Олег Оскарович прошелся по всему Невскому, раскланялся с двумя знакомыми, посмотрел витрину «ТАСС» за стеклом гастронома № 1, достиг Дворцовой площади, но Тони так и не встретил. Пошел снег. Кукс не сдавался. Дойдя до конца проспекта, Олег Оскарович снова позвонил домой и опять не узнал ничего нового.
Вероятно, единственное, на кого теперь следовало надеяться, была милиция. Она должна была разыскать Тоню, которую не могли найти столько взрослых людей.
Олег Оскарович печалился о том, что ему не удалось отыскать Тоню и показать квартире, на что он, Кукс, способен. Кроме того, он чувствовал себя виноватым в том, что так опрометчиво не остановил Тоню и не спросил, куда она идет. Вот если бы он ее нашел!
Склонный к самоанализу, Олег Оскарович задумался над тем, почему он принимает столь деятельное участие в судьбе приемной дочери Рябиковых. Но ответить на свой вопрос Кукс не мог. Странно, но сейчас совершенно забылись сердившие его выходки беспокойной соседки, а вот Тонин веселый смех и любопытные глаза, которыми она следила за его пальцами, когда он печатал на машинке, – помнились и не давали покоя не склонному к сентиментальности сметчику.
Подумав, Кукс решил, что именно он должен сейчас отправиться в театр к Рябикову, по‑мужски сообщить все, что ему, Куксу, известно, и предложить свою помощь.
Созрев для такого решенья, Олег Оскарович свернул на площадь, прошел под известной кинозрителям всего мира аркой Главного штаба и, обгоняя праздные пары, форсированным шагом двинулся по проспекту в обратную сторону.
Когда это бывало нужно, Олег Оскарович умел быстро ходить. Не прошло и четверти часа, как он уже приближался к служебным дверям театра.
Взвизгнула пружина, и Кукс оказался в маленьком, тускло освещенном помещении перед окошечком, за которым скучала вахтерша. Рядом была дверь. Над ней скромная стеклянная табличка:
ПРЕДЪЯВЛЯЙТЕ ПРОПУСК
Олег Оскарович просунул голову в окошечко, пробитое в такой толстой стене, что оно могло служить амбразурой для пушки.
– Не откажите в любезности. Как вызвать электрика Петра Васильевича Рябикова?
– Нельзя их вызвать сейчас. Спектакль. Вот кончится скоро, и придут.
Откуда‑то сверху из чрева старого здания и в самом деле доносились напевные звуки оркестра.
– Виноват, а долго еще ждать?
– Теперь скоро. Миниатюры сегодня. Недолгая… – через амбразуру вахтерша не без интереса взглянула на Кукса. – Что это их все сегодня? Только что дочка спрашивала. Или ушла?
– Какая дочка?
Олег Оскарович невольно обернулся. У стены, против окошечка, стояла жесткая скамья‑диван, а на ней, подперев щеку ладонью, прижатой к подлокотнику, спала девочка в красной вязаной шапочке с белым помпоном.
– Тоня…
Олег Оскарович произнес это так тихо, словно боялся, что звуки его голоса могут спугнуть девочку. Но Тоня даже не пошевелилась.
В первый момент Кукс растерялся. Нужно было немедленно принимать какие‑то меры. Но главное…
Главное – сообщить домой, что Тоня нашлась. Он опять протиснулся в амбразуру, за которой сидела невозмутимая вахтерша.
– Слушайте, нельзя ли от вас позвонить? Срочно.
– Во время спектакля с регулятором не соединяем.
– Да нет. С городом. Совершенно необходимо.
– С городом не соединяется.
– Тогда, пожалуйста! Будьте любезны, я вас очень прошу! Посмотрите, чтобы она никуда не делась. Вот здесь. Эта девочка, дочка…
Вахтерша удивленно взглянула на Олега Оскаровича. Потом поднялась и в свою очередь посмотрела на спящую девочку.
– Заснула, пригретая‑то. А мне и ни к чему.
Кукс бросился на улицу. Забежал за угол. Дверца прозрачной, как стакан, будки автомата была гостеприимно раскрыта. Двухкопеечные монеты Олег Оскарович на всякий случай всегда носил с собой. Два раза он путал, набирая номер. Через стекло будки было видно – к театру съезжались такси с зелеными огоньками. Сейчас кончится спектакль. Наконец номер был набран правильно. Трубку в квартире сняли сразу.
– Евгений Павлович, – стараясь придать своему голосу обычное строгое выражение, произнес Кукс. – Тоню я нашел. Она сейчас у отца в театре.
– Это факт? Это точно? – спросил Наливайко.
– Это совершенно точно. Говорю я. Мы скоро будем!
Через десять минут Петр Васильевич Рябиков, наскоро задраив регулятор, спешил на вахтерский пост.
Спектакль сегодня был из тех, которые кончались рано. Петр Васильевич с удовольствием предвкушал, как придет домой, может быть, выкупается в ванной, почитает книгу – воспоминания прожившего много лет генерала. Эти книги Рябиков любил. Завтра предстояла поездка с Тоней к тетке.
Как только отзвучал последний оркестровый аккорд и золотистый занавес опустился к рампе, в регуляторской зазвонил телефон. Рябикова срочно требовали на вахту.
– Кто там? В чем дело? – спросил он.
– Не знаю. Домашние ваши, наверно. И дочка тут, – вахтерша положила трубку.
Дочка! Конечно, с Аней. Что это им вздумалось?
Зал еще гудел аплодисментами. Обгоняя покидавших оркестровую шахту музыкантов, Петр Васильевич торопливо шел лабиринтами театра. Нет, ничего не могло случиться. Просто, наверное, гуляли.
За дверьми вахтерского поста его встретил Кукс.
– Ничего не произошло, – начал он, увидев взволнованного Рябикова. – Она здесь и спит… Там нас ждет такси…
Глава 28
ПОРА И РАССТАВАТЬСЯ
В двенадцатом часу ночи в квартире № 77 обыкновенно наступал покой. Редко кто зашлепает на кухню или зажжет свет в ванной. Только задумчивое чиканье машинки Кукса нарушало тишину.
А сегодня в позднее время бодрствовала вся квартира. На прибранной кухне, этом отмирающем форуме, которых все меньше и меньше остается в городе, не утихала беседа. И только Тоня – причина взволновавших квартиру событий – спала в своей постели.
Час назад ее, спящую, доставили домой. Аня встретила их на улице. Несмотря на то что роль Кукса во всей этой истории не была такой уж значительной, ему казалось – не включись он вовремя, дело могло обернуться плохо.
Олег Оскарович с достоинством прошел мимо высыпавших в коридор соседей. Дома к нему вернулась привычная аскетичность.
Вскоре Петр Васильевич курил на кухне свою традиционную, последнюю за день, сигарету. Здесь же, против обычного, находился Наливайко. Он работал над лекцией и попросил жену сварить кофе, а затем явился и сам. Пришла и Мария Гавриловна. Хотя дела у нее не нашлось, старухе захотелось побыть с другими.
Из своей комнаты со смятой открыткой в руках вышла Аня.
– Смотрите, – растерянно улыбаясь и ища в соседях сочувствия, сказала она. – В кармане пальто нашла. Уж не к Рите ли она собиралась, на вокзале‑то была?
– Бог ты мой, к Рите! Вот придумала, – ахнула Мария Гавриловна.
– К Рите! Любопытно… – задумчиво произнес Наливайко.
– С Ритой они были большими друзьями, – сказала Ольга Эрастовна.
Аня все еще смотрела на открытку, будто хотела там вычитать больше, чем написано. Потом она вздохнула и вернулась к себе.
– Вот ведь Рита… – продолжала думать вслух Мария Гавриловна. – Веселые они обе… Моя‑то теперь там учиться пошла. Школу, пишет, кончить хочу. В вечернюю поступила… Вот, выходит, они и понимают друг друга – школьницы.
Все промолчали, и вдруг Петр Васильевич сказал:
– У нас сегодня постановили: мне квартиру в новом доме дают. К весне, может, и переедем.
Ольга Эрастовна слегка вздохнула.
– Отдельная квартира – это, конечно, хорошо. Но мы, знаете, не очень и стремимся. Привычка… Все‑таки – район и люди…
Наливайко пришла удачная мысль для лекции, и он отправился ее записать.
Разошлись и остальные.
Успокоившись, улеглась в своей гигантской постели Августа Яковлевна. С утра ей предстояло немало дел. Она ведь так долго не была в Ленинграде.
Отодвинув надоевшие ему сметы, Кукс задумчиво сидел над машинкой. В голове его, кажется, зарождалось нечто куда более значительное, чем рассказ для вечерней газеты.
Вернувшись в комнату, Аня расправила открытку с чайками и повесила ее над головой дочки на прежнее место. Пусть все будет, как раньше.
Она еще почистила Тонино пальтишко, потом прибрала в комнате. Смертельно усталая, только теперь окончательно обретшая покой, уже раздеваясь, она сказала мужу:
– Знаешь, что она тут, как засыпала, бормотала? «Я, говорит, Жульетта Петровна…» Да. Не знаю и с чего.
– Так и сказала?
– Ясно так сказала, – Аня чуть помолчала и продолжала: – А может, не повезем ее к Панюше. У меня отгульные дни есть. Да и попрошусь, потом отдежурю. Как думаешь?
– И я так думаю, – кивнул Петр Васильевич.
Аня погасила свет.
Откуда‑то с Литейного слышалось, как гудел компрессор. Там шли ночные работы. Вскрывали старый асфальт. Меняли рельсы.
Ленинград – Варна – Мерево
1964