Наступил понедельник. Всю дорогу в университет она думала о том, как она наконец‑то поймет, как правильно употреблять время Past Perfect. И в каких случаях применяется время Future in the Past – так называемое будущее в прошедшем. Да и произношение требовало качественного изменения. Она знала много слов и достаточно хорошо разговаривала, но всегда понимала: ее речь воспринимается англичанами и американцами так же, как мы воспринимаем русскую речь людей других национальностей. Вроде понимаешь, что они говорят, но все равно смешно.
Главной ее целью как раз было сделать так, чтобы никто не понял, что она иностранка. Конечно, это сложно. Но где, как не здесь, этому научат? Все‑таки лучший университет Западной Австралии. Не в России же английский учить. Она подошла к учебному корпусу. Университет не потрясал особой архитектурой снаружи и особым дизайном внутри. Это было обычное двухэтажное здание с узкими коридорами и небольшими кабинетами.
Она нашла в расписании номер кабинета. В их аудитории было безлюдно – наверное, она пришла самая первая. Потом потихоньку стали собираться студенты.
«Надо же, – удивилась она, – и тут тоже одни китайцы». Последними в аудиторию вошли две девушки в абаях и платках, закрывавших все лицо. Были видны одни глаза.
Когда все собрались и начали знакомиться друг с другом, выяснилось, что в группе трое китайцев, четверо корейцев, пятеро японцев, три тайца, одна итальянка, две девушки из Саудовской Аравии, одна ливанка и она – русская. Их куратором была Карла, веселая, постоянно улыбающаяся австралийкаа. После знакомства она приступила к раздаче их паспортов, которые они предварительно сдали для заполнения договора.
Карла брала в руки каждый паспорт, легко находила имя и фамилию на английском языке среди китайских иероглифов, арабской вязи и тайских символов и выкликала имя и фамилию каждого:
– Хунь Ту Жуй, welcome!
– Си Као Линь, рада знакомству.
– Кхе Пху Цой, рада вас видеть.
Последним она взяла в руки ее красный российский паспорт и, раскрыв его, сказала:
– Упс, sorry – very difficult for me (Извините, очень трудно для меня). Она подозвала к себе ближе всех сидящую кореянку, и они вместе стали изучать ее паспорт. Взгляд их был растерян, глаза блуждали по странице, и они никак не могли отыскать знакомые английские буквы среди русских.
Вдруг Карла улыбнулась: «Нашла, нашла». А затем с трудом произнесла по слогам:
– E‑le‑na Le‑be‑de‑va. Мы рады, что вы будете учиться в Австралийском Университете.
Так она узнала, что русский алфавит буквально парализует иностранцев. Китайские иероглифы для них выглядят гораздо привычнее, чем алфавит Кирилла и Мефодия.
Первое занятие было очень смешным. Их рассадили по парам и дали задание: пересказать друг другу последний фильм, который им понравился. Пока студенты обменивались впечатлениями, Карла ходила между рядами и ненадолго останавливалась у каждой пары. «Наверное, так определяют уровень владения языком», – так она объяснила самой себе задание учительницы.
Ее партнером был японец Акира. Первой рассказывать выпало ей.
Ну ничего, она знает, про какой фильм она будет рассказывать. Когда она летела на самолете в Сингапур, она посмотрела фильм на английском языке и была очень горда, что поняла практически все.
– Вот послушай, – обратилась она к Акире, – это современный фильм, называется «Письма к Джульетте». Действие фильма происходит в Италии.
– О, Италия, я знаю «Ювентус», Турин. Алессандро Дель Пьеро, very good!
– Да нет, не в Турине. Это не про футбол фильм, а про любовь.
Видно было, что про футбол ему бы больше понравилось, но делать нечего. Он, кивая, повторил:
– Про любовь – good, good!
– Действие происходит в наше время в городе Верона, – продолжала она. – Ну, знаешь, где жили давным‑давно Монтекки и Капулетти. Ты читал трагедию Шекспира про Ромео и Джульетту, да? – Зачем‑то спросила она, и ей даже стало стыдно: вдруг он подумает, что она подозревает его в том, что он не читал «Ромео и Джульетту».
– Шекспир? – переспросил он. – Нет, я не слышал. А кто это такой?
– Ну как же, известный английский писатель. И фильм был снят с Леонардо Ди Каприо в главной роли – «Ромео и Джульетта», видел?
– О, Леонардо Ди Каприо, – оживился японец, услышав знакомую фамилию, – я знаю его, конечно, но этот фильм не видел. А про что там?
«Если начинать сначала, я ему сейчас всю трагедию прочитать должна», – подумала она.
Увидев растерянность на ее лице, Акира испуганно сказал:
– Да ты в двух словах расскажи, кратко, я пойму.
Еще лучше. Она задумалась и буквально за три минуты пересказала ему сюжет бессмертного произведения Шекспира. Это, наверное, был самый краткий вариант изложения его трагедии…
– … и Ромео убил себя кинжалом, и в это мгновение проснулась Джульетта, увидела, что Ромео мертв, и тоже пронзила себя кинжалом. И умерла на груди у любимого, – закончила она свой пересказ.
– Я вспомнил! Потом они обратились в бабочек и улетели. Это же известная японская народная сказка, – просиял Акира. – Ведь там такой конец?
От изумления она не знала, что ответить.
– Да, приблизительно такой, – тихо ответила она.
– Ну, вот и я говорю. Это же японская сказка, мне бабушка рассказывала. Только причем тут Шекспир?
На следующем уроке было аудирование. Она знала, как обычно проходят такие занятия: в лингафонном кабинете, у каждого свои наушники, все слушают текст, а потом отвечают на вопросы или пересказывают услышанное.
Когда они зашли в кабинет, то помимо столов и стульев, увидели на учительском столе старенький магнитофон.
Учительницу звали Анна. Она была полной противоположностью Карле. Тихая, с унылыми глазами, в невзрачном ситцевом платье, больше похожем на халат. Она включила магнитофон в розетку, но то ли розетка была плохая, то ли провод старый – в динамике все хрипело. Видимо, такое происходило не в первый раз, и Анна привычными движениями прикрутила провод резинкой к корпусу, а затем поставила диск.
«Хорошо, что это хотя бы не кассетный магнитофон», пронеслось у нее в голове. Тарасовский университет она закончила более двадцати лет назад, но у них уже тогда, в ее студенческие годы, были оборудованные лингафонные кабинеты.
Звук был соответствующий. Различить, что говорят, было невероятно трудно. Сначала она пробовала прислушиваться, но через какое‑то время ей это надоело. Рядом с ней сидела Салима – девушка, у которой были видны только глаза.
– Как плохо слышно, правда? – обратилась она к Салиме, ища поддержки. По легкому движению платка в области рта она поняла, что Салима что‑то ответила. Что именно, переспрашивать было неудобно.
Она обернулась назад, к двум друзьям китайцам, и решила обратить их в своих союзников по вопросу низкого качества аппаратуры.
Китайцы вежливо слушали и кивали головой в знак согласия, но вдруг замерли.
Она обернулась и увидела, что учительница Анна незаметно подошла к ним и молча слушала, как она возмущается. Ей ничего не оставалось делать, как встать и вслух высказать свою точку зрения по поводу доисторического магнитофона.
– Да, – неожиданно согласилась с ней Анна, – наш магнитофон действительно очень старый и качество звука оставляет желать лучшего. Но в вашем случае это скорее благо, чем зло.
В классе все зашумели, не понимая, чем они могут быть благодарны такому утилю.
– В жизни никто вам не будет говорить прямо в уши, и если вы научитесь понимать речь из этого магнитофона, вы легко поймете любого человека с любыми дефектами речи, – с гордостью закончила свою мысль Анна.
В ее объяснении был смысл, но все‑таки ей показалось, что оно было придумано потому, что магнитофон плохой, а не потому, что они очень заинтересованы в хороших навыках понимания устной речи.
Уж от Австралии она ожидала более современных и технологичных методов изучения языка, ведь это страна с самым высоким уровнем жизни в мире!
Анна задала на дом выучить сто слов, список которых она раздала каждому. Причем выучить нужно было не только одно значение, ведь в английском языке значение слова меняется в зависимости от контекста. Так что нужно было выучить все основные комбинации предложенных слов и написать предложение с каждым значением. Задание было дано до следующего дня.
Уже подходя к дому, она поняла, что очень устала. Все‑таки пять часов английского языка в день – это не так хорошо, как она думала. Мозг отказывается воспринимать информацию, все мысли направлены не на запоминание материала, а только на ожидание того, когда уже закончатся эти мучения. Бедные китайцы, они взяли себе курс по восемь часов языка в день. Наверное, завтра они вообще не придут.
Учить она ничего не собиралась. Отдыхать! Только отдыхать! В этот момент в дверь постучали. Это был Рассел. Он сказал, что очень ждал, когда она вернется, чтобы рассказать ей интересную новость.
Честно говоря, ее уже тошнило от английского языка, и она мечтала полежать в тишине, но Рассела нужно было выслушать.
Чувствовалось, что ему просто скучно дома одному: Салли была на дежурстве, а Рассел работал дома. В углу была маленькая каморка с небольшим столом, компьютером и принтером, которую он с гордостью именовал «мой офис».
Новость обещала быть ошеломительной, настолько Рассел был загадочен.
– Представляешь, – начал он издалека, – Сегодня мы с Салли как обычно пошли на пляж гулять с Шанель и решили зайти в новое кафе попить кофе. Конечно, кофе там дороже, но мы ведь только один раз – посмотреть, как там. И мы выбрали столик на открытой террасе.
Она чувствовала, что может упасть от усталости или уснуть прямо стоя. На какое‑то время она действительно потеряла нить разговора, но опять включилась на словах «а теперь самое главное»:
– Нам принесли по чашке кофе и бутылку холодной воды! Вода, конечно, из под крана, но у нас в Австралии ее все пьют. Представляешь? – произнес он и уставился на нее, ожидая ее реакции.
– Ну и что? – недоуменно переспросила она. Ей показалось, что именно такой реакции он и ждал.
– Вот! Мы тоже сначала не поняли и сказали официантке, что воду не заказывали, а она отвечает, что вода – это бесплатно. Представляешь? Как умно! Кофе стоит на 50 центов дороже, но к нему прилагается бутылка холодной воды. И опять повторил:
– Good value! Понимаешь, вот так нужно вести бизнес – теперь, когда люди узнают, что там еще и вода, у них отбоя не будет от клиентов. Мы будем, естественно, только в это кафе ходить.
Он замолчал.
Она подождала немного, когда же начнется потрясающая новость, но вдруг поняла, что это она и была. Спать почему‑то расхотелось.
Тут зазвонил его мобильный телефон.
– Что за трудный день сегодня – уже третий человек за день звонит. Как я устал, – пожаловался ей Рассел, после того как переговорил с клиентом. Она обрадовалась: самое время спросить, чем он занимается.
Через минуту она пожалела, что спросила. Рассел так обрадовался вопросу, что опять начал очень издалека. Ничего не оставалось делать, как слушать, – сама виновата, в следующий раз надо думать, стоит ли лишний раз проявлять любопытство.
Если убрать из рассказа Рассела половину ненужной информации, то, что осталось, было действительно очень интересным. По крайней мере, в тысячу раз интереснее, чем бутылка бесплатной воды.
Как она поняла, его бизнес – это продажа программы по учету налогов, аналог русской версии «1С бухгалтерия». Рассел – собственник, директор и менеджер по продажам. Кроме него в фирме работают целых два человека! – программист, который делает ежемесячные обновления программы, и инженер, который устанавливает программу новым клиентам. Каждый работает у себя дома. Расходов на аренду офиса нет.
А теперь самое главное – программа стоит 7 000$. Кроме того, все клиенты платят по 60$ за обслуживание ежемесячно. Обычно каждый месяц он продает три или четыре программы новым клиентам. В общем, с учетом выплаты зарплаты двум сотрудникам, после выплаты налогов и отчислений в пенсионный фонд у него остается десять‑пятнадцать долларов в месяц. Занят он при этом от силы два‑три часа в день.
– Как здорово, всю жизнь работать по два часа в день, а потом выйти на пенсию и оставить бизнес сыну! А еще государство, наверное, огромную пенсию будет вам платить? – усмехнулась она.
– Ну, сын у нас не захотел учиться. Работает водителем грузовика, – произнес Рассел. Было видно, что эта тема была не очень ему приятна. – Сейчас молодежь вообще редко хочет в университете учиться. Трудно это и долго.
– А сколько он получает? – поинтересовалась она.
– 6000–7000$ долларов в месяц, – ответил Рассел.
– Ничего себе! – не удержалась она. – Вот это зарплата.
А потом вдруг подумала: «Конечно, зачем учиться, если такие деньги платят водителю?»
С одной стороны, это хорошо, а с другой – хотела бы она, чтобы ее сын или дочь не захотели учиться, а пошли бы в официантки или водители? Было здесь какое‑то противоречие. Она ожидала другого от страны с высокими зарплатами. Как уже и говорил ей Владимир Ильич, вдруг оказывается, что повышение зарплаты ведет не к развитию общества, где каждый человек стремится получать знания, а наоборот, к деградации. С трудом верится, что водитель грузовика читает Ницше в свободное от работы время.
– Ты спрашивала про пенсию, – вспомнил Рассел. – В нашей стране, если ты состоятелен, то государство не платит тебе никакой пенсии. Ты ее должен накопить себе сам. Причем в Австралии существует прогрессивная система налогообложения: если ты берешь себе деньги на зарплату, то нужно заплатить более 50 % налогов государству. Но ты можешь всю сумму положить себе на свой пенсионный вклад, и тогда налогов нужно заплатить всего 30 %. Правда, пользоваться этими деньгами можно будет только по достижении пенсионного возраста. Представляешь, как здорово: мы все деньги туда кладем и налогов мало платим.
Теперь понятно, почему она не видит доходов этой семейки. Выходит, все иностранцы начинают жить после пенсии, а до пенсии ходят в сланцах и экономят каждый цент.
– А почему программа так дорого стоит? – поинтересовалась она.
– Совсем недорого, а в самый раз, чтобы мне заработать на выплату кредитов за дом, за машину; зарплаты людям и налогов.
– Ну а если другая фирма, владелец которой не платит кредитов за дом и за машину, будет дешевле такие же программы продавать?
– Во‑первых, все платят кредиты или аренду, а во‑вторых, зачем это нужна другая фирма – чтобы цены снижать? Не нужна она! – закипятился Рассел.
– Да понятно, что тебе не нужна. Но в России, как только появляется какое‑то прибыльное новое направление, на следующий же день открывается одна фирма, на второй день – сто фирм, на третий – тысяча, и так далее. И каждый снижает цену.
– Ха‑ха‑ха! – захохотал Рассел, – Так и разориться можно. Как глупо так делать! Нет, лучше чтобы была только одна моя фирма.
Она не нашлась сразу что ответить. Может, он просто так шутит. Или действительно здесь люди не знают, что такое конкуренция. Кому расскажи – не поверят. Все, что она узнала до этого времени, было похоже на игру детей в детском саду, когда они договариваются между собой, кто какой магазин откроет.
«Чур, я – продуктовый!» – говорит один малыш. «А я – игрушечный», – говорит второй. «А я тоже хочу игрушечный!» – вступает третий. Тут подходит воспитательница, гладит третьего малыша по головке и говорит: «Ну, что ты, Васенька, сделай себе магазин карандашиков! А то если у вас два одинаковых магазина будет, то кто же к Валечке будет приходить игрушечки покупать?» Васенька послушный мальчик и всегда соглашается со старшими.
Но бывают и другие случаи: например, маленький хулиган Вадик никак не хочет слушать воспитательницу и кричит: «А я Валькины куклы в магазине все раскидаю, будет тогда знать! У меня будет игрушечный магазин машинок». Валечка начинает плакать, прятаться за воспитательницу, а та ее утешает: «Ну и что, не обращай внимания, придет время – еще будет за тобой бегать и упрашивать тебя настоящую машину тебе подарить, чтобы ты только его простила! А пока давай тебе другой магазин придумаем, будешь куличики из песка продавать. Не плачь, все будет хорошо».
Так что в советском детском садике у каждого из деток было по магазину. Прошло много лет, а в самой развитой стране все продолжают куличики лепить.
– А эти шестьдесят долларов в месяц за что? – Не унималась она, стараясь все‑таки понять основы организации бизнеса в стране с самым высоким уровнем жизни.
– Это знаешь для чего – вот первое число наступает, мне все деньги шлют. Мне это очень нравится, – с радостью в голосе объяснил Рассел.
– А что вы за эти деньги делаете? – удивилась она.
– Да в общем‑то ничего, – ответил Рассел.
– А если кто‑то не захочет ежемесячно платить, только один раз купит и больше не будет? Вы у него назад программу отберете, что ли? – продолжала она свое расследование.
– Нет, все останется как есть.
– И что, все платят ни за что? – удивилась она.
– Ну да, практически все. Кто не хочет, тот не платит. Таких – не более одного процента.
«Ладно, что я, в самом деле, прицепилась к его фирме, успею еще все понять», – подумала она.
В это время вернулась с работы Салли и они, быстро приготовив ужин, сели на открытой террасе. В доме был включен телевизор, но раздвижная, хоть и стеклянная, дверь закрывала половину экрана.
– А что если нам сменить эту дверь на другую? Я видел – можно сделать дверь, открывающуюся гармошкой, и тогда можно будет отсюда телевизор смотреть, – внезапно поделился новой мыслью Рассел.
Салли эта идея, видимо, не очень заинтересовала.
– Лучше бы вызвал мастера: холодильник показывает неправильную температуру. Вот сломается окончательно, все продукты пропадут! – пыталась она направить мысли Рассела в правильное русло.
– Да, – покладисто согласился он. – Не знаю, как завтра получится, сегодня так был занят – клиенты звонили не переставая. Может, завтра буду по‑свободнее от работы в офисе и смогу заняться домашними делами.
Она чуть не подавилась от смеха. Сегодня она была свидетельницей его занятости: пересмотрел все сайты с машинами, мотоциклами и катерами, рассказал ей всю историю австралийского бизнеса и выпил две бутылки вина.
На следующее утро она проснулась в хорошем настроении и, собирая тетради в университет, наткнулась на список ста слов, которые нужно было выучить к сегодняшнему дню. «Ой, совсем забыла. Да ладно, сколько я училась, что‑нибудь придумаю, авось пронесет».
Проходя мимо спальни супругов, она через открытую дверь увидела, как Рассел аккуратно и с удовольствием раскладывает свои шесть подушек на кровати. Заметив ее взгляд, он, положив последнюю подушку, гордо показал ей на свое произведение башенного искусства и спросил: «Правда, красиво?»
Красивого она в этом ничего не видела, хотя и обожала текстиль в дизайне. Эти подушки не имели никакого отношения к данному термину, а были скорее наглядной иллюстрацией слова «мещанство». Тем не менее, Рассел ждал от нее ответа.
– Вот, смотрите: чтобы поднять каждую подушку с пола и положить ее на кровать, требуется примерно пять секунд. Умножаем на шесть (по числу подушек) и на два, потому что утром их нужно снять, а вечером положить. Получается одна минута в день. Умножаем на 365 дней. Получается, что вы тратите на это шесть часов в год, а за свою сознательную жизнь, если умножить на 50 лет, получается, что вы потратите двенадцать суток на это увлекательное занятие.
Она подсчитала быстро – недаром оканчивала физико‑математическую школу. Потом она хотела сказать: «Не будет ли вам потом мучительно больно за бесцельно прожитые годы?», но, к сожалению, уровень английского не позволял ей передать все нюансы этой глубокой мысли.
– Не будет ли вам жалко этого времени? – только и смогла произнести она.
– Я никогда не думал об этом, – растерянно сказал Рассел, – и, кстати, я никак не могу отгадать загадку про цвет автомобиля. У меня есть кое‑какие мысли на этот счет, – продолжал он. – Вот есть такие рисковые люди, которые любят красные автомобили. И они разгоняются на них, потом резко тормозят. Может, именно у красных автомобилей повышенный расход бензина?
Вот это да, такого рассуждения она от него не ожидала. Конечно, это далеко от истины, но, по крайней мере, хоть что‑то! По статистике, красные автомобили больше всего покупают женщины‑блондинки, точнее, покупают женщинам‑блондинкам. К особо рисковым, впрочем, эту категорию отнести сложно; это она точно знала по себе. Скорее, красный автомобиль займет первое место по количеству царапин и вмятин на бампере.
Рассел терпеливо ждал ее ответа.
– Да, такая версия существует, – решила она его похвалить, – и все же правильный ответ другой.
– Какой, какой? Скажи мне, я не могу ни есть, ни спать спокойно, все стараюсь найти правильный ответ, – торопил ее Рассел.
Только теперь она осознала, что в течение несколько дней, которые она живет в этой семье, он постоянно чем‑то озабочен. Им будто овладевает какая‑то одна мысль, и пока он не устранит причину беспокойства, он не перестанет нервничать. Вчера, например, он увидел сухой лист на пальме и никак не мог найти секатор, чтобы срезать этот лист. Он бегал по дому, открывал все ящички, залезал под крышу – в общем, производил шум и суету до тех пор, пока она не взяла обычный кухонный нож и не срезала этот злополучный лист. Увидев ее с обычным ножом и листом, он очень удивился: видно, не подумал, что лист можно срезать чем‑то еще, кроме специального секатора. И он сразу же успокоился, с гордостью прокомментировав: «Я такой человек! Я не могу, когда беспорядок, это меня раздражает».
«Есть диагноз в психиатрии с похожими симптомами. Гордиться здесь абсолютно нечем», – подумала она. Кстати, многие люди этим гордятся, абсолютно не подозревая, что это обычная нервная болезнь. А ее, болезнь, нужно лечить, чтобы позволить жить спокойно себе и, самое главное, окружающим людям.
– Ответ на загадку очень прост, – решила больше не томить его ожиданием она. – Летом черные машины нагреваются сильнее белых, и работающему кондиционеру требуется больше мощности, чтобы охладить салон. Поэтому черные автомобили потребляют бензина больше, чем белые.
– Yes, yes, yes, это так просто! – воскликнул удивленный Рассел. – Я теперь всем буду эту загадку загадывать – пусть все удивляются, какой я умный.
Как он пришел к такому логическому заключению, она не поняла. Но ведь не всегда нужно все понимать, иногда нужно просто принимать, как есть, что она в данном случае и сделала.
В университет она опоздала и была очень удивлена даже не тем, что учительница сделала ей замечание, а тем, что вся группа смотрела на нее очень неодобрительно. Во взглядах было написано, что они недовольны, что она отвлекает их от получения знаний.
Она тихо проскользнула на последний ряд и села рядом с отличником группы – китайцем Мао с острова Хайнань, который сосредоточенно смотрел в свою тетрадь и что‑то беззвучно повторял, шевеля губами.
Первое занятие проводила скучная учительница, и урок обещал быть таким же унылым и неинтересным. Хорошо, что он был первый, а не последний – но все равно от невыразительного голоса и бесцветной подачи материала непреодолимо тянуло в сон.
Начали почему‑то с проверки домашнего задания. А она‑то рассчитывала, что это как‑то забудется… Учительница вызывала по очереди к доске, и нужно было рассказать перевод десяти слов. Так, все понятно, нужно выбрать слова из середины; затем, пока вызывают других, быстро перевести, а потом поднять руку и ответить, авось раньше не вызовут. Она быстро вынула словарь, перевела слова, составила предложения и, подняв руку, вышла к доске. «Молодец, – похвалила ее учительница, – вот посмотрите, как нужно готовиться к занятиям». Ее поставили в пример всей группе. Все захлопали в ладоши. Она вернулась на свое место и могла спокойно сидеть и ничего не делать, пока отвечают другие. Хотя, конечно же, нужно было слушать, что говорят другие, и запоминать. Тут ее взгляд упал на тетрадь соседа, аккуратно испещренную иероглифами.
– Что это? – удивилась она.
– Это перевод ста слов и предложения к каждому слову, – пояснил ей Мао.
Она еле сдержала смех. Ну конечно, они же на китайский переводят. Бедные…
– Сколько же ты времени на это потратил? – удивленно спросила она.
– Немного. Я домой вернулся в восемь вечера, поужинал, потом часов шесть делал домашнее задание, и еще два часа удалось поспать. Но я все успел! А ты сколько времени готовилась? Ты даже наизусть все успела выучить.
«Вот так они нас всех и победят», – подумала она, а вслух сказала:
– Приблизительно столько же, просто у нас русские буквы быстрее пишутся, поэтому я дольше спала.
– Ну уж нет! – рассмеялся Мао. – По‑китайски очень легко писать, вот смотри.
Он за одну секунду написал иероглиф. Рука его буквально летала в воздухе.
– Что это означает? – поинтересовалась она.
– Это означает: «Птица взлетела и через несколько секунд была похожа на точку во Вселенной». А чтобы тебе это написать по‑русски, сколько нужно времени? У меня друг в Москве учится, говорит, что ему там трудно. И даже не потому, что в России холодно, а потому, что очень сложно русский язык выучить. Образование в России дешевле, и оно очень хорошее, но из‑за языка все едут учиться в англоязычные страны, – разумно объяснил ей Мао.
«Хорошо, что русский язык сложный». Первый раз в жизни она поняла, что морозы хоть от чего‑то спасают. Может, эта мысль и не была очень хорошей, но она промелькнула в ее сознании. Это невидимая граница позволяет русским студентам не ходить на лекции, не готовиться к экзаменам, пить пиво и веселиться. Ведь студенческие годы – они для этого, а не для того, чтобы всю ночь готовить домашнее задание и спать по два часа в сутки. За наш народ она спокойна. Никто нам еще долго не составит конкуренции в России на рынке труда. Но и жить мы будем так, как живем, «лучше» не получится. Мы же не китайцы, чтобы много учиться и работать…
Следующий урок должна была вести Карла. Она влетела в класс во время звонка и тут же включила всех в игру ответов и вопросов. Переход был разительный, все сразу проснулись и были готовы воспринимать новую информацию.
Потом она опять распределила группу на пары и дала новую тему для обсуждения. Ее партнером оказалась девушка из Саудовской Аравии, с закрытым платком ртом. Она стала что‑то рассказывать, но мало того, что она плохо говорила, вдобавок с сильным акцентом, да еще платок глушил звук ее речи. Видно было, что Фарида волнуется: она без конца заглядывала в свою тетрадку, сплошь исписанную арабской вязью.
Вот интересно – они три дня учатся, она свою тетрадку еще даже не открывала ни разу, а эти все уже половину исписали. Вот это разница в менталитетах! Они задание воспринимают как приказ, который обязательно нужно выполнить. В России же домашнее задание воспринимается учениками как тест на то, кто найдет лучший способ его не сделать. А если ты не сделал задание и тебя не поймали – ты вообще супрергерой.
Ну да ладно, нужно попытаться понять, что говорит ее соседка. Она долго пыталась что‑то разобрать, но поняла, что это бесполезно. Карла подошла к ней и сделала замечание: она не должна молчать, общение предполагает активное слушание, когда нужно задавать вопросы.
Ну вот. Мало того, что она ничего не может разобрать из‑за того, что эта девушка строгая мусульманка, да еще она виновата оказалась. И вообще, что это за обучение такое – разговаривать с людьми, которые сами знают английский хуже нее? Еле‑еле она досидела до конца урока и после его окончания подошла к учительнице.
– А когда нас будут учить правильному произношению? – поинтересовалась она.
– Произношению? – удивилась Карла, – а почему ты спрашиваешь?
– Потому что у меня ужасное произношение, и я хотела бы его улучшить. Чтобы по возможности разговаривать без акцента, – объяснила она свой вопрос.
– Ты очень хорошо разговариваешь, я тебя прекрасно понимаю, – успокоила ее Карла.
Она попробовала продолжить тему, но Карла, повернувшись к классу, громко сказала:
– Записываем домашнее задание. К завтрашнему дню надо найти интересную статью в газете и написать сочинение, о чем эта статья, чем она вас удивила, и почему вы хотите рассказать о ней другим людям. Урок закончен, – весело бросила она напоследок и унеслась из класса.
Карла не ответила на ее вопрос, но она не расстроилась: нечего зря переживать, всему свое время. Наверняка произношению будет уделено основное внимание, только позже. В этом можно было не сомневаться.
Она вернулась домой с большим желанием прямо сразу найти статью и выполнить домашнее задание. Она уже представляла себе, как послушные китайцы, японцы и корейцы уже вернулись домой, и скрепят ручками. Ничего, она тоже напишет сочинение не хуже других. У нее появился какой‑то азарт – показать всем, что русские самые‑самые. Какие – самые‑самые, она не смогла придумать, – ну, в общем, лучшие.
Войдя в дом, она сразу же столкнулась с бесцельно слоняющимся по квартире Расселом.