Отрицая существование своих духовных и эмоциональных потребностей, мы закладываем схемы, которые помогут нам приспособиться и жить без какой–то части души. Эти схемы защищают нас от новых травм и помогают выжить, однако в итоге возникает механизм действительно вредных пряток.
Некоторые схемы позволяют избежать риска, связанного с близостью, другие помогают избежать одиночества. Одни люди прячут от себя и окружающих свои недостатки, другие — свою потребность в авторитете. В следующей главе мы рассмотрим специфические механизмы, характерные для каждой из этих областей.
Сейчас нам важно понять, что защитные механизмы, которые вырабатываются у нас в детстве, возникают по весьма важной причине: на том или ином этапе развития ребенок подвергается реальной опасности в виде утраты отношений. Не будь этого, не было бы и необходимости в механизме пряток.
Это важно понимать, поскольку многие душепопечители ошибочно полагают, что человеку достаточно предъявить его схемы пряток — и он тут же автоматически избавится от них.
Они говорят пациенту: «Теперь, осознав свои чувства, прекратите поступать так». Это и значит «увещевать слабых сердцем» — мы уже говорили о таком неправильном истолковании текста 1 Фессалоникийцам 5:14. На людей, и без того упавших духом, наваливается дополнительное бремя.
Такими советами можно нанести пациенту тяжелую травму, потому что больная часть души все еще очень уязвима. Человек прячется оттого, что на это есть серьезная причина. Разумеется, для процесса исцеления и восстановительного роста важно осознать эту причину, но нужно и время. Если слишком поспешно снять со сломанной ноги гипс, это только усугубит последствия травмы.
Защитные механизмы пряток, охраняющие наш «дворец», оберегают нас от еще больших повреждений. Пока эти «часовые» могут скрыть наши потребности, дабы те не подвергались опасности, они полагают, что исполняют свой долг. Оружием им часто служат различные формы отрицания.
Чтобы чувствовать себя в безопасности, Анджела усвоила несколько способов пряток. Она нашла эрзац, подменяя потребность в отношениях потребностью в пище — у нее появились проблемы с питанием. Она также научилась проекции: она переносила свои потребности на других оказавшихся в беде людей и заботилась о них так, как ей хотелось бы, чтобы заботились о ней. В обоих случаях Анджела отрицала свое одиночество.
Проблема с отрицанием заключается в том, что ту часть души, которую человек предпочитает не замечать, невозможно вылечить. Отрицание лишает нас способности ответственно принимать какие–то аспекты своей жизни. Это очевидно всякому, кто, к примеру, пытался иметь дело с наркоманом, отрицающим свою зависимость: наркоман разрушает свою жизнь и жизни своих близких, но сделать ничего нельзя, пока он не признает наличие этой проблемы.
Соломон красноречивой метафорой передает эту неспособность принять на себя ответственность: «Путь глупого прямой в его глазах; но кто слушает совета, тот мудр» (Притчи 12:15). «На разумного сильнее действует выговор, нежели на глупого сто ударов» (Притчи 17:10) и «У мудрого глаза его — в голове его, а глупый ходит во тьме» (Екклесиаст 2:14).
Глупец не слушает, не учится, ходит во тьме — это точный образ отрицания, ведущего к безответственности и в конечном счете к гибели. Не всякое отрицание проявляется так, как у глупца из притчи, но итог всегда один: та часть души, которая нуждается в особом внимании и исцелении, остается незамеченной.
Наконец, отрицание, как правило, ведет к страху перед людьми. Если защитные механизмы хорошо развиты, то обнаружить их мы можем лишь по нашей реакции на определенные отношения. Мы не ведаем о той части своей души, которую схоронили заживо. По этой причине многих людей удивляет их же «иррациональная» реакция на некоторые отношения и ситуации.
Так, Анджелу привлекали нуждающиеся, зависимые люди, Она знала, как иметь с ними дело, как оказать им помощь, чтобы они не чувствовали себя одинокими. Но она избегала «доноров», подобных ей самой, не потому, что сознательно не доверяла им, но потому, что ее в них что–то отталкивало.
Присмотревшись к своим потребностям и обнаружив свои способы прятаться, Анджела начала догадываться, что она испытывала подспудный страх: как бы какой–нибудь добрый человек не приблизился к ней вплотную и не разглядел ее одиночество, отчего ее загнанные в подполье потребности могли бы вновь выйти наружу. Анджела любой ценой старалась избежать активизации своей потребности в близости.
Если бы мы присмотрелись к тому, каких людей мы стараемся избегать, мы могли бы узнать, какие потребности в нас остались нелюбимыми, неразвитыми, скрытыми, отрицаемыми. Возненавидев то, в чем мы нуждаемся, мы оказываемся пленниками механизма деструктивных пряток.