Наш русский знаменитый писатель, писатель-пророк, Николай Васильевич Гоголь, своим предсмертным поступком показал, что он понимал, что не только физическое, но и моральное насилие, хотя и связывает человека, но не погашает зла. Он написал известное сочинение «Мёртвые души», которым очень прославился и в котором он высмеивал людей, занимающихся всевозможными житейскими делами, но только не делом жизни, высмеивал мёртвые души. Но в конце жизни своей он понял то, что теперь возвеличил Л.Н. Толстой, и сжёг вторую часть «Мёртвых душ», которая была им написана, на которую положено было, конечно,
- 104 – (124)
немало труда, но которая была ещё не напечатана и неизвестна людям. Все эти литературные произведения, корреспонденции, юмористические журналы, театры, где высмеивается и обличается зло, и чем так кичатся теперешние образованные люди, - все они связывают только человека, дают временное, потому обманное освобождение людям, страдающим от злодея, но не связывают зла в человеке, которое всегда грозит при первой же возможности брызнуть вулканом из-под почвы насилия. Насмешка, стыд, неотразимость мысленных логических доводов извне, всюду распространённый пример, не связывают в человеке зла. Связывает зло в человеке только его собственное разумение, эта искра Божества в человеке, то, что делает человека органом или клеточкою Божества. Зло связывает не человек, а Бог.
И, наконец, известные нам из истории жизни человечества ужасы всех религиозных гонений до Христа от Нероновых факелов до Инквизиции, Варфоломеевской ночи, обоюдоострого меча Ислама и до совершающихся сейчас гонений, мучений и убийств наших русских сектантов – все эти ужасы так убедительно свидетельствуют о безумии насилия и противления в целях духовного объединения, что трудно прибавить что-нибудь к этим кровавым свидетельствам.
Но самое главное, покрывающее все другие рассуждения, высшее разумение состоит в том, что люди живут на земле не затем, чтобы делать свою волю, а затем, чтобы исполнять волю Божию, которая заложена у каждого человека в разум и сердце и которую раскрывает перед нами религия единственным, имеющим оправдание в самом себе учительным смыслом священных писаний и преданий. Все эти царства, правительства, суды, полиции и законы суть выражения обманчивой человеческой воли, что одним людям хочется,
- 105 – (125)
чтобы другие люди все так-то жили, но выходит всегда не так, по расписанию человеческому, а так, как угодно Богу. Поскольку человеческие установления не мешают людям исполнять волю Божию, постольку они вносят благо, счастье и порядок в жизнь людей, а уставщики-то обольщают себя, что это так хорошо будто всё от них. Поскольку человеческие установления противны воле Божией, постольку они вносят зло, несчастье и беспорядок в жизнь людей и обнаруживают глупость и богопротивность уставщиков. Не лучше ли и не проще ли заботиться об одном, чтобы делать предметом всеобщего познавания, уяснения и возвеличения самую волю Божию на место всех многочисленных, мудрёных и часто непонятных учреждений и законов. Люди, сочиняющие обязательные законы для людей, только мутят жизнь человеческую и отманивают от неизбежной воли Божией. «Ищите прежде царствия Божия и правды Его, а прочее всё приложится вам», - сказал Христос. Ведь это Моисей говорил своему жестоковыйному народу, что Бог Сам Своим перстом начертил ему заповеди на каменных скрижалях, да ещё наши попы морочат ребят своим Святым Духом, но мы этому уже давно не верим, про наших же законодателей верно знаем, что они на Синай не лазят, и вдохновляются законами не дальше своих кабинетов, департаментов и трактиров. А если так, то чем же они руководствуются, сочиняя законы? В лучшем случае ни чем другим, конечно, как только присущим всякому человеку разумом. Так не лучше ли вместо этих больших огородов, общественных учреждений, употребить непосредственно самый разум орудием достижения всякого блага? Разум дан нам Богом не на то, чтобы нас обмануть, а он только в том и состоит, только на то и дан нам, чтобы выводить нас из заблуждения на волю Божию. Сделайте же такую милость, господа правители и законодатели,
- 106 – (126)
поймите, что мы равно под Богом ходим, что разум-то и у нас есть, и то насилие ваше и не нужно, и бессмысленно, и возмутительно, и, главное, заразительно и пагубно для нас господствующим примером.
*****
В то время, когда я излагал эти мысли, я получил письмо от своей старшей сестры, моей крёстной, старой девы, сельской просвирни: печалуется, что она малограмотна, что тихо пишет, что две странички писала целый день, и в конце письма прибавляет: «живу хорошо, слава Богу, благодарю Бога, всего у меня много, только не знаю, как душу спасти, как приготовиться, одна забота». Слова эти так близко дошли к моему сердцу, что я заплакал. Я вспомнил своё детство, свою глубоко верующую больную мать, простых, родных людей, мужиков, и сокрушённых сердцем деревенских старух, которым я тогда читал Евангелие и жития святых и вместе с которыми молился Богу. Я припоминал всё это, и плакал; плакал слезами радости, что вот и теперь я могу понимать, что искренно и серьёзно могу чувствовать ту великую премудрость, то великое религиозное чувство, которое вскормило и возрастило всех нас, блудных детей многострадального народа; плакал, что я не чужой, не отсохший лист, что слова эти звучат для меня великим смыслом, и я нахожу в себе на них отклик и ответ. Кто, поживши на свете, не знает того состояния, когда человек, после длинной и трудной житейской борьбы во исполнение своей воли и воли человеческой, в минуты раздумья, мучительно сознаёт, что всё это не то, что всё это его не удовлетворяет и даже не может удовлетворить, и из души его невольно поднимается щемящий сердце вопрос: Господи, что же нужно, чем же душу спасти, как приготовиться? – и он, усталый и изнемождённый, вдруг озаряется светом истины и склоняет голову перед Владыкою жизни; и не то он сам шепчет, не то ему шепчет кто-то: «да будет воля
- 107 – (127)
Твоя!» Как это, несмотря ни на что, нам близко и знакомо, и если кому ещё не знакомо, то, наверное, хоть перед смертью, да будет знакомо. Как бы ни бился человек, куда бы ни кидался, не уйти ему от воли Божией; так не лучше ли замириться, и стараться не о том, чтобы устроить жизнь, как нам хочется, а стараться о том, чтобы во всяком деле жизни прежде всего находить, возвеличивать и исполнять волю Божию. Хорошо и следует любить дело, которое я делаю. Но даже и возлюбленной своей не следует отдавать своего сердца, потому что сердце моё, сердце человека, сердце разумного существа, должно принадлежать Богу; только на этой твердыне нет ни ошибки, ни измены, ни разочарования.
Люди не принимают заповеди о непротивлении злому не потому, что не понимают – тут и понимать-то нечего – а потому что не с той стороны смотрят на дело. Есть между людьми два взгляда на жизнь. Одни смотрят на жизнь со стороны чувственной, личной, субъективной своей, полагая, что мир устроен для них и что Бог выдуман на потребу человеку, и возмущаются бессмысленными страданиями и бессмысленной смертью. Другие имеют взгляд на жизнь противоположный, мысленный, объективный, мировой, божеский, по которому, наоборот, человек живёт для мира, человек для Бога, и по которому ясно и разумно, что если человек страдает и умирает, то, стало быть, так надо для жизни мира, так угодно Богу. По этому второму взгляду есть смысл и нашего рождения, и нашей страдальческой жизни, и нашей страдальческой смерти; по нему мир устроен удивительно, непостижимо разумно и целесообразно, а по тому, первому, всё выходит бессмысленно. Не ясно ли, что тот, первый, взгляд сам бессмыслен? *)
________
*) Мрк. X, 27; Луки XVIII, 27. Один богач, послушавши проповедь
- 108 – (128)
И, сообразно этим двум взглядам на жизнь, люди двумя путями приходят к истине, к одной цели. По первому, чувственному, взгляду человек, не желая быть побеждённым, борется, встречает отовсюду неудачи, огорчения, утомление, пресыщение и болезни, и, наполнивши жизнь страданием (нужным, собственно, для него самого), в конце концов делается побеждённым натурою, силою вещей, т.е. достигает положенной одной и той же цели бессознательно, невольно, как раб на цепи, с гораздо большим трудом и с гораздо меньшим благом для себя. По второму же – мысленному, божескому взгляду, человек сознательно идёт навстречу истине, и, как разумное дитя небесного Отца, Отца истины, обходит все те страдания, которые составляют собою удел бессознательного, удел раба на цепи.
_________
Исуса, расчувствовался, подбежал к нему, упал на колена и сказал:
- Учитель благий! Что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?
Исус ответил: - Зачем ты называешь меня благим, благ только Бог, а я человек, для жизни же вечной сам знаешь заповеди: не убивай, не кради, не обижай, почитай отца твоего и мать.
Богач сказал ему: - Учитель! Всё это сохранил я от юности моей.
Исус посмотрел на него с любовью и сказал: - Ступай домой, и всё, что имеешь, раздай неимущим, тогда начнёшь богатеть в небесах; сделайся вот таким, как я.
Исус, оглянувшись, сказал ученикам своим: - Как трудно имеющим богатство войти в царство Бога, удобнее верблюду пролезть в ушко иглы, нежели богатому войти в царство Бога.
Ученики чрезвычайно изумлялись, и говорили между собою:
- Кто же может спастись?
Исус ответил: - Возможно ли кому, или невозможно – это зависит от того, как кто смотрит на дело жизни: если человек смотрит на дело жизни с точки зрения узко-эгоистической и личной, плотской, то, конечно, ему это возможно; но моё учение, прежде всего, в том, чтобы смотреть на дело жизни с точки зрения божеской, а в таком случае всё делается возможным.
- 109 – (129)
А радости жизни, радости и блага не искусственные, а настоящие, природные и потому самые драгоценные, даются равно всем, независимо от взгляда; и, как по первому взгляду пользуются ими люди, так не отнимаются они от людей и по второму взгляду на жизнь; напротив, бывает так, что человек, обольстившись жаждою наслаждения и заглушая в себе голос истины, скоро отравляет себе всю жизнь страданиями соблазна.
Благовествование в том и состоит, что истина о жизни человека есть дверь, открытая для перехода людей из области жизни стихийно-бессознательной в область разумно-сознательную; так что и страдания остаются страданиями, и смерть остаётся смертью, но в разумном сознании они принимаются благом, благом жиз-
___________
(Точный перевод с греческого этих слов будет такой: «перед человеками это невозможно, но не перед Богом, потому что перед Богом всё возможно». В церковном Евангелии славянский перевод может быть понят правильно, перевод же гражданский уничтожает смысл не только этого места, но и всякого учительного писания).
Поступиться преимуществом дарования, внешнего положения, поступиться властью, богатством, переменить привычные условия жизни, не противиться злодею невозможно человеку по своей доброй воле, если в убеждении его, в его вере, господствует плотская точка зрения. Но и та роль добра, которая есть в людях, исполняющих обряды и заповеди – она есть постольку, поскольку в них проявляется божеский взгляд. Возьмите любое время, любое место, любой народ; если в жизни его есть доля разумности, то она произошла не от человеческого узко - эгоистического взгляда на жизнь, а <от> взгляда божеского. И все мы хорошо знаем это, что всякий человек постольку достоин названия человека, поскольку он в своих взглядах выступает из пределов узко - эгоистической точки зрения, поскольку он руководствуется в своей собственной жизни божеским смыслом. Тот же самый злой, ужасный человек через Бога, через веру, через религию делается другим, неизмеримо лучшим, добрым и прекрасным человеком. В этом всё дело, об этом
(оконч. сноски со стр. 107 на стр. 109) только и разговор, и только ставши на эту, божескую, точку зрения, делается возможным рассуждать о непротивлении, и на деле жизни не противиться злому.
- 110 –
ни другой, общей, мировой, божией, вечной, бессмертной.
Слишком ясно то, что моя жизнь в этом божьем мире имеет значение не самостоятельное, но служебное. Слишком ясно то, что в плотском, эгоистическом смысле, нам предстоит быть побеждёнными и предстоит умереть; это видят наши глаза, об этом говорит наш разум; об этом свидетельствует вся природа; таков закон жизни Божьего мира, так угодно Богу. И человек, который достиг этого понимания, мало-помалу, по мере уяснения истины, теряет охоту бороться и враждовать с людьми за благо своей плотской жизни, за благо этого, как оказывается, чужого, временного и жестокого владыки. Так же, как потерял охоту стараться о хозяйской корысти управитель Евангельской притчи, узнавши, что хозяин сгонит его, и, догадавшись, что он работал до сих пор, собственно, не для себя. Управитель, понявши это, начал служить хозяйским добром мирянам, чтобы они попомнили его и не прогнали бы от себя, как чужого, когда он лишится должности. Смерть стоит у каждого из нас за плечами, каждому из нас предстоит лишиться должности. Чем же мы будем жить без должности-то?!
Луки, XVI. 3. Тогда управитель сказал сам в себе: что мне делать? Господин мой отнимает у меня управление домом: копать не могу, просить стыжусь.
– 4. Знаю, что сделать, чтобы приняли меня в домы свои, когда отставлен буду от управления домов. –
- 5. И, призвав должников господина своего, каждого порознь, сказал первому: сколько ты должен господину моему?
- 6. Он сказал: сто мер масла. И сказал ему: возьми твою расписку и садись скорее; напиши пятьдесят.
- 111 – (131)
– 7. Потом другому сказал: а ты сколько должен? Он ответил: сто мер пшеницы. И сказал ему: возьми твою расписку и напиши восемьдесят. – 8. И похвалил господин управителя неверного, что догадливо поступил; ибо сыны века сего догадливее сынов света в своём роде».
Сыны света в своём роде, зная, что дух человека смерти не подлежит, заботятся о большем богатстве духа, надрываются, уродуются, в духовной работе, и выдумывают небеса в небесах, не догадываясь, что жизнь обеспечивается в вечности непосредственно, гораздо проще, легче и натуральнее, именно тем, что человек отдаёт своё, какое ни на есть, неправедное богатство в прибыток вечно живущего неумирающего божьего мира, и тем делает в нём свою долю; ещё не умирая в этой плотской жизни, уже прозябает вновь, пускает корни для жизни грядущей; вот так, как это сделал евангельский управитель.
- 9. И Я говорю вам: приобретайте себе друзей богатством, чтобы, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители.
*****
Не задаваясь непосильной целью доказывать бессмертие, я позволяю себе здесь добавить мысли, которые косвенно освещают заповедь о непротивлении злому, и, вместе с другими мыслями, изложенными в этой статье, оживляют во мне истерзанную неведением и неверием надежду.
Прежде всего, бессмертие не может быть предметом выслуги или особенной благодати. Если бессмертие есть, то оно лежит в природе вещей, и, так или иначе, обязательно достанется мне, независимо от того, буду ли я к нему стремиться и в него верить или не буду. Если же в природе вещей бессмертия нет, то ни
- 112 – (132)
Будда, ни Христос, и никакой мудрец не в силах сделать его даже и для себя. Человек детище Божества, но не Бог. Мудрец не творит; он делает только откровение, т.е. открывает то, что есть в природе вещей, что ещё ни ему самому, ни другим людям до тех пор не было известно. Поэтому бессмертие должно быть не исключительно предметом веры, но, прежде всего, и преимущественно, предметом знания и разума. Живому естественна жажда жизни; всё человечество верит в бессмертие, и вера даёт успокоение человеку; но человеку, пробуждённому мысленно, даёт успокоение только вера, основанная на собственном откровении, т.е. на познании и уразумении.
Вот то именно обстоятельство, что мы знаем Авраама, Исаака, Иакова, знаем умерших и отсутствующих людей – это обстоятельство показывает, что в нашей жизни есть такая полоса, над которой смерть не имеет власти, что наше духовное существо (а знает это только оно) превышает и переживает существо плотское; это обстоятельство в вопросах жизни и смерти говорит в пользу предпочтительного доверия свидетельству существа духовного и тем даёт ключ к уразумению бессмертия. Не в плотском, телесном, вещественном, а в духовном существе Евангелие усматривает истинного человека, существа непобедимого, свободного и бессмертного, и призывает людей перенести интерес жизни из области плоти в область более достойную, в область духа, т.е. поверить в жизнь духа, поверить, что дух или жизнь в человеке не есть подобие чего-то призрачного, как говорят в роде тени, дуновения уст или блестящего и угасающего огня и даже не только действителен не менее всего видимого и осязаемого, но что именно он-то и есть сама истинная и непроходящая наша действительность – поверить так,
- 113 – (133)
и тем родиться вновь, родиться вновь, родиться свыше, родиться духом.
Живущее во мне истинное Я есть дух, плоть же есть только материя, из которой дух ткёт свои узоры, бумага для написания мудрости или глупости, среда для выражения жизни духа, которая сама по себе, в свою очередь, живёт, хотя и зависящею от меня, но своею, чуждою мне, жизнью. И как глаз есть орган зрения, ухо – орган слуха, так и всё тело моё не есть собствен<но> - Я, но есть только орган меня, орган духа.
Если нам кажется, что мы впервые зачались жизнею в утробах родителей из ничтожества плоти, то это происходит оттого, что мы, обыкновенно немного думая, принимаем в расчет человека только наружного, телесного вещественного, упуская его внутреннюю, духовную сторону, ту разницу, которая существует между живым и трупом и которая, собственно, и есть живое, особенное в мире существо. Дух выражается в пространстве, но не подчиняется ему, и, как в природе у муравья может проявиться больше свойств и способностей, чем у кита, так и дух человека, обнимающий вселенную и бесконечность пространства, помещается в сравнительно ничтожной вещественной величине. Величина есть свидетельство внешнего телесного чувства о явлениях видимого мира – свидетельство, не имеющее достоверного, непреложного значения в вопросах о невидимом духе, о вечности, о бесконечности мира, о бесконечности жизни *).
И зачатие моё в ничтожестве плоти нисколько
___________
*) Есть бесконечность малого, и есть бесконечность большого, но сами по себе величина и бесконечность суть понятия противоположные, друг друга исключающие; понятие о величине есть выражение ограниченности и законченности явления, бесконечность же означает отсутствие ограничения, или конца, или, по крайней мере, непостижимость величины. И раз мы задаём вопрос: простирается ли наша жизнь в бесконечность, то делаются уже неуместными всякие рассуждения о величине.
- 114 – (134)
не уничтожает предположения о том, что я живу вечно, жил до зачатия, живу теперь и буду жить после смерти – предположения, основанного на том, что если бы я не имел в себе задатков вечной жизни, то не мог бы иметь о ней понятия и разговора. Но как приход, и жизнь, и уход наши покрыты плотию, то для убеждения в бессмертии полезно разоблачение плоти, разоблачения обмана видимости.
Разоблачение обмана видимости состоит в том, что наши познания о своём теле, о природе, о всём внешнем мире, будучи очень полезными и необходимыми для нашего телесного обихода, теряют своё значение в деле суждения о душе, о вечности, о жизни, о сущности вещей, потому что о внешнем мире мы знаем только то, что показывают нам наши внешние чувства: зрение, слух, осязание, обоняние и вкус; так что если бы мы имели ещё какое-нибудь особенное шестое чувство, то мир показался бы нам ещё более богатым, во всяком случае, иным, чем он кажется нам теперь, точно так же, как слепым и глухим мир кажется более ограниченным, иным, чем он кажется нам, обладающим слухом и зрением. И что такое, в сущности своей, все предметы, все тела, которые мы осязаем и видим, - что такое материя – эта протяжённая, ограниченная, непроницаемая, инертная, тяготеющая в себе материя – этого, оказывается, никто из людей не знает. Всё, что мы можем знать о внешнем мире, – всё это будут впечатления наших чувств, из которых слагаются наши представления; поэтому философы и говорят: мир есть наше представление. А что наши чувства не могут считаться верными свидетелями о внешности, доказывается учением о так называемой специфичности чувств. Учение это состоит в следующем: «Одно и то же внешнее раздражение, действующее на разные нервы, вызывает различные, свойственные каждому нерву, ощущения. И различные
- 115 – (135)
внешние раздражения, действующие поочерёдно на какой-нибудь один специфический нерв, всякий раз вызывает одно и то же, свойственное этому нерву, ощущение. Например, если мы имеем дело с зрительным нервом, то каким бы раздражением мы на него ни воздействовали – механическим, термическим, химическим или другим, -- мы всегда получаем одно лишь световое ощущение, так как разветвляющиеся в сетчатке глаза окончания зрительного нерва воспринимают лишь одну определённую категорию движения. С другой же стороны, одно и то же раздражение, скажем, механическое, действующее одновременно на окончания различных специфических нервов – зрительного, слухового, обонятельного – в одном случае вызывает световое, в другом – слуховое, в третьем – обонятельное ощущение*). «Таким образом, - восклицает Бунге, знаменитый физиолог, окружающий нас мир не имеет ничего общего с нашими ощущениями и представлениями и является для нас книгою за семью печатями». Мы сидим в мешке нашего чувствилища, и попытка действительно узнать внешний мир может осуществиться только условием выхода из этого мешка, т.е. условием плотской смерти. Такое исследование жизни разрушает у человека очарование внешностью и переносит работу мысли внутрь, туда, где возможно непосредственное знание, в область сознания моего «Я», в область человеческой души, не знаемой и не представляемой, но которая, несомненно, существует, потому что знает, представляет, сомневается или верит, которая сама не освещается ничем, но всё освещает собою. Пусть уничтожается то, что неизвестно и сомнительно, что возни-
_____________
*) Закон о «специфической энергии чувств» открыт учёным Мюллером. Читай книгу: «Дух и материя». Издание «Посредника», статья: «Что такое жизнь».
- 116 – (136)
кает и уничтожается в круговороте хаоса, - этого не жалко; то же, чего жалко, моя душа, не испытывает возникновения; она всегда и везде воистину пребывает, или, как говорит Л.Н. Толстой: «Сознаю я всегда свою жизнь не так, что я был или буду, а так, что я есмь – никогда нигде не начинаюсь, никогда нигде и не кончаюсь» *). Воспоминания и воображения суть созерцаемые мною воспоминания и воображения; но не тот всеосвещающий элемент Божества, который я считаю собою, своей душою. И, как дитя в утробе матери не знает нашей жизни, как живущий в Киеве не видит того, что делается в Москве, так человек не знает того, что было с ним до рождения и что будет после смерти – не знает не потому, чтобы жизни не было, а не знает по ограниченности этих орудий, способностей постигновения, и по необходимости, для блага настоящей минуты жизни, видеть и знать то, что нужно здесь и сейчас. Но, каково бы ни было наше чувствилище, или наше тело, оно исполняет своё назначение служить орудием наших отношений к явлениям мира, к целому миру, друг к другу между собою и к Богу; наши же отношения к миру составляют нашу жизнь.
Мы говорим, что лес произошёл от берёзы и пожар уничтожил лес, но эти наши понятия суть только условные наши понятия, не имеющие основания в существе дела. Если от одной берёзы может родиться огромный, необозримый берёзовый лес, то близоруко будет полагать, что именно берёза имела такую чудодейственную способность сотворения из себя такого огромного проявления жизни. Трудно для разума усматривать в семени все многообразные элементы дерева или леса, как трудно также допустить, чтобы мужчина с женщиной могли бы сделать человека, не _____________
*) См. «Дух и материя», статья «Два взгляда на жизнь».
-117- (137)
только подобного себе, но, в большинстве случаев, лучше себя. Гораздо проще и вероятнее думать, что семечко или плодность берёзы были только своеобразною дорогою, по которой откуда-то пришла в наш мир уже готовая своеобразная жизнь. И что во внешнем мире, то же и в мире духовном. Какой-нибудь мыслитель открывает новую великую идею; при этом не только он сам проникает в новую область видения, новую область сознания и чувства – рождается в новую область жизни, но и служит дорогою, по которой другие люди следуют за ним. Учитель не делает ученика, он только показывает дорогу. Это только обман очей плотских, что будто что-то вновь рождается; на самом деле, всё только живёт, проникая в новые и новые области жизни, и жизнь есть неперестающее рождение; и не только 30 или 40 лет тому назад, когда я был ребёнком, или в утробе матери, но вчера я был не совсем тот, каков сегодня и никогда не рождался из ничего. Рождение и смерть не суть возникновение и уничтожение, но суть только перемены формы, и жизнь есть неперестающее изменение формы, выражения, образа. Но вот пришла засуха и весь берёзовый лес сгорел. Исследование горения показывает, что оно есть явление перехода вещества из одной формы в другую, вещество же во всём мире одно и то же вещество. Но та сила, та жизнь, которая в берёзе давала веществу известную форму и делала вещество берёзой – эта жизнь неуловима. Она неуловимо пришла, проявлялась перед нашими глазами с очевидностью, и так как она неуловима, то мы не имеем никакого основания думать, что она уничтожилась горением или гниением. Если же мы видим воочию, что жизнь неизвестно откуда напирает в наш мир и неизвестно куда уходит, то естественно полагать, что мир, в котором мы живём, есть только одно из звеньев жизни. Эта мысль – только с другой
- 118 – (138)
стороны, со стороны внутреннего самопознания – выражена в Евангелии словами:
Ин. III. 8. Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит; так бывает со всяким, рождённым от духа.
Другими словами, сказать: это сознаёт, понимает всякий рождённый от духа, т.е. верующий в действительность того, что нельзя видеть и ощупать, но что можно сознавать и разуметь. Вот то, что можно только разуметь, но неизвестно, откуда приходит и куда уходит; оно не ограничивается пространством и временем, познаваемым и обитаемым нами миром; оно небесное.
Никодим пришёл к Исусу ночью и сказал: *)
- Мы знаем, что ты учитель, пришедший от Бога, потому что так высоко держать своё знамя, знамя учителя, как это делаешь ты, нельзя своей волей, но только особенным даром от Бога.
Исус сказал:
- Тут нет ничего особенного, а так и надо: учителю жизни следует высоко держать своё знамя. И не только учителю, но верно говорю тебе: всякий, кто хочет видеть царство Бога, тот должен подняться выше видимости, тот должен родиться свыше.
Никодим сказал:
- Как это так родиться свыше? Как может человек родиться, будучи стар? Неужели может он в другой раз войти в утробу матери своей и родиться?
Исус отвечал:
- Я не о том говорю. Я говорю о духовном рождении. Вот то всё – не плотское, а то высокое – что было написано на знамени Израиля и пророков; вот в него надо войти, погрузиться, окунуться и от него родиться. И верно говорю тебе: нет другого
_______
*) Иоан. III. 1-21.
- 119 – (139)
пути в царство Бога, как только через такое рождение, рождение свыше. Это обыкновенно человеческое дело и это так ясно: от плоти рождается плоть, от духа рождается дух. Чему ты удивился, когда я сказал, что должно родиться свыше. То, о чём я говорю – рождение в жизнь духа – верно, что есть рождение свыше, потому что дух выше плоти, которая ограничивается пространством и временем, духом же я пребываю и там, и здесь, и везде, и всегда, и оно – это моё рождение от духа – действительно есть, так что я с ним разговариваю: слышу от него вопросы и получаю от него ответы; и не знаю, откуда раздаётся этот голос и где исчезает; так бывает со всяким, рождённым от духа.
Никодим сказал:
- Не понимаю, как это может быть?
Исус отвечал:
- Ты учитель Израилев, и этого не понимаешь. Ведь это основа нашей еврейской веры. – «Я есмь Господь Бог твой», «Не делай себе изображений Божества» - основа есть отрешение от мира внешнего и духовное пробуждение. Уверяю тебя, что мы не проповедуем ничего выдуманного от себя, гадательного, но только то, что видим и знаем; и всякий, если постарается, может также видеть и знать. Я затрудняюсь говорить с тобою, потому что я начал с азов, сказал о самом первом, для человека обыкновенном, а ты пришёл в удивление, как же говорить о прочем, что выше. Ну, вот, слушай, то же самое я скажу тебе по-другому. На небо ведь никто не лазил, и Бога никто не видел, и нельзя поэтому свидетельствовать о внешних, видимых небесах, о внешнем видимом Боге. А вот то, что живущий на земле человек мыслями своими, духом своим разумеет о небесном, видит небесное, то это не иначе, как только оттого, что он имеет небесную природу или что он живёт, присутствует в мире