, потом уставилась на меня густо накрашенными глазами и выпучила кроваво‑красные губы.
Дэниел снял руку с моего плеча.
– Смотрите‑ка, – девица смерила меня взглядом с головы до пят. – Ты принес угощение. Надеюсь, поделишься?
– Грейс, это Мишка. Мы давние знакомые, – сказал Дэниел. Я украдкой разглядывала наряд женщины – черную кожаную мини‑юбку и что‑то вроде корсета.
– Не такие уж и давние, малыш Дэнни. – Она прижалась к нему грудью. – Но прежде с тобой было веселее.
Девица провела длинным красным ногтем, больше похожим на коготь, по его щеке.
– Иди сюда. Ты уже и так заставил меня ждать, а Мишка ждать не любит. – Она потащила Дэниела за собой.
– Грейс, пошли, – Дэниел подал мне руку. Я нерешительно протянула свою в ответ, но Мишка нахмурилась.
– Нет, – сказала она. – Я не работаю на публику. Девчонка подождет здесь.
– Я не оставлю ее одну.
Мишка еще теснее прижалась к Дэниелу, ее сверкающие зубы касались его уха, пока она говорила.
– Мы с тобой здесь единственные серьезные игроки. Твоя… девочка переживет несколько минут без тебя. Мишка не станет больше ждать, малыш Дэнни.
Она дернула его за руку, но Дэниел не двигался с места.
– Напомнить тебе, что бывает, когда ты меня огорчаешь? – Мишка сощурилась и облизнула губы.
– Нет… но как же Грейс, – вяло возразил Дэниел.
Мишка устремила на меня пылающий взгляд. В полумраке квартиры ее глаза казались черными, как смоль. Она провела по моей руке своими когтями и улыбнулась, блеснув неожиданно острыми зубами.
– Ты ведь не против, если я уведу малыша Дэнни на пару минут? – спросила она. Я готова была поклясться, что губы Мишки не двигались – ее голос звучал прямо у меня в голове.
– Э‑э‑э, нет, – промямлила я, внезапно утратив желание возражать по какому‑либо поводу. Может, дело было в приторном дыме, заполнившем комнату, но под взглядом Мишки я утратила способность думать, не говоря уже о сопротивлении.
– Вот и умница, – кивнула Мишка. Взяв Дэниела под руку, она повела его прочь.
Обернувшись, он бросил мне:
– Стой на месте и ни с кем не разговаривай.
По крайней мере, я услышала именно эти слова. Мои мысли путались, язык словно распух, так что я не смогла ничего сказать в ответ. Так я и стояла столбом, пока кто‑то не толкнул меня, едва не сбив с ног. Я отчаянно заморгала. Из туманной завесы выступила девушка с зелеными волосами и обильным пирсингом, почти скрывавшим лицо. Прервав свой чудной танец, она наклонилась ко мне, искоса глядя расширенными глазами, и что‑то сказала, но я не расслышала и спросила девушку, с трудом ворочая языком, не встречались ли мы с ней раньше. Однако звуки, вырвавшиеся из моего рта, даже отдаленно не походили на человеческую речь. Девица шарахнулась от меня и разразилась истерическим хохотом.
Я попятилась и вышла в темный коридор, там дышалось чуть полегче. Я чуть не постучалась в дверь Дэниела, но тут услышала за ней смех Мишки. У меня свело живот. Тошнотворная песня Зеда кончилась, и он затянул другую, жуткую и тоскливую, хрипло дыша в микрофон. В голове у меня прояснилось, и я поняла: Дэниел меня предал. Связь, возникшая между нами, бесследно исчезла.
– Приветик, дорогуша, – сказал кто‑то, вынырнув из толпы. – Вот уж не думал, что снова увидимся.
Он гнусно ухмыльнулся, и я узнала в нем одного из грубиянов, приставших к нам в прошлый раз.
– Я тоже. – Я поплотнее запахнула на груди свое шерстяное пальто. Совсем недавно мой воскресный наряд казался мне соблазнительным. Как нелепо!
– Похоже, тебе не помешает взбодриться, – вкрадчиво произнес нахал, протягивая мне пластиковый стаканчик с темно‑оранжевым пойлом. На дне что‑то подозрительно шипело. – Если тебе одиноко, могу составить компанию.
Я жестом отказалась от выпивки.
– Спасибо, но мне пора.
– А что так? – Он преградил мне путь, упершись рукой в стену. – Веселье только начинается.
Не выпуская стаканчик, он попытался залезть мне под юбку. Я проскочила у него под носом и кинулась к выходу, расталкивая людей на своем пути. Девочка с зелеными волосами стояла, пошатываясь, в дверях. Она бросила мне вслед бранное слово, когда я пронеслась мимо. Сбежав вниз по лестнице и выскочив из дома, я прислушалась. По железным ступенькам загромыхали тяжелые шаги, и я бросилась в сторону Маркхэм‑стрит.
Тут мне вновь улыбнулась удача: автобус, едущий в нужном направлении, подъехал к остановке. Я влетела в него, едва распахнулись двери, молясь про себя, чтобы у меня нашлись деньги на билет. Водитель недовольно заворчал, когда я замешкалась, пересчитывая мелочь, но на проезд хватило, и даже осталось тридцать пять центов сдачи.
Кроме меня в автобусе сидели двое мужчин, заросших седой щетиной, которые переругивались на чужом языке, напомнившем мне акцент Мишки, да господин лет сорока в очках с толстыми стеклами; он баюкал большого пупса и что‑то ворковал ему ласковым голосом. Я забилась в дальний конец автобуса и села, подтянув колени к груди. Автобус трясло и покачивало, в салоне попахивало мочой, но все же здесь я чувствовала себя в большей безопасности, чем в квартире Дэниела.
Я поверить не могла, что он бросил меня одну с этой компанией, а главное, что я пошла с ним по своей воле. Что ждало меня, если б не вечеринка? Стыдно признаться, но часть меня хотела, чтобы между нами что‑то произошло.
О, как опасно искушение!
Опять дома.
Я ехала, пока автобус не остановился перед школой. Пары последних монет хватило, чтобы позвонить Эйприл из телефонной будки, но она не отвечала. Я догадывалась, чем – или, вернее, кем – она занята.
Поплотнее запахнув пальто, я потрусила домой со всей скоростью, на какую была способна на высоких каблуках. Меня не покидало ощущение, что урод с вечеринки преследует меня. Добежав до дома, я надеялась незаметно прошмыгнуть в свою комнату и притвориться, будто провела там весь вечер, но мама, должно быть, услышала тихий щелчок замка: уже взбегая вверх по лестнице, я услышала ее негодующий оклик из кухни.
– Где тебя носило? – раздраженно спросила она, ломая хлеб на куски поменьше – завтра им предстояло пойти в начинку для праздничной индейки. – Я думала, ты поможешь накрыть на стол после похорон.
Судя по всему, мама сочла вечер недостаточно поздним, чтобы за меня волноваться, и злилась просто потому, что я ушла без спросу.
– Извини, пожалуйста, – промямлила я.
– Сначала ты, потом Джуд, – ее пальцы нервно терзали хлебный мякиш. – Ты хоть понимаешь, на что это похоже, когда полсемьи не является к ужину? Кстати, твой отец едва не надорвал спину, расставляя на место стулья, пока вы с братом веселились в компании друзей!
– Прости. Я постараюсь загладить свою вину. – Я сделала шаг в сторону двери.
– В этом можешь даже не сомневаться. Завтра в гости придет не меньше двадцати человек. Ты испечешь пироги на всех, а потом отдраишь полы. Твоему брату тоже придется потрудиться.
На миг я задумалась, не подсунуть ли ей на подпись контрольную по химии, раз все и так плохо, но потом решила не перегибать палку. Мама весьма изобретательна по части наказаний, если как следует ее разозлить.
– Ладно, – сказала я. – Это справедливо.
– Поставь будильник на пять сорок пять! – крикнула мама мне вслед.
У меня стало одним поводом больше проклинать свое легкомыслие.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
БЛАГОДАРЕНИЕ
Около трех с половиной лет назад.
– Я никогда не научусь так писать красками, – сказала я, глядя на рисунок, сохнущий на кухонном столе.
Дэниел изобразил руки моего отца, пока тот нарезал зеленое яблоко для пирога в честь его дня рождения. Руки выглядели так же, как в жизни, – ласковые и сильные. На их фоне мой автопортрет казался плоским и невыразительным.
– Сможешь, – ответил Дэниел. – Я тебя научу.
Я фыркнула.
– Уж ты‑то научишь.
Но я знала, что он говорит серьезно. Я впервые взялась за масляные краски с тех пор, как забросила их два года назад, и теперь опять была готова отступиться.
– До чего же ты упрямая, – сказал Дэниел. – Ты хочешь научиться работать с красками или нет?
– Ну, хочу.
Дэниел вытащил из ящика под кухонным столом кусок картона, испещренный пятнами краски. На нем смешались, по крайней мере, десять разных цветов.
– Попробуй писать на нем, – сказал он. – Краски выступят на поверхность и придадут глубину твоей работе.
Я заново начала рисовать автопортрет, а Дэниел руководил мной. Разница казалась невероятной. Я восхитилась, увидев, как зеленые и оранжевые искорки проступают на фиолетовой радужке – так мои глаза выглядели совсем живыми.
– Спасибо, – сказала я.
Дэниел усмехнулся.
– Когда раздобуду еще материалов, покажу тебе гениальный трюк с льняным маслом и лаком. Телесные тона получаются изумительные, а мазки!.. Ты не поверишь.
– Серьезно?
Дэниел кивнул и вернулся к собственной работе. Правда, вместо того чтобы писать свой портрет, как велела миссис Миллер, он рисовал пепельно‑коричневую собаку с человеческими глазами, такими же глубокими и темными, как у него.
– Дэниел, – на пороге кухни появилась мама. Она сильно побледнела. – К тебе кое‑кто пришел.
Дэниел изумленно вскинул голову. Последовав за ним в прихожую, я увидела ее. На крыльце стояла мать Дэниела. Ее волосы стали гораздо длиннее и светлее за год и два месяца, прошедшие с тех пор, как она продала дом и оставила Дэниела на наше попечение.
– Привет, малыш, – сказала она сыну.
– Что ты здесь делаешь? – ледяным тоном спросил Дэниел. Мать не звонила ему месяцами, даже с днем рождения не поздравила.
– Ты поедешь со мной, – ответила она. – Я нашла небольшую квартиру в Оук‑Парк. На старый дом она не похожа, зато там светло и уютно. Осенью пойдешь в местную школу.
– Я не поеду с тобой. – В голосе Дэниела послышалась ярость. – И в новую школу не пойду.
– Дэниел, я твоя мать. Твое место – рядом со мной. Ты нуждаешься во мне.
– Вовсе он в вас не нуждается! – крикнула я миссис Калби. – Дэниелу нужны не вы, а мы!
– Нет, – произнес Дэниел. – Вы мне тоже не нужны. Мне никто не нужен!
Он протиснулся к дверям, чуть не сбив меня с ног, проскочил мимо матери и выбежал во двор.
Миссис Калби поморщилась.
– Дэниелу просто нужно привыкнуть. Надеюсь, вы проявите понимание и на время откажетесь от встреч с ним, – она выразительно глянула в мою сторону. – Я заберу его вещи позже.
Дверь закрылась за ней.
Утро Дня благодарения.
Утром я проснулась от порывов ветра, сотрясавших окно. Даже под одеялом меня трясло от холода.
Дэниел прав – никто ему не нужен. Я сама себя обманываю. Дэниел не нуждается ни во мне, ни в моем участии.
Натянув одеяло до ушей, я свернулась калачиком, но согреться никак не удавалось.
Издалека донесся звон столовых приборов – значит, мама уже сервирует стол для торжественного ужина, призванного затмить все предыдущие Дни благодарения.
Решив пораньше искупить свою вину за вчерашнее отсутствие, я вылезла из кровати. Остатки сна улетучились, едва мои ноги коснулись ледяных половиц. Торопливо надев халат и тапочки, я спустилась вниз.
Мама сдвинула два стола, позаимствованных из приходского зала для собраний, так что они едва помещались в гостиной, и накрыла их льняными скатертями цвета кленового листа. Сейчас она расставляла наш лучший фарфоровый сервиз и хрустальные бокалы. Судя по количеству мест, ожидалось никак не меньше двадцать пяти гостей. Вместо привычных фигурок паломников из папье‑маше, которые мы с мамой сделали вместе, когда мне было девять лет, на столах красовались нарядные букеты и свечи.
– Красиво, – сказала я, стоя на последней ступеньке лестницы.
Мама чуть не выронила тарелку, но вовремя подхватила ее и поставила на стол.
– Ты мне понадобишься только без четверти шесть, чтобы поставить пироги.
Похоже, меня еще не простили.
– Я ведь все равно уже встала, – со вздохом сказала я и потерла замерзшие руки. – Нельзя ли включить отопление?
– Здесь и так будет жарко, когда я включу обе духовки, а гости начнут собираться. В этом году к нам пожалует целая толпа народу. Я запеку двух индеек. – Мама одновременно говорила и раскладывала столовое серебро. – Значит, с выпечкой надо закончить самое позднее до восьми утра. Я купила все, что нужно, для пары яблочно‑карамельных пирогов и двух с начинкой из пряной тыквы. Твой отец собирается печь свои знаменитые рогалики, так что нужно пошевеливаться.
– Как хорошо, что у нас две духовки!
– Вот именно, так что мерзнуть не придется.
– Но почему сейчас‑то нельзя согреть дом хоть чуть‑чуть? – Выглянув в окно, я удивилась, что лужайка, как прежде, покрыта мертвыми листьями, а не толстым слоем снега. – Не боишься, что Крошка Джеймс простудится насмерть?
Мама даже улыбнулась.
– Не так уж тут и холодно! Если не спится, займись пирогами. Или, раз уж ты так замерзла, иди к Джуду и помоги ему разобрать кладовку. – Она ободряюще хлопнула меня пониже спины.
– А зачем ее разбирать?
– Вдруг кто‑нибудь из гостей захочет осмотреть дом.
– С какой стати ты должна показывать им кладовку? – недоуменно спросила я.
Мама нетерпеливо пожала плечами.
– Джуд хотел как можно быстрее разделаться со своим наказанием. А мы обе знаем, что готовить в нашей семье умеет только один мужчина – твой отец.
– Ясно. – Я не стала спрашивать, почему нельзя было поручить Джуду сервировку стола, потому что мама как раз переставляла букеты, следя, чтобы они находились на равном расстоянии друг от друга. – Эйприл придет?
– Да. Разве она тебе не сказала? – Мама испытующе посмотрела на меня.
– Похоже, сейчас она чаще разговаривает с Джудом, чем со мной.
Я знала, что мелочно было дуться на Джуда и Эйприл за то, что они встречаются, но ничего не могла с собой поделать.
Мама наморщила нос.
– Тогда ясно, почему он так нервничает в последнее время. – Она встревоженно поцокала языком.
– Наверное. – Я бездумно крутила в пальцах пояс халата. – Эйприл – хорошая девчонка.
– Да‑да, – мама рассеянно поправила складку на льняной салфетке. – Не сомневаюсь.
– Так, пожалуй, я переоденусь и начну готовить.
– Отлично, – пробормотала мама и начала переставлять бокалы.
Пироги.
Мама оказалась права. Чуть позже утром атмосфера в доме изрядно накалилась. Для начала папа заявил, что понятия не имел о маминых планах на его рогалики.
– Ты же меня об этом не просила, – сказал он, когда мама ядовито намекнула, что приняться за тесто следовало уже с полчаса назад.
– Ты печешь их каждый год. – Мама высыпала с подноса на стол подсушенный хлеб. – Не думала, что тебя надо просить об этом.
– Да, надо. У меня сейчас нет настроения печь. Я вообще не хочу участвовать в твоем званом ужине.
– Что ты говоришь? – Высыпав хлебные крошки в миску, мама принялась толочь их деревянной ложкой. – Я ведь готовлю этот ужин для тебя.
– Ты должна была предупредить меня, Мередит, – сказал отец. Их с мамой разделял стол. – Я не хочу видеть здесь толпу гостей, не хочу торжественного застолья. Не знаю даже, готов ли я сегодня возносить благодарение.
– Не говори так! – Мама взмахнула своей ложкой, и рядом со мной приземлился комок сырого хлеба. Родители, кажется, забыли, что я все еще торчу на кухне и делаю начинку для яблочно‑карамельных пирогов.
– Раз тебе это так трудно, то я сама испеку рогалики, приготовлю индеек и начинку для них, а еще клюкву, картофельное пюре, фасолевую запеканку и салат со шпинатом, – сказала мама. – Все, что от тебя потребуется, – это прочесть благодарственную молитву и состроить хорошую мину для гостей. – Она яростно воткнула ложку в миску с хлебной массой. – Ты пастор. Твоим прихожанам не нужно слышать таких слов.
Отец грохнул кулаком по столу.
– Каких – таких, Мередит? Каких – таких?
Прежде чем мама успела ответить, он выскочил из кухни и заперся в своем кабинете.
– Несносный тип, – проворчала она, – думает, что он ничтожество, раз не может спасти весь мир.
Подойдя к холодильнику, она рывком распахнула дверцу и принялась шарить по полкам, тихо ругаясь себе под нос.
Я выложила нарезанные яблоки в корзинки из теста и громко откашлялась.
Мама замерла, поняв, что я слышала их с отцом перебранку от начала до конца.
– Закругляйся с пирогами, – бросила она. – Потом сбегаешь в Эппл‑Вэлли и купишь клюквы. Только возьми свежих ягод, а не всякой консервированной дряни.
Она захлопнула холодильник и устало ссутулилась.
– Извини. Я забыла ее купить. В лавке Дэя ее вчера не оказалось, а в других магазинах я так и не посмотрела. Кажется, «Супер‑Таргет» сегодня открывается в семь. Можешь сбегать туда прямо сейчас?
– Да, конечно. – В любой другой день я бы долго ныла и возмущалась, что меня посылают за покупками в такое морозное утро, однако сегодня мне не терпелось поскорее сбежать из нашей теплой кухни.
Позднее тем же утром.
Я бесцельно бродила взад‑вперед по проходам между полками, пытаясь вспомнить, что именно должна купить. Едва засунув пироги в духовку, я выбежала из дома – и, конечно, оставила на столе список из дюжины продуктов, продиктованный мамой.
Уже дважды на этой неделе я слышала, как родители кричат друг на друга. Может, в нашей семье уже давно напряженная обстановка? Я вспомнила, что отец уже месяц отсиживается в своем кабинете, да и мамина одержимость уборкой не была мне в новинку. В первый раз я столкнулась с этим через несколько дней после нашего с Черити возвращения от бабули Крамер, к которой нам неожиданно пришлось уехать три года назад. Тогда мама лихорадочно чистила, мерила и подравнивала бахрому на всех коврах в доме. После этого папа еще пару месяцев прятал от нее ножницы. Наверное, тогда я была слишком мала, чтобы заметить, как изменились их отношения. Ну и, разумеется, мы никогда об этом не говорили.
Быть может, именно так все начиналось у родителей Эйприл? Или в семье Дэниела – до того как все вышло из‑под контроля…
Впрочем, я знала, что глупо сравнивать себя с Дэниелом. Ссора моих родителей не шла ни в какое сравнение с тем, что пришлось пережить ему.
Бросив в корзину пакет клюквы, я решительно прогнала мысли о Дэниеле. Похватав с полок наугад все, что удалось вспомнить из списка, я рассчиталась и поспешила домой.
Открыв дверь в прихожую, я отшатнулась перед завесой смрада. Что‑то горело. Бросив пакеты на пол, я метнулась в кухню. Вся выпечка, кроме одного из моих пирогов, остывала на столе. Я распахнула дверцу духовки, и наружу тут же вырвались клубы черного удушливого дыма. Кашляя и задыхаясь, я раскрыла окно над кухонной раковиной и замахала руками, выгоняя дым наружу, но было поздно. В передней зазвенела пожарная сигнализация.
Зажав уши, я побежала в папин кабинет. Детектор дыма находился прямо перед закрытыми дверьми. Растворив их, я удивилась, не обнаружив там отца. Еще поразительнее казалось то, что никто из семьи не прибежал, услышав пронзительный вой сигнализации.
Отчаянно пытаясь открыть окно в кабинете, я чуть не напоролась на гвоздь, торчавший из подоконника. Дурацкий старый дом! Наконец ставни поддались. Схватив книгу с отцовского стола, я обмахивала ею детектор, пока не прекратился рев сирены.
В ушах все еще звенело, когда я положила книгу обратно в хаос, царивший на папином рабочем столе. Повсюду стопками высились бумаги и тома. Фолиант в потрескавшемся кожаном переплете, который я держала в руках, выглядел древнее, чем любой экземпляр из местного отделения библиотеки Роуз‑Крест. На обложке был вытеснен серебром изящный цветочный бутон, серебрились и полустертые буквы заглавия: «Loup‑Garou».[10]
Это слово мне ни о чем не говорило. Я открыла книгу. Похоже, она была на французском. Я взяла со стола другую – не такую старую, но тоже видавшую виды. Заголовок гласил: «Ликантропия – благословение или проклятие?» Я хотела раскрыть ее, но тут увидела среди книжных залежей узкий и длинный бархатный футляр. Он походил на коробку для ожерелья из дорогого ювелирного магазина. Отложив книгу, я открыла футляр. В нем лежал серебряный нож Дона – тот самый, что я заперла в отцовском столе в приходе. Зачем папа принес его сюда? И почему оставил на виду? Ведь в доме есть маленький ребенок…
Входная дверь с грохотом распахнулась.
– Что здесь происходит? – эхом разнесся мамин голос.
Закинув футляр с ножом на самую высокую полку, я выскочила в переднюю.
Одной рукой мама придерживала Джеймса, в другой несла пакет с продуктами из магазина мистера Дэя.
– Чудесно. Я что, забыла пирог в духовке?
Я кивнула, несмотря на угрызения совести – я слишком долго ходила за покупками.
– Превосходно! Едва ты ушла, я вспомнила, что нам нужны еще кое‑какие припасы, вот и побежала к мистеру Дэю. А теперь весь дом пропах гарью. Только этого мне и не хватало.
Я прикинула, не напомнить ли ей о преимуществах мобильного телефона, но решила, что сейчас не лучший момент: мама спустила Джеймса на пол, и тот сразу начал шалить – цепляться за ноги и дергать ее за одежду.
– Я присмотрю за ним, – вызвалась я. Отцепив Джеймса от своих брюк, мама передала его мне. Я неуклюже взяла братца на руки и успокоила маму:
– Скоро все выветрится.
Интересно, почему в последнее время именно я всех утешаю?
Безуспешно пытаясь вырваться, Джеймс уронил свое одеяло и разрыдался, колотя меня ножками, обутыми в шлепанцы с изображением Любопытного Джорджа.[11]
Подняв одеяло, я сложила его в кулек, похожий на марионетку, и сказала Джеймсу «чмок‑чмок», делая вид, что сейчас поцелую его. Малыш прекратил хныкать и рассмеялся, сжимая одеяло тонкими ручками.
– Я открою еще несколько окон и поищу Черити. Пусть она развлекает Крошку Джеймса, пока я помогаю тебе на кухне, – сказала я маме.
– Спасибо. – Мама потерла виски. – Черити скоро придет. Она сейчас у Джонсонов, ухаживает за птицей. Вели ей покормить Джеймса через пару часов. Мы сядем за стол в три, так что в два его надо уложить спать. Причем в отцовском кабинете, перенесем туда кроватку. Детскую займет тетя Кэрол.
Замечательно. Только тети Кэрол папе и не хватало для полного счастья.
Ужин.
Семья моей матери состоит наполовину из католиков, наполовину из иудеев – забавное происхождение для жены протестантского пастора. Маму воспитали в католичестве, но ее родные по‑прежнему справляли Песах и Хануку. Видимо, оттуда же пошла занятная привычка оставлять пустое место за праздничным столом. По словам тети Кэрол, лишний прибор служил символом: надежды и веры в мессию, который однажды придет. Мне это нравилось, но папа всегда злился – он, разумеется, стоял на том, что мессия уже давно явился в образе Иисуса Христа, а подобная традиция бросала вызов его религии.
Мама, пытаясь примирить мужа с сестрой, предложила ему воспринимать это как запасное место для нежданных гостей. Так или иначе, сегодня обычай маминой семьи особенно раздосадовал отца: оглядев разношерстную компанию, состоящую из холостяков, юных пар, вдов, вдовцов и матерей‑одиночек, которая собралась за нашим праздничным столом, он заметил, что пустует не одно место, а целых два – первое рядом с ним, второе напротив меня, где стоял золотой кубок и лежали золотые нож и вилка.
Сердито посмотрев на кубок, папа что‑то буркнул себе под нос. Затем его лицо озарилось почти радушной улыбкой.
– Ну что, начнем? – спросил он гостей.
Все нетерпеливо закивали, а Эйприл даже облизнулась. Впрочем, при этом она смотрела на Джуда, так что, возможно, угощение было ни при чем.
– Кто‑то не пришел? – Пит Брэдшоу кивнул на два пустых места. Они с матерью сидели рядом со мной. Я ужаснулась, когда Пит сообщил, что его отец отменил ежегодный семейный круиз из‑за срочной встречи в Толедо, но теперь радовалась, что он сидит между мной и родителями. Услышав его вопрос, они обменялись ядовитыми взглядами.
– Дону Муни нужно еще закрыть магазин, – сказал наконец папа. – Мередит не хочет его дожидаться.
Мама кашлянула.
– Дон не ответил на приглашение. Какой смысл ждать, раз мы не знаем, придет он или нет.
– Не сомневаюсь, что скоро он появится, – улыбнулся ей отец.
Интересно, это правда? Вряд ли Дон успел переварить недавнее происшествие. Я помрачнела, представив себе, как он сидит один в своей квартирке за приходским домом.
– А второе место – наша давняя семейная традиция, – пустилась в объяснения мама, но отец перебил ее:
– Мередит просила меня благословить нашу трапезу.
Тетя Кэрол метнула на него яростный взгляд, без сомнения, обидевшись за маму.
Папа простер руки к Джуду, сидящему справа от него, и Лирою Маддуксу, занявшему место слева. Мы все взялись за руки. Я робко коснулась пальцами ладони Пита. Папа начал читать молитву. Он говорил монотонно, будто репетировал в своем кабинете, где обычно пропадал каждый день до обеда.
– Мы собрались здесь, Отче, чтобы восславить твои дары. Ты щедр и милостив к нам, и мы хотим разделить Твои щедроты с другими. Вот почему мы оставляем место за нашим столом для нежданного гостя в знак того, что дом наш открыт для нуждающихся, а еще оно напоминает о тех, кого мы хотели бы видеть рядом: о родных, о моем отце, о Мэри‑Энн Дюк. – Он на мгновение умолк, затем продолжил: – Благодарим тебя за все Твои милости…
Раздался дверной звонок. Мама беспокойно заерзала.
– Благодарим Тебя за все Твои милости. Сохрани нас и благослови сию пищу, да укрепит она наши тела, как Ты укрепляешь наши души. Аминь.
– Аминь, – хором отозвались мы.
Я сидела на дальнем конце стола, почти в передней. Вскочив с места, я подошла к двери и распахнула ее, ожидая увидеть Дона. Но вместо него передо мной стоял на редкость ладный парень с короткими светло‑русыми волосами, одетый в форменные брюки и голубую рубашку на пуговицах.
– Прости, что опоздал, – сказал он.
– Грейс, кто там? – крикнула мама из столовой.
– Дэниел? – прошептала я.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
НЕЖДАННЫЙ ГОСТЬ
В дверях.
– Ты пришел?!
– Ты ведь меня пригласила, – напомнил Дэниел.
– Я не думала… Ты так изменился!
– За это спасибо Мишке, – усмехнулся он. – Для того она и приходила вчера вечером. Мне ведь надо выглядеть прилично в школе. Правда, черную краску не удалось полностью вытравить, – он провел рукой по остриженным русым волосам, – так что мы остановились на этом.
Услышав Мишкино имя, я чуть не захлопнула дверь у него перед носом, но засмотрелась на его лицо. Как же он похорошел без длинных черных косм!
Покачав головой, я сказала:
– Тебе придется уйти.
– Грейс, кто пришел? – повторила мама, подходя к дверям. – Это твой одноклассник?
Тут она встала как вкопанная.
– Грейс, что все это значит?! – Она возмущенно указала пальцем на Дэниела. Тот даже не шевельнулся. – Что он тут делает?
– Я его пригласила.
– Ты пригласила его? – Мама повысила голос. Наверняка нас уже слышали гости. – Да как ты посмела?
– Ты сама сказала, что она может пригласить всех, кого захочет, – послышался сзади голос отца. – Так будь же готова к тому, что тебя могут понять буквально.
– Ты права, Грейс, мне лучше уйти, – сказал Дэниел, глянув на отца. – Простите за это недоразумение, пастор. Я пошел.
Отец отвел взгляд.
– Нет, – сказал он, – тебя пригласили, а значит, ты желанный гость.
Мама ахнула. Я уставилась на отца с ужасом и восхищением.
– Когда мы обещаем что‑то сделать, то выполняем свои слова, правда, Грейс? – Папа посмотрел на Дэниела. – Прости, что я забыл об этом.
Дэниел кивнул.
– Он не может остаться, – встряла мама. – У нас нет места за столом. Мы его не ждали.
– Чепуха. Ты сама приготовила ему место. – Отец повернулся к Дэниелу. – Заходи, пока еда не остыла.
– Спасибо, пастор.
Взяв маму за плечи, отец повел ее обратно к столу. От потрясения она не могла вымолвить и слова протеста. Я жестом пригласила Дэниела в дом и закрыла дверь. В столовой я усадила его напротив себя.
Гости пожирали его глазами, пытаясь понять, из‑за чего столько шуму.
– Это что, тот самый Калби? – шепотом спросил меня Пит.
Я кивнула, он повернулся к своей матери и сказал ей что‑то на ухо.
Дэниел осторожно потрогал золотую вилку, потом глянул на меня и подмигнул.