Анн Анселин Шутценбергер 9 глава

Человек – единственное говорящее существо. Может быть, слово, высказанное или невысказанное, язык (вербальный или телесный) и являются теми передающими устройствами, кото­рые еще предстоит открыть?

Напомним, что Фрейд интересовался семейным романом, ко­торый он описывал в 1909 г. как выражение фантазий субъекта по поводу его связей со своими родителями. Например, чело­век мог вообразить, что его нашли, или что он сын важной пер­соны, переданный на воспитание в другую семью, или что он сын знатной особы, или что его похитили цыгане (это близко к теории Отто Ранка О мифе рождения героя, 1909).

В наше время термин «семейный роман» иногда употребля­ют в расширенном значении – семейная сага, т. е. история, рас­сказываемая семьей о своей собственной истории, в которой перемешаны воспоминания, пропуски, умолчания, добавления, фантазии и реальность. Для детей, воспитанных в такой семье, все они имеют психическую реальность.

Большинство людей задаются вопросом о своем происхож­дении, что выводит их к первичной фантазии, обычно связан­ной с первичной сценой (т. е. с зачатием индивида, а также с наблюдением за сексуальными отношениями родителей, иногда через замочную скважину... Фантазия или реальность?).

Фрейд уже в своих первых работах уточняет, что в бессозна­тельном и в памяти не бывает реальности фактов:

«В бессознательном отсутствуют какие-либо «указатели» на ре­альность, в том смысле, что невозможно отделить одно от друго­го – правду от вымысла, питаемого аффектами. Вероятно, речь идет о чувствах или о реальности, которая образуется на основе услышанного, они обретают значение в последействии; в них со­единяется прожитое и услышанное, прошлое (по рассказам о родителях и предках) и то, что они видели сами» (Freud, Draff L). «Они соотносятся с услышанным так же, как сны соотносятся с увиденным» (Freud, Draff L). «Кроме того, фантазии возникают при бессознательном комбинировании увиденного и услышан­ного» (Freud, Draff M).

Вот уже несколько лет некоторые психоаналитики размыш­ляют над проблемой первичного, первичной фантазии и переда­чи чего-то важного от одного поколения к другому. Когда я пе­речитывала Фрейда и тех, кто его комментировал, в частности, Лапланша и Понталиса, а также отчет о работе коллоквиума по психоанализу в Провансе (Монпелье, ноябрь 1983 г.), мне по­казалось, что проблема первичного вновь становится актуаль­ной. Перечитав разные редакции фрейдовских текстов (в част­ности, Draft L и Ми его ссылки'на семейные «призраки»), я подумала, что Фрейда интересовала проблема психической пе­редачи от одного поколения к другому, хоть он и не развил вглубь эту тему и не обсуждал ее в опубликованных работах.

Первичные фантазии можно определить, как это делает Ан-дре Грин, следующим образом: «Отношение субъекта с теми, кто его произвел на свет, с учетом двойного различия пола и поколений, о которых известно, что они оказывают основопо­лагающее воздействие на структурирование всей личности и ее модальностей» (Donnet J. L. et Green A., Uenfant et le ca, Paris, Ed. de Minuit, 1973).

Интуиция Фрейда – это всего лишь интуиция и клиничес­кая констатация; нам еще предстоит выполнить углубленное исследование эффекта трансгенерационной передачи как по отношению к человеку, так и к животным.

Трансгенерационное и интергенерационное. Память, к которой вновь обращаются: живая память или провалы памяти

Различают два типа семейной «передачи,» – осознанную или бессознательную, «метаболизированную» или нет:

– те виды межгенерационной передачи, о которых думают и которые обсуждают бабушки и дедушки, родители и дети, – это семейные привычки, сноровка, стиль жизни. От отца к сыну передаются профессии врача, учителя, фермера, нотариуса, моряка, военного. Мы работаем «на почте» или «на железной дороге»,^у кого-то «талант садовода и огородника», или «музы­кальный слух», «кулинарные способности», кто-то «любитель поесть» (или наоборот).

– о трансгенерационой передаче не говорят, это тайна, не-проговариваемое, умалчиваемое, скрываемое, иногда об этом зап­рещено даже думать («непомышляемое»), все это входит в жизнь потомков, хотя об этом не думают, не «переваривают». Вот тог­да появляются травмы, болезни, соматические либо психосо­матические проблемы, которые часто исчезают, когда о них раз­мышляют, говорят, оплакивают их, о них кричат, если над ними работают и «перерабатывают» их. Наблюдаются случаи ужас­ных кошмаров у некоторых внуков депортированных, участни­ков Сопротивления, нацистов, погибших в море, умерших при разных обстоятельствах без погребения. Такое случается даже у потомков живых людей, перенесших травму из-за слишком тя­желого прошлого (о котором не говорили, умалчивали), это шок от «ветра пушечного ядра»*.

КЛИНИЧЕСКИЕ ПРИМЕРЫ

С УПРОЩЕННЫМИ ГЕНОСОЦИОГРАММАМИ

 

Синдром годовщины и невидимая лояльность семье

Перейдем к рассмотрению нескольких клинических случаев. При этом я изложу свои объяснения, полученные мною лич­но и проверенные на практике.

В течение примерно двадцати лет я занималась тяжело боль­ными людьми, страдающими раком в последней стадии, старалась помочь им облегчить жизнь. К своему большому удивле­нию, я обнаружила среди родственников этих людей повторя­ющиеся случаи тяжелых болезней (не передающихся по наслед­ству)[21].

Все происходит так, как если бы что-то проявлялось и передавалось от деда к внуку или внучке.

Можно сказать, что все происходит так, как если бы нечто, о чем нельзя забыть, передавалось из поколения в поколение (нельзя было забыть о каком-то событии в жизни – нельзя ни забыть, ни говорить о нем, а лишь молча передавать).

Шарль: синдром годовщины и невидимая лояльность семье

Рассмотрим клинический случай человека, больного раком. Я писала о нем в книге «Стремиться к исцелению» и опублико­вала его упрощенную геносоциограмму.

Я хочу описать ситуацию этого человека. Его зовут, скажем, Шарль, он страдает раком яичек. Ему тридцать девять лет, он работает коммивояжером. Его оперируют, он чувствует себя хорошо. Все нормально, как обычно. Через шесть месяцев у него наступает ухудшение. В легких появляются метастазы. Так бы­вает. Но он отказывается от химиотерапии и от любого другого лечения. Его состояние ухудшается, без врачебного вмешатель­ства он умрет.

Мы стараемся вместе с ним разобраться в его ситуации: он женат, у него девятилетняя дочь, он любит свою жену и свою профессию, он происходит из старинной семьи из Савойи. Возникает вопрос: почему он согласился на хирургическую операцию, а химиотерапию и любое другое лечение отвергает? Мы говорим с ним об этом, и то, что он сообщает о своей се­мье, записывается в его присутствии, вместе с ним и для него в виде генеалогического древа с комментариями (геносоциограм-мы).

Начинаем с него самого, его жены и их дочери, затем под­нимаемся по восходящей линии генеалогического древа: его отцу семьдесят лет, матери – шестьдесят девять; его отец – мясник, он здоров. Здесь, если отметить, что отец Шарля мяс­ник и что больной согласился на операцию, возможно, появит­ся гипотеза: поскольку оте!ц в совершенстве владеет ножом, Шарль верит в силу ножа: нож ему кажется знакомым предме­том, и он согласился на хирургическую операцию. Но тогда почему он впоследствии отказывается от лечения? Все еще не­понятно, почему Шарль отвергает химиотерапию.

Поднимаемся выше по генеалогическому древу: дед Шарля умер в тридцать девять лет от удара верблюда в пах (мы это не выдумали!). Удары ноги верблюда не наследуются! Вот почему я для иллюстрации своих рассуждений выбрала этот пример.

Итак, очевидно, что Шарль готов умереть в том же возрасте, что и его дед, и поражен у него тот же орган: можно даже ска­зать, что у него «случайно» оказалось заболевание яичек, т. е. в том же месте, что и у деда, умершего от этого («невидимая ло­яльность»?)!

Продолжаем изучать генеалогию Шарля по материнской линии: мать тоже рано осталась сиротой. Отец его матери, то есть дед, погиб на войне в тридцать девять с половиной лет во время газовой атаки, то есть от поражения легких.

Упрощенная геносоциограмма Шарля Двойной синдром годовщины; повторение одного и того же возраста отца (39) и ребенка (9).

Комментарий. Можно было бы сказать, что Шарль «вписывает» в свое тело болезнь и риск смерти, мои транстенера^нньв связи идаяч^юсть по отношению к семье у него поражены яички, как и у его деда по линии отца (ДО), и осложнение с легкими, как у деда по линии матери (ДМ, оггравлен газом), которые проявились в том же возрасте (39 лет) Он соглашается на ифургичеосую операцию, 4вопазывается от доугих видов лечения (ичмиотерапии, радиотералии,ло1апьной медицины), 1И(сшиасш(1(а,дс«вряятш1ысо ножу Все женщины семейства отличаются очень сильным характером, две бабушки рано стали вдовами Кроме того, отец Шарля остался без отца в 9 лет и дочь Шарля рискует остаться сиротой в 9 лет, так как он считает себя безнадежным, а его жена рискует остаться молодой вдовой В семье существует повторяющийся сценарий смерти отца »39 явт.оегаввюадгогосле себя девятилетнего ребенка. Обращает на себя внимание повторение имен женщин (Мари-Анн и Анн)

Проанализировав see это вместе с Шарлем, мы пытаемся помочь ему «обрести другие рамки» и перестроить жизненный сценарий неудачника (смерть в раннем возрасте) на сценарий победителя можно любить своего деда, но не обязательно умирать, как он, молодым

Здесь можно констатировать следующее (это будет встре­чаться и в других клинических случаях, поскольку моя карто­тека составляет примерно три-четыре сотни геносоциограмм): когда люди женятся, это происходит совсем не случайно; часто они находят себе супругов, имеющих ту же семейную конфи­гурацию, что и у них самих, или те же болезни, или даже те же имена, одинаковые детские травмы.

Две родительские семьи такой пары зеркально отражаются.

Рассмотрим историю родителей Шарля более детально. Его мать рано осталась сиротой, отец стал сиротой в девять лет, оба деда умерли в тридцать девять лет. Дед по материнской линии умер от поражения легких во время газовой атаки. Теперь нам не будет казаться странным, что, когда у Шарля выявилось по­ражение легких, он отказывается от химиотерапии: она, как известно, является производной от горчичного газа (который использовали немцы во время войны 1914-1918 гг. под Ипром и Верденом, а также в окопах в 1915 г.).

У Шарля оказались пораженными те же органы, что и у двух дедов (яички и легкие). Можно было бы сказать, что через «нео­сознанную и невидимую лояльность по отношению к семье»[22] он выражает смерть обоих дедов, поскольку в том же возрасте у него оказались поражены те же органы, которые вызвали смерть дедов. Можно также заметить, что его жену зовут Мари, как и его сестру и бабушку (но это распространенное имя, следова­тельно, для статистики значимости не представляет).

Если проводить поиск еще выше по структуре семьи, мы увидим, что дед умер в 39 лет, оставив девятилетнего ребенка, и Шарль готовится к смерти в 39 лет, имея девятилетнего ребен­ка... Структура семьи идентична той, что была у деда[23] „

Можно задать вопрос: почему он отказывается лечиться после повторного витка заболевания в том же возрасте, когда умер дед? Случайна ли эта смерть? Откуда берется такая неви­димая лояльность семье? Уникален ли этот случай или же типи­чен среди большого числа других?

Идет ли речь о многочисленных клинических случаях, ко­торые многие из нас замечали? Напомним, что психоанализ родился из нескольких клинических случаев – хорошо описан­ных, ставших классикой.

Однако из работ Жозефины Хилгард по статистическому уче­ту всех пациентов одной из американских больниц за четыре года мы знаем, что синдром годовщины или двойного1 повторения возраста (возраста пострадавшего родителя и возраста ребенка в момент этого травмирующего события) имеет статистическую значимость (см. примечание 3 на с. 76 и Приложение), что уси­ливает наши выводы по клиническим случаям повторения.

Марк: семейное повторение несчастных случаев

А сейчас рассмотрим психологическую наследственность, свя­занную с попаданием в дорожно-транспортные происшествия или авиакатастрофы. Здесь тоже встречаются «повторения».

Начнем с примера несчастного случая при взлете (дельтап­лана).

В одной моей психодраматической группе участвовал мо­лодой человек, обладающий всеми качествами, чтобы нравиться людям, – очаровательный, энергичный, раскованный, улыб­чивый. Он очень быстро управлялся со своим маленьким ин­валидным креслом. Марк приехал на машине один, проделав путь в 600 км. Возвращался он тоже один: подъезжал в кресле к машине, открывал дверцу, запрыгивал на переднее сиденье, складывал кресло и бросал его на заднее сиденье. Это было не просто спортивно, а совершенно потрясающе.

Я делаю «глупое» замечание:

– Мсье, вы так веселы и подвижны, наверняка вы здоровы и прикованы к креслу ненадолго?

– Ошибаетесь, мадам, это пожизненно, у меня паралич, я упал с дельтаплана и могу двигать только головой и руками! – отвечает он.

– Как это случилось?

– Если бы вы только знали! Это так глупо! Я люблю спорт. Обьино я тренировался в команде. В тот раз мои приятели из команды не смогли прийти. Я все же пошел на летное поле. Незнакомый человек сказал мне: «Если хочешь, я тебя отбук­сирую». Я согласился. Он меня потянул. Товарищ, который обычно меня буксирует, всегда спрашивает, хорошо ли я при­стегнут, я проверяю и отвечаю ему «да». Этот же ничего у меня не спросил, а я забыл пристегнуться. Дельтаплан взлетел, я же упал на спину и стал паралитиком. Это глупо. Я много зани­мался поиском причины, даже с помощью психоанализа, геш­тальт-психологии, биоэнергетики, и не понял, как и отчего я мог сделать такую глупость!

– Давайте попробуем составить то, что я называю геносо-циограммой, – предложила я.

Спрашиваю, сколько ему лет, он отвечает: «Мне 32 года».

—У вас есть дети?

—Нет!

– Вы женаты?

– Нет, но вроде того: я живу с подругой.

– Кто-нибудь в вашей семье был прикован к инвалидному креслу?

– Я долго вспоминал – никто! Меня это очень удивляет:

– Вспоминайте получше!

– Ах да, правда, мой отец! (И он об этом забыл!)

– Почему ваш отец был в инвалидном кресле?

– Отец был сослан на принудительные работы в Германию, работал в литейном цехе вместе с группой французов. Однаж­ды бригада, с которой он работал, не смогла выйти, и он пошел на завод один. Кто-то другой работал с ним в паре, этот человек забыл привязать ковш с чугуном, и ковш, полный кипящего чугуна, опрокинулся отцу на ноги. Это было ужасно, он не мог больше ходить...

Мы вместе вспоминаем д(тгы: это случилось с его отцом в том же возрасте – в 32 года, в том же месяце, в июле (день он не вспомнил).

 

Упрощенная геносоциограмма Марка. Случай повторяющегося тяжелого травматизма

Такой несчастный случай не может передаваться по наслед­ству!

И все же это одна семейная история в двух поколениях (мы не смогли подняться выше): кто-то в рискованной ситуации делает что-то опасное, причем в присутствии товарищей опас­ности нет; а в их отсутствие меры безопасности не принимают­ся, и происходит глупый несчастный случай, в результате чего пострадавший лишается ног. Несчастный случай и с отцом, и с сыном происходит в том же возрасте, в том же месяце и при тех же психологических обстоятельствах.

То, что рабочий, угнанный в Германию, мог в какой-то мо­мент забыть привязать ковш с чугуном, не кажется невероят­ным, но то, что можно забыть пристегнуться, занимаясь дель­тапланеризмом, – это случай куда более редкий!

Здесь мы видим простой повтор или простую невидимую и неосознанную лояльность по отношению к семье, или синдром го­довщины (повторение события в том же возрасте).

Мы много работали с Марком, он испытывал одновремен­но удивление от совпадения и облегчение от того, что найдена причина произошедшего, пусть неразумная и нелогичная. Сей­час он живет неплохо, работает, зарабатывает на жизнь, пере-

 

 

двигается самостоятельно, они по-прежнему вместе с подру­гой. Марк снова занимается дельтапланеризмом; у него почти нормальная эмоциональная, семейная, социальная, професси­ональная жизнь. Два года спустя после занятий в группе и от­работки семейной ситуации у него родился ребенок.

Можно выдвинуть гипотезу о невидимой лояльности семье: произошло серьезное событие, о котором в семье не говорили, «это было несправедливо».

Прозошло то, о чем нельзя было забыть, но и помнить зап-, решено1.

Не забыть забыть... «Do remember to forget»

Когда я спросила у Марка: «В вашей семье кто-то был при­кован к инвалидному креслу?» – его первый ответ был «Нет!»

Он забыл о том, что с его отцом случилось почти то же са­мое. И в то же время он ничего не забывает, поскольку он не забыл забыть пристегнуться в том же возрасте и в том же меся­це, что и его отец, когда на его ноги упало то, что забыли при­вязать... Отчего он не смог больше ходить.

Кант говорил: «Напомним себе забыть».

Итак, важно не забывать забыть, не забывая и не имея права говорить об этом.

Это почти парадоксальное предписание (по терминологии группы Пало Альто) или же «двойное послание, накладываю­щее двойные обязательства», double-bind.

Не вполне ясно, что происходит и каким образом, отчего вбзникает такой повтор? Почему несчастный случай произо­шел именно с Марком, а не с его братом? То есть почему пост­радал один из братьев, а не другой или не оба?

Можно утверждать, что прослеживается повторение собы­тий в семье, можно почти предсказывать, что, если не «лечить» генеалогическое древо, то плохие события будут повторяться, но нельзя предсказать, кто из детей (братьев-сестер или группы двоюродных братьев-сестер) возьмет на себя невидимую лояль­ность по отношению к семье. При современном уровне зна­ний это повторение констатируют a posteriori.

И это мы тоже называем синдромом годовщины.

 

Жаклин: армянский геноцид

В одной из групп, которую я проводила во Франции, уча­ствовала очаровательная молодая женщина. Она разрешила мне рассказать о своем случае. Ее зовут Жаклин. В ту пору она но­сила на шее специальную повязку, поддерживающую голову. Когда ее спросили почему, она сказала, что это результат до­рожного происшествия. Когда это случилось? Вскоре после того, как она похоронила своего ребенка. Я стала расспраши­вать ее об обстоятельствах: она была замужем (говорю в про­шедшем времени, так как она развелась с мужем), у нее была дочь, которая умерла в десятилетнем возрасте. Ее дочка роди­лась, обвитая пуповиной вокруг шеи, долго была в коме, в реа­нимации, и стала инвалидом церебрально-двигательной систе­мы; десять лет она находилась в специальном учреждении и умерла в апреле 1986 г.

Я спросила Жаклин, кто она по профессии, – оказалось, что парикмахер. Я спросила, были ли у нее другие дети, она от­ветила: «Нет, когда я увидела мою племянницу, мне не захоте­лось иметь других детей!»

– Вашу племянницу?

– Да, дочь моей сестры.

У ее сестры была дочь, родившаяся с цервикальной грыжей, Жаклин пояснила: мозг выходил наружу из головы. Каждая из сестер присутствовала при родах второй. У обеих были трудные роды. Жаклин не захотелось повторения.

Я стала расспрашивать о других деталях: в семье было две дочери (Жаклин и ее сестра), и у обеих дети имели серьезные проблемы, связанные с головой. Когда? При рождении. А бра­ки? Обе сестры вышли замуж в один день. Я начала строить ге-носоциограмму: отец парикмахер, мать парикмахер. Поднима­емся выше, к бабушке – и она парикмахер, значит, эта семья занимается головами уже в третьем поколении.

Я спрашиваю, где они родились. Во Франции, в горах. А отец? В Бейруте. А бабушка и дедушка? Бабушка – в Турции. Я говорю: «Вот как, в Турции? Но почему ваши родители приеха­ли во Францию?»

 

Упрощенная геносоциограмма Жаклин. Дети армянского геноцида

- Мы приехали во Францию после армянского геноцида. Это было ужасно. Турки убили тысячи людей. Моя бабушка видела, как мимо пронесли на пиках головы двух ее сестер и матери – много голов! Было более двух миллионов убитых.

Я спрашиваю дату армянского геноцида: 24 апреля 1915 г., дочь Жаклин умерла 24 апреля 1986 г.

Можно обсуждать вопросы наследственности в случае с ра­ком, сердечными болезнями, но несчастные случаи за рулем, на дельтаплане или... отрезанные головы - это генетически не передается! Физически это не передается через гены.

Следует признать: для меня было шоком услышать, что все эти женщины работали парикмахерами. Бабушка видела отре­занные головы, с тех пор все дочери исправляют и улучшают головы, кроме одной: сестра Жаклин работает анестезиологом в реанимации. (Не «исправляет» ли она смерть?)

Выражать своим телом

Есть ощущение, что эти француженки армянского проис­хождения и их дети странным образом выражают своим телом и телами своих детей то, что произошло с их сообществом и семьей. Как будто надо было одновременно искупить геноцид и напомнить о нем, о несправедливости, о смерти несправедли­вой и преждевременной.

Не существует никакого объяснения: ни медицинского, ни парамедйцинского, ни психоаналитического, ни с помощью толкования сновидений – никаким способом невозможно объяснить, почему через три поколения после того, как отре­занные головы пронесли на пиках, две маленькие девочки ро­дились с проблемами в области шеи и головы. И почему мать, рассказывающая об этом, должна носить вокруг шеи специаль­ное ортопедическое приспособление, чтобы поддерживать соб­ственную голову.

При более пристальном рассмотрении выясняется, что Жак­лин хотела быть преподавателем гимнастики. Но накануне кон­курса она вывихнула лодыжку. (Неудавшееся действие? Клас­совый невроз? Потребность в провале, чтобы затем продолжить семейную традицию?) Жаклин не прошла конкурс, стала парикмахером, как мать и бабушка. Ее мать (француженка) рано стала сиротой, потеряв мать, как и ее турецкая бабушка.

Дети, особенно дочери, с колыбели наслушались историй о турецком терроризме и ужасах.

Непонятный факт, но я констатирую: чем больше я веду поиск, строю геносоциограммы, тем больше вижу проявле­ний невидимой лояльности по отношению к семье и немыс­лимых повторений. Вероятно, можно сказать, что с научной точки зрения все это чистая случайность? Чистое совпаде­ние? История этой армянской семьи поразительна, может быть, таинственна, поскольку совсем непонятно, как такое возможно.

Мой коллега и друг Пьер Вейль, преподаватель психологии в университете Бело Оризонте, провел три года, три месяца и три дня в монастыре тибетских монахов во Франции. Он пола­гает, что следовало бы говорить о возможной реинкарнации. Но это не мой путь и не мой ход мыслей.

Я констатирую факты, собираю клинические случаи и надеюсь, что междисциплинарные исследования в области психонейроиммунологии и трансгенерационного психоанализа дадут некоторые ответы.

Валери и Роже: существует ли «наследственная предрасположенность» к дорожно-транспортным происшествиям?

Сейчас я хочу коснуться вопроса о вероятной психологичес­кой наследственности дорожно-транспортных происшествий как неосознанной лояльности по отношению к семье и разновид­ности синдрома годовщины.

Время от времени я провожу в больницах семинары, обучая приемам работы с серьезными больными, в том числе онколо­гическими, а также подготовке больных к хирургическому вме­шательству. Я даю персоналу практическое задание и, для того чтобы им было понятнее, что такое настоящий стресс, прошу их рассказать о последнем стрессе, который они сами пережи­ли, и мы вместе его анализируем.

Очаровательная медсестра с севера Франции говорит:

– Со мной ничего серьезного не случалось, только маленькое дорожно-транспортное происшествие, но это не настоя­щий стресс!

– Как это произошло?

– Я везла на машине мою маленькую дочку, и на нас нале­тел другой шофер, кстати, он был виноват в столкновении.

– Сколько вам лет?

– Мне двадцать восемь, дочке четыре года.

– У вас уже были дорожные происшествия?

– Никогда!

– Подумайте хорошо!

– О! Когда я была маленькой девочкой, мы попали в аварию с моим отцом, мне было четыре года. Действительно, у меня с дочкой авария произошла точно в том месте, на той же дороге; когда моей дочке было столько же лет, сколько мне тогда, когда я ехала с отцом. Странно, я никогда об этом не думала, я забыла.

Совпадали возраст, обстоятельства, был двойной повтор го* довщины, а она об этом забыла.

Возьмем другой пример психологической «наследственно­сти» дорожных происшествий. Речь пойдет о молодом челове­ке по имени Роже. Он врач, ему двадцать семь лет. Он расска­зывает о небольшом дорожном происшествии, которое про­изошло в Париже на углу авеню Моцарта в день, когда он соби­рался в первый раз отправить своего ребенка в школу. Он женат, его ребенку шесть лет. Это случилось в сентябре, и происше­ствие было пустяковое – только вмятина на машине.

Я спрашиваю у него:

– А с кем-то в вашей семье или с вами прежде случались дорожные происшествия?

– Никогда!

– Подумайте хорошо.

– Ах, да, когда я был ребенком.

Потом я прошу его расспросить своего отца и бабушку с де­душкой. Он выясняет, что, когда ему было шесть лет и он в пер­вый раз шел в школу со своим отцом (это было 1 октября), про­изошла авария. И у его отца случилось то же самое, когда он пер­вый раз шел в школу с отцом (дедом Роже). У его деда происше-

 

 

Повторение несчастных случаев на дороге из поколения в поколение

 

ствий по дороге в школу не было, так как он туда не ходил. Его отца убили под Верденом, семья была очень бедная (в те времена вдовы солдат не получали пенсии, по крайней мере^ сразу). По­этому его отправили пасти коров, а он заглядывался на школу.

С тех пор в каждом поколении начало учебного года омрача­лось дорожным происшествием по пути в школу, когда ребенок ехал со своим отцом, вызывавшимся его проводить (заметим, что обычно матери отводят ребенка в школу в первый раз). Проис­ходило это каждый раз в начале учебного года (иногда в октябре, иногда в сентябре, по-разному, в зависимости от начала учебы).

Почему происходит авария и только один раз?

Почему именно в день начала учебы, по дороге в школу?

Чистая случайность? Но правдоподобно ли это с точки зре­ния статистики?

И чтда, в самом деле случайно в четырех поколениях из пяти? Или же это вызвано какой-то внутренней потребностью?

 

Упрощенная геносоциограмма Роже.

 

Как? Почему? Что срабатывало в памяти? Что нельзя забы­вать, поскольку это как-то помечено: смертью в молодости во время войны, кажущейся несправедливой? У матери долго не было военной пенсии? Сын героя войны жил в бедности? Его лишили возможности учиться в школе? Окружающие – обще­ство, семья – были безразличны к его судьбе? И чувство (обида) передается по наследству? Дата начала учебного года в пяти по­колениях менялась (то сентябрь, то октябрь), но период тот же (начало учебного года, первый день, по дороге в школу), та же конфигурация (двойная годовщина) и тот же контекст с той же семейной ситуацией (отец вводит сына в жизнь через школу).

Итак, еще раз повторяется двойная годовщина при тех же обстоятельствах или, скорее, в той же конфигурации.

 

Семейная конфигурация и синдром «двойной годовщины»

Под семейной конфигурацией я имею в виду одного из роди­телей (отца или мать в определенном возрасте, скажем, в 31 год), с ребенком определенного возраста (скажем, 6 лет) и жизненное событие (здесь автомобильная авария по пути в школу в день начала учебного года).

Я уже более десяти лет работаю с геносоциограммами и теперь у меня есть обширная картотека описаний клинических случаев с многочисленными повторениями конфигурации, двойными годов­щинами в двух-трех, а иногда в пяти и более поколениях.

В итоге я стала думать, что у людей, возможно, существует период уязвимости, когда они приближаются к возрасту, в кото­ром с кем-то из членов их семьи произошли неприятности, не­счастья или травмы: серьезная болезнь, несчастный случай, смерть... или несправедливость. Этот период становится пери­одом годовщины.

Годовщина – период уязвимости, «стресс годовщины»

Симона де Бовуар умерла (точнее, «дала себе умереть») но­чью 16 апреля 1986 г., через несколько лет после смерти Жана-Поля Сартра (15 апреля 1980 г.), в тот же день недели, той же ночью с 15-го на 16-е, плюс-минус несколько часов.

В жизни каждого человека бывают плохие периоды, черные серии неприятностей и неудач. Люди не знают, что их томит, им не по себе, они плохо спят, плохо себя чувствуют, подхваты­вают любую инфекцию, с ними случается то грипп, то неболь­шое дорожное происшествие, то вывих лодыжки, то что-то бо­лее серьезное, а иногда и смертельное. Они часто испытывают недомогание, котррое не выявляет ни рентген, ни анализ крови. Они переживают полосу неудач, сами не зная отчего. Они хо­дят'по врачам, которые ничего не выявляют, Но иногда у них обнаруживается рак или срочно нужна операция, а с ними что-нибудь неожиданно случается во время операции или же воз­никают послеоперационные осложнения, а возможно, дорож­ное происшествие.