В этом зале было не протолкнуться. Картина оказалась точно такой же, как на репродукции, то есть не вызвала у нее ничего, что позволило бы ей воскликнуть: ну надо же, вот ведь в чем здесь было дело! Она прекрасна! Чуда не произошло. Она оглянулась и, заглядывая в глаза каждому присутствующему, постаралась найти человека, который все‑таки нашел этот тайный смысл. Но, как ей показалось, другие люди тоже были не в восторге от увиденного. Все молчали и были заняты выставлением в мыслях галочки в списке: «Что нужно увидеть интеллигентному человеку, прежде чем умереть». В зале были и другие картины импрессионистов, но, на ее вкус, в Пушкинском музее в Москве коллекция импрессионистов была богаче.
Смотреть она больше ничего не хотела и уже собралась уходить, как ее взгляд привлекла молодая мама с ребенком на руках. Малыш был уже далеко не младенец, было ему годика три, наверное, но он, видимо, уже так устал ходить по галерее, что мама была вынуждена взять его на руки. Малыш крутился на руках, не давая матери посмотреть картины.
– Ну, посмотри, посмотри, – говорила она ребенку на английском языке.
– Не хочу смотреть твои картины, – ныл ребенок, глаза у него при этом были зажмурены.
– Посмотри, какая картина, – развернула она его лицом к подсолнухам. – Она стоит много‑много фунтов стерлингов.
– А почему она столько стоит?
– Потому, что она очень красивая, – ответила ему мама.
Ребенок тем временем приоткрыл один глаз, взглянул на картину и произнес:
– А мне не нравится.
Сказал он это так громко, что все люди услышали и заулыбались. Некоторые даже рассмеялись. И все как‑то одновременно вышли из зала. Наверное, впервые «Подсолнухи» кисти Ван Гога на секунду остались одни. Но уже в следующее мгновение зал заполнила группа любознательных японцев с экскурсоводом.
– Посмотрите на лучшую картину в творчестве Ван Гога, – произнесла экскурсовод при входе в зал. – Первоначально Ван Гог писал подсолнухи с целью украсить свой дом в Арле к приезду своего друга Поля Гогена. Этот цветок имел для него особое значение: желтый цвет олицетворяет дружбу и надежду, в то время как цветок сам по себе представляется идеей, символизирующей признательность и благодарность. «Подсолнухи» – это квинтэссенция мятущегося духа Ван Гога, который заставляет расти, сплетаться воедино эти цветы, подобно языкам пламени, озаряющим все вокруг. Обратите внимание на чарующее единство ритма, цвета и формы: ярким желтым краскам противостоит напряженная вибрация рисунка: одни цветы уже облетели, у других повисли завядшие лепестки, у третьих они как бы шевелятся и извиваются, передавая движение переплетающимся стеблям. В них еще пульсирует жизненная сила, противостоящая силе увядания. Они сияют на светлом желтом фоне – круглые шары, вобравшие в себя весь зной и живительную силу юга. И, кажется, улетают в небо.
Японцы все одновременно уставились на картину, ища в ней «пульсирующую жизненную силу, противостоящую силе увядания». А может, ее там и не было? Ведь устами младенца глаголет истина.
Букингемский дворец показался ей маленьким и скромным. Если бы не фотография у красивых кованых ворот с золотыми лилиями, то это место было бы абсолютно обычным. Пройдя через арку, она вошла в Гайд‑парк. Неизвестно почему, но это место ей очень понравилось. Вековые дубы, тенистые аллеи, озеро в центре парка – все это было именно таким, какой представляется иностранцу Англия, – аристократичным и старинным. Прогулка по парку доставила ей именно то наслаждение, которое она ожидала от поездки в Англию. Уже выходя из парка, она заметила, что все попадающиеся навстречу были женщинами‑мусульманками в хиджабах, с детьми. Создавалась впечатление, что она попала на Ближний Восток. Было около пяти вечера, и, оглядевшись, она заметила, что во всех аллеях просвечивали сквозь деревья черные одежды. А она не поверила, когда прочитала в газете, что самое распространенное имя, которым называют новорожденных в Лондоне, – Мухаммед.
Мимо фонтана принцессы Дианы она вышла из парка и направилась к станции метро. Пройдя несколько шагов, она услышала громкий рев ребенка:
– Писать хочу, мама, почему дверь закрыта, я писать хочу.
Рядом с ребенком стояли родители и, не обращая внимания на стенающего малыша, так же громко ругались.
– Что за отель такой ты забронировал? Почему дверь закрыта?! Как мы вовнутрь попадем?! Позвони им, спроси, куда они делись, – кричала женщина на мужа.
– Сама позвони, умная какая! Забронировал, потому что мне Валерка сказал на этом сайте бронировать. Известный зарубежный сайт, между прочим, и не разорится, как наши турфирмы в России, да и денег сразу не берут, только по приезде.
Ребенок вдруг перестал плакать, но через минуту зарыдал вновь, сменилась только тема.
– Мама, я описался, мамаааааа…
– Чем истерику тут разводить, переодела бы ребенка. У тебя ребенок описался, – с сарказмом произнес муж.
– Это у тебя он описался, а не у меня!!! Это ты забронировал паршивый отель, который не работает, – сразу же нашлась что ответить жена.
– Ах, так! – задохнулся от возмущения молодой отец. – Лев, ответь мне, ты у кого описался, у меня или у мамы?
– Я у себя описался, – еще более жалостным голосом заплакал малыш, – вот смотрите. – И он снял шортики, показывая, что они мокрые.
Этот поступок что‑то сдвинул в головах его родителей, и они кинулись расстегивать чемоданы и переодевать ребенка в сухую одежду. Тем временем отец решил все‑таки взять на себя мужскую роль и решить эту проблему. Он осмотрелся вокруг и, дождавшись, когда с ним поравнялся идущий мимо афроангличанин (иными словами – негр), решительно подошел к нему и изрек:
– Где кий?
И для того, чтобы тот лучше понял, показал на закрытую дверь. От неожиданности негр встал как вкопанный, но расценил вопрос по‑своему, видимо, потому, что русский парень превышал его в два раза в весовой категории. Русские бицепсы недвусмысленно проступали под футболкой. На виске у нашего парня пульсировала жилка от напряжения: он выуживал из своего мозга английские слова. Быстро оценив ситуацию, негр сначала оторопел от такой наглости, но потом решил не связываться, быстро вынул ключи из кармана штанов и отдал их горе‑мужу.
– О, смотри, Вер, а у него, оказывается, были ключи от нашего отеля. Видала, как я его точно определил.
При этом Вера таким обожающим взглядом посмотрела на мужа, что он почувствовал себя настоящим героем и уже опять, обращаясь к негру, недовольно спросил у него:
– Ну и где это мы шляемся, ребенок описался из‑за тебя, – и показал на мокрые шорты сына.
Негр испугался и начал озираться по сторонам, ища защиту. В его глазах мелькнул проблеск надежды: к дому заворачивала полицейская машина. Вот опять ей нужно вмешиваться: сейчас же заберут этих горе‑родителей, а ребенка, видимо, ей отдадут на воспитание.
Она быстро подошла к девушке.
– Вы все не так поняли, скорее отдайте ему ключи назад, вон посмотрите – полиция едет.
– Это он нам свои ключи отдал, – быстро сообразила та. – Валик, – властным голосом сказала Вера, – быстро верни ключи.
Валик беспрекословно подчинился, негр схватил свои ключи назад и побежал с ними вдоль дома. Полиция увидела именно этот момент, как негр выхватил ключи у белого и убежал. Машина на секунду остановилась около них, но потом сорвалась с места и понеслась преследовать негра.
У Валика эта ситуация вызвала безудержный смех.
– Давай, давай, уноси ноги подальше. Вот тупой. Ключи мне свои отдал. Ха‑ха‑ха.
– Давайте уйдем отсюда, – сказала она, боясь, как бы полиция не вернулась. – Зайдем в кафе, и я посмотрю, что у вас там с отелем.
Они познакомились и зашли в паб.
– Так, – обрадовался Валик, – вот хоть пиво попьем, надо стресс снять. Давайте все по Гиннесу ударим, а, девчонки?
Он тут же подозвал официанта, заказал пиво, всякой еды и успокоился только тогда, когда стол стал ломиться от принесенных блюд.
– Вот посмотрите, – достал он несколько бумажек. – Это я из Интернета распечатал. Валерка, мой дружан, всегда на этом сайте отели бронирует. Никаких проблем у него не было, а мне вот не повезло.
– Не повезло ему! Тебе во всем не везет! Валерка‑то своей жене шубу норковую купил. А Танька, ну Валеркина жена, знает все про меня, зараза, и говорит: «у кого какая шуба, у того такой и муж». И добавляет: «А у Веры шуба из козла»… Представляете, вот как жить? – почему‑то спросила ее совета по главному женскому вопросу Вера.
– Верка, да хватит тебе, сказал – куплю тебе норковую, значит, куплю. Давайте ближе к нашим баранам, а то уже спать хочется, – прервал ее Валик.
– Да, дайте я посмотрю, в чем там дело.
Несколько минут она читала подтверждение брони из Интернета, потом позвонила по телефону и, поговорив, записала на листке адрес. Затем она объяснила, что Валик забронировал так называемые апартаменты.
– Ну да, мы так и хотели, чтобы было, где ребенку молока разогреть, – оживился Валик.
– Так вот, – продолжала она, – посмотрите: в подтверждении написано, что нужно забрать ключи от апартаментов по другому адресу.
– А это далеко? – испугался глава семейства.
– Да нет. Я тут написала, покажешь таксисту и съездишь туда‑обратно, – отдала она ему листок с адресом.
Радостный Валик взял бумажку и побежал ловить такси. Вернулся он минут через пятнадцать счастливый и довольный, что все закончилось удачно. Они посидели в пабе еще около часа. Народу стало столько, что не протолкнуться. Сидячих мест не было, у барной стойки вообще люди дышали друг другу в затылок, но народ все прибывал и прибывал.
– А я вот чего не понимаю: они только пьют пиво и ничего не заказывают из закуски. Это что, у них так принято? – посмотрев на нее, спросил Валик. – Да и пиво‑то тоже: одну кружку закажут и цедят ее два часа?!
– Ну, что‑то типа того, – ответила она, решив не называть настоящую причину.
– Я все равно не понимаю. Я сейчас пока на такси ехал, специально смотрел: все пабы забиты, люди даже на улицах перед ними стоят, потому что внутрь зайти не могут. Гул какой стоит – все общаются, а что, дома нельзя посидеть, поговорить с друзьями? – и опять посмотрел на нее, требуя ответа.
«Ладно, будь что будет – отвечу», – решила она.
– В пабе они ничего не заказывают, потому что это дорого, а домой не приглашают, потому что это же нужно угощать друзей, даже если они пиво с собой принесут, а это опять же дорого…
– Нет, ну ты загнула, – расхохотался Валик. – Мы же в Англии. Здесь все люди богатые, не то, что у нас в совке. Так быть не может. Причина в чем‑то другом. Им просто так нравится, – и нахмурился, словно вспоминая что‑то. – А, вспомнил! У них просто менталитет другой, понимаешь!
Домой она вернулась уже поздно. Торри и Патрик как обычно сидели перед телевизором. На полу стояли две тарелки, оставшиеся после ужина.
– Мы тебя ждали, – вместо приветствия сказала Торри. – В субботу день рождения Пьетра. Он пригласил нас и тебя тоже.
– Очень хорошо, – обрадовалась она. – А кто такой Пьетр?
– Это муж моей сестры, – пояснила Торри. – Вот, смотри.
Она взяла со стола альбом с фотографиями и, перелистнув несколько страниц с фотографиями семьи мужа, нашла, наконец‑то, фотографии своей семьи. Она показала на свадебную фотографию. Чернокожая Торри была в белом платье. Рядом стоял молодой кудрявый Патрик и его брат, а с другой стороны стояли две темнокожие девушки и одна белая. Все они были одеты в одинаковые розовые платья, как подружки невесты.
– А вот это, – Торри показала на другую фотографию эффектной чернокожей женщины в ярко‑голубом костюме, голубой шляпке и такого же цвета туфлях на высоченной платформе под ручку с чернокожим мужчиной, – мои родители. А эти три девушки – мои сестры. Мои дедушка и бабушка приехали много лет назад из Гайаны. Мама родилась в Лондоне, папа тоже коренной англичанин.
– Как же такое возможно, что одна из ваших сестер – белая? Разве так бывает? – удивилась она.
– Это особая история. Моя мама влюбилась как‑то в белого мужчину и сбежала с ним в Бразилию, оставив нас троих на папу. Там родилась Самуэла. Такое редко бывает, но она получилась с белой кожей. Как только закончились мамины деньги, ее бойфрэнд бросил с ребенком в чужой стране. Каким‑то образом папа это узнал и привез ее домой. Так они стали опять жить вместе.
Я вышла замуж за Патрика, он настоящий англичанин, и вот смотри, наш сын Торн: у него кожа слегка смуглая. Моя старшая сестра Сюзи вышла замуж за поляка, у них двое детей, – и она показала их семейную фотографию.
Дети были такие хорошенькие, да и родители выглядели очень счастливыми.
– А вот младшая Самуэла, белая, вышла замуж за негра, он тоже родился в Лондоне, у него свое дело. Он занимается букмекерским бизнесом, и у них пятеро детей, – она показала фотографию белой женщины с негром и пятерыми маленькими «негритосиками» разного пола и возраста. – Да ты их всех увидишь. Они придут на день рождения Пьетра. Ему исполняется пятьдесят лет.
«Да, старшая сестра хуже всех устроилась, – подумала она иронично. – Выйти замуж за бедного поляка. Ну что ж, в жизни всякое бывает. Не всем же везет выйти замуж за англичанина».
В это время в квартиру позвонили.
– О, это наш сын Торн. – В зал вошел крепкий симпатичный молодой человек. – Познакомься: это знакомая твоего дяди, она из России, – представила ее Торри.
– О! Раша, – обрадовался Торн и пожал ей руку.
Нужно было что‑то спросить, и она не придумала ничего лучшего, как поинтересоваться:
– Чем занимаешься?
– У меня свой бизнес, – как ей показалось, с гордостью ответил Торн.
– О! Гуд! – воскликнула она. – А какой именно?
– Бизнес по мытью стекол в домах и магазинах, – пояснил Торн.
«Да, звучит не очень, но неплохо», – подумала она.
– А сколько человек у тебя работает? – только из вежливости поинтересовалась она.
– Да работал один парень, но он украл из дома одного из клиентов ценную вещь и дело еле‑еле замяли. Его, естественно, пришлось уволить. Больше я никого не нанимал. Сам работаю. У меня у машины багажник, к нему лестница привязана. Дела идут неплохо, – гордо закончил он.
– Да, он у нас молодец, – подтвердила Торри. – Настоящий бизнесмен.
По ее мнению, называлось это совсем не так, и гордиться было нечем. Хуже было только мытье тарелок. Но если у них в Англии окна моют бизнесмены, она не будет с этим спорить.
– А вот посмотри, – продолжала Торри листать альбом с фотографиями. – Вот Торн с бабушкой. Она его так любила, сидела с ним несколько лет, пока он был маленький. За садик‑то дорого было платить, а я всегда работала, потому что никогда не могла себе представить, чтобы я была от Патрика зависимой. Нам так повезло, что свекровь согласилась с Торном сидеть, потому что мы ей меньше платили, чем если бы он в садик ходил.
– Что?! – она подумала, что ослышалась. – Вы бабушке платили, чтобы она с внуком сидела?
– Да, – подтвердила Торри, – а что тут удивительного? Ей же нужны были деньги, она могла бы с чужим ребенком сидеть, а сидела с внуком. Нам же тоже это было выгоднее: не с чужим человеком ребенок находится целый день.
– А если бабушке нужны были деньги, вы не могли ей их просто дать? Это же было бы лучше, – спросила она Торри.
– Это как это просто денег дать? За что? – даже сев на стул от неожиданности, проговорила Торри.
– За то, что она пожилой человек, нуждается в помощи, – пояснила она.
– Вот еще глупости, мало ли людей нуждается в помощи? Что же, нам им всем деньги раздавать? Глупость какая, – рассмеялась Торри.
– Но она же мама Патрика. Разве этого недостаточно? – не сдавалась она.
– Да по мне хоть Господь Бог! Я не обязана никому свои деньги за просто так давать. Это глупо, – уверенным голосом, не терпящим возражений, закончила Торри.
Было понятно, что тема закрыта. Торри положила альбом с фотографиями обратно на стол, и из него выпала одна фотография. Она подняла ее и увидела Торри и Патрика, стоящими вместе на берегу моря или океана, в теплых толстовках. Вокруг не было ни души, и ландшафт был каким‑то безжизненным.
– А это что за фотография? – не удержалась она от вопроса.
– А это, – голос Торри потеплел, было понятно, что воспоминания им приятны, – мы на острове Лансароте, это один из Канарских островов. Мы с Патриком уже несколько раз зимой ездим на пару месяцев на этот остров и живем в хорошем трехзвездочном отеле. В Лондоне зимой такая промозглая погода, а там тепло, градусов 18, и вода такая же. Мы загораем, купаемся.
Чувствовалось, что ей там нравится.
– Мы знаешь, как делаем? Сдаем эту квартиру на два месяца и на эти деньги снимаем там. Еще на еду остается и на билеты как раз хватает, – поделилась с ней своим опытом Торри.
– Да это как повезет, – решила она предостеречь Торри. – Можно сдать хорошую квартиру, а вернуться и за ремонт больше заплатить.
– Нет, – успокоила ее Торри. – У нас так не получится. Мы же ее сдаем нашему сыну в аренду. Он очень аккуратный.
– Кому сдаете? – она решила, что сейчас‑то уж точно ослышалась.
– Торну, – повторила Торри. – Это так удобно: и квартира под присмотром, и деньги у нас есть.
– Ммммм, – только и смогла ответить она, – it is good…
Торри удовлетворенно кивнула головой, что, видимо, означало: вот так у них все продумано в жизни, учись, если хочешь жить так же хорошо, как они. Это же Англия, а в Англии все правильно.
С утра она, как и планировала, поехала в Лондон и села на кораблик, билет на который прилагался к билету на экскурсионный двухэтажный автобус. Вроде бы и кораблик был обычным, и речка обычная, на берегу стояли дома, и это могла бы быть просто обычная прогулка по реке. Но если сказать, что я поплыла по Темзе в Гринвич и сейчас проплываю под Тауэрским мостом, то получается абсолютно другая история. И самое интересное, что она чувствовала себя соответственно: словно это была настоящая жизнь, словно в этих названиях была заложена сильная энергетика, и, произнося их, она приобщалась к чему‑то высокому и настоящему.
Она снова ощутила странное чувство. Любопытно, почему, проплывая на приблизительно таком же пароходике под тарасовским мостом, считавшимся одно время самым длинным мостом Европы, она никогда не испытывала благоговения? Мост был длиною три с половиной километра и достаточно красив, но это был просто мост в обычном провинциальном городе.
В Гринвиче ветер просто сдувал с ног, поэтому все ощущения от лицезрения нулевого меридиана и полученной возможности постоять одной ногой в правом полушарии, а другой – в левом меркли перед желанием скорее вернуться домой.
Вечером их ожидал день рождения Пьетра. Она вернулась раньше, чем предполагала, и дома никого не было. «Наверное, они пошли за подарком, – подумала она. – Все‑таки юбилей, пятьдесят лет, не просто обычный день рождения». Она вспомнила, что у нее есть сувенир – пивная кружка с надписью «Тарасов». Она ее купила, помня, какой восторг она вызвала у Марка, брата Патрика. Можно подарить ее имениннику в качестве сувенира, также подарком может быть бонсаи. Проезжая на автобусе, она видела недалеко от их дома специальный магазин, где прямо на улице продавались красивые маленькие деревца в низких горшочках, больше похожих на тарелки. Увидев их, она очень обрадовалась, потому что это проблема, что подарить мужчине, тем более на пятьдесят лет, да еще в Лондоне. Хорошо еще, что он бедный поляк, а не настоящий англичанин, которого неизвестно чем можно удивить. Ей казалось, что бонсаи был именно мужским подарком, и, независимо от интерьера дома, ему всегда можно найти место. Она решила по пути на день рождения попросить Патрика заехать в этот магазинчик и купить миниатюрное деревце. Из автобуса она видела, что бонсаи стоили около пятидесяти фунтов – вполне нормальная цена для подарка от нее, она же ему не близкая родственница.
Тем временем вернулись хозяева, и уже нужно было уезжать на день рождения. Торри была одета в джинсовые бриджи, однотонную футболку и сланцы. Патрик был в обычных джинсах и трикотажной рубашке поло, на которой не хватало двух пуговиц. Как она предполагала, переодеваться они не планировали. Подарка в их руках она не заметила, но решила, что он, наверное, в багажнике. Она показала им сувенирную кружку и спросила, насколько это уместно – на юбилей подарить кружку. Но она не хотела, чтобы они подумали про нее, будто она решила ограничиться только кружкой. Она сказала им о своих планах остановиться около цветочного магазина и купить бонсаи. Ее идея их очень удивила.
– Нет, этого делать не нужно, потому что Пьетр – богатый человек, у него все есть, и ему не нужно дарить подарков.
Теперь пришел ее черед удивляться.
– А причем тут богатый он или бедный?! – воскликнула она. – Подарок дарят человеку, чтобы оказать ему знак внимания и порадовать. Это неприлично – прийти на день рождения без подарка!
– У нас же есть подарок – твоя кружка. Мы сейчас заедем в супермаркет и купим бутылку вина. Этого будет достаточно. Он ничего от нас не ждет, – успокоил ее Патрик.
«Уж, конечно, не ждет. Он знает, что от вас ждать нечего!» – про себя возмутилась она. Но делать было нечего, да, в конце концов, она увидит этого человека в первый и последний раз в своей жизни. Какая разница, что он о ней подумает.
Однако после недолгих размышлений она пришла к мысли, что ей неудобно не потому, что он про нее плохо подумает, а перед самой собой: у человека праздник, а она пожалела время для того, чтобы купить подарок, пожалела деньги… Все эти качества она расценивала как отрицательные, и именно поэтому эта ситуация была ей неприятна.
Ее спутники сильно напряглись, когда она стала их убеждать, что нужно купить подарок имениннику. Когда же она постаралась объяснить им, что подарить подарок важнее для дарящего, чем для именинника, потому что испытываешь особое удовольствие, когда делаешь человеку приятное, они посмотрели на нее, как на ненормальную. На ее вопрос, понимают ли они, что она имеет в виду, они ответили, что они знают, что тратить деньги зря – это плохо. Если она будет выбрасывать деньги на ветер, она разорится. Как и много раз до этого, раунд был ею проигран.
Они доехали до супермаркета и пошли за бутылкой вина. В винном отделе было много разных вин. Патрик сказал, что Пьетр любит испанское вино. Она вспомнила, что, когда она была несколько раз в Испании, им рассказывали, что лучшие вина Испании – это вина производства Торрес, и, осмотрев внимательно все полки, она нашла бутылку красного вина Торрес по цене 12 фунтов. Она подозвала Торри, показала на эту бутылку и даже положила ее в корзинку, но тут подошел Патрик и указал на рядом стоящую бутылку вина с красным скидочным ценником, на котором была зачеркнута цена 12 фунтов и была написана новая цена десять фунтов.
– Вот, мы лучше купим это вино, – Патрик заменил вино в корзинке на более дешевое.
– Но ведь вы сказали, что Пьетр любит испанское вино, а это португальское.
– Ну и что? На него хорошая скидка, более 15 %, – объяснил свой выбор Патрик. – Это тоже хорошее вино. Пойдемте к выходу.
Ехали они долго.
– А в каком районе живет Пьетр? – поинтересовалась она.
Как оказалось, семья Пьетра живет в очень престижном районе Лондона и вообще он очень богатый человек. Слышать ей это было очень странно.
– Почему он богатый? Он что, получил наследство? – продолжала интересоваться она.
– Нет, он был очень бедным и всего добился сам, – ответила Торри и, показав вперед, сказала, – вон, посмотри, впереди улицы его дом.
– Ничего себе! – удивилась она. Дома на этой улице были словно из фильма про самых богатых людей мира. Все они были выстроены в викторианском стиле и буквально дышали богатством и роскошью.
Они позвонили в звонок, который отозвался в глубине дома знакомым звуком дома богача Сиси Кэмпбела из фильма «Санта‑Барбара», который вся Россия смотрела на протяжении десяти лет. Дверь сразу же открылась, и перед ними предстал сам хозяин дома, именинник Пьетр. Он был высок, красив, одет в белую брендовую рубашку, дорогие брюки и шикарные кожаные ботинки. Пахнул он дорогим, истинно мужским парфюмом и выглядел как русский богатый состоявшийся мужчина. Поздоровавшись с ними, хозяин пригласил их в дом. Первое, что она увидела, войдя в зал, был огромный стол, уставленный цветами, открытками и многочисленными коробочками с бантами.
– А что, все гости уже пришли? Мы последние? – удивилась она.
– Нет, пока вы первые гости, – ответил Пьетр.
– А откуда же все это? – показала она на стол с подарками.
– Ах, это, – улыбнулся именинник, – так день рождения был неделю назад, но на него не смогла приехать сестра моей жены, да и вас хотелось увидеть.
«Вот это по‑нашему, – подумала она. – Экономить – последнее дело. Юбилей так юбилей!»
Дом внутри был так же респектабелен, как и снаружи. Он не был большим, в нем не было дизайнерских наворотов, но он был хорошо отремонтирован и выглядел именно так, как, по ее представлениям, должен был выглядеть дом человека, живущего в Лондоне, а не прозябающего в нем.
Они прошли в кухню‑гостиную, посреди которой стоял так называемый кухонный остров с барной стойкой, способной вместить человек десять. Все было покрыто огромной мраморной столешницей, на которой, как на шведском столе, были расставлены мельхиоровые емкости с различными блюдами индийской кухни. Вокруг ходили официанты и разливали вино, мартини и более крепкие напитки. Видимо, формат мероприятия подразумевал, что все берут еду и бокалы и едят стоя, потому что накрытого стола она не заметила.
Пьетр представил свою жену, дочь и сына. Еще при входе она заметила красивые профессиональные фотографии семьи Полански. Жена Пьетра Сюзи была лучше образована, чем ее сестра Торри, и, как потом оказалось, занималась бизнесом наравне с мужем. Их фирма делала ремонт в домах состоятельных англичан, а также специализировались на производстве высококачественных изделий из дерева – дверей, столов, стульев. Благодаря этому к пятидесяти годам Пьетр стал, что называется, «английской мечтой». По сравнению с ее прошлым знакомым, американским эмигрантом Ростиславом, он добился гораздо большего. Дети были под стать родителям: умный мальчик четырнадцати лет и красивая девочка шестнадцати лет.
Постепенно начали прибывать гости. Пришла младшая белая сестра Торри Самуэла со своим чернокожим мужем и кучей разновозрастных детей.
Когда она пошутила, что, мол, у вас так много детей, а у меня всего одна дочь, может, дадите мне кого‑нибудь, Самуэла засмеялась.
– У нас пятеро, а вам сколько? Двоих, троих или четверых? Вам кто больше нравится – мальчики или девочки? Выбирайте любых, – и показала на площадку в маленьком дворике дома, где вся ребятня играла в настольный теннис.
«Это русская», – представили ее, и один из детей подошел к ней и попросил разрешения до нее дотронуться. Все остальные детки, замерев, стояли поодаль и наблюдали, что будет. Прикоснувшись к ней ладошкой, ребенок засмеялся и побежал, радостно крича:
– Она обычная тетя!!!
Неясно, был ли у англичан другой менталитет, но то, что теплообмен у англичан абсолютно другой, было видно невооруженным взглядом. На улице было градусов пятнадцать, а дети носились по внутреннему дворику в футболках и босиком. Она сама была одета в джинсы, кроссовки, свитер и ветровку.
Когда, наконец, все гости собрались, хозяин предложил пройти к столу. Действительно, есть стоя было очень неудобно. Осмотревшись вокруг и не заметив стола, она с удивлением увидела, что все гости берут стулья и рассаживаются вокруг теннисного стола. «Вот это да! – подумала она. – Оригинальное решение. Что ж, это лучше, чем пытаться есть и одновременно держать в другой руке бокал».
Гости ничуть не удивились предложению, все заняли свои места, и дальше вечеринка пошла совсем уж в русском стиле. Шампанское, вино и водка не кончались. В конце вечера принесли торт с фейерверком из свечек. Все поздравляли именинника, и она тоже сказала тост, предварительно поинтересовавшись у Пьетра, понимает ли он по‑русски.
Вместо ответа Пьетр встал и прочитал наизусть, без запинки, на очень хорошем русском языке довольно длинное детское стихотворение неизвестного ей автора. Когда она выразила ему свое восхищение, он рассмеялся и сказал, что он не представляет, о чем это стихотворение, но чтобы сдать экзамен по русскому, нужно было его выучить. И он выучил!
«Поэтому он в жизни и добился больше всех остальных: умный и упорный, – подумала она, – да и красивый, что ж тут говорить».
Домой со дня рождения она возвращалась в приподнятом настроении. Впервые за всю поездку она чувствовала себя так, как привыкла в России. Она молчала, мысленно перебирая в памяти разные моменты этого мероприятия.
Ее раздумья прервал Патрик. Он поинтересовался, понравился ли ей день рождения.
– Конечно же, – ответила она, ничуть не слукавив, – и еда была очень вкусной, и шампанское хорошее.
– Да, – согласился Патрик. – Шампанское было что надо. Редко можно себе такое позволить выпить. Оно же такое дорогое.
– Да? – удивилась она. – А я и не заметила. Это что, разве «Дом Периньон» или «Вдова Клико»?
– Нет, что ты! Эти сорта только для королей и королев, но это было тоже дорогое, наверное, десять фунтов за бутылку, – и вопросительно посмотрел на жену, прав он или нет.