— Я не целовал ее! — выкрикнул я, с такой силой выдавливая из себя слова, что горло сжалось от боли. Мне не хотелось больше ничего знать о прошлом Джейн. Я не просил ее рассказывать мне о сестрах. Я не пытался ни до чего докопаться. Я не приставал к ней с этим. Но, тем не менее, мы почему-то ссорились из-за женщины, с которой я был едва знаком. — Я понятия не имею, что представляет из себя твоя сестра, и знать о ней больше не желаю. Не знаю, что за чертовщина творится в твоей голове, но прекрати вымещать это на мне. Я не лгал тебе. Я не изменял тебе. Сегодня вечером я не совершил ничего плохого, так что прекрати. Ты весь день ко мне цепляешься.
— А ты перестань вести себя так, словно событие сегодняшнего дня для тебя что-то значит, — прошептала она, поворачиваясь ко мне спиной. — Тебе было наплевать на своего отца.
В подсознании промелькнуло: тем не менее, с его смертью все вокруг словно потеряло для меня интерес. Мне не хватает воспоминаний о том, чего никогда не было.
— Сейчас самое время прекратить разговор, — предупреждающим тоном сказал я.
Она не послушалась.
— Ты же знаешь, что это правда. Он для тебя ничего не значил. Он был хорошим человеком, но для тебя ничего не значил.
Я сохранял молчание.
— Почему ты не спрашиваешь меня о моих сестрах? — спросила она. — Почему тебя это не волнует?
— У каждого из нас есть прошлое, о котором мы не рассказываем.
— Я не лгала, — повторила она снова, хотя я ни разу не назвал ее лгуньей. Джейн словно сама себя пыталась убедить, что не лгала, хотя именно это она и делала. Но суть в том, что мне было наплевать, потому что если я и выучил что-то о людях, так это одно: они все лгут. Я не верил ни одной живой душе. Как только человек разрушает доверие, как только ложь всплывает на поверхность — дальше уже все, что бы он ни говорил (будь то правда или ложь) начинает выглядеть плохо скрываемым предательством.
— Отлично. Ладно, давай сделаем это. Давай честно вскроем карты. Все. У меня две сестры: Мари и Люси.
Я поежился.
— Прекрати, пожалуйста.
— Мы не общаемся. Я самая старшая, Люси — младшая. Она совсем не умеет контролировать эмоции.
Забавное утверждение, потому что в данный момент именно Джейн находилась в состоянии эмоционального срыва.
— И она точная копия моей матери, которая умерла много лет назад. Отец бросил нас, когда мне было девять лет. Я даже не могла винить его — моя мать была с приветом.
Ударив ладонями по столу, я повернулся к ней лицом.
— Чего ты хочешь от меня, Джейн? Хочешь, чтобы я сказал, как зол на тебя из-за того, что ты ничего мне не рассказывала? Хорошо. Я зол. Хочешь, чтобы я сказал, что понимаю тебя? Хорошо. Я понимаю. Хочешь, чтобы я сказал, что ты поступила правильно, бросив этих людей? Отлично. Да, ты права, что бросила их. Теперь я могу вернуться к работе?
— Расскажи мне о себе, Грэм. Расскажи о своем прошлом — том самом, о котором никогда не говорил.
— Брось это, Джейн. — Я отлично умел сдерживать свои чувства. Прекрасно умел справляться с эмоциями, но она давила на меня, словно испытывала на прочность. Я очень хотел, чтобы она остановилась, потому что если какие-то чувства и вырвутся на свет из темных глубин моей души, то это будут не грусть и страдание.
Это будет гнев.
Гнев закипал, а она била по мне, как воображаемый кузнечный молот по наковальне. Джейн вынуждала меня снова превращаться в чудовище, о существовании которого даже не подозревала, укладываясь каждый вечер со мной в одну постель.
— Давай же, Грэм. Расскажи мне о своем детстве. Как насчет твоей мамы? У тебя ведь она была, верно? Что с ней случилось?
— Остановись, — сказал я, сильно зажмуриваясь и сжимая кулаки, но Джейн не унималась.
— Тебе не хватало ее любви? Она изменяла твоему отцу? Она умерла?
Я вышел из комнаты, потому что почувствовал: все это вот-вот выплеснется наружу. Я чувствовал, что гнев очень быстро нарастал, становясь слишком сильным и почти бесконтрольным. Я пытался уйти от нее как можно дальше, но она следовала за мной по пятам через весь дом.
— Ладно, ты не хочешь говорить о своей матери. Давай поговорим о твоем отце. Скажи мне, почему ты презираешь его. Что он такого сделал? Тебе не было обидно, что он все время был занят работой?
— Ты не понимаешь, что делаешь, — еще раз предупредил ее я, но она уже слишком далеко зашла. Джейн решила сыграть в очень опасную игру, но выбрала для этого не того человека.
— Он отнял у тебя любимую игрушку? Не разрешил завести питомца? Он забыл про твой день рождения?
Мой взгляд потяжелел, и Джейн, встретившись со мной глазами, заметила это.
— О, — прошептала она, — он забывал о многих днях рождения.
— Мы целовались! — рявкнул я в итоге, повернувшись к жене всем телом. У нее отвисла челюсть. — Ты этого добивалась? Ты хотела услышать от меня эту ложь? — прошипел я. — Клянусь, ты ведешь себя, как идиотка!
Она ударила меня по лицу.
Сильно.
Каждая последующая ее пощечина пробуждала во мне новые эмоции. С каждым новым ее ударом сердце сжималось от непонятного чувства. В данный момент от раскаяния.
— Прости, — выдохнул я, — мне очень жаль.
— Ты не целовал ее? — спросила она дрожащим голосом.
— Конечно, нет.
— Сегодня был тяжелый день, — прошептала она и согнулась от боли. — Ой.
— Что такое? — Я встретился с ней взглядом, и у меня сдавило грудь. Она стояла в моей растянутой футболке, обхватив руками живот, а ноги ее были мокрыми и дрожали. — Джейн, — прошептал я, смущенный собственным волнением. — Что это сейчас было?
— Кажется, у меня отошли воды.
Глава 4
Грэм
— Еще слишком рано. Слишком рано. Слишком рано, — шептала Джейн, пока я вез ее в больницу. Она держалась руками за живот — схватки продолжались.
— С тобой все хорошо. Все в порядке, — уверял я ее вслух, но внутренне был охвачен ужасом. Слишком рано, слишком рано, слишком рано…
Как только мы добрались до больницы, нас быстро поместили в палату. Вокруг суетились врачи и медсестры. Они задавали вопросы, пытаясь разобраться в том, что происходит. Но на каждый мой вопрос они улыбались и говорили, что придется подождать, что скажет дежурный неонатолог.
Время тянулось бесконечно долго — каждая минута ощущалась часом. Я знал, что для появления ребенка на свет еще слишком рано — шла всего тридцать первая неделя. Когда же неонатолог наконец-то добрался до нашей палаты, у него в руке уже была карта Джейн. С легкой улыбкой он придвинул стул к ее кровати.
— Здравствуйте. Меня зовут доктор Лоуренс, и в ближайшее время я еще успею вам надоесть. — Он полистал карту и провел рукой по бородатому подбородку. — Мне кажется, Джейн, сейчас предстоит нелегкий бой за твоего ребенка. Срок беременности очень мал. Мы обеспокоены, ведь преждевременные роды всегда опасны, а до положенного срока еще добрых двенадцать недель.
— Девять, — поправил его я. — Осталось девять недель.
Сдвинув кустистые брови, доктор Лоуренс принялся листать бумаги.
— Нет, точно двенадцать, и это влечет за собой очень большие проблемы. Знаю, что вы, вероятно, уже обсуждали все эти вопросы с врачами в приемной, но тут крайне важно понять, что происходит с вами и вашим ребенком. Итак, в последнее время у вас были стрессовые ситуации?
— Я юрист, так что вся моя жизнь — это стресс, — ответила она.
— Вы принимали алкоголь или наркотики?
— Ни то, ни другое.
— Курили?
Джейн нерешительно замолчала.
Я приподнял бровь.
— Да ладно, Джейн. Серьезно?
— Всего несколько раз в неделю, — возразила она, повергая меня в шок. Джейн повернулась к доктору в попытке оправдаться. — На работе у меня часто возникают стрессовые ситуации. Узнав, что беременна, я старалась бросить курить, но ведь несколько сигарет в день лучше, чем полпачки.
— Ты говорила мне, что бросила совсем, — процедил я сквозь зубы.
— Я пыталась.
— Пытаться не значит бросить.
— Не смей повышать на меня голос, — завыла она, дрожа всем телом. — Я совершила ошибку, мне очень больно, и от твоих криков легче не становится. Господи, Грэм, иногда мне хочется, чтобы ты был помягче. Как твой отец.
Ее слова что-то затронули в глубине моей души, но я старался не реагировать.
Доктор Лоуренс поморщился, но тут же снова улыбнулся.
— Ладно, курение, конечно, может привести к различным осложнениям, когда дело касается родов. И пусть точная причина нам не известна, все равно хорошо, что мы располагаем данной информацией. Ввиду того, что схватки начались на таком раннем сроке, мы применим лекарство, подавляющее родовую деятельность, чтобы попытаться не допустить преждевременных родов. Ребенок совсем незрелый, поэтому мы будем прилагать все усилия к тому, чтобы помочь ему удержаться в утробе еще хоть немного. Ближайшие сорок восемь часов вы проведете здесь, под нашим наблюдением.
— Сорок восемь часов? А как же моя работа?
— Я напишу вам очень хорошую медицинскую справку. — Доктор Лоуренс подмигнул Джейн и встал, собираясь уходить. — Через секунду я пришлю медсестру, чтобы еще раз вас осмотреть и начать лекарственные процедуры.
Когда он вышел, я быстро встал и последовал за ним.
— Доктор Лоуренс.
Он обернулся и шагнул в мою сторону.
— Да?
Я скрестил руки и прищурил глаза.
— Мы ссорились… прямо перед тем, как у нее отошли воды. Я накричал на нее и… — сделав паузу, я нервно провел рукой по волосам, а потом снова скрестил руки. — Я просто хотел узнать, в этом ли причина… Это из-за меня?
Доктор Лоуренс улыбнулся уголком рта и покачал головой.
— Такое случается. Точную причину узнать невозможно. А от самобичевания пользы мало. Все, что сейчас можно сделать, это жить сегодняшним днем и делать все возможное ради блага вашей жены и ребенка.
Я кивнул и поблагодарил его.
Изо всех сил я старался поверить его словам, но в глубине души понимал: это моя вина.
***
Спустя сорок восемь часов, когда у ребенка удалось стабилизировать артериальное давление, врачи сообщили, что не видят другого выхода, кроме как сделать Джейн кесарево сечение. Все происходящее для меня было как в тумане. Сердце большим комком застряло в горле. Я стоял в операционной, не зная, что чувствовать после рождения ребенка.
Завершив операцию и перерезав пуповину, все забегали, выкрикивая что-то друг другу.
Она не плакала.
Почему она не плакала?
— Девятьсот восемьдесят граммов, — сказала медсестра.
— Нам понадобится аппарат СИПАП, — сказала другая.
— СИПАП? — переспросил я, когда они проходили мимо меня.
— Аппарат, поддерживающий давление в дыхательных путях, чтобы помочь ей дышать.
— Она не дышит? — спросил я у другой.
— Дышит, просто дыхание очень слабое. Мы переведем ее в отделение интенсивной терапии. Вам сообщат, как только состояние малышки стабилизируется.
Прежде чем я успел спросить еще хоть что-то, ребенка уже унесли.
В операционной остались несколько человек, чтобы позаботиться о Джейн, а потом ее перевели в палату, где она проспала несколько часов. Когда же Джейн наконец проснулась, доктор сообщил нам о состоянии здоровья нашей дочери. Он сказал, что она в тяжелом состоянии, но врачи делают все от них зависящее. Девочка находится в отделении интенсивной терапии, и ее жизнь по-прежнему в опасности.
— Если с ней что-то случится, знай: это ты виноват, — сказала мне Джейн, когда доктор вышел из палаты. — Если она умрет, я не виновата. Это все из-за тебя.
***
— Я понимаю вас, мистер Уайт, но… — Джейн стояла в отделении интенсивной терапии спиной ко мне и говорила по мобильному телефону. — Я знаю, сэр. Да, я все понимаю. Просто мой ребенок попал в отделение интенсивной терапии, и… — Она замолчала и, переступив с ноги на ногу, кивнула. — Хорошо. Я поняла. Благодарю вас, мистер Уайт.
Она завершила звонок и, покачав головой, вытерла глаза, после чего повернулась ко мне.
— Все в порядке? — спросил я.
— Просто рабочие моменты.
Я только кивнул.
Мы неподвижно стояли и смотрели на нашу дочь, которая с трудом дышала.
— Я так не могу, — прошептала Джейн, задрожав всем телом. — Я не могу просто торчать здесь и ничего не делать. Чувствую себя совершенно бесполезной.
Прошлой ночью мы думали, что потеряли нашу малышку, и в тот момент я почувствовал, что душа моя разрывается. Джейн вообще с трудом справлялась — она ни на минуту не заснула.
— Все хорошо, — сказал я, но не верил собственным словам.
Она покачала головой.
— Я на это не подписывалась. Я не подписывалась на такое. Я никогда не хотела детей. Я хотела быть просто юристом. У меня было все, о чем я мечтала, а теперь… — Джейн нервно задрожала и, обхватив себя руками, прошептала: — Она умрет, Грэм. У нее слабое сердце. Легкие недоразвиты. Она практически не живет, а только существует, и то… только благодаря всему этому. — Джейн махнула рукой в сторону датчиков, закрепленных на крошечном тельце нашей дочери. — А мы просто вынуждены торчать здесь и смотреть, как она умирает? Это жестоко.
Я не ответил.
— Я не могу больше этого выносить. Она здесь почти два месяца, Грэм. Разве за это время ей не должно было стать лучше?
Слова Джейн раздражали меня, а ее уверенность, что наша дочь не выберется из этого состояния, вызывала отвращение.
— Кажется, тебе лучше съездить домой, принять душ. Сделай перерыв. Может, стоит сходить на работу, чтобы переключиться.
Она переступила с ноги на ногу и поморщилась.
— Да, ты прав. На работе мне нужно многое наверстать. Я вернусь через несколько часов, ладно? Потом сменю тебя, чтобы ты тоже смог принять душ.
Я кивнул.
Она подошла к нашей дочери и посмотрела на нее сверху вниз.
— Я до сих пор никому не сказала, как ее зовут. Это ведь глупо, да? Давать ей имя, когда она все равно умрет.
— Не говори так, — оборвал ее я. — Надежда по-прежнему есть.
— Надежда? — Джейн бросила на меня взгляд, полный сомнения. — С каких пор ты стал надеяться?
Мне нечего было на это возразить, потому что она была права. Я никогда не верил ни в приметы, ни в надежду, ни во что другое. Я не знал Божьего имени до того дня, когда родилась моя дочь, и чувствовал себя полным дураком за простой порыв вознести ему молитву.
Я был реалистом.
Я верил в то, что видели мои глаза, а не в какую-то призрачную надежду. Но все же в глубине души при виде этой маленькой фигурки я хотел бы уметь молиться.
Это эгоистичная потребность, но мне было нужно, чтобы моя дочь поправилась. Мне было нужно, чтобы она выкарабкалась, потому что я не был уверен, что смогу пережить ее потерю. Когда она родилась, в груди у меня возникла ноющая боль. Мое сердце словно очнулось после долгих лет сна, но, проснувшись, оно не почувствовало ничего, кроме боли. Боли от осознания того, что моя дочь может умереть. Боли от того, что я не знаю, сколько дней — а может, и часов — ей осталось. Поэтому мне было необходимо, чтобы она выжила. Чтобы душа моя избавилась от боли.
Когда моя душа была закрыта для чувств, жить было гораздо легче.
Как ей это удалось? Как она смогла снова открыть ее?
Я даже ни разу не назвал ее по имени…
Что же мы за чудовища такие?
— Просто уйди, Джейн, — холодно сказал я. — Я останусь здесь.
Не сказав больше ни слова, она ушла, а я сел на стул рядом с нашей дочерью, чье имя тоже боялся произнести вслух.
Прождав несколько часов, я позвонил Джейн. Временами она с головой уходила в работу и забывала, что пора покидать офис. Как и я сам, когда пишу книгу.
По мобильному никто не отвечал. Я звонил ей в течение последующих пяти часов, но ответа не получил, поэтому решил позвонить в приемную. Поговорив с Хизер, секретарем, я почувствовал себя опустошенным.
— Здравствуйте, мистер Рассел. Простите, но… ее уволили сегодня утром. Она очень давно не появлялась, и мистер Уайт уволил ее… Я думала, вы знаете. — Она понизила голос. — Как у вас дела? Как ребенок?
Я повесил трубку.
Я чувствовал растерянность.
Злость.
Усталость.
Снова набрал номер Джейн, но звонок был сразу переадресован на голосовую почту.
— Вам нужен перерыв? — спросила меня медсестра, пришедшая проверить положение зонда, через который питалась моя дочь. — У вас усталый вид. Вы можете поехать домой и немного отдохнуть. Мы позвоним вам, если…
— Я в порядке, — сказал я, прерывая ее.
Она снова начала говорить, но мой суровый взгляд заставил ее закрыть рот. Закончив проверку показаний, она слегка улыбнулась мне и вышла.
Я сидел рядом с дочерью, слушал писк работающих приборов и ждал, когда вернется моя жена. Часы сменялись часами, и я все же решил позволить себе съездить домой, принять душ и взять ноутбук, чтобы иметь возможность работать в больнице.
Я старался не задерживаться. Быстро запрыгнул под душ, позволяя горячим струям обжигать кожу. Затем оделся и поспешил в кабинет, чтобы взять ноутбук и кое-какие бумаги. И в этот момент заметил на клавиатуре сложенный пополам лист бумаги.
Грэм.
Мне нужно было перестать читать уже на этом месте. Я знал заранее, что ничего утешительного в ее словах не будет. Знал, что неожиданно обнаруженное письмо, написанное черными чернилами, не предвещает ничего хорошего.
Я так не могу. Не могу просто сидеть и смотреть, как она умирает. Сегодня я потеряла работу, в которую вложила столько труда, и мне кажется, что я лишилась части сердца. Я не могу сидеть и ждать, когда другая часть моего сердца тоже исчезнет. Это невыносимо. Прости. Джейн.
Я тупо таращился на текст письма. Перечитал ее слова несколько раз. Потом сложил лист и сунул его в задний карман.
Ее слова что-то затронули в глубине моей души, но я старался не реагировать.
Глава 5
Люси
— Я полностью отключился, — говорил мне незнакомец дрожащим голосом. — В смысле, мы оба были в запаре из-за экзаменов. Я так старался не завалить их, что просто забыл о нашей годовщине. Ссора была предсказуемой, ведь она пришла с подарком для меня и наряженная к ужину, который я забыл заказать.
Я улыбнулась парню и кивнула, когда он закончил свою сагу о том, почему его девушка в данный момент на него злится.
— А для полного счастья я и про день рождения ее забыл, потому что неделю назад меня отчислили из медицинской школы. Из-за этого я был в полной прострации, но чувак… Ой, да, простите. Я просто куплю цветы.
— Это все? — спросила я, выкладывая на прилавок дюжину красных роз, выбранных парнем для своей девушки в качестве извинения за то, что забыл две самые важные даты, помнить о которых должен был обязательно.
— Да. Как считаешь, этого хватит? — взволнованно спросил он. — Честно, я просто совсем запутался. И даже не знаю, с чего начать извинения.
— Цветы — хорошее начало, — сказала я ему. — И слова тоже помогают. Но, знаешь ли, поступки говорят лучше всего.
Он поблагодарил меня и вышел из магазина.
— Ставлю на то, что они расстанутся через две недели, — сказала Мари с ухмылкой, подрезая стебли тюльпанов.
— Мисс Оптимистка, — засмеялась я. — Он ведь старается.
— Спрашивает у постороннего человека совета по поводу своих отношений. Слабак, — ответила она, качая головой. — Прости, но я не могу понять, почему парни сначала накосячат, а потом считают, что их должны извинить. Просто не косячь, тогда и извиняться не придется. Не так уж сложно быть… хорошим.
Я натянуто улыбнулась, наблюдая, как ожесточенно она подрезает стебли цветов. В глазах ее бушевали эмоции. Вряд ли она призналась бы, что в данный момент вымещала собственную боль на прекрасных цветах, хотя явно так и было.
— Ты… в порядке? — сказала я, когда она сгребла в горсть маргаритки и впихнула их в вазу.
— В порядке. Просто не понимаю, как этот парень мог быть таким невнимательным? И с чего бы ему просить у тебя совета?
— Мари.
— Что?
— Ты раздуваешь ноздри и размахиваешь секатором, как сумасшедшая просто потому, что парень купил своей девушке цветы, чтобы извиниться за забытую годовщину? Ты действительно так взбудоражена из-за этого, или все дело в сегодняшнем свидании? Учитывая, что это могла бы быть твоя…
— Семилетняя годовщина? — она искромсала две розы на мелкие кусочки. — О! Я даже не вспоминала.
— Мари, положи секатор.
Мари посмотрела на меня, а потом на розы.
— О, нет. У меня что, один из тех психических припадков? — спросила она, когда я подошла и забрала из ее рук секатор.
— Нет, у тебя один из тех нормальных человеческих припадков. Все нормально, правда. Ты можешь злиться или грустить столько, сколько потребуется. Помнишь? Maktub. Это превращается в проблему только тогда, когда мы начинаем вымещать свои эмоции на том, что нам же и принадлежит. Особенно на цветах.
— Ты права. Прости. — Она застонала и обхватила голову руками. — Почему меня до сих пор это волнует? Прошло уже столько лет.
— Время не может просто взять и выключить твои чувства, Мари. И это к лучшему. Но еще лучше, что я устраиваю для нас с тобой свидание.
— Серьезно?
Я кивнула.
— «Маргарита» и тако включены.
Она заметно оживилась.
— И сырный фондю?
— О, да! И сырный фондю.
Мари выпрямилась и крепко обняла меня.
— Спасибо, Горошинка, за то, что ты всегда рядом. Даже когда я не признаюсь, что нуждаюсь в тебе.
— Всегда пожалуйста, Стручок. А теперь позволь мне взять веник и навести порядок после твоих проблем с управлением гневом. — Я поспешила в кладовку, когда колокольчик над входной дверью возвестил о прибытии нового покупателя.
— Привет, я ищу Люсиль, — сказал низкий голос, при звуке которого мой слух напрягся.
— О, она только что вышла через заднюю дверь. Она пошла…
Я вбежала в магазин и замерла при виде Грэма. Без пиджака и галстука он выглядел по-другому, но, в какой-то степени, по-прежнему. На нем были темно-синие джинсы и черная футболка, плотно облегающая тело, но в глазах все тот же холод.
— Привет, — запыхавшись, я вошла в магазин и скрестила на груди руки. — Чем могу помочь?
Он нервно барабанил пальцами по прилавку и всякий раз, когда мы встречались глазами, отводил взгляд.
— Я просто хотел спросить, не видела ли ты Джейн в последнее время? — спросил Грэм слегка виноватым тоном и откашлялся. — Я имел в виду Лиру. В смысле твою сестру. Ты не видела свою сестру в последние дни.
— Ты Грэм-Сухарь? — спросила Мари, поднимаясь со стула.
— Грэм, — сердито произнес он. — Меня зовут Грэм.
— Я не видела ее со дня похорон, — сказала я.
Он кивнул. Его плечи поникли, а в глазах мелькнуло разочарование.
— Ладно, хорошо, если увидишь… — Он вздохнул. — Не важно. — Грэм развернулся к выходу.
— Все в порядке? С Лирой? — Я осеклась. — С Джейн. — Грудь сдавило от нехорошего предчувствия. — С ней все хорошо? А с ребенком? Все нормально?
— И да, и нет. Почти два месяца назад она родила ребенка. Девочку. Роды были преждевременными, и ребенок до сих пор в больнице Святого Иосифа.
— О, Боже, — прошептала Мари, прижимая руку к груди. — Они поправляются?
— Мы… — начал он, но по тому, как затихли его слова, стало ясно, что он сомневается, говорить или нет. Тяжелый взгляд выдавал его страх. — Я здесь не поэтому. Я пришел, потому что Джейн пропала.
— Что? — Мой мозг лихорадочно пытался переварить всю полученную от него информацию. — Пропала?
— Вчера около двенадцати часов она уехала, и с тех пор от нее ни слуху, ни духу. Ее уволили с работы, и я не знаю, где она и все ли с ней в порядке. Я просто подумал, вдруг вы что-то слышали о ней.
— Я — нет. — Я повернулась к Мари. — Ты ничего не слышала о Лире?
Она покачала головой.
— Тогда ладно. Извините, что пришел. Я не хотел вас беспокоить.
— Ты не… — Не дав мне договорить, он уже выскочил за дверь. — Черт! — пробормотала я.
— Я попробую ей позвонить, — сказала Мари, хватаясь за мобильник. Кажется, ее сердце колотилось с такой же скоростью, что и мое. — Ты куда? — спросила она, заметив, что я направляюсь к выходу.
У меня не было времени ответить, потому что я выбежала на улицу так же быстро, как и Грэм, и успела окликнуть его за секунду до того, как он сел в свой черный «Ауди».
— Грэм!
Он посмотрел на меня, словно был крайне удивлен моим появлением.
— Что?
— Это я что? Ты не можешь просто так вломиться в мой магазин, вывалить на нас всю эту информацию, а потом сбежать. Что я могу сделать? Чем помочь?
Грэм нахмурился и покачал головой.
— Ничем. — С этими словами он сел в машину и уехал, оставив меня в полном недоумении.
Моя сестра пропала. Племянница борется за то, чтобы выжить. А я ничем не могу помочь? Мне с трудом в это верилось.
— Я поеду в больницу, — сказала я Мари, вернувшись в магазин. — Чтобы самой все выяснить.
— Я тоже поеду, — предложила она, но я сказала, что ей лучше остаться. Так не придется закрывать магазин. Дел было много, а если мы уедем вдвоем, то вообще ничего не успеем.
— Кроме того, не бросай попыток дозвониться до Лиры. Если она и ответит на чей-то звонок, то только на твой.
— Хорошо. Обещай позвонить, если что-то пойдет не так или если я тебе понадоблюсь.
— Обещаю.
***
Войдя в отделение интенсивной терапии, первое, что я увидела, это спина Грэма. Сгорбившись, он сидел на стуле и не сводил глаз с кроватки, в которой лежала его дочь.
— Грэм, — шепнула я, заставляя его поднять взгляд. Когда он повернулся ко мне, его лицо было озарено надеждой, словно он подумал, что я — это Джейн. Но эта надежда тут же исчезла, и он, поднявшись со стула, подошел к своей дочери.
— Тебе не следовало приходить сюда, — сказал он.
— Знаю. Просто я решила лично убедиться, что все в порядке.
— Мне не нужна компания, — сказал он, когда я направилась к нему. И чем ближе я подходила, тем сильнее он напрягался.
— Если тебе грустно или страшно, это нормально… — прошептала я, глядя на крошечную, тяжело дышащую девочку. — Ты не обязан все время быть сильным.
— А моя слабость спасет ее? — сорвался он.
— Нет, но…
— Тогда я даже времени терять не буду.
Я переступила с ноги на ногу.
— Что-нибудь слышно от моей сестры?
— Нет.
— Она вернется, — сказала я, надеясь, что не обманываюсь.
— Она оставила мне записку, которая говорит об обратном.
— Серьезно? Это… — Мой голос затих, прежде чем я успела сказать, что это чудовищно. В каком-то смысле, нет. Я всегда подозревала, что моя сестра рано или поздно сделает ноги, как и наш отец. Решив сменить тему, я посмотрела на крошечную девочку и спросила: — Как ее зовут?
— Какой смысл сообщать людям ее имя, если она все равно… — Его голос дрогнул, кулаки сжались, и Грэм закрыл глаза. А когда открыл их, в его холодном взгляде что-то изменилось. На долю секунды Грэм позволил себе почувствовать, что прямо сейчас на его глазах его собственный ребенок изо всех сил старается выжить. Опустив голову, он прошептал: — Если она все равно умрет.
— Но она пока еще жива, Грэм, — сказала я, убеждая его. — Она жива, она здесь, и она прекрасна.
— Надолго ли? Просто я реалист.
— Ну, тогда тебе повезло, потому что я утопист, живу надеждой.
Он с такой силой сжал кулаки, что даже покраснел от напряжения.
— Я не хочу, чтобы ты здесь находилась, — сказал Грэм, поворачиваясь ко мне. На мгновение у меня возникла мысль уйти и не унижаться, раз мне здесь не рады. Но потом я заметила, что он дрожит.
Легкая дрожь проходила по его телу, когда он смотрел на свою дочь. Смотрел как на что-то неизведанное, незнакомое.
И в этот момент я поняла, что не смогу его оставить.
Я взяла его за руку, вынуждая разжать кулаки. Я понимала, что ребенок ведет нелегкий бой за собственную жизнь, но и Грэм, бесспорно, тоже боролся. Взяв его за руку, я почувствовала легкий вздох, слетевший с его губ.
Он с трудом сглотнул, и через несколько секунд я отпустила его руку, но этого оказалось достаточно, чтобы дрожь в его теле прекратилась.
— Тэлон, — прошептал Грэм. Его голос звучал тихо и испуганно, словно он думал, что, назвав мне имя, накличет на нее смерть.
— Тэлон, — тихо повторила я, и легкая улыбка заиграла на моих губах. — Добро пожаловать в этот мир, Тэлон.
А потом… впервые в моем присутствии Тэлон Рассел открыла глазки.
Глава 6
Грэм
— Уверен, что с тобой все в порядке? — спросила Люси, не подозревая, что явно злоупотребляла гостеприимством больницы. Она приезжала сюда каждый день в течение последних двух недель — проверить, как дела у Тэлон и у меня. С каждым днем меня все больше раздражала ее навязчивость. Я не хотел, чтобы она здесь появлялась. Совершенно ясно, что мой приезд в их цветочный магазин в поисках Джейн был ужасной идеей.
А знаете, что было хуже всего? Люси никогда не затыкалась.
Она вообще не прекращала говорить. Казалось, каждую мысль, приходящую ей в голову, она считала своим долгом озвучить. И самое противное, что каждое произнесенное слово было исполнено какой-то позитивной тарабарщиной в стиле хиппи. Она говорила обо всем, даже о ковриках для йоги.