В назначенный день она подошла к аудитории, наверное, самая последняя. Когда она вошла, практически все места были заняты. Как ей показалось, все были китайцами. Русская, как выяснилось позже, была она одна. Такого она не ожидала увидеть. Ей стало смешно. Ну конечно, англичане‑то язык с детства знают. Кто же еще мог быть на этих курсах, как не жители азиатских стран? Присмотревшись повнимательнее, она разглядела нескольких европейцев. Она села рядом – очень красивая белая девушка оказалась бразильянкой.
Все преподаватели были австралийцами и работали в Западно‑австралийском университете, который выше всех котировался в Азиатско‑Тихоокеанском регионе. Тестирование началось.
Оно состояло из четырех блоков: грамматики, аудирования, сочинения и собеседования.
Грамматика показалась ей сложной. Когда ответ на вопрос нужно было выбрать из четырех вариантов, ей казалось, что все четыре правильные. Она попыталась спросить соседей, но никто с ней не стал разговаривать, а ее соседка бразильянка напомнила ей слова куратора – разговаривать нельзя, а то результаты тестирования могут признать недействительными. Русских такие предупреждения никогда не останавливали, всегда приветствовалась взаимовыручка. Здесь этот фокус не прошел.
– Ну и ладно, сама справлюсь, – почему‑то обиделась она.
На втором туре нужно было написать сочинение на тему: «Почему я люблю свою страну». К своему ужасу, она поняла, что последний раз думала над этим вопросом, когда училась в пятом классе и писала сочинение на уроке литературы. Она добросовестно старалась припомнить, что именно она тогда писала. Но, видимо, и тогда эта тема не особо ее волновала.
|
|
Лист долго оставался девственно чист. В голову приходили глупые фразы: «Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин». Она посмотрела вокруг: ни у кого, кроме нее, тема не вызвала замешательства. В аудитории было более двухсот человек, и все писали, писали, писали. Пользоваться сотовыми телефонами было нельзя, но запреты никогда в России никого не останавливали. Она решила найти в Интернете какую‑нибудь идею, которую уж переведет как‑нибудь на английский. Wi‑fi работал отлично. Никому и в голову не могло прийти, что можно сделать что‑то, что запрещено.
Русский Интернет, к сожалению, не давал на этот вопрос никакого внятного ответа. Было несколько ссылок, которые начинались словами Шевчука «Родина‑уродина». Некоторые пользователи писали: «Любить родину не за что, но мы любим – куда ж деваться?» Стало еще грустнее. В общем, кроме пары фраз о родных березках, не было никакого позитива.
Видимо, в этом и есть главная проблема. Вот есть матери, которые любят своих детей и при этом говорят: «Ну что ж, я люблю его, куда ж деваться, это мой крест. Такой оболтус растет…» А другая ей в ответ: «Да ты что! А мой‑то, такой талантливый мальчик, смотрю – не нарадуюсь» – хотя разницы между ними нет, и второй такой же оболтус, как и первый.
Но вот что интересно: у той, которая гордилась своим сыном, он вырастает настоящим человеком, а та, которая «любила, потому что куда ж его денешь», получает никчемного. Есть тут какая‑то связь.
Во всех странах, где она была, люди искренне гордились своей страной и считали свою страну самой лучшей. Наверное, поэтому и живут счастливо. А вот мы не верим, что наша страна лучшая в мире. И по вере нашей воздается нам. Россией никто не гордится. Может, она это чувствует и обижается…
|
|
Не время было, однако, проводить детальное исследование по этому вопросу! Набросав несколько предложений про красивую природу, старинные города и душевных людей, она сдала самое короткое сочинение в своей жизни.
Пришла очередь аудирования. Они прослушали три раза рассказ, а потом нужно было ответить на вопросы по нему. Ну, с этим она справилась достаточно быстро, хотя за правильность ответов не поручилась бы.
Последним было собеседование. Проверяли способность разговорного английского. С ней беседовала Доминика, симпатичная австралийка итальянского происхождения, которая очень располагала к себе и казалась не учительницей, а, скорее, подругой. Это сняло напряжение, и на вопрос педагога, что она хочет увидеть, она вдруг призналась ей, что хочет увидеть Австралию.
– А зачем же вы приехали в Сингапур, если хотели в Австралию? – удивилась Доминика.
– Так получилось. В Австралии я никого не знаю – где там жить, сколько стоят курсы, – объяснила она.
– Я думаю, я смогу тебе помочь. У меня уже контракт заканчивается завтра, я возвращаюсь в Австралию, – начала Доминика и, позвонив кому‑то, продолжила: – Я иногда беру учеников жить к себе домой. Но сейчас у меня дома живет моя дочь с мужем и годовалой внучкой, потому что они делают ремонт в своей квартире. Это будет не очень удобно. Но я могу тебе подыскать комнату у моих друзей, это будет стоить недорого и от университета недалеко. Так что, если хочешь, я смогу перевести тебя на такие же курсы в Перте. Они начинаются через неделю. А это тестирование тебе зачтут. У тебя очень хороший разговорный язык. Не знаю, что ты там написала, но я думаю, что у тебя будет уровень предпоследний – Upper Intermediate. Ну что, подумаешь? – закончила Доминика.
|
|
– Я уже подумала, я согласна!
– Ну и хорошо. Вот мой номер телефона, завтра созвонимся.
Внутри нее все пело и ликовало. Леля как в воду глядела: у нее все получилось, и на следующей неделе она увидит Австралию. Ура, ура, ура!
Уже знакомая с бытом англичан, американцев, швейцарцев и американцев, она все‑таки искренне верила, что в Австралии она увидит именно то, о чем мечтает.
Через неделю они прилетели в Австралию на западное побережье, в город Перт. Их встретили друзья Доминики – супружеская пара Рассел и Салли, у которых она должна была жить. Машина у них была новая, Хундай Леджент премиум‑класса. Хозяева машины представляли собой супругов лет шестидясяти с приветливыми, все время улыбающимися лицами. Одеты они были в одинаковые шорты, белые футболки и резиновые сланцы. Здесь это у нее не вызвало никакого непонимания: где еще, как не в Австралии, ходить в сланцах? Они, наверное, с пляжа приехали.
Сначала они завезли Доминику домой, потом поехали к себе. Проехали через центр города. Несколько впечатляющих небоскребов красиво смотрелись на фоне огромного озера‑лагуны, в котором плавали черные лебеди. Кроме самого центра города, все остальные домики были одно– или двухэтажными. Они выехали за пределы города. Небольшие поселки располагались настолько близко друг к другу, что она не могла различить, где кончается один и начинается другой. Вдруг дорога, вильнув, вышла к берегу океана. Она не смогла сдержать возглас восхищения. И в ту и в другую сторону, покуда хватало взгляда, тянулся широкий пляж с белым песком. Бирюзовый цвет океана казался неестественным, как будто на экране 3D телевизора. Все было именно таким, как она себе представляла в своей мысленной книге под названием «Что такое идеальная жизнь».
Услышав ее возглас, Салли спросила, не случилось ли что‑нибудь. Узнав, что это касается пляжа и океана, согласилась: действительно, в этом месте океан очень красив. «Но самые дорогие и престижные дома располагаются у реки, – сказала она. – Там дома стоят по нескольку миллионов долларов каждый».
Ей это показалось странным, и она спросила Салли, почему дома не строят с видом на океан.
– Ну, во‑первых, потому, что с океана всегда дует сильный ветер, а во‑вторых, океан в Австралии везде. Все население живет только на побережье, а центр Австралии не заселен. Поэтому жить на берегу не является чем‑то особенным, и самые престижные районы располагаются вдоль реки, потому что рек в Австралии очень мало. Вот, посмотри, – и она махнула в сторону холмов. Они как раз проезжали по мосту через реку. – Те дома очень дорогие. Дорогие даже не дома, а земля – такой фантастический вид открывается на реку, на катера и яхты.
Она посмотрела на дома и вид. Речка была неширокая и обычная. Дома тоже не потрясали размерами или особым оформлением фасадов. Но нельзя было не отметить, что, в общем, все смотрелось очень гармонично. Все дома были построены по разным проектам, но все они были одноэтажные, одинаково отштукатурены и покрашены в светло‑желтый цвет, с крышами из рыжей черепицы. Весь холм смотрелся как единый архитектурный ансамбль.
– А это коттеджный поселок, поэтому все домики одинаковые? – поинтересовалась она.
– Нет, все дома построены в разное время, – ответил Рассел.
– А почему тогда они такие одинаковые? – удивилась она. Они ехали все дальше, а домики были такими же.
– Потому, что нельзя красить дом в другой цвет. Крыша должна быть только черепичная, и угол наклона крыши должен быть 35 градусов. Иначе архитектор не согласует проект, – пояснил Рассел.
– Но это же ограничение свободы! Я хочу построить себе дом, какой хочу. Почему я должна у кого‑то спрашивать, какую мне крышу делать и в какой цвет стены красить? – возмутилась она. – И что, всех это устраивает?
– Какое же это ограничение? – в замешательстве ответил Рассел. – А как же иначе? У нас все нужно согласовывать. В противном случае все построят себе абсолютно разные дома, заборы и черепицу разную будут использовать. Только представь себе, как будет со стороны смотреться такой массив. Это будет некрасиво, настроят кто во что горазд. Кто захочет жить в такой стране?
Вот тут он оказался абсолютно прав. В России все настроили себе коттеджей, именно, кто во что горазд. Такая солянка сборная: один из красного кирпича, с синей крышей, другой сруб поставил с бордовой черепицей, а третий вообще в ярко‑желтый цвет выкрасил и решил крышу себе зеленую сделать, ну чтобы от соседей отличаться, не быть таким, как все. И стоят все эти разные дома, обнесенные трехметровыми разнокалиберными заборами, а их хозяева только и говорят, как в России все некрасиво. Вот, мол, за границей такая красота, вот бы там жить. Смешно.
– А если ты, например, поставил у себя на участке уличную джакузи или бассейн, – подолжал Рассел, – то нужно обнести его забором и закрыть на ключ.
– Это еще зачем? – удивилась она.
– Для того чтобы дети ни утонули, – пояснила Салли.
– А если у меня нет детей или они уже выросли? – рассмеялась она глупому запрету.
– А это неважно. Например, к вам пришли гости с детьми, или случайно ребенок забежал с улицы. Чтобы не произошло несчастного случая, – терпеливо объясняла Салли.
Интересно, такого она еще не слышала. Больше всего ее поразило, как Рассел и Салли защищали эту глупую установку. За детьми просто следить нужно, и тогда загородки не нужны! И потом, при желании через любую загородку можно перелезть.
Вдоль дороги росло много деревьев, и все они цвели. Огромные деревья с ярко‑фиолетовыми цветами, как она потом узнала, назывались джикоранда. Алые фламбояны, ярко‑красные пушистые кисточки неведомого дерева и огромные цветы магнолий выглядели совершенно нереально: казалось, они ехали по дендрарию.
Через несколько минут они остановились в ближайшем к Перту пригороде перед воротами желтого домика с черепичной крышей. Это был дом Рассела и Салли.
Домик оказался небольшим, но внутри достаточно уютным: кухня, гостиная, столовая и две маленькие спальни. Обстановка напоминала офисную, но стояла более дорогая мебель из натурального дерева, мягкие кожаные диваны. Была большая, но достаточно простенькая по российским меркам белая кухня.
– Вот, посмотри, – Рассел показал на большой обеденный стол со стульями в гостиной. – Эти стулья сделаны из русского дуба. Очень дорогие, каждый стул стоил тысячу долларов, мы их заказывали и ждали полгода.
Стулья были действительно хорошими, но не более того. Такого восторга, как у хозяина, они у нее не вызвали. Некоторые стулья, которые можно купить в России, были гораздо интереснее по дизайну и по качеству древесины. И цена в десять раз меньше.
Перед домом был невысокий заборчик, отштукатуренный и покрашенный в желтый цвет. За ним располагался маленький цветник, несколько кустарников и газон размером три на три метра.
Столовая была на улице, в небольшом внутреннем дворике под крышей, там же стояло электрическое устройство для барбекю и несколько кадок с пальмами. В целом дом с гаражом, палисадником и внутренним двориком занимал сотки три, не больше.
– А почему вы не построили двухэтажный дом? – спросила она.
– Двухэтажный? – удивился Рассел, словно эта мысль никогда не приходила ему в голову. – Это же дорого.
«Не‑е‑е‑ет! Не может этого быть, только не здесь, опять это слово «дорого»! – её крик отчаянья они не услышали, потому что он был мысленным.
Вместо этого она поинтересовалась, чем они занимаются. Как выяснилось, Рассел – хозяин фирмы по продаже компьютерной программы по учету и выплате налогов.
– И что, нужная это программа, все ли граждане Австралии платят налоги? – рассмеялась она.
При слове «налоги» они оба вскочили и начали ей что‑то объяснять очень громко, перебивая и дополняя друг друга. Половину слов она не понимала, но поняла, что если есть в их жизни что‑то первичное и главное, что нужно сделать в первую очередь, до того даже, как ты умылся и почистил зубы, – это заплатить налоги. По тому, с каким жаром они ей это объясняли, она поняла, что это очень востребованная программа и что Рассел получает очень хороший доход от продаж. Времени расспрашивать подробности не было, и она решила сделать это позже.
Салли работала в больнице, как она поняла, в должности администратора на ночном дежурстве. Так как работала она часто ночами, то получала двойную оплату и тоже была весьма довольна своими заработками.
Совсем непонятно тогда, почему им дорого двухэтажный дом построить. Где же их доходы? Она еще раз оглянулась на бежевенькие стены, низкие потолки и встроенные в него галогеновые лампочки. Наверное, они много путешествуют. Ничего, у нее еще будет время все узнать. Не уеду, пока все не станет ясно. Это последний шанс разгадать загадку счастливой жизни.
Проснувшись утром, она увидела, что хозяева куда‑то собираются. Уж не в фитнес‑клуб ли, вспомнив свои наблюдения в Англии, усмехнулась она. Но по мокрым волосам было видно, что Салли только что вышла из душа.
Увидев, что она уже встала, Салли пригласила ее прогуляться вместе с ними по берегу океана. Было субботнее утро, и они обычно ходили с собакой на пляж.
– Там и кофе попьем, – закончила она.
Вот это настоящая жизнь! Сегодня она напишет письмо своей подруге: «Проснулась, прогулялась на берегу океана, выпила чашечку кофе». Нужно купальник надеть и взять полотенце и подстилку, чтобы было на чем сидеть. Буду купаться, загорать и наслаждаться жизнью по максимуму!
Собачку звали Шанель. Она была беленькая, пушистая, непонятной породы. На ее вопрос Салли ответила, что это помесь нескольких пород, и поскольку ее познания в английском языке на породы не распространялись, родословная Шанель так и осталась для нее невыясненной.
Хозяин вышел из душа, они сели в машину и отправились на пляж.
До пляжа они ехали всего семь минут, и опять вид океана потряс ее. Везде, насколько хватало взгляда, тянулись красивейшие белоснежные пляжи. Но только эта часть пляжа была такой оживленной, остальные были девственно пусты.
Потрясенная видами, она не сразу поняла, что замерзла. Сильный ветер буквально сшибал с ног. Океан бушевал. Пожалуй, купаться здесь будет не очень приятно. Да и прогулка, наверное, не будет такой радужной, как она себе представляла. Рассел и Салли, впрочем, как и все остальные хозяева собак, попадавшиеся им навстречу, были одеты в обычные футболки и шорты.
– А почему так холодно? – спросила она. – Ведь в Австралии лето круглый год должно быть.
– Ну, во‑первых, сейчас только середина весны, – ответил ей Рассел, – А во‑вторых, по‑моему, погода нормальная. Ветер у нас всегда дует, но летом, когда очень жарко, это даже хорошо.
Она вошла в воду. Вода была градусов шестнадцать‑восемнадцать.
– А когда вода теплая будет, чтобы купаться можно было?
Она не ожидала, что в Австралии вообще может быть холодная вода.
– Ну, к концу лета прогреется, в январе‑феврале, – неуверенным голосом ответила Салли. – Честно говоря, мы не знаем, мы купаемся‑то раз в год.
«Вот это да! Жить в таком месте и не купаться… Действительно, жизнь полна неожиданностей», – подумала она и поняла, что ей придется накрыться полотенцем, чтобы не заболеть. Сделав это, она на секунду задумалась и накрылась еще и пляжным ковриком, на котором собиралась загорать. Вот, теперь отлично, можно продолжать прогулку.
– Но вы, по крайней мере, загораете? – не могла она успокоиться.
– Что ты, – испуганно ответила Салли, – Это очень вредно! Австралия на первом месте в мире по количеству заболеваний раком кожи. Она приподняла штанины шорт. Нога была сине‑белая. Лишь с того места, где кончались шорты, ноги были слегка загорелые.
«С руками наверняка та же история», подумала она.
– А есть настоящий пляж, где люди купаются и загорают?
– Да, конечно, мы можем на обратном пути туда заехать. Это Коттеслоу Бич. Самый лучший на побережье.
Они прошли уже половину пути. Столько собак в одном месте она не видела никогда. Что ее очень удивило – это то, что все собаки – а здесь были и огромные, и совсем маленькие – были абсолютно дружелюбны к друг другу, все бегали без поводков, но только обнюхивали друг друга и разбегались. Она хорошо знала породы собак, но только единицы были узнаваемыми. Основная масса собак выглядела достаточно странно. Может, это были какие‑то неизвестные ей австралийские породы, но выглядели они как помесь, как говорят, «бульдога с носорогом».
– Что это за породы? – спросила она.
– Вон та – помесь сенбернара с догом, – Салли показала на здоровую собаку. – А вон та, другая – смесь чау‑чау с ши‑цу.
– А где настоящие породистые собаки? – удивилась она. Может, есть другие пляжи для собак? Я вот ни одного йоркширского терьера не заметила. В России это очень модная собачка. У нас дома живет «йорик» – Блинчик.
– Как это славно, что у тебя тоже есть собачка! – обрадовалась Салли. – А другие пляжи для выгула собак есть, только собаки везде одинаковые. Породистые собаки – это очень дорого. А «йорки» – очень‑очень дорого. Да и зачем это? Посмотри, какие и эти хорошие! – Она показала на Шанель, которая весело носилась за другой собачкой с длинным хвостом, видимо смесь сеттера с болонкой.
– Почему ей хвост не купировали? Так же некрасиво, – спросила она, глядя на подружку Шанель.
– Зачем это делать, собаке же больно будет, – ни на минуту не задумываясь, ответила Салли.
– Удивительно: у нас в России гуляют с собакой на поводке, потому что она может броситься на другую собаку или на человека, а ваши собаки такие дружелюбные.
– Да, конечно, – согласился Рассел, – они же все кастрированные.
Вот так просто все объясняется… Она‑то уже решила, что это они от красоты океана и хорошего обращения хозяев такие добрые, ан нет – все оказалось гораздо проще.
Рассел и Салли шли по побережью и радостно здоровались со всеми попадавшимися им навстречу владельцами собак: «How going?», «о\'кей», обмен широкими улыбками – и каждый продолжает свой путь в свою сторону. Иногда они останавливались и перекидывались парой фраз о погоде или о своих питомцах. Да, у нас так с собаками не гуляют. Какие люди все вежливые и приятные, подумала она.
– А вот мы уже и в кафе пришли. Пора и кофейку выпить.
Кафе располагалось на самом побережье и имело вид на океан, но при ближайшем рассмотрении оказалось очень старым. В полном понимании этого слова. Именно старым, а не старинным: старые пластиковые столы, все какие‑то замусоленные, дешевые пластиковые стулья. Барная стойка, наверное, была привезена в Австралию еще первыми эмигрантами из Англии. Официанткам было далеко за сорок, чашки были с зазубринами, а брюдца с трещинами.
– А где мне сахар взять? – оглядевшись по сторонам, спросила она.
– Сахар? – как ей показалось, с испугом спросила Салли. – Сахар – это очень вредно. Мы не пьем кофе с сахаром.
Тем не менее, она подозвала официантку и попросила сахар. Та тоже немало удивилась и пошла его искать. Можно было предположить, что она его вообще не найдет, потому что не знает, как он выглядит. Минут через десять, когда кофе уже окончательно остыл, появилась официантка с пакетиками тростникового крупного коричневого сахара. Поставив его на стол, она неуверенно спросила:
– Это?
– А можно обычный мелкий белый сахар? – не теряя надежды, спросила она.
– Сори, мэм, у нас есть только такой.
Пришлось засыпать то, что есть. Крупные кристаллы никак не хотели растворяться в осевшей пенке. Ее не оставляла последняя надежда – что, несмотря ни на что, кофе окажется хорош. Но чуда не произошло. Капучино был отвратительным. Сахар существовал сам по себе, противно скрипя на зубах.
Между тем кафе было забито битком. Свободных мест не было. И им пришлось пить кофе стоя.
– Может, лучше в другое кафе пойти? – оглядываясь по сторонам, спросила она.
– Других кафе вокруг нет, да и зачем другие? – удивился ее вопросу Рассел.
– Как это так? Мы прошли километра три, и всего одно кафе… И что же, никто больше не хочет открыть? У нас в России, если бы кто‑нибудь увидел, сколько здесь народу, уже на следующий день поблизости открыли бы десять кафе, если не сто. А у вас только одно… Непонятно, – закончила она.
– Напротив, все понятно: никто не даст разрешения на открытие еще одного кафе, рядом, если одно уже есть, – объяснил Рассел. – Если будет два кафе, то можно разoриться, будет же конкуренция, – как маленькому ребенку, продолжал он ей объяснять основы капитализма.
– Как это никто не разрешит? Это же ограничение свободы бизнеса! Если я захочу открыть новое кафе, это моя проблема – разорюсь я или нет, кто это может регулировать рыночные отношения? И потом, конкуренция всегда являлась двигателем развития бизнеса. Как и прогресса в целом, – попробовала возразить она.
– Регулирует правительство, и правильно делает! А то понаоткрывают тут разного, потом разорятся, а государство им должно будет пособие по безработице из моих налогов платить, – продолжил объяснять свою точку зрения Рассел. – Мы при капитализме живем!
«Да неужели? – про себя подумала она, – а у нас это всю жизнь социализмом называли. Мы вроде как вперед двинулись – в капитализм, а они – назад в социализм, только этого слова не знают, наверное».
– А ты слышал, – повернулась к мужу Салли, – говорят, кафе собирались открывать вон в тех новых домах. Я еще год назад слышала, они согласовывать начали. Может, открыли уже? Пойдемте, посмотрим.
Они допили кофе, и пошли дальше по пляжу вдоль океана.
Через несколько минут они дошли до нового комплекса трехэтажных домов на берегу. В одном из них (с таким же панорамным видом на океан) было открыто кафе.
Современный дизайн и красивый интерьер ей очень понравились. Как оказалось, кафе открылось только несколько дней назад, и за уютными столиками было всего несколько человек.
«Интересно, почему в той забегаловке нет мест, а здесь пусто?» – удивилась она.
Салли взяла меню.
– Ну конечно, – сказала она. – У них кофе стоит на 50 центов дороже, поэтому все предпочитают старое место.
– Из‑за 50 центов? – не веря своим ушам, повторила она. – Сидеть на старых пластиковых стульях вместо новых мягких диванчиков в изысканном интерьере?
– Да, дизайн здесь лучше, конечно, но кофе‑то дороже, – еще раз медленно повторил ей Рассел, думая, видимо, что она не совсем правильно поняла смысл сказанного женой.
Они вернулись на парковку. Сбоку было специальное место, в котором хозяева по очереди мыли собак от морской воды и песка. Мокрая, но уже чистая Шанелька привычно запрыгнула на заднее сиденье и начала чесаться. Все время, пока они ехали до другого пляжа, она не переставала это делать.
– Вам не кажется, что ее что‑то беспокоит? – спросила она хозяев, чувствуя, что собаке не по себе.
– Да, нет, это от соли, она так всегда делает.
«Не может здоровая собака так долго чесаться», – подумала она и, взяв ее на руки, осмотрела лапы и живот. Собаку уже давно не стригли, шерсть была длинная, но даже через нее было видно, что кожа в некоторых местах была расчесана до крови.
– Вот, посмотрите, – показала она Салли больные места, – может, у нее блохи?
– Да, Рассел, давай заедем к ветеринару. Это же по дороге от пляжа к дому.
Дорога до другого пляжа заняла не более пятнадцати минут. Машин вообще было немного. Ее очень рассмешил Рассел: когда на светофоре он видел пять‑шесть машин, он охал, вздыхал и жаловался на traffic, что в переводе означает «пробки». Видимо, настоящих пробок он не видел никогда.
Интересно было наблюдать из окна, какие машины попадаются навстречу. В основном это были автомобили известных марок, но средние по цене или самые дешевые. Дорогие машины попадались редко, а новые дорогие вообще не встретились. Зато было много каких‑то ей неведомых марок – видимо, местных австралийских, ужасно старых. Причем было видно, что их используют для езды, а не для того, чтобы похвалиться раритетом. Было такое чувство, что она участвует в съемках фильма под названием «Австралия. Back to 1950». Вот уж такого она никак не ожидала увидеть в стране с самым высоким уровнем жизни!
Самый красивый пляж побережья действительно был красив, но скорее как отдельное произведение природного искусства, созданное для того, что бы им любоваться, а не затем, чтобы загорать и купаться. Было странное ощущение сильного ледяного ветра и палящего солнца, казалось, сжигающего кожу. Большие волны, ни навесов, ни лежаков, ни зонтиков. Места для купания были обозначены красными флажками. Рядом с пляжем стояла спасательная вышка. Кафе на пляже не было, раздевалок она тоже не заметила. Немногочисленные отдыхающие сидели в тени единственного двухэтажного домика на зеленой травке. И хотя их было немного, газона было еще меньше, так что многие просто стояли. На самом берегу стояло несколько маленьких матерчатых палаток, которые защищали из владельцев от ветра и солнечных ожогов.
– А почему пляж не оборудован? Посадили бы хоть деревья вдоль пляжа – можно было бы в тени укрыться. Может, есть другой пляж? – уже устала недоумевать она.
– Другие пляжи есть, но они точно такие же. В Австралии нельзя ничего на пляжах строить и сажать, все охраняется государством. Это уникальная природа нашей страны. Мы сохраняем ее в первозданном виде, – с пафосом ответил Рассел.
– А вот на Голд‑Косте, я читала, лучший пляж в Австралии. Там, наверное, есть лежаки и нет волн.
– Пляж на Голд‑Косте, – рассмеялся Рассел, – абсолютно такой же! Я же говорю: везде в Австралии пляжи одинаковые.
«Прямо как у Маяковского: “Для веселия планета наша мало оборудована”. Только они взяли эту его фразу как основу государственного управления», – подумала она.
– И что же, теперь не загорать и не купаться? Это же неудобно для людей! Да и реально можно получить рак кожи.
– А мы и не купаемся, мы только с собакой гуляем, – поддержала мужа Салли.
Собака тем временем томилась в машине, потому что вход на этот пляж с собаками был запрещен.
За сутки, которые прошли с момента ее прилета в Австралию, она уже столкнулась с десятком каких‑то совершенно непонятных ограничений. Что такое уровень жизни вообще, если тебе все запрещают и не создают условий для удобства и комфорта? Вопрос был слишком серьезным, чтобы найти на него ответ так сразу. Но она и не торопится. Всему свое время.
Женщина‑ветеринар частной клиники была рада их визиту. Улыбка ее была настолько широка, что можно было сосчитать все зубы во рту. Как ни странно, некоторых явно не хватало, а другие были далеко не лучшего качества. Но саму обладательницу страшной улыбки это ничуть не смущало. Она уже знала, что ей ответят на вопрос, почему у врача такие плохие зубы, – «Потому что дорого лечить», – и не стала даже спрашивать.
Врач быстрым и умелым движением состригла в нескольких местах шерсть до кожи, и, взяв несколько анализов, вышла из приемной. Через несколько минут она вернулась назад с небольшим пузырьком и спреем в бутылочке.
У Шанель оказалась сильная форма аллергии в очень запущенном состоянии. Хорошо, что они обратились сейчас, потому что в открытые раны могла попасть инфекция и все могло бы закончиться плачевно.
Она дала им лекарства и счет.
Ого! На одни эти деньги она могла бы себе имплант вкрутить. В счете значилось 300 долларов.
– А сколько у вас стоит имплант зуба? – как бы совершенно некстати спросила она.
– Очень дорого – четыре с половиной тысячи долларов.
Цифра впечатляла. Она объяснила это себе так: в Австралии все такого высокого качества, что нельзя и сравнить с тем, что делают в России.
– Да, кстати, у нас один знакомый был в России и там ему вылечили все зубы, – сказала вдруг Салли. – Он заплатил так мало! И рассказывал, что русская женщина‑доктор делала все гораздо лучше, чем здесь, в Австралии. Самое смешное, что она очень удивилась пломбам, которые у него были до этого. Она сказала, что в России уже такие лет десять не ставят. Она, мол, про такие только в учебнике читала, когда в университете училась, но ни разу не видела. А ему их здесь только два года назад поставили. Так этот наш друг за пять зубов заплатил столько же, сколько здесь заплатил бы просто за осмотр дантиста, даже без лечения.