Анн Анселин Шутценбергер 4 глава

Аналитическая терапия психотических лиц показывает, что они бессознательно выражают то, что происходило в жизни их матери, а потом уже выражают то, что произошло в их собствен­ной жизни:

 

«Аналитическая работа должна проводиться с упреждением, что­бы долг, с которым удалось расквитаться родителям, но который оставил в них след, не стал грузом для их ребенка. [...] И если это сделал не родитель, то это будет его ребенок, его правнук, но от­данный долг должен найти выражение по родственной линии, потому что это символическое испытание» (1985, р. 4?1).

Понятие долга лояльности тесно связано с понятием «деле­гирование», разработанным X. Страйерлин.

Система учета в семьях очень сложна. Это не просто схема «дающий – дающий». Часто в социальных и профессиональ­ных отношениях возникает чувство горечи – чувство, что тебя используют. Иногда это чувство возникает, когда отсутствует определенная взаимность.

В нашу задачу не входит рассмотрение проблемы инцес­та[6]6, хотя он часто встречается между отцом и дочерью, де­душкой и внучкой, дядей и племянницей, иногда между бра­том и сестрой и реже – между матерью и сыном (в психиат­рической клинике мы сталкивались с такими ситуациями, наиболее серьезными, разрушающими личность). Инцест -очень часто повторяющееся явление в семьях. Некоторые подарки иногда в такой степени обязывают или настолько неприятны, что Жак Лакан был вынужден говорить о священ­ном долге неблагодарности.

Имеется в виду не то, что следует «возвращать» именно тем людям, которые вам дали что-то. Иногда надо отдавать другим: кто-то был «любезным» по отношению к вам, вы «любезны» по отношению к другим, менее сильным или более обделенным, и вы «возвращаете» то доброе, что вам сделали, но не обяза­тельно тем же людям.

Эту систему обмена подарками трудно выявить, часто она является полностью бессознательной и не воспринимается на сознательном уровне. Иногда она основана на желании, мани-пулятивна, но... это уже другая история.

 

«Гроссбух» святого Николая

На востоке Франции еще несколько лет назад дети, стоя на коленях на лестничных ступеньках, ожидали прихода злого мужика с розгами и святого Николая, чтобы всем было возда­но по справедливости – послушание вознаграждено, дурные поступки наказаны. Иногда это не проходит безболезненно (еще совсем недавно [в 1991 г.] я занималась травмами на день свя­того Николая – болезнями, возникающими с детского возрас­та, которые обострялись без видимых причин и именно в ка­нун 6 декабря).

Месяц декабрь специфичен и часто бывает отмечен чем-то необычным, и всегда – высоким травматизмом. Именно на этот месяц приходится праздник святого Николая* (иногда он праз­днуется с большим размахом» чем Рождество), само Рбждество, а следовательно, и праздничный ужин – это период дружеско­го общения или одиночества. Этот период зимнего солнцесто­яния близок к периоду христианского поста (и дети в календа­ре отрывают один листок за другим), еврейскому празднику Ха-нука, празднику Санта Люсиа (13 декабря[7]7) в Скандинавских странах, воспроизводящих (продолжающих) языческие «праз­дники света».

Возвращаясь к «гроссбуху семейных счетов», описанному Иваном Бузормени-Надем, отметим, что члены семьи должны проявлять лояльность символическим принципам и дефини­циям семейной группы.

* На каторге в Гвиане в течение ряда лет существовал своего рода «отец-лиходей», который «набавлял сроки» й приговаривал к гильотине по списку, датированному 6 де­кабря... И вот 50, а то и 80 лет спустя, день в день проведения казни возникают непред­виденные последствия для детей, которые наносят себе кровавую рану.

 

Эта лояльность приводит иногда к «хитросплетениям* и не­разрешимым или трудно решаемым проблемам в браках – глав­ным образом между лицами различного происхождения.

Когда люди состоят в браке, они имеют обязанности (от­личающиеся от лояльностей) по отношению к своей роди­тельской семье, а также по отношению к родительской семье супруга.

 

Мы все происходим из «смешанных пар»

Имея дело с попытками интеграции в виде межрасовых («браки-домино») или межрелигиозных браков, а также браков типа «эмиграция-иммиграция», мы попадаем в сложную сис­тему, в которой представители второго и, главным образом, тре­тьего поколения часто не знают, в чем состоит их лояльность по отношению к семье, как им вести себя, где их место и како­ва их идентичность.

Это заметно, в частности, во Франции в семьях, состоящих из трех поколений выходцев с мусульманского Востока, с их сдержанными родителями, испытывающими ностальгию, и максимально «офранцузенными» детьми и их детьми, возвра­щающимися к своим (изначальным) корням и требующими признания их права на различие.

Если вы принадлежите к межрелигиозной, межрасовой, межэтнической, межкультурной семье или вышли из нее, то на чем основывается ваша лояльность? На первоначальной куль­туре? На культуре принимающей страны или региона? На род­ном языке? А религия: прежняя? Интегристская? Модернизо­ванная? На западный лад? А кухня? А одежда?

Проблема становится не менее сложной и для мигранта внутри страны – скажем, для баска, бретонца.

А что сказать о социально-экономических различиях (со­циальных классах с разными привычками)? Винсент де Голь-жак даже констатировал, что попытка «выйти за черту» или под­няться по социальной лестнице может привести к провалу {классовому неврозу).

В любом случае проблема существует всегда или почти всегда.

 

У всех нас есть материнские и отцовские линии родства. Мы все происходим из «смешанных пар». Редко бывает так, чтобы наши родители были двоюродными родственниками, происхо­дящими также от двоюродных родственников. Таким образом, у всех нас по отцовской и материнской линиям имеются отли­чающиеся семейные истории, семейные обязанности, семей­ные мифы, образы жизни или кулинарные пристрастия. Ситу­ация усложняется, когда существуют различия религиозные, на­циональные, культурные, политические, этнические и расовые или даже кулинарные. «У нас» принято пить чай или кофе, пиво или вино; жарить на сливочном или подсолнечном масле; при­нимать гостей у себя дома или в кафе и т. д.

Члены семьи должны, таким образом, быть лояльными принципам и символическим дефинициям изначальной группы.

 

Индивид и семья

Используя в своей практической работе с больными неко­торые концептуальные инструменты Бузормени-Надя, я при­шла к выводу, что потенциал изменения, связанный с внутри­семейными отношениями, является куда-более детерминиру­ющим, чем потенциал индивидуального излечения. Он куда более детерминирующий, чем все то, что могло бы происхо­дить в диадическом отношении, в индивидуальной психотера­пии: в отношениях врач – больной, психиатр – больной, пси­хоаналитик – клиент. Чтобы изменить поведение или состоя­ние здоровья больного, необходимо определить его верования и целенаправленно мобилизовать связи, соединяющие его с се­тью семейных отношений в целом (верованиями). Так посту­пают, если хотят запустить процесс изменения в семье.

Франсуа Тоскель8 – французский психиатр испанского про­исхождения, который когда-то руководил психиатрическим госпиталем Сент-Альбан в Лозере и медико-педагогическим институтом, установил, что, когда он вылечивал психотичес­кого ребенка и возвращал его в семью, то через шесть месяцев

' Cf. Oury Jean, Guattari Felix, Vigneux Maurice, Pratique de VinsHtutionnel et politique, 1985, ё *Le vecu de la fin du monde dans lafolie», Ass. rech ens. form. prat. psy. [et Francois Tosquelle, собственное выступление, 1968.]

 

или через год семья направляла к нему на лечение другого за­болевшего ребенка.

Если мы лечим индивида, не обращаясь к семье в целом, если мы не поняли, что существуют трансгенерационные по­вторения, значит, мы ничего значимого не сделали в терапии. В лучшем случае мы можем получить только временное облег­чение. Такое видение ситуации ставит под сомнение все дости­жения психотерапии: классической и новой, включая самые известные, самые серьезные, самые уважаемые подходы и даже, если хотите, индивидуальный психоанализ.

Отмечается, что для того, чтобы люди изменились по-на­стоящему и на длительный период, необходимо, чтобы их се­мейная, социальная и профессиональная система позволила измениться, чтобы изменились верования.

На развитие человека, на его здоровье, на его болезнь и ее по­вторение большое влияние оказывает наше видение семьи, обще­ства и семейного равновесия.

 

Синхронная карта семейных событий

Чтобы видеть и понимать то, что происходит с клиентом, не­обходимо составить синхронную карту семейных событий, т. е. видеть то, что происходит в одно и то же время у разных членов семьи, а не только у одного индивида. Видеть «го синхронно, здесь и сейчас, и в то же время видеть, каким он был прежде и в другом месте, в истории и семье, т. е. провести синхронное и ди­ахроническое наблюдение нескольких поколений.

Самый простой способ – построить генеалогическое дре­во, дополненное важными фактами и значимыми связями, – генограмму или геносоциограмму.

Например, дети, которые были покинуты родителями или переданы на усыновление, хотели бы как-то возместить урон, который был им нанесен, так как они понесли эмоциональные потери, пережили отвержение, «отказ».

Проблема усыновления и/или отказа еще более осложняет­ся жизненным опытом принимающей или адаптирующей се­мьи.

Суле и Вердье уточняют:

«Патогенная непроговариваемость пагубна не столько тем, что поддерживает в ребенке различного рода неосведомленности, сколько тем, что сквозь нее проходит непреодолимая тревога ро­дителей о том, что они скрывают»9.

Возьмем классический случай. Речь идет о девятнадцати­летнем молодом человеке с отклоняющимся поведением. Он допустил мелкие нарушения, и поэтому потребовалась психи­атрическая экспертиза. Когда мы обратились к истории этого мальчика, то обнаружили, что через несколько месяцев после рождения он был оставлен своей матерью. Он прошел через целый ряд детских домов и стал (во всяком случае, его счита­ют) эпилептиком. Его помещают в спецучреждение для эпи­лептиков, и он испытывает чувство горечи по отношению к своим неизвестным родителям. Помимо всего прочего, этот ребенок происходит из неполной семьи, так как отец скрылся за границей сразу после его рождения.

Молодому человеку совершенно случайно удается найти свою мать, и он начинает испытывать сильное смятение, не зная, как реагировать. Ему хочется продемонстрировать агрес­сивность, но каждый раз, когда он проявляет агрессию по от­ношению к своей матери, полиция призывает его к порядку. Терапевт просит его сделать усилие, чтобы понять то, что про­изошло с его матерью, и спросить ее об этом. Из чувства друж­бы, или уважения, или позитивного переноса по отношению к психиатру он направляется на встречу со своей матерью, чтобы узнать, что произошло и почему она его бросила.

Он узнает, что его мать была очень молода и не замужем, что его отец был мимолетной встречей, он покинул ее, и она должна была работать. Сын ее страдал эпилепсией и тяжелой болезнью почек, и она была вынуждена поместить его в госпи­таль. Так как все это происходило в США, где пребывание в госпитале стоило очень дорого и она не могла его оплачивать, мать была вынуждена покинуть сына для спасения его жизни, чтобы его взяли на содержание другие люди и таким образом он смог получить необходимую заботу. Социальные службы

' Cf. Soule Michel et Verdier Pierre, Le Secret sur les origines, Paris, ESF, 1986, p. 64, ё Lani Martine, A la recherche de la generation perdue, Marseille, Hommes et perspectives, 1990.

 

вмешались, обнаружив, что эта молодая девушка не могла за­ботиться о тяжело больном ребенке. Узнав это, молодой чело­век был потрясен. Когда он снова встретился с психотерапев­том, то сказал: «Моя мать меня покинула, но это было един­ственным средством выжить нам обоим, и особенно мне. Я на нее больше не сержусь, сейчас она сможет дать мне то, в чем была вынуждена отказать раньше».

И, начиная с этого момента, его поведение изменяется. Он перестает быть агрессивным и требовательным. Он понял, что его оставили не из дурных побуждений, а для его же блага.

Понимание контекста трансформировало смысл и залечи­ло рану.

Контекстуальный и интегративный подход

В терапии важно понимать, на каком уровне можно вме­шиваться и на каком уровне происходят обмены[8]10. Необходим контекст в целом, чтобы реально увидеть связи.

Мне кажется, что анализ в рамках каждой из школ является одновременно значимым, полезным и перспективным, но для того, чтобы робота в целом была эффективной, необходима це­лостная картина семьи: сведения о расширенной семье (дядях и тетях, двоюродных братьях и сестрах и т. д.) и о нескольких ее поколениях, знание родства и происхождения, т. е. необходимо совершить работу полиреферентного плана. Строго системный подход иногда является немного редукционистским и недоста­точным, так же как и индивидуальный или психоаналитический подход. Желательно было бы дополнить их контекстуальным подходом (таким, как, например, подход Бузормени-Надя, как, впрочем, и подход Гоффмана), который включает два предыду­щих и учитывает всех: как присутствующих, так и отсутствую­щих членов семьи. Здесь мы имеем дело с понятием многосторонности, т. е. принятием во внимание боковых и вертикальных отношений, которые имеют место в одно и то же время.

В рамках этого подхода мы вновь обращаемся к идеям Мо­рено относительно ролей, комплементарных ролей, ролевых ожиданий, дремлющих и реактивированных ролей, а также соци­ального атома. Таким образом мы выходим на антропологичес­кий подход, настаивающий на витальной значимости семей­ных правил и декодировании этих правил – чаще скрытых, чем явных.

Сделаем маленькое отступление.

Маргарет Мид" рассказывала, что когда она начинала рабо­тать в качестве антрополога на островах Тихого океана, то для нее было проблемой понять цивилизацию, в которой она на­ходилась, и сделать так, чтобы эта цивилизация ее приняла. В противном случае она бы умерла от голода и холода или ее, ско­рее всего, съели или растерзали животные или люди. Было не­обходимо (хотя и очень тяжело) изучить разговорный язык и декодировать, понять провозглашаемые и скрытые правила об­щества, которые в корне отличаются друг от друга на различ­ных островах Тихого океана. Они изменяются от одного остро­ва к другому и в любом случае очень далеки от принятых в США. Таким образом, ей было необходимо воспринимать, угадывать, декодировать, изучать правила взаимодействия, чтобы быть принятой и выжить.

Когда мы начинаем работать с семьей или с отдельным чело­веком с учетом контекста его семьи, будь то психологическая или психиатрическая проблема, проблема здоровья или экзистенци­альная проблема, в рамках этого подхода важно понять, какие негласные правила существуют в данной семье, в данной среде.

 

Семейные правила

Процитируем несколько правил12, наиболее часто встречаю­щихся в семьях.

11 Cf. Une Education en Nouvelle-GuinOe, Paris, Payot, 1973.

12 Cm. Emmanuel Todd (L'Invention de 1'Europe, Paris, Le Seuil, 1990) о скрытых пра­вилах в семьях Франции и Западной Европы и их архаическом происхождении, также как об их географическом традиционном распределении и о том, что управляет семей­ным жилищем и его разделом.

 

Существуют семьи, жизнь в которых основывается на пра­вилах комплементарности: в них есть заботящиеся и те, о ком заботятся. Таким образом, есть люди, которые заботятся о дру­гих, и есть больные люди. Как в семье Чарльза Дарвина, где все получали удовольствие от такого типа отношений, в которых был заботящийся и тот, кто получает заботу семьи и близких (см. сноску 9 на стр. 38).

Существуют семьи, где правилом является приложение всех сил для того, чтобы сын получил образование, и приоритет от­дается не самому старшему среди детей, а первому сыну, т. е. его делают старшим. Это значит, что если сын является вторым или третьим ребенком в бедной семье или семье, имеющей долги в связи со смертью отца, старшая дочь начинает работать в ран­нем возрасте, для того чтобы помочь брату продолжать учебу. Существуют семьи, где старшая дочь работает секретарем (без бакалавриата), вторая является работником социальной сферы (бакалавриат + 2 года учебы), а третий ребенок, сын, работает врачом (бакалавриат + 7 лет учебы). Можно задать себе вопрос, почему дочери и мать работали, чтобы «поставить на ноги сына», и как они с этим живут потом?

Но встречаются и семьи, где, наоборот, существует равен­ство между детьми.

Существуют и такие семьи, в которых один сын, женив­шись, остается жить со своими родителями и получает ферму, а второй уходит (и становится военным, священником или мо­ряком), а также другие семьи, где дети, уже имеющие собствен­ную семью, продолжают жить под одной крышей (это хорошо проанализировал Эммануэль Тодц). Есть и семьи, где дети по­кидают насиженное место практически со дня совершенно­летия.

Существуют семьи, где несколько поколений живут вмес­те под одной крышей, и такие, где за старшим ребенком оста­ется дом, замок или ферма, а другие дети покидают семью.

Существуют и такие семьи, где «делают старшего», кото­рый берет в свои руки семейные дела (ферму, завод, виноград­ник и т. д.). Таким старшим делают иногда второго или третьего ребенка.

У меня был клиент, только что переживший тяжелую авто­мобильную катастрофу. Это был именно такой «сделанный стар^ ший», которому не удавалось понять, почему он, а не его стар­ший брат унаследовал традиционное имя старшего. В этой бре­тонской семье вот уже 300 лет старшего сына нарекали именем Ив-Мари. Однако в данном случае настоящего старшего сына звали, например, Жаком, а второго Ив-Мари. Именно на вто­ром и держалась вся семья. Ему было очень трудно играть эту роль, в частности, ему не удавалось жениться. У него были дети, но он не был женат. Он не мог понять, почему должен играть роль «сфабрикованного старшего» и каким образом делать это. Просто таково было семейное правило. Ив-Мари воспользо­вался аварией своей машины и очень тяжелыми травмами, что­бы заново обдумать ситуацию, поговорить об этом, наконец, с семьей, раскрыть тайны и начать новую жизнь, но теперь уже свою собственную, а не ложного старшего – носителя роли.

Прорабатывая семейные правила с помощью геносоциог-раммы, важно видеть, каковы эти правила и кто их разрабаты­вает. Это может быть дедушка, бабушка или сестра бабушки, которые устанавливают закон или же озвучивают закон и пере­дают его. Иногда в семьях есть дети, которым не удается же­ниться (выйти замуж) до смерти своей матери или отца.

«. Когда мы начинаем хорошо понимать правила такой семьи, то попытки терапевта помочь ей достичь наименьшей дисфунк­ции в отношениях и наилучшего равновесия между «долгами» и «заслугами» каждого из ее членов становятся успешными. То есть мы пытаемся восстановить ситуацию, для того чтобы никто не чувствовал себя обделенным в распределении обязанностей, в раз­деле имущества, в «разделе» воспоминаний (и вещей-воспоми­наний), в разделе доходов, полученного сейчас или в будущем образования, то есть в разделе ресурсов будущего.

Все это непросто понять, когда мы расшифровываем семью.

Чтобы лучше понять последующие объяснения, я пригла­шаю читателя построить собственную геносоциограмму, свое ге­неалогическое древо (по памяти), дополненное главными со­бытиями жизни, чтобы обозреть функционирование своей се­мьи и имплицитно – себя самого.

 

Быть лояльным членом группы

Выстраивая свою психогенеалогию, вы убедитесь, что зна­чит для вас «быть лояльным членом данной группы» и, в част­ности, своей семьи, так как каждый из нас вынужден интерна-лизировать дух, надежды, запросы, ожидания своей группы и использовать целый комплекс специфических установок, по­зволяющих быть в согласии с внутренними или интернализо-ванными приказаниями. Если выполнять эти обязательства не удается, то возникает чувство вины. Это чувство вины состав­ляет вторичную систему силового регулирования – своего рода отрицательную обратную связь по отношению к нелояльному поведению."

Бузормени-Надь говорит об этом очень ясно (и я это про­верила сама): «выработка» лояльности детерминирована исто­рией семьи и типом справедливости, которой эта семья придер­живается, а также семейными мифами. Лояльность находит ре­зонанс и присутствует в каждом из членов семьи, с одной сто­роны, в виде обязанностей, учитывая их положение и роль, и, с другой ртороны, в виде чувств по отношению к долгам и заслу­гам, своему личному стилю и своей манере соответствовать все­му этому.

Необходимо напомнить, что каждая культура, каждая нация, каждая религиозная и профессиональная группа, так же как'и семьи, имеют свои собственные мифы, по отношению к кото­рым люди являются лояльными или нелояльными.

Напомним, что еще не так давно в течение40 лет лояльность по отношению к коммунистической партии (КП) и Советско­му Союзу была распространена среди большого числа левых интеллектуалов. Для французов это было часто обусловлено событиями Второй мировой войны и связями, возникшими в подполье во время Сопротивления (после 1942 г»), а также ува­жением к русским, погибшим в Ленинграде и Сталинграде. После событий Венгрии (1956) и Праги (1968) ситуация начала меняться, и многие интеллектуалы и политические активисты с трудом могли принять и интегрировать информацию, а также избавиться от этой привязанности и лояльности. Дело не в том, что их заставляли. Просто это было чем-то идущим изнутри, опирающимся на фундаментальную лояльность (уважение к умершим, «благодарность за заслуги по разгрому неприятеля», идеализацией и невозможностью сократить когнитивный дис­сонанс между противоречивыми информацией и поведением). Эта фундаментальная лояльность состоит во внутреннем стрем­лении сохранить саму группу или саму семью (кровную, при­нявшую, выбранную, политическую) или историю семьи.

Я уже упоминала о парентификации.

Мне хотелось бы привести пример, который является со­циальным феноменом: в вашем окружении, конечно, есть оди­нокие очаровательные девушки, которые посвящают себя сво­ей старой матери и не создают семью[9]13 до тех пор, пока эта ста­рая мама не умрет.

И опять же, после того, как поворот бьщ сделан, необходи­ма встреча, почти что чудо, как в прекрасной детской книжке «Эти дамы в зеленых шляпах» Жермена Акремана.

Я рассматриваю это как тяжелые психопатологические по­следствия лояльности по отношению к семье; они прослежива­ются, как я уже объясняла, в явлении парентификации, когда ребенок вынужден стать «родителем своих родителей», причем в очень юном возрасте.

Контекст и классовый невроз. Провал в школьной учебе

Наш подход является одновременно контекстуальным, пси­хоаналитическим, трансгенерационным и этологическим. Каж­дая из этих наук важна, а их вклады являются трехмерными (тело-пространство-время) и комплементарными в личностном и семейном планах. Вместе они напоминают «острие швейной иглы» (Лакан), пронизывающей сознательное, бессознательное И со-сознательное, которые мы по-прежнему помещаем в рам­ку как личностного, семейного, так и социоэкономического контекста.

Внутрипсихические отношения (Я, Оно, Сверх-Я согласно классической психоаналитической теории) являются фундаментальными, но в трансгенерационном подходе нельзя'опус­кать внутренний аспект межличностного уровня (невидимые лояльности по отношению к родителю или супругу). Синдром годовщины нуждается в проработке, так же как и культурно-этнические связи. В то же время нельзя забывать о последстви­ях, которые вызывают проявления лояльности в семье в реаль­ной жизни, то есть экзистенциальный аспект межличностного уровня.

, Ко всему этому необходимо добавить социально-экономичес­кий аспект лояльности семье {классовый невроз), блестяще про­анализированный Винсентом Де Гольжаком[10]14. Он показывает, насколько трудно хорошему сыну или хорошей дочери превзой­ти, например, образовательный уровень своего отца. С ним (ней) может произойти, например, несчастный случай по до­роге на экзамен, или неожиданная болезнь, или что-то «вне­запно выпадет из памяти» и придется сдать чистый лист бума­ги, даже если он (она) были блестящими учениками, в числе первых в классе. В действительности и социальное, и интел­лектуальное продвижение чревато риском создать бессознатель­ную дистанцию или разрыв между ними и их семьей. У них не будет больше одинаковых привычек, вкусов, одинаковых ма­нер поведения за столом, одного вкуса в выборе мебели, одеж­ды, одинаковых книг (или вообще будет отсутствовать привычка читать книги), норм, одних потребностей и желаний, одних и тех же видов досуга... Они не будут больше жить в одних и тех же кварталах, ходить в гости к одним и тем же людям, и у них будет различный финансовый уровень. Поскольку хорошо из­вестно, что при этом появляется риск возникновения проблем и страданий, удаления одних от других и чувства неверности по отношению к родителям, бабушкам и дедушкам и социально­му классу, сын или дочь бессознательно, через ошибочное дей­ствие, «отказываются» преодолевать этот барьер, который не смогли преодолеть их отец или родственники. Совершая это, они бессознательно повинуются двойному посланию (double bind) своего отца (или своей матери): «Делай как я, но пуще всего не делай как я»; «Я делаю все для тебя и твоего успеха, я

 

 

этого хочу... я боюсь, что ты меня превзойдешь и бросишь нас или уедешь».

Таким образом, сын или дочь забудут завести будильник на­кануне экзамена или принести свои документы, придут с опоз­данием, с ними случится несчастье по дороге, болезнь или опе­рация.... Или отцу приспичит накануне выпускного экзамена забрать сына из школы, чтобы усадить его за работу, и произой­дет это именно в этот день и ни в коем случае не в следующий.

Часто становится заметным, что такое ошибочное действие случается именно на решающем этапе обучения (во время эк­заменов на аттестат зрелости, поступления в университет, за­щиты диплома, государственных экзаменов, защиты диссерта­ции) или в момент вхождения в активную профессиональную жизнь (например, накануне конкурса на занятие вакансии го­сударственного служащего).

Чтобы завершить эту главу, я напомню, что верность пред­кам, ставшая бессознательной или невидимой (невидимая ло­яльность) правит нами. Важно сделать ее видимой, осознать, понять то, что нас заставляет, что нами руководит, и в случае необходимости поместить эту лояльность в новые рамки, что­бы обрести свободу жить своей жизнью.

Родители съели зеленый виноград, а у детей появилась ос­комина на зубах – так написано в Библии.

 

СКЛЕП И ПРИЗРАК

В 1978 г. два психоаналитика, принадлежащих к классичес­кому фрейдовскому направлению, парижане венгерского про­исхождения Николя Абрахам и Мария Терек, взяв за основу свои клинические исследования, опубликовали сборник ста­тей «Скорлупа и ядро»1, в котором впервые ввели понятия «скле­па» и «призрака». Они работали с больными, которые говори­ли, что совершают тот или иной поступок, не понимая причи­ны. А их семьи подкрепляли эти утверждения, объясняя, что те действовали так, «как если бы это был кто-то другой». Абрахам и Терек выдвинули гипотезу о том, что все происходит так, будто существует активный призрак, который говорит за людей (свое­го рода чревовещатель) й даже действует за них.

Этот призрак – вероятнее всего, некто, как бы вышедший из «плохо закрытой» могилы предка, если того постигла смерть, которую трудно принять, либо с ним произошло что-то постыд­ное, или же семья из-за него оказалась в трудной ситуации. Что-то было не так, произошло что-то «темное», подозрительное, «неприемлемое» для менталитета того времени. Например, это могло быть убийство, смерть при невыясненных обстоятель­ствах, туберкулез, «постыдная» болезнь (сифилис), пребывание в спецучреждении, в психиатрической клинике или в тюрьме, банкротство, адюльтер, инцест. Речь шла о том, чтобы забыть что-то или кого-то, кто был опозорен или опозорил семью, сты­дившуюся того, что произошло, и потому об этом предпочита­ли не говорить.

Все происходило так, будто какой-то член семьи охранял молчание об этом невысказанном событии, которое считалось семейной тайной. Этот человек становился единственным хра­нителем этой тайны – он как бы хранил ее в своем сердце, в своем теле, в своеобразном «склепе» внутри себя, а этот при-

 

1 L'Ecorce etle noyau, Paris, Aubier-Flammarion, 1978.

 

зрак время от времени оттуда выбирался2 и действовал через одно или два поколения.

Исходя из понятия инкорпорирования3, Абрахам и Терек выд­вигают предположение, что имело место внедрение внутрь себя (en soi) запрещенного объекта, компенсируя тем^амым неудав­шуюся интроекцию4, что создает как бы «имажинальную связь»5. Но вернемся к определениям понятий «призрак» (при­видение), «склеп», «дуальное единство», данным Николя Аб­рахамом и Марией Терек:

«Призрак – это некое образование бессознательного; его осо­бенность состоит в том, что оно никогда не было осознанным [...] и является результатом передачи из бессознательного ро­дителя в бессознательное ребенка, механизм которой пока не­ясен». («Скорлупа и ядро», op. cit., с. 429). [...] «Призрак – это работа в бессознательном с тайной другого, в наличии кото­рой нельзя признаться (инцест, преступление, внебрачный ре­бенок)» (ibid., с. 391).

«Навязчиво преследуют не усопшие, а те пробелы, которые ос­таются в нас из-за тайн других» (ibid., с. 427). «Его проявле­ние, его преследование – это возвращение призрака в стран­ных словах и поступках, в симптомах» (ibid., с. 429). «Так про­является и прячется [...] то, что покоится как «живая - мерт­вая» наука тайны другого» (ibid., с. 449) (см. примечание в при­ложении).