Используйте метод или забудьте о нем 7 глава

1) взаимозависимость сторон, т. е. обе стороны зависят друг от друга, активность одного субъекта обусловливает действия другого, а эти действия вызывают ответные реакции первого субъекта и т.д.;

2) осознание ситуации как конфликтной, т. е. одна или обе стороны оценивают чужие действия как преднамеренно противодействующие, враждебные, мешающие достижению желаемых результатов;

3) выбор стратегии дальнейшего поведения: поиск компромисса или рационально приемлемого решения, либо эскалация конфликта, усиление борьбы, например, от расхождения точек зрения (когнитивного конфликта) переходят к борьбе личностей (межличностный конфликт), затем к борьбе групп (межгрупповому конфликту).

Относительно внутрисистемных границ конфликта необходимо сказать, что он всегда происходит в определенной системе: семье, группе сослуживцев, трудовом коллективе, государстве, международном сообществе стран. Выявление внутрисистемных границ конфликта связано с определением конфликтующих сторон, выступающих его главными участниками, а также выделением других субъектов (лиц или организаций), прямо в конфликт не включенных, но являющихся элементами единой системы. В таком случае границы конфликта в системе будут зависеть от того, какое число участников в него вовлечено.

Т. И. Марголина
КОНФЛИКТНОСТЬ УЧИТЕЛЯ
КАК ЕГО МЕТАИНДИВИДУАЛЬНАЯ
ХАРАКТЕРИСТИКА

Автореф. дис.... канд. психол. наук. — Пермь, 1994.

Конфликтность в метаиндивидуалъном аспекте выступает как многоуровневое образование, определяемое тремя составляющими компонентами:

— экстраиндивидуальной характеристикой конфликтного человека со стороны других людей или представленностью конфликтности в метаиндивидуальном мире через разные показатели перцепции (статусы, характеристики, экспертные оценки и т. д.);

— интраиндивидуальными свойствами, симптокомплексы которых предполагают разные формы проявления конфликтности;

— метаиндивидуальным влиянием на других людей или воплощенностью конфликтности во внутреннем мире других субъектов метаиндивидуального мира.

Исследование интегральной индивидуальности в разных выборках учителей (общей и двух полярных по выраженности конфликтности) позволило выделить симптомокомплексы свойств, способствующих проявлению следующих форм конфликтности и их детерминации:

1. Экстраиндивидуальная, поведенческая конфликтность, детерминированная свойствами 4 уровней интегральной индивидуальности — нейродинамики, психодинамики, личностного и социально-психологического уровней.

2. Поведенческая конфликтность, детерминированная свойствами нейродинамики и личности; внутренняя конфликтность, детерминированная свойствами психодинамики и личности (и в том и другом случае конфликтность детерминирована свойствами 2 уровней интегральной индивидуальности).

3. Конфликтность, регулируемая сформированным локусом контроля.

4. Конфликтность, детерминированная агрессивностью, направленной вовне (поведенческая конфликтность) или вовнутрь (внутренняя конфликтность).

Как показали исследования, структура интегральной индивидуальности неконфликтных учителей отличается большим количеством разноуровневых связей, что указывает на большую целостность, гармоничность и интегрированность структуры их интегральной индивидуальности. В данной выборке связь подвижности нервных процессов как готовности взаимодействовать с новыми предметами и явлениями с социальными проявлениями психодинамических свойств — социальной эргичностью, социальной пластичностью, социальным темпом — обеспечивает благоприятные условия для социальных конфликтов и выступает компенсаторным механизмом для свойств личностного уровня конфликтного плана. Структура интегральной индивидуальности неконфликтного учителя имеет внешнюю представленность в качестве статуса референтного лица, подтверждающего тому обозначенные связи статуса референтного лица со свойствами всех уровней интегральной индивидуальности (с подвижностью нервных процессов, социальной эргичностью, пластичностью, экстравертированностью, гипертимностью, экзальтированностью), В данной выборке выделились связи свойств конфликтного плана, но отсутствие связей со свойствами социально-психологического уровня и низкий уровень абсолютных показателей предполагают проявление этих свойств не на социальном, поведенческом уровне, а на интраиндивидуальном уровне (во внутреннем мире личности).

Конфликтные учителя отличаются выраженностью подвижности нервных процессов, социальной эмоциональности, социальной пластичности, спонтанной агрессивности, раздражительности, психотизма, соперничества (по t-критерию Стьюдента). Статус конфликтного человека обусловлен свойствами нервной системы: силой возбуждения и уравновешенностью нервных процессов. Структура интегральной индивидуальности конфликтного учителя имеет четкую направленность на проявление конфликтности в поведенческом (экстраиндивидуальном) плане.

Таким образом конфликтность как психологический феномен была выявлена и в группе конфликтных, и в группе неконфликтных учителей, а также и в общей выборке педагогов. Во всех трех выборках она — конфликтность — является сложным, многоуровневым образованием, детерминированным разноуровневыми свойствами интегральной индивидуальности, но если структура интегральной индивидуальности неконфликтных учителей более гармонизирована и направлена на интраиндивидуальный уровень (внутренняя конфликтность), то структура интегральной индивидуальности конфликтных учителей направлена на социальный уровень и олицетворяет собой поведенческую конфликтность.

Изучение тех реальных изменений, которые происходят в личности учащихся, обучающихся у конфликтных и неконфликтных учителей, с помощью сопоставления данных, полученных по методикам Р. Кеттелла (адаптация Э. М. Александровской и И. Н. Гильяшевой) и Дж. Бакка, показало, что у учащихся, обучающихся у более конфликтных учителей, более выражены такие качества личностных свойств, как тревожность (p <0,05), враждебность (p <0,01), конфликтность (p <0,01). Полученные данные свидетельствуют о реальности воплощенности конфликтности учителей в социальной действительности, о возможности отнесения конфликтности к метаиндивидуальной характеристике учителя.

Обнаружены также различия в структуре личностных свойств в разных выборках учащихся. Выделившиеся значимые корреляционные связи в выборке учащихся конфликтных учителей позволяют характеризовать данную группу учащихся как обособленных, неуверенных в себе, сдержанных, тревожных, раздражительных, часто конфликтующих с родителями и учителями по поводу правил и норм поведения. Данная характеристика не способствует благоприятной тенденции личностного развития учащихся. В выборке учащихся, занимающихся у неконфликтных учителей, наряду с выделившимися связями таких свойств, как недоверие к себе, незащищенность, обозначились значимые связи показателей «самоконтроль» и «интеллект» с другими личностными свойствами, что предполагает возможную конструктивную тенденцию личностного развития учащихся.

Факторный анализ показателей свойств личности учащихся свидетельствует, что в обеих выборках выделились симптомокомплексы свойств, которые можно рассматривать как определяющуюся тенденцию к переживанию внутреннего конфликта (фактор 2 у учащихся конфликтных учителей, факторы 2, 3 у учащихся неконфликтных учителей). Это зависит, вероятно, от общей ситуации обучения и от того, что и конфликтные и неконфликтные учителя являются, по результатам нашего исследования, носителями внутреннего психологического конфликта. В то же время в группе учащихся неконфликтных учителей выделился фактор 1, в котором симптомокомплекс личностных свойств характеризуется как уверенно-спокойный, обеспечивающий ровное поведение и эмоциональное состояние. В группе же учащихся конфликтных учителей выделились симптомокомплексы свойств (факторы 1, 3), обозначающих тенденцию к проявлению ситуативной или стабильной поведенческой конфликтности.

Таким образом, предположение о влиянии учителей с разным уровнем конфликтности на свойства и структуру личностных свойств учащихся получило экспериментальное подтверждение. Это позволяет считать конфликтность метаиндивидуальной характеристикой учителя и дать ей следующее определение: конфликтность как метаиндивидуальная характеристика — это свойства индивидуальности, интегрированные на собственно индивидуальном уровне как симптомокомплексы определенных свойств, представленные в поведенческих актах и реакциях в метаиндивидуальном мире, социально-перцептируемые другими людьми и воплощенные в других субъектах метаиндивидуального мира.

А.В.Дмитриев
Конфликт социальных идентификаций[4]

Печатается по изданию:

А.В. Дмитриев, Миграция: конфликтное измерение / Дмитриев А.В. - М, 2006. – С.165-177.

Языковые проблемы. Процесс всеобщей глобализа­ции и интеграции усилил внимание к вопросам социокультурной идентичности. В связи с этим рассмотрим проблемы, обусловлен­ные возникновением определенной напряженности именно в этой области. По нашему мнению, универсализация культуры повсюду негативно сказывается на отношениях мигрантов и резидентов, вызывая протест, в первую очередь среди этнических меньшинств.

Социокультурная идентичность обычно связывается с куль­турной традицией, главным образом культурным наследием, пе­редающимся от поколения к поколению и воспроизводящимся в определенных обществах и социальных группах в течение доволь­но длительного времени. В качестве традиций выступают опреде­ленные культурные образцы, институты, нормы, ценности, идеи, обычаи, обряды и т.п. Традиции присущи самым разным облас­тям культуры, но наиболее важны они в религии и языке.

Заметим, что в русском языке для определения идентичности можно использовать более емкий термин — «самобытность». Самобытность — это существенное и постоянное проявление тех компонентов культурного достояния данного общества, которые оказываются функционально необходимыми на новых этапах его существования, обеспечивая его самосохранение и идентичность при всех изменениях в нормативно-ценностной и смысловой сферах. Самобытность можно определить и как способность под­держания присущих данному обществу принципов социокультур­ной регуляции в различных ситуациях.

В условиях миграционных обменов, принимающих зачастую этническую окраску, проблематику идентичности можно рас­сматривать в рамках концепций культурного плюрализма, в зна­чительной мере обусловленных многообразием существующих культурных традиций. При взаимодействии этносов язык и рели­гия подпитывают это многообразие. Языковое многообразие — са­мое достоверное отражение культурного многообразия. Но миг­рант вынужден пользоваться в основном языком страны-реципи­ента. Однако «навязывание» того или иного языка, не имеющего отношения к культуре и образу жизни этноса, как известно, в определенной степени снижает его творческий потенциал, посколь­ку язык — это не только некий инструмент человеческого обще­ния, он отражает мировоззрение его носителей, их воображение, умение использовать имеющиеся знания, т.е. язык отражает иден­тичность этноса. Общность территории большинства националь­ных государств тесно связана с языковой однородностью. Пред­принимая огромные усилия для насаждения официального языка в системе просвещения, средствах массовой информации и в госу­дарственных учреждениях, национальные правительства тем са­мым ограничивали использование языков этнических мень­шинств, несмотря на все заверения в их поддержке.

Ныне, в эпоху всеобщей универсализации и глобализации, языковое многообразие стало рассматриваться как своего рода препятствие развитию рынка и коммуникаций. Некоторое время назад была предпринята попытка создать «универсальный язык», давшая толчок к разработке множества искусственных языков, а также упрощенного варианта английского языка «бейсик инглиш» («бейсик» в данном случае расшифровывается как «британ­ский, американский, научный, международный, торговый»), в который в результате отбора были включены всего 850 слов, в том числе 18 глаголов. В условиях современного этапа глобализации английский язык стал играть первостепенную роль. На его изуче­ние в школах, университетах, учебных центрах уходит львиная до­ля времени, что отодвигает изучение родного языка на второй план. Исследования, проведенные в ряде развивающихся стран, показали, что в основном родители не заинтересованы в том, что­бы их дети учились в школах с преподаванием на родном языке. Они не жалеют денег, чтобы отдать своих детей в английские шко­лы, поскольку знание английского сулит ряд экономических пре­имуществ: более высокооплачиваемые и более престижные про­фессии требуют знания английского языка, а менее престижные и низкооплачиваемые — этнических языков, на долю которых оста­лось повседневное общение в пределах национальных террито­рий. Английский продолжает до сих пор выполнять роль одного из официальных государственных языков в Индии, Пакистане, Шри-Ланке и во многих других странах. Более того, в некоторых из них он считается «языком национального единства», что час­тично объясняется опасением вызвать межэтнические конфлик­ты. Так, правящие круги Сингапура, в этнической культуре кото­рого доминируют китайцы (около 70%), одним из символов един­ства избрали английский язык, хотя к официальным языкам относятся также малайский, китайский и тамильский. В Нигерии, где проживают более 250 народностей и этнических групп, из кон­ституции были изъяты ссылки натри наиболее распространенных языка — йоруба, ибо и хауса, первоначально объявленные офици­альными языками, а общегосударственным языком считается английский. В результате сегодня Нигерия занимает третье место в мире по числу говорящих на английском языке — после Великоб­ритании и США.

Возрастает влияние английского языка, особенно его амери­канского варианта, на сами языки многих неанглоязычных стран. Это происходит отчасти из-за того, что некоторые работники средств массовой информации щеголяют своим знанием англий­ского и тем самым уродуют родной язык. От этого страдают фран­цузский, немецкий, русский и другие языки. Например, причуд­ливую смесь арабского с английским в Египте называют «араблиш» (от «арабский» и «инглиш»). Такое «вторжение» в другие языки уже назвали «легитимным лингвистическим империализ­мом».

Отрицательным следствием подобного «вторжения» является некритическое восприятие частью коренного населения, особен­но молодежью, всего того, что насаждается посредством этого языка, что постепенно вызывает у них чувство неполноценности собственных языков и ведет к размыванию их самобытной культу­ры и национальных традиций. Кроме того, навязывание англий­ского языка, особенно в системах народного образования тех стран, где он является вторым языком коренного населения, при­водит к тому, что в этих странах постепенно возрастает доля гово­рящих на английском, как на родном; в некоторых семьях родите­ли знают родной язык, а дети уже не владеют им, поскольку обще­ние в таких семьях ведется на английском языке. Для обозначения таких групп населения появились даже специальные термины, на­пример «афро-саксы», «индо-саксы» и т.п. Общественность неко­торых стран пытается бороться с пагубным влиянием английского языка на их языки. Например, французская Академия объявила о своем решении «предпринять наступление в защиту французско­го языка», мотивируя это решение, помимо прочего, еще и тем, что английский язык в форме понятий, отражающий американ­ский образ жизни, оказывает пагубное влияние на нравы. Во Франции принят закон, препятствующий проникновению англи­цизмов во французский язык, на радиостанциях установлена строгая квота для иноязычных песен. В России такие меры, по-ви­димому, будут предприняты в далеком будущем. Иногда экспан­сия английского языка может привести к так называемому «линг­вистическому геноциду», как случилось, например, с гавайским языком на Гавайских островах и языком чаморро на острове Гуам (владение США на Тихом океане). Эти языки почти исчезли, их место фактически занимает американский вариант английского языка. В самих Соединенных Штатах многие языки индейцев, ко­ренных жителей страны, полностью исчезли или находятся на грани исчезновения. Примерно та же ситуация складывается с языком некоторых северных районов России. С появлением транснациональных корпораций, электронных СМИ возникла угроза существованию «малых» языков. Ныне язык, который от­сутствует в интернете, - это язык, который выпал из обращения, им не пользуются в деловых кругах. Следовательно, процесс гло­бализации поставил под угрозу существование такого признака идентичности, как родной язык. В этом смысле не стоит недооце­нивать конфликтный потенциал исчезновения идентичности, по­скольку ее роль сопоставима с местом, которое многими отводит­ся понятию «независимость».

В своих интегративных или конфликтогенных потенциях идентичность двойственна по своей сути: угроза осознанию при­надлежности к той или иной общности может повлечь за собой противопоставление ее по отношению к другим общностям. Так, на территории бывшей Югославии возникли новые государства, а вместе с ними и новые языки — боснийский, сербский и хорват­ский, еще недавно считавшиеся единым сербохорватским. Чтобы подчеркнуть самобытность каждого, их носители всячески преу­величивают различия между ними, хотя речь идет о нескольких десятках слов. Распад Чехословакии привел к отчуждению между чешским и словацким. Во франкофонной Африке появились местные формы официального французского языка: в Сенегале, Габоне, Нигерии и Кот-д' Ивуаре говорят на разных его диалектах.

Религиозные расхождения. Общеизвестно усиление влияния ис­лама на идентичность северокавказских народов. Здесь религия стремится занять нишу светской культуры, которую раньше зани­мала коммунистическая идеология. На Северном Кавказе ислам всегда был не просто религией или формой личного поведения, но образом жизни, фактором, организующим сельскую общину, реаль­ной политической силой. В последнее время религиозные лидеры выполняют функции и религиозной, и светской власти. Все чаще мелкие конфликты разрешаются по законам шариата. Наблюда ется переориентация светского образования на исламское. Если в недавнем прошлом условием успешной карьеры было хотя бы формальное содействие ослаблению влияния ислама на местах, то теперь, напротив, большинство молодых людей, рассчитыва­ющих на лидерство в религиозных, общественных и политических структурах, получают солидную подготовку в исламских учебных заведениях Дагестана и зарубежных стран. Население, особенно молодежь, приобщается к изучению арабского языка, чтению Ко­рана и других религиозных книг. В связи с активным и быстрым распространением арабского языка, открытием множества медре­се и официальным признанием за исламом статуса государствен­ной религии отмечается начало процесса смены идентичности у некоторой части жителей Чечни и Дагестана, прежде всего моло­дежи. Владение арабским языком и, следовательно, способность знакомиться со священными книгами — признак вхождения в но­вую элиту.

Молодые люди, получившие исламское образование за рубе­жом, зачастую чувствуют себя миссионерами, посланными в род­ные места для углубления исламского просвещения и возрождения подлинной исламской культуры. Именно в этом кроется угроза существующей идентичности, традиционной культуре — утрачи­вается способность передавать традиции следующим поколени­ям, то, на чем всегда держались патриархальные общества ингу­шей и чеченцев, народов Дагестана, благодаря чему сохранились религия, традиции, обычаи этих народов. Сами этносы как тако­вые подвергаются опасности из-за наката поднимающейся волны «чистого», или истинного, ислама. С распространением ислам­ского фундаментализма (ваххабизма) обостряется кризис иден­тичности традиционных сельских общин Чечни и Дагестана, про­исходит подрыв традиционной культуры, которая служила опо­рой национальной и религиозной сплоченности народов. Миграция населения из этих районов в другие регионы России в этом смысле амбивалентна: она смягчает и одновременно обо­стряет ситуацию.

При насаждении западной культуры идентичность «рацион­ального» человека возводится в абсолют. Подчинить полиэтниче­скую культуру критериям господствующей идеологии глобализа­ции означает перекрыть ей жизненно важный поток информации, сделать ее клонированной, искусственной и, следовательно, нежизнеспособной. Главный же признак культуры — это взаимодей­ствие. Взаимодействие ведет к гибридизации, а отнюдь не к кло­нированию, т.е. рождается новый организм, который имеет новые признаки и в то же время, естественно, сохраняет некоторые чер­ты исходного материала. Культурный гибрид сохраняет корни и, образовав новые единства, может служить противоядием тради­ционализму, поскольку концепция гибридизации отвергает наци­онализм, отдавая предпочтение пересечению культурных границ. Сам термин «гибридизация», активно обсуждаемый в последнее время, известен под различными названиями: синкретизация, креолизация, метисизация, пересечение и т.д. С ними связаны и такие понятия, как глобальная ойкумена, глобальная локализа­ция и локальная глобализация. Гибридизация чаще всего проис­ходит внутри отдельного общества, затрагивая различные куль­турные элементы и сферы. Вот удивительный пример: в Японии бабушки в кимоно совершают в знак благодарности поклон перед автоматами, выдающими наличные деньги. Можно ли говорить, что гибридизация культурных стилей - типично городской фено­мен, следствие урбанизации и индустриализации? Если присмот­реться к сельской местности, практически в любой стране также можно обнаружить признаки культурного смешения: сельскохо­зяйственные культуры, методы посева, аграрная технология, ору­дия, семена — все это имеет неместное происхождение.

Смешение характерно скорее для уровня культурных языков, чем культурных грамматик. Различие проходит между поверхно­стными и глубинными элементами культуры. Отмечается, что «путешествуют» фольклорные, поверхностные элементы культу­ры: пища, костюмы, моды, искусства и ремесла, привычки по­требления, формы развлечений, способы лечения и т.п., в то вре­мя как более глубокие установки и ценности, способы соединения элементов, структурный ансамбль культуры тесно привязаны к конкретному контексту. Отсюда следует несколько предположе­ний. Согласно одному из них, современная «планетеризация» — это поверхностное явление, поскольку «в глубине» человечество остается и будет оставаться разделенным на исторически сложив­шиеся культурные регионы и каждый этнос будет иметь конкрет­ную идентичность. Означает ли это, что новые социальные техно­логии транслокальных коммуникаций — от транспорта до элект­ронных средств связи — тоже представляют собой поверхностные явления и не затрагивают глубинных установок? В соответствии с компромиссной точкой зрения новые социальные технологии са­ми по себе знаменуют глубокие преобразования, но каждая куль­тура занимает особое место в новом пространстве всеобщего. Сто­ронники такого подхода отмечают, что богатейшие культурные традиции возникали на стыках довольно разных культур, напри­мер в Судане, Афинах, долине Инда, в Мексике.

В любом случае соприкосновение различных культур, проис­ходящее в ходе миграций, создает новые возможности для куль­турных взаимопроникновений при сохранении их частичной са­мостоятельности. В то же время ряд исследователей (Л.С. Клейн, С.А. Маничев) связывает резкие изменения в культуре с мигра­цией «чужаков», приносящих с собой новые элементы культуры или являющихся «спусковым крючком» для инициации длитель­но подготавливающихся культурных изменений. В последнем случае вмешательство представителей других этнических групп как бы «"снимает" действие механизмов, стабилизирующих куль­туру».

В условиях глобализации развитие культур происходит путем влияния и заимствования, т.е. путем диффузии и интеграции со­прикасающихся культур. Такой «общетеоретический вывод» дол­жен подтверждаться реальным изучением практики. Например, сильное рациональное зерно западной культуры приводит к мыс­ли о том, что ее проповедники и носители осознают свое превос­ходство. Возможно, что представители других этносов - мигран­ты — также признают преимущество культуры стран-реципиен­тов. В таком случае им грозит потеря своей идентичности. На практике мигрант ощущает, что его основные ценностные ориен­тации меняются, «уходят» на периферию сознания, у него возни­кает чувство второразрядное™, желание нарушить стиль жизни, устоявшийся на месте своего нового проживания.

Особенно конфликтогенной считается ситуация, при которой мигранты селятся в тех ареалах, где проживают резиденты, но конфликтный потенциал может накапливаться несколько мед­леннее в случае, если мигранты заселяют земли между селениями резидентов. В этом плане выделяют (Ш. Дюба) три вида менталь­ных процессов, различающихся по продолжительности. Один из них протекает по линии индивид-группа. Он скоротечен и доста­точно поверхностен, сопровождается скандалами, волнениями. Второй, более длительный по времени вид захватывает целые группы и приводит к эволюционным изменениям культуры. На­конец, вид «темниц долгого времени», включающий в себя архаи­ческие взгляды, сопротивляющиеся изменениям. При этом са­мым глубоким и неподвижным слоем ментальности является био­логический склад человека, меняющийся в соответствии с эволюцией биологических черт.

Конфликт региональных идентичностей. При оценке роли конф-ликтогенного потенциала в региональной идентичности следует в первую очередь указать ее особенности. Если исследователи этни­ческой идентичности выделяют такие факторы, как наличие и поддержание коллективной памяти, язык, ценности, религия, мифы и т.д., то территориальная идентичность является результа­том отождествления с территорией («Я — член территориальной общности»). Для каждого индивида механизм идентификации по­стоянен, поскольку индивид всегда имеет фиксированный образ территории. Некоторые авторы (Ю.Л. Качанов, Н.М. Межевич, Н.А. Шматко) считают, что каждый индивид обладает образом «Я — член территориальной общности», который вместе со спосо­бом соотнесения (сравнения, оценивания, различения и отожде­ствления) образа Я и образов территориальных общностей обра­зует механизм территориальной идентификации. Важным момен­том здесь является «масштаб», или границы, той территориальной общности, к которой индивид чувствует причастность. Это может быть ограниченная территория — конкретные область, город, село или значительно более широкие пространства — Россия, СНГ, а для некоторых респондентов («имперцев», «державников») — все еще СССР. Многое зависит не только от условий социализации, но и географического положения конкретного индивида. По Л.Н. Гумилеву, потеря или приобретение даже небольшой части территории, т.е. изменение очертаний государства, может послу­жить источником изменений национальной идентичности, по­скольку этнос ассоциирован со специфической территорией — вмещающим ландшафтом. «Характер того или иного социального организма, — пишет он, — накладывает свой отпечаток на взаимодействие смежных этносов, которые в ряде случаев вынуждены жить в одном регионе, мириться с фактом сосуществования, но не могут не тяготиться друг другом».

Эксперты и ученые традиционно считали, что конфликт иден-тичностей происходит там, где две этнические группы или более претендуют на одну и ту же историческую, культурную, социаль­ную, политическую, религиозную, лингвистическую территорию. Естественно, что такая «накладка идентичностей» наиболее четко проявляется в случаях притязаний на спорные географические территории. Сила территориального инстинкта многократно ум­ножается, если территориальная общность оказывается в погра­ничном положении.

В общественных науках постепенно складывается точка зре­ния, согласно которой под территориальной идентичностью по­нимаются изменяющиеся и динамичные явления, нежели зафик­сированные неизменные пространства с четкими границами.

Этот процесс хорошо прослеживается в Европе. Регионализм новой Европы предполагает возможность (но не обязательность) наличия у каждой сколько-нибудь значимой общности несколь­ких вариантов региональной этнополитической самоидентифи­кации. Можно говорить о вспомогательной идентичности, бази­рующейся на наличии двух эталонных культур или одной эталон­ной и одной вспомогательной. Именно поэтому проблема в том, чтобы объективно выделить различные срезы этнической иден­тичности (внутренняя идентичность, декларируемая, приписыва­емая другими, официально фиксируемая), которые находятся во взаимосвязи и подвержены динамическому взаимовлиянию. Каждый из указанных срезов имеет и территориальное проявле­ние. Может ли формироваться этническая идентичность без тер­ритории? Да, например у цыган. Но очевидно, что это исключи­тельный случай. Территориальный аспект по-прежнему является одной из важных детерминант национального образа. Площадь территории, занимаемой государством, ее ландшафт, климат и природа часто служат смысловой опорой для людей, описываю­щих свою родину. Особо выделяется территория в характеристике этноса: «общность людей, имеющую имя, разделяющую мифы о предках, имеющую совместную историю и культуру, ассоциированную со специфической территорией и обладающую чувством со­лидарности» (Э. Смит).

Особый вопрос — территориальная идентификация диаспоры, сформировавшейся из мигрантов. Диаспора формируется из тех, кто сам или по вине или по заслугам своих предков покинул изна­чальную территорию проживания. Причем это не обязательно мо­жет быть историческая родина, а, например, регион, где сложился культурный архетип, частично сохраняющийся у диаспоры и при­сутствующий у базового этноса. Особо выделяется такой харак­терный признак диаспоры, как «наличие и поддержание коллек­тивной памяти, представления и мифа о первичной родине (оте­честве), которые включают географическую локализацию, историческую версию, культурные достижения и культурных ге­роев» (В.А. Тишков).