Эдуард присоединился к нашей больничной программе терапии из–за пристрастия к кокаину. Он не был типичным наркоманом, живущим на гране нищеты и распада личности. Он получил степень магистра искусств, имел семью, перспективную работу, но его дурная привычка грозила лишить молодого человека всего, что было ему так дорого.
Наркотическая зависимость проявлялась у Эдуарда не хронически, а приступами. Он мог неделями, даже месяцами полностью воздерживаться от кокаина, но потом тратил на него всю зарплату и на несколько дней уходил в «запой». Он не знал, как и почему срабатывает эта привычка. «Тянет, и все тут», — говорил он.
Однажды во время сеанса кто–то из членов группы указал Эдуарду на его нервозную потребность в разговоре — он начинал что–то рассказывать или задавать вопросы без видимой на то причины, совершенно не переносил, когда хотя бы на минуту воцарялось молчание; в таких случаях Эдуард обеспокоенно вертел головой, искал позу поудобнее и заговаривал со своими соседями на разные темы.
Обнаружив у себя такую схему поведения, Эдуард осознал, что она сопутствовала ему всю жизнь. В молодости, собираясь на свидание, он заранее продумывал по меньшей мере три подходящие темы для беседы — эти заготовки требовались ему на тот случай, если разговор вдруг оборвется или ему станет не по себе.
Заглянув еще дальше в прошлое, Эдуард припомнил, что его родители вели друг против друга внешне вежливые, но никогда не прекращавшиеся боевые действия. Чтобы снизить напряжение, мальчик овладел искусством изобретать интересные темы для разговора: его легкая, занятная болтовня не давала разгореться враждебности родителей прямо за обеденным столом.
Когда Эдуард вырос, он пользовался популярностью на любых вечеринках и церковных мероприятиях, с ним всем было весело и легко. Он никогда бы не позволил себе огорчить других людей, нагрузить их своими проблемами.
К наркотикам Эдуард пристрастился в колледже. Когда заканчивался очередной роман или грозила плохая оценка, юноша отключался на выходные, а затем возвращался к нормальной жизни, словно ничего и не произошло. Он тщательно скрывал свою тайну, не желая разочаровывать или огорчать своих друзей. Он просто вновь выходил на сцену жизни — веселый и бодрый, как всегда.
Эдуард прибегал к вредоносному механизму пряток в виде отвлекающей внимание болтовни. Эта схема защищала его от слишком большой, пугавшей его близости. Всякий раз, когда воцарялось молчание, Эдуарду казалось, что его собеседник может чересчур глубоко заглянуть в его душу или же что последует взрыв гнева. Неумолчная болтовня стала для него средством контролировать близость, удерживать ее на допустимом уровне.
Однако злоупотребление наркотиками сигнализировало о том, что болтовни было уже недостаточно: Эдуард прибегал к кокаину, таким образом утешаясь при потерях и провалах.
— Об этом я никогда ни с кем не говорил, — поведал Эдуард участникам группы. — Я был уверен, что людям противно слушать подобные излияния.
Однако члены терапевтической группы слушали его с сочувствием. На этот раз слова Эдуарда не были защитным механизмом, уловкой, чтобы заполнить паузу. Его боль стала явной.
Я попросил Эдуарда оценить его ближайшие отношения. Он с минуту молчал, размышляя (минута молчания — рекорд для Эдуарда!). Потом покачал головой и сказал:
— Буду откровенен — с этой частью меня никто не знаком. Двадцать семь лет я прожил, не подпуская никого вплотную. Я потратил на это столько времени и сил, что у меня не осталось ресурсов на установление близости. — Эдуард связал злоупотребление наркотиков с истинной проблемой: он прятался от близости.
Вредный механизм пряток, хотя и прикидывается верным часовым, каким он должен быть изначально, требует страшной цены за свои услуги. Мы тратим невероятное количество энергии на то, чтобы выстроить, а затем оборонять стены, препятствующие нашим травмированным частям вступать в отношения. Когда мы прячемся, время и силы, которые надо тратить на любовь, направляются не в ту сторону, — они используются для того, чтобы поддерживать состояние изоляции.
Тварная природа человека предполагает врожденные ограничения. Наша жизнь ограничена конкретным числом лет, нам дано какое–то определенное количество энергии, сил и других ресурсов. Необходимо сосредоточиться на нескольких наиболее важных жизненных задачах: «О, человек! сказано тебе, что — добро, и чего требует от тебя Господь: действовать справедливо, любить дела милосердия и смиренномудренно ходить пред Богом твоим» (Михей 6:8).
Бог дал нам ограниченное количество времени, сил, энергии и других ресурсов, чтобы мы разумно воспользовались ими. Если человек тратит всю свою жизнь на то, чтобы обеспечить себе полную безопасность, он лишает себя того исцеления и тех отношений, которые предлагает ему Бог. У нас нет времени и на то и на другое.
«Ибо, кто имеет, тому дано будет и приумножится; а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет», — говорит Иисус (Матфея 13:12). Когда мы отваживаемся подставить свету истины часть себя, мы признаем и берем на себя ответственность за свою жизнь. Тогда мы «имеем» — мы «владеем собой», имеем самих себя, и сердце наше расширяется, как обещал Иисус.
Но если мы держим часть своей души во тьме, мы отрицаем ее существование, и отрицание мешает нам взять на себя ответственность за самих себя. Мы «не имеем». Когда мы не владеем собой, сердце лишается возможности расти. Вот почему люди, дошедшие в самозащите до крайности, чувствуют себя отрезанными от общения: слишком малая их часть доступна для отношений. Складывается порочный круг: изоляция — защита — углубление изоляции. Цена вредных пряток — недостаток любви и все больше дурных плодов.
Повторная травма
Мы уже убедились, что такой механизм пряток не приносит нам пользы. Часовой, никого к нам не подпускающий, на самом деле не спасает от новых ран. Хуже того, он способствует углублению дефицита, сложившегося в пору раннего развития. В десятой главе мы отчасти познакомились с Анджелой, молодой женщиной, которая никому не умела отвечать «нет» — разве что самой себе. Она чересчур заботилась о своей вечно встревоженной матери и приучилась прятать травмированную потребность в отделенности.
Когда Анджела начала прорабатывать свои эмоциональные проблемы, она обнаружила схему, неизменно срабатывавшую всякий раз, когда ей требовалось установить границы: всегда, когда на нее оказывали давление, чтобы она пошла кому–то навстречу, девушке представлялся эмоциональный образ ее матери.
Этот образ являлся ей не в виде галлюцинации, а как конгломерация реальных воспоминаний. Каждый раз, когда Анджела раскрывала рот, чтобы сказать кому–нибудь «нет», она видела перед собой обиженное, горестное лицо матери, ее беспомощно дрожащие губы. Потом мать отворачивалась, склонив голову, и тихо уходила в гостиную, опускалась в кресло. Там она сидела молча, и по лицу ее катились слезы.
Совершенно очевидно, почему Анджеле было так трудно установить в своей жизни границы в соответствии с предписаниями Библии. Ненамеренно она проектировала образ своей матери на каждого человека, которого она «подводила». Когда она пыталась в чем–то отказать собеседнику, это вызывало у девушки болезненные воспоминания о том, как она «разбивала сердце» матери. Воспоминания эти были невыносимы, и Анджела каждый раз сдавалась.
Конфликт Анджелы позволяет проиллюстрировать один очень важный момент. Когда мы прибегаем к вредоносному механизму защиты (в случае Анджелы таким механизмом было созависимое поведение), мы вовсе не ограждаем себя от зла, напротив, мы замыкаем травмированный аспект своей личности внутри своих деструктивных воспоминаний. Люди, нанесшие нам травму в прошлом, становятся единственными «собеседниками» этих травмированных частей нашей души.
Иными словами, прибегая к вредным пряткам, мы вновь и вновь переживаем давние травмы, нанося новые повреждения своему раненому сердцу, и не можем найти в нем места для новых, здоровых и исцеляющих отношений.
Неразвитая потребность Анджелы в отделенности получила бы огромную пользу от общения Анджелы с людьми, которые признавали бы и любили ее границы. Люди, которых порадовала бы свобода Анджелы, ее умение говорить им «нет», поощряли бы эту сторону ее души и помогли бы ей вновь наладить контакт с миром. Но чем глубже она прятала этот аспект своей души, тем больше поддавалась тяжким воспоминаниям.
Жертвами этой схемы становятся люди, подвергшиеся насилию. Когда нарушаются физические, сексуальные или эмоциональные границы ребенка, он, как правило, прибегает к пряткам в той или иной форме, а потом, когда травмированная часть оказывается в изоляции, ребенок как бы попадает в темную комнату и остается там наедине с насильником.
По мере того как изоляция углубляется, болезненные воспоминания возвращаются вновь и вновь и с каждым годом многократно наносят ребенку повторные травмы. Только при установлении надежной привязанности эта поврежденная, отчаянно нуждающаяся в доверии часть души может получить облегчение и спастись от новых ран.
Об этом Иисус говорит:
«Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и не находя говорит: возвращусь в дом мой, откуда вышел. И пришед находит его выметенным и убранным; тогда идет и берет с собою семь других духов, злейших себя, и вошедши живут там; и бывает для человека того последнее хуже первого»
(Луки 11:24–27; курсив авт.).
Иисус показывает, что пустое в духовном отношении сердце, то есть сердце, оказавшееся в изоляции, склонно вновь и вновь погружаться в горести прошлого. Нужно наполнить «опустевший дом» отношениями с честными и любящими людьми, чтобы не осталось «места» для новых травм.
Обратите внимание, что в этом отрывке кое о чем не говорится. Здесь не говорится о том, что злые духи вернулись и нашли в сердце человека Дух Бога Живого. Нет, сердце «выметено и убрано», то есть человек не продвинулся к Богу, а старался привести свое сердце в порядок, не прибегая к Его помощи.