Практика показывает, что большинство «послешкольных» коммуникантов путают главные члены предложения с именем существительным (нечто, отвечающее на вопросы «кто?» или «что?») и глаголом (то, что отвечает на вопросы «что делать?» или «что сделать?»). Для такого большинства в предложении «На некошеных лугах ни ветерка, ни росинки.» нет сказуемого, в предложении «Двигаться – значит, жить!» – подлежащего, а сложные предложения при смешении главных и второстепенных членов превращаются в простые.
Сравните, например, сложносочинённое предложение с запятой между его частями («Душно, и мы пошли на озеро купаться.»), в котором на основе логики совершенно справедливо выделяется два сказуемых (душно, пошли купаться), но которая «не срабатывает», если в процесс определения смысла включается морфология. Морфологический взгляд на синтаксис приводит к неправильному выводу о том, что «душно» – обстоятельство образа действия, «пошли» – сказуемое, а «купаться» – бстоятельство цели. «Языковое» прочтение информации исключает точное вычленение грамматических центров (осмысливается только подлежащее мы и сказуемое пошли), что приводит к ошибке в пунктуации – отсутствии запятой (Душно и мы пошли на озеро купаться).
Простота речевого синтаксиса заключается в понимании смысла. Не случайно в нём прекрасно разбирается ребёнок, не отягощённый знаниями о существительном, глаголе, наречии или категории состояния. Он не будет неизвестно от чего и для чего задавать вопросы к подлежащему и сказуемому, но точно вычленит главную информацию предложения: «о ком идет речь?» – мы («тема») и «что узнал?» – душно, пошли купаться («рема», «идея»). В то же время потребность в ознакомлении с второстепенной информацией мотивирует у него постановку вопроса «куда?» (а не «на что?») – на озеро:дошкольник в отличие от ученика не спутает обстоятельство места с дополнением.
Таким образом, синтаксис устной речи, опирающийся на многообразие форм её материализации (звуки, жесты, мимику, паузы, интонацию), при его правильной шифровке обязательно приведёт любого участника диалога к вполне мотивированным выводам:
1. В отличие от второстепенных членов предложения грамматический (предикативный) центр, оперирующий смыслом (подлежащим и сказуемым), а не формой (частями речи), по причине своей «главности» ни на какие вопросы не отвечает. Сравни: «что?» – «Город-герой Донецк » (номинативное словосочетание) и «Донецк – город-герой »(предложение, в котором акцентируется информация о шахтёрской столице).
2. Предложений без предикативного центра не существует даже при отсутствии соответствующих лексических единиц, поскольку в устной речи они могут передаваться невербально, например:
– Зима !.. Крестьянин торжествуя… (А. Пушкин.), Ночь, улица, фонарь, аптека ... (А. Блок.), 1941 год … Сказуемые в этих предложениях (в отличие от слов зима, фонарь, год) домысливаются каждым коммуникантом по-своему и передаются в устной речи интонацией законченного высказывания, усиления, перечисления, недосказанности или послетекстовым рассуждением читателя, а в письменной – восклицательным знаком, точкой, запятыми, многоточием.
– Смеркается. Тревожно и грустно … – несмотря на то, что здесь нет и не может быть лица (существительного, презентующего действователя), подлежащие воспринимаются за пределами вербальных конструкций как предмет разговора о состоянии природы и чувствах человека.
3. Деление предложений на номинативные, безличные, одно- и двусоставные условно, т. к. оно базируется исключительно на вербальных элементах языковой системы. Однако в ткани письменного текста может не быть главных членов, но в устной речи они незримо присутствуют: информация здесь продуцируется не только словами, но и невербально. Вот почему подлежащие и сказуемые на письме могут передаваться любыми частями речи и даже текстом (например, для названия «Война и мир», т. е. подлежащего, сказуемым является весь роман Л. Толстого).
Такая «широкая» трактовка грамматического центра, включающего, кроме слов, интонационные возможности устной речи, на письме обозначается разнообразными знаками:
а) Я пойду: мне некогда (интонация причины передаётся двоеточием); Я пойду – мне некогда (интонация разрыва передаётся тире);
б) – И где я этим летом только ни побывал!
– «?» – собеседник недовольно сморщил лицо.
– Да приеду я в твой Урюпинск! (из разговора).
Диалог состоит из высказываний одного говорящего, хотя второй участвует в нём, реагируя на реплики мимикой;
в) Дедушка Лодыжкин с хитрым видом вытащил из-за спины тонкий кизилевый хлыстик. «Так я и знал!» – с досадой пролаял в последний раз Арто и лениво, непокорно поднялся на задние ноги, не сводя моргающих глаз с хозяина.
– Служить, Арто! Так, так, так… – проговорил старик, держа над головой пуделя хлыст. – Перевернись. Так. Перевернись… Еще, еще… Танцуй, собачка, танцуй!.. Садись! Что? Не хочешь? Садись, тебе говорят. А-а… то-то! Смотри! Теперь поздоровайся с почтеннейшей публикой. Ну! Арто! – грозно возвысил голос Лодыжкин.
«Гав!» – брехнул с отвращением пудель. Потом поглядел, жалобно моргая глазами, на хозяина и добавил еще два раза: «Гав, гав!»
«Нет, не понимает меня мой старик!» – слышалось в этом недовольном лае.
– Вот это – другое дело. Вежливость прежде всего. Ну, а теперь немножко попрыгаем, – продолжал старик, протягивая над землею хлыст. – Алле! Нечего, брат, язык-то высовывать. Алле! Гоп! Прекрасно!..» (А. Куприн.).
Диалог старика с пуделем построен на интонации, мимике и жестах, обусловливающих соответствующую реакцию собаки, что подчёркивается на письме многочисленными запятыми, тире, восклицательными, вопросительными знаками и многоточиями;
г) Язык кризиса. Общество и личность – точка между частями акцентирует внимание на двух проблемах: кризиса и роли личности в обществе;
Власть народу – иллюзия или реальность? – тире между подлежащим и составным именным сказуемым указывает на двусоставное предложение с пропущенным глаголом-связкой есть;
Переименования топонимических объектов Донбасса: объективная необходимость или орудие экспансии? (двоеточие объясняет причину переименований) и т.п.
Неполное предложение
Под неполными обычно понимают предложения, в которых пропущен какой-либо из его членов, например: Холодно. Слякоть. Знобит. Но в названных случаях, несмотря на то, что высказывания состоят из одного слова, всё понятно (а значит, информация полная), тогда как в предложении «Неуклюжий, подслеповатый, иногда даже горбатый, но родной, до боли родной...» неясно, о ком или о чём идёт речь (а значит, оно неполное). Правильное понимание текста во втором случае возможно только при наличии названия (подлежащего «Отчий дом») и сведений об однородных сказуемых, но никак не подлежащих неуклюжий, подслеповатый, горбатый, родной.
При общении никто не думает о количестве или наличии / отсутствии синтаксических компонентов, но каждый озабочен уровнем понимания высказывания. В этой связи полнота языковой конструкции далеко не всегда способствует установлению контакта. Сравните два ответа на один и тот же вопрос: Ты пойдёшь на концерт? 1) – Да! и 2) – Я пойду на концерт. «Неполный» ответ создаёт условия для контекстуально-психологической связи с собеседником («Да!» подчеркивает, что это не слово, а неполное, двусоставное, распространённое предложение), а полный – напрочь перечёркивает желание осуществлять дальнейший разговор с оппонентом.
В речи усечённые конструкции являются основой диалога, хотя их часто путают с назывными или безличными предложениями, частицами и междометиями. Между тем, явный или скрытый его характер предполагает зависимость от контекста или ситуации, а значит, разных видов неполных предложений:
а) контекстуальных, когда контекст способен прояснить информацию реплик диалога:
– Скажи мне красавица, – спросил я, – ты что делала сегодня на кровле?
– А смотрела, откуда ветер дует. – «Сегодня на кровле я смотрела, откуда ветер дует».
– Зачем тебе? – «Зачем тебе смотреть, откуда ветер дует?»
– Откуда ветер, оттуда и счастье. – «Откуда ветер дует, оттуда и приходит счастье» (М. Ю. Лермонтов.);
б) ситуативных, где вся информация «неполных» реплик дополняется в устной речи ситуацией, а в письменной – её авторским описанием: Нахмурив седые брови и поглаживая бакены, фельдшер стал оглядывать старуху: «М-да.… Так…» – медленно проговорил фельдшер и вздохнул. – «Инфлуэнца, а может быть, и горячка». – «Вот такие дела. Плохо. У вас наблюдается инфлюэнца, а может быть, и горячка» (А. П. Чехов.);
в) эллиптических, когда в предложении нет полной вербализованной конструкции, но она понятна без контекста: «В котором часу собрание?» («В котором часу начнётся собрание?»);
г) ситуативно-эллиптических, когда диалог не поддаётся осмыслению без описания ситуации, в которой он происходит. Сравните:
1-й вариант.
– Товарищ, где тут…
– Сочетаться!
– Рождение? Смерть?
– Сочетаться.
2-й вариант.
Люди в городе N умирали редко, и Ипполит Ма тв еевич знал это лучше кого бы то ни было, потому что служил в загсе, где ведал столом регистрации смертей и браков…
Девица в длинном жакете, обшитом блестящей черной тесьмой, пошепталась с мужчиной и, теплея от стыда, стала медленно подвигаться к Ипполиту Матвеевичу.
– Товарищ, – сказала она, – где тут…
Мужчина в пиджаке радостно вздохнул и неожиданно для самого себя гаркнул:
– Сочетаться!
Ипполит Матвеевич внимательно поглядел на перильца, за которыми стояла чета.
– Рождение? Смерть?
– Сочетаться, – повторил мужчина в пиджаке и растерянно оглянулся по сторонам.
Девица прыснула. Дело было на мази, Ипполит Матвеевич с ловкостью фокусника принялся за работу» (И. Ильф, Е. Петров.).
Таким образом, неполное – это предложение, в котором нет полной информации без контекста или оценки ситуации и, следовательно, к нему нужно относиться соответствующим образом при расстановке знаков препинания (см. об этом: [1, с.194 – 2 05]).