– Но жареная во фритюре картошка в Фиш & Чипс абсолютно такая же, как и в Макдоналдсе, – пояснила она свою точку зрения.
– Что ты говоришь! – возмутилась Тори. – В Маке она мелкой соломкой нарезана, а в английском бистро Фиш & Чипс – крупной.
Она подождала, что Торри приведет какие‑нибудь еще аргументы и уже готова была выслушать лекцию о разнице в технологиях приготовления картошки фри.
Но Торри выдержала паузу и закончила, сердито помахав пальцем перед ее носом:
– Вот!
После такого неоспоримого аргумента пришлось полностью признать правоту Торри. Ей не оставалось ничего другого, как только тихо капитулировать. Она поднялась наверх, расточительно приняла душ и немного отдохнула после целого дня хождения.
Когда она спустилась вниз, то застала Патрика и Торри за просмотром телепередачи. Шла реклама Hampton Flower Show. Она знала, что эта выставка ландшафтного дизайна считается самой престижной в мире. Как «Оскар» в кинематографе, автомобильный салон в Женеве и торговая ярмарка в Гуанчжоу в Китае. Как ей повезло, что она проходит именно сейчас!
– А это далеко? Вот бы туда попасть, – мечтательно сказала она.
– Что ты, это очень дорого! Входной билет стоит 35 фунтов.
– И добраться туда будет стоить фунтов десять, – Патрик продолжил мысль жены, чтобы дать ей понять все безрассудство такого намерения.
– А куда вы сегодня так рано уехали? – спросила она хозяев, чтобы сменить тему.
– Утром мы каждый день ездим в фитнес‑клуб.
Надо же, молодцы, какие! Спортом каждый день занимаются. А она‑то подумала, что они жадные, абонемент ведь недешевый, наверное.
Словно читая ее мысли, Торри продолжала, что да, абонемент дорогой, но болеть гораздо дороже, а посещение фитнеса позволяет сэкономить.
– В каком смысле? – поинтересовалась она.
– Мы с Патриком там моемся, ходим в туалет и принимаем душ. Так мы экономим воду дома. Дорого очень за воду платить.
Вот это да! Поэтому они так торопились утром в фитнес‑клуб, в туалет‑то с утра хочется! Ну и ну, никто же в это не поверит, если кому рассказать.
Теперь стало понятно, почему они чай не пьют. Ведь надо воду наливать из крана и кипятить, двойная трата! А потом в туалет захочется и еще смывать придется. Вообще, затратное чаепитие получается.
– Хочешь, я тебе покажу фотографии? – предложила Торри. Сейчас она была очень благодушно настроена к гостье: видимо, деньги за проживание уже дошли…
Торри принесла альбом. На первой черно‑белой фотографии на фоне красивой машины стояли молодая женщина в модном платье, мужчина в шляпе и двое маленьких мальчиков впереди.
– Это Патрик и Марк с родителями, – пояснила Торри. – Правда, они красавчики?
– А кто были ваши родители? – спросила она Патрика.
История семьи ее поразила, ведь она ожидала услышать, что‑то наподобие «мама – кухарка, папа – рабочий на мыловаренной фабрике». Семья Стенли, как оказалось, была состоятельной, если не богатой. Папа владел мясной лавкой, и во время войны они сильно разбогатели.
Конечно, можно себе представить, как они безбедно жили, при мясе‑то!
Но Патрик стал рассказывать, что они детьми были обязаны помогать папе, рубили мясо и у них сильно мерзли пальцы. Папа закупал мясо и сам его продавал, а магазин не отапливался.
На ее вопрос, почему нельзя было нанять работников, Патрик ответил:
– Им же надо платить!
– Получается, в школе вы не учились? – продолжала она расспросы.
– Как это не учились? Нас с братом отдали в школу‑интернат, когда мне было пять лет, а Марку всего три года. Я‑то еще ничего, а вот ему трудно пришлось. Он еще совсем маленький был. В школе мы жили в разных корпусах и даже не могли видеться.
– Почему же вас туда отдали? – удивилась она. – Наверное, на выходные каждую неделю забирали?
– Отдали, как всех отдавали. Мама работала, ей трудно было за нами следить, готовить, стирать на нас. А забирать не забирали. Только на летние каникулы на месяц нас забирала бабушка, которая жила на побережье, и это было лучшее время в нашей жизни, – добавил он. Воспоминания настроили Патрика на лирический лад.
– Знаешь, мы с Марком очень любили жареную картошку во фритюре, а мама нам никогда ее не готовила, потому что, когда ее жаришь, жир летит во все стороны, а мама была такая чистюля… Да… А бабушка нас сильно любила и жарила нам картошку несколько раз в месяц, такую вкусную…
– А в школе вас чем кормили?
– Ой, еда была ужасная, как в тюрьме. Да и вообще это была тюрьма. Нас розгами били перед всей школой, когда мы с Марком первый раз сбежали, а родители нас назад привезли. Было до конца года заплачено.
– А это школа была для бедных, что ли? Вы же говорили, что папа стал богатым после войны.
– Почему для бедных? – удивился Патрик. – Это была очень дорогая престижная школа, да она и сейчас есть, но лучше не стала, – усмехнулся он и сообщил название этой школы.
Не может быть! Она чуть не поперхнулась чаем, который ей теперь предстояло выпить одной. Она прекрасно знала эту школу. Многие русские родители мечтали, чтобы их дети закончили эту привилегированную школу в Брайтоне.
– А что было потом?
– А потом я закончил финансовую академию, у меня была хорошая работа в крупном концерне. Теперь я на пенсии.
– И что пенсия, маленькая? – поинтересовалась она.
– Почему маленькая? Нормальная. Живем мы хорошо. Вот кредит за дом недавно выплатили.
– А, понятно, у вас еще дом есть, – догадалась она.
– Нет, вот этот, больше никакого.
Ничего непонятно: учиться в престижной школе, потом в финансовой академии, потом всю жизнь работать на высокооплачиваемой работе и жить в таком доме?!
Дом был общей площадью метров семьдесят, с маленькой кухней, залом‑столовой и двумя крохотными спаленками. Стены выкрашены в белый цвет, на окнах металлические серые жалюзи, старый кожаный диван, телевизор пятилетней давности и пустой холодильник. На старой машине нужно ездить в фитнес‑клуб, чтобы там сходить в туалет и помыться, а заодно и здоровье подправить, потому что лечиться дорого. Бред.
– А как Марк в США попал? – задала она давно интересовавший ее вопрос.
– А, так это родители наши решили в Штаты переехать жить, в Англии все дорого. Мне было три года, а Марк там родился, поэтому он сразу гражданство американское получил. Потом родители развелись, и мама с нами вернулась в Англию, а как Марку 21 год исполнился, он уехал в США жить. Родители, хотя отец из Штатов вскоре вернулся, так и не смогли вместе жить нормально. Дрались, ругались. Отец нас бил, да и матери доставалось.
Однажды на День благодарения мама приготовила индейку, а пока убиралась (я уже говорил – такая чистюля была), индейка остыла. В доме‑то холодно было: камин только иногда топили. Ну и папа ей говорит, что холодную есть не будет, а она взяла подсвечник чугунный, ка‑а‑а‑к кинет в него, и голову ему разбила. Кровища… Он упал замертво. Мы с Марком сидим, ни живы ни мертвы. Скорая приехала – оказалось, живой, без сознания только…
Слушать больше эту чернуху она не могла и, сославшись на головную боль, пошла спать.
– Опять я куда‑то не туда попала, – размышляла она в постели. – А вообще, есть в этом мире такие страны, где обычные люди хорошо живут? Не сотня олигархов, а обычные люди. Видимо, нет.
Не может же ей не везти постоянно! Все, что она видела, представлялось ей монеткой, с двух сторон которой была решка: как ни кинь – один результат. А она все кидала ее и кидала. Когда же орел выпадет, когда?! Да нет его, орла, на этой монете, словно бы смеялась над ней теория вероятности.
Субботнее утро не порадовало теплом. Выглянув в окно, она увидела идущую мимо женщину в сапогах‑уггах. Поймала себя на мысли, что завидует ей, и весело рассмеялась. Это в июле‑то вместо желтого шифонового шарфика нужно было угги брать в Лондон. Она спустилась вниз. В доме было пусто. «Понятно… Патрик и Торри, должно быть, в туалете, в смысле, в фитнес‑клубе», – от этой мысли ей стало еще смешнее.
Чего это она так развеселилась, лучше бы подумала, что надеть сегодня: ее одежда уже не спасет от холода, даже если она наденет всю ее одновременно. Заслышав звук открывающейся двери, она подумала попросить отвезти ее в ближайший торговый центр. Нужно обязательно купить высокие ботинки, теплый свитер и вязаный шарф. Понимая, что им не понравится эта идея, она решила схитрить:
– Патрик, а ты говорил, что где‑то недалеко есть классный паб, я бы хотела вас пригласить туда попить пива, а по пути заехать на полчасика в какой‑нибудь молл, чтобы я смогла купить себе теплую одежду.
По лицу Патрика было видно, что первая часть программы ему очень понравилась, а вторая – нет.
– Ты что, там дорого очень, – проворчал он, – в этих магазинах цены высокие очень.
– Да, мне не надо в Harrods, мне в обычный торговый центр. И потом, сейчас же скидки. Иначе я замерзну, заболею и умру, – шутливо пригрозила она.
– А у тебя страховка есть? – серьезно спросил ее Патрик.
– Есть‑есть, не бойтесь, – успокоила его она.
Они сели в машину и поехали, как сказал Патрик, в самый большой шопинг‑центр. Может, он был самым большим в их пригороде, хотя ехали они довольно долго, но он ей таким не показался. Обычный торговый центр.
Патрик предложил Торри ее сопровождать, чтобы она не потерялась в этих магазинах. Сам же он будет ждать их на этой скамейке у входа, потому что ему ничего покупать не нужно. Сказал, что лучше им уложиться в полчаса, потому что дольше он здесь не вынесет.
Она не любила ходить по магазинам с кем‑нибудь, а уж с Торри и подавно, так как та была так страшно далека от моды, но отказываться было неудобно, и они с Торри вошли в первый попавшийся на их пути обувной магазин.
Она понимала, что времени на выбор у нее нет и что, скорее всего, все то, что она купит, будет просто теплым, но с удивлением нашла на полке очень модные нубуковые ботинки, разрисованные мелкими цветочками. Стоили они при этом восемь фунтов (четыреста рублей). Внутри они были кожаные, и было написано: Made in Italy. Ботинки понравились не только ей: Торри тоже проявила к ним интерес.
– Хорошие, – поделилась своими мыслями она, – только дорого.
Оставив Торри в раздумьях, она оплатила ботинки и быстрым шагом направилась вдоль следующих магазинов. На втором этаже она заметила небольшой магазин Armani Exchange, где так же быстро купила себе с большой скидкой теплую кофту и джинсы. И уже когда она возвращалась обратно, на нее буквально свалился с полки шарф под цвет ботинок. Довольная, что потратила так мало денег и купила все, что ей было нужно, она вернулась в первый обувной магазин, где застала Торри в той же позе мыслителя с ботинком в руке.
Увидев, что она уже вернулась, Торри решительно поставила ботинок на полку, сопроводив это объяснением, что она никогда не делает спонтанные дорогие покупки.
Следующим пунктом их путешествия был паб, чему Патрик был несказанно рад. Они поехали по дороге, но чувствовалось, что в этом месте он первый раз. Через полчаса он понял, что заблудился. Покружив еще несколько минут, Патрик вдруг увидел указатель – замок Хевер.
– О, я знаю, где мы! Мы здесь жили в детстве с родителями. Сейчас я тебе покажу, тут недалеко.
Она уже представила себе уютный домик, каких было сотни вокруг, с милой лужайкой и кустами роз, как Патрик показал налево и уточнил, что они жили на четвертом этаже над козырьком в том доме. Дом оказался обычной блочной пятиэтажкой, в которой она прожила все свое детство в Тарасове.
– А у вас были свои комнаты? – поинтересовалась она, вспомнив свою большую спальню и целый угол, заваленный игрушками.
Патрик посмотрел на нее с удивлением.
– У нас была одна спальня, в которой умещалась одна двухъярусная кровать, родители спали на кухне, там же мы учили уроки. Мы потом уже в обычной школе учились. После того как мы три раза из той школы‑тюрьмы сбежали, нас больше туда не взяли, – расхохотался Патрик.
Минут пятнадцать они ехали молча, и вдруг она увидела замок. Он был, как на картинке в книжке про рыцарей.
– А можно остановиться здесь и посмотреть замок? – спросила она.
– Нет, ты ничего не увидишь за стеной, – ответил Патрик.
– А что, внутрь войти нельзя? – удивилась она.
– Можно, но вход стоит четыре фунта с человека.
– Ой, классно! – обрадовалась она. – Давайте сходим.
Отказать ему, видимо, было неудобно, и он остановил машину, сказав, что они с Торри пойдут в кафе, потому что они уже были в этом замке.
Она согласилась, пообещав вернуться через полчаса. Уже дойдя до входа, она поняла, что забыла в машине фотоаппарат. Она пошла в кафе, но Патрика и Торри там не было. Вернувшись к машине, она увидела их сидящими внутри и поняла, что они ни в какое кафе и не собирались. Ей стало неудобно, что она заставляет людей ждать. Она сказала им, что ей скучно ходить одной, и она боится заблудиться, поэтому она приглашает их прогуляться вместе. Они с радостью согласились. Заплатив за билеты, они прошли внутрь парка.
Парк был красив: там были и лужайки, и столетние дубы, и «стриженые» скульптуры из растений, и даже фонтаны‑«шутихи», как в Петергофе, которые включаются сами по себе, окатывая водой ничего не подозревающих прохожих. Но в такой холод это было бы не очень хорошо, и они обошли это место стороной.
Внутри замка было много старинной мебели, гобеленов и восковых скульптур шестнадцати жен короля, владельца замка. Чтобы жениться на следующей, он убивал предыдущую.
В общем, ей все понравилось, и они уже собрались ехать в паб, но, проходя мимо чудесного ресторанчика на берегу озера напротив замка, в котором плавали белые лебеди, она предложила им что‑нибудь перекусить, а уж в пабе просто попить пива. Нельзя сказать, что они с радостью согласились, но аргументов, почему это нельзя сделать, видимо, быстро не нашли.
Они выбрали столик, им принесли меню. Патрик и Торри заказали себе из этого меню самые дешевые блюда, просто чтобы не сидеть без еды. Для себя она по совету миссис Хадсон, домохозяйки Шерлока Холмса, заказала английский ростбиф, который подавался почему‑то с йоркширским пудингом.
– Это как в одну тарелку положить мясо и сладкий пирог? – спросила она Торри.
– Йоркширский пудинг – это особенным образом выпеченный хлеб, – пояснил Патрик. Первоначально это была еда бедных крестьян. В Англии мясо ели в основном аристократы, а крестьяне, чтобы хоть как‑то побаловать себя мясом, придумали подавать запечённое мясо с лепёшкой, пропитанной его соком. Одним мясом вряд ли можно было насытиться, а вот вприкуску с лепешкой – легко! Так вот, йоркширский пудинг – это не что иное, как изделие из жидкого пресного теста, которое запекается под ростбифом на решётке. Тесто впитывает в себя весь стекающий с мяса растопленный жир, поэтому ростбиф и йоркширский пудинг всегда подаются в паре.
– Вот экономные какие, даже капли жира, и те подбирают. А назвали‑то не как‑нибудь, а «йоркширский пудинг», и теперь этим гордятся. В России назвали бы «лепешка крестьянская» и сидели бы, плакали, как плохо в России жить, нечем гордиться.
Пока они ждали, когда приготовят их заказ, она попросила принести им по бокалу вина. Выглянуло солнышко, и как‑то сразу потеплело. Все и так было хорошо, а стало просто отлично.
Патрику и Торри принесли что‑то серо‑зеленого цвета: как оказалось, это был суп‑поридж, приготовленный из овсяной крупы. По тому, с какой быстротой они его съели, можно было предположить, что вкус этого супа отменный. Но вид у него был таким отвратительным, что она бы не согласилась его попробовать ни за какие деньги.
Ее блюдо, казалось, выглядело гораздо красивее, но на вкус оказалось обычным. Даже сложно подобрать слова, чтобы описать этот вкус. Как ей казалось, фирменное английское блюдо, да и не только английское, а любое фирменное блюдо должно таять во рту, рождая желание вернуться сюда, чтобы снова заказать его же.
Так вот, у нее желания не возникло. И мясо, и йоркширский пудинг почему‑то были холодными и слегка резиновыми, теплой была только подливка. Голод утоляет, может, этого и достаточно. Вообще, после нескольких дней пребывания в Лондоне у нее сложилось впечатление, что люди здесь не едят, а питаются, то есть просто поддерживают в рабочем состоянии физиологические процессы организма. Удовольствие от еды получать здесь как‑то не принято.
Пока они молча ели, ей вдруг послышалась русская речь. Она слегка обернулась. За соседним столиком сидела красивая блондинка и разговаривала по сотовому телефону. Рядом с ней сидел мужчина старше ее, и с ними сидели еще две супружеские пары.
Из разговора она поняла, что эта русская девушка и ее жених‑англичанин знакомились с его двумя братьями и их супругами. Девушка разговаривала вполголоса, видимо, со своей матерью и говорила ей, что все хорошо, обед подходит к концу, и ей кажется, что она им понравилась. Кажется, они не против, что их брат на ней женится. Блондинка быстро закончила разговор и, взяв сумочку, извинилась и пошла в туалет, как она выразилась, подправить макияж.
На лицах присутствующих появилось легкое недоумение, но они, как истинные леди и джентльмены, сделали вид, что все в порядке. Тем не менее, жених тоже извинился, сказав, что ему тоже нужно в туалет, и вышел из зала за невестой.
«Пойду и я выйду», – подумала она и направилась в дамскую комнату. Проходя через холл, она услышала интересную беседу. Жених говорил своей русской невесте, что когда нужно будет расплачиваться, она должна заплатить за себя сама, и он ей даст денег на это. Девушка не понимала, что он от нее хочет, видимо, ее английский был на начальном уровне. Как она собиралась за него замуж – непонятно. Жених настаивал, и на глазах девушки уже показались слезы. Как тут пройти мимо? Она подошла к девушке и предложила свою помощь. Ее появлению они очень обрадовались, и англичанин стал ей объяснять суть проблемы, чтобы она потом перевела это его невесте.
Дело было в следующем: он и его братья всегда соперничали друг с другом, каждый старался доказать, что он лучше других устроился в жизни. И поэтому теперь, когда он нашел в России красотку Веру (при этом он посмотрел на нее обожающим взглядом), они ему завидуют, потому что у них старые страшные жены, а у него будет такой ангел.
– Я не понимаю, в чем проблема? – перебила его она.
– А проблема в том, что если они узнают, что я заплатил за ее билет, визу и буду платить за ее еду и одежду, то они меня засмеют, и я буду в их глазах неудачником всю мою оставшуюся жизнь.
– Что?! – она не могла сдержать своего удивления и возмущения.
– Переведите мне, пожалуйста, переведите мне, – теребила ее за рукав девушка, – он что, отказывается на мне жениться, он же обещал?!
Она перевела девушке все, что хотел донести до нее этот англичанин.
– Ох, только это, – с облегчением вздохнула блондинка, – конечно, я сделаю все, что он хочет, это ведь такие мелочи, правда? – сказала девушка и посмотрела на нее, как бы ища поддержки своим мыслям.
– Я не думаю, что это мелочи, – задумчиво ответила она, – это самое главное.
– Да ладно, ну заплачу я, он же мне деньги дает, – и, взяв у него деньги, чмокнула мужчину в щеку.
Жених, полностью удовлетворенный результатом переговоров, горячо ее поблагодарил и вынул портмоне, спросив, сколько он должен за перевод.
– Nothing, it is free, – ответила она ему, что означало: ничего не стоит. – Только ответьте мне на один вопрос.
– К вашим услугам, – галантно ответил он.
– А вот вы ей денег дали, чтобы она за себя заплатила: вы так всегда будете делать?
– Нет, что вы, – даже как‑то испуганно ответил жених, – это только сейчас, а потом она же на работу пойдет и уже сама сможет за себя платить. Я надеюсь, скоро, – задумчиво закончил он.
– А вот если бы ваш брат оказался в такой ситуации, вы бы тоже считали его неудачником?
– Конечно, – правдиво ответил жених и с мольбой посмотрел на нее, – но вы же им не расскажете о нашем разговоре?!
– Даю честное пионерское слово, – ответила она грустно и ушла.
Было пять часов вечера. В этом ресторане пила чай только она, все остальные, как Патрик и Торри, пили кофе. Она пила чай и думала: как хорошо, что эта милая девушка совсем не знает английский и не понимает ничего из того, что говорит ее жених. Ведь если бы она это поняла, она не стала бы выходить за него замуж. Но рано или поздно девушка выучит английский язык и поймет, о чем идет речь, и тогда она встанет и уйдет, если она умная. Если же глупая, то будет терпеть эту «высокую мораль», когда человек считается неудачником, если он платит за любимую женщину, и самое страшное – что ему самому от этого стыдно. Но для Веры время не будет потрачено зря: она вернется счастливая и довольная домой и будет радоваться тому, что раньше считала обычным и само собой разумеющимся. Вернется она, конечно, с пустыми руками, но английский будет знать в совершенстве – это точно. А за знания всегда нужно платить. До паба в этот день они так и не доехали, потому что ремонтировали дорогу, а в объезд было ехать далеко, а значит, дорого. Опять начался дождь, и им пришлось вернуться домой.
По дороге она спросила Торри, как у них организован домашний бюджет.
– О, – ответила она, – я горжусь, что я всегда была независимой женщиной. Патрик ни копейки на меня не потратил. Одежду я покупаю себе сама. У нас каждый платит за себя.
Патрик, слыша весь этот разговор, согласно кивал головой, а потом добавил:
– На коммунальные услуги мы сбрасываемся, на еду и бензин тоже.
– А у вас в России женщины работают? – поинтересовалась Торри.
– По‑разному, – уклончиво ответила она.
– Это ужасно – чувствовать себя обязанной кому‑то, – продолжила Торри. – Я бы так не смогла. Торри вопросительно посмотрела на нее.
– Я бы тоже так не смогла, – имея в виду образ жизни Торри, ответила она.
Но Торри расценила ее ответ по‑своему и с удовлетворением закончила:
– А как же можно жить иначе?
Они подъехали к дому с другой стороны и, открыв калитку, оказались на крохотной зеленой лужайке, на которой с трудом бы уместился шезлонг с зонтиком.
– Вот посмотри, какой у меня газон, – с гордостью показала на лужайку Торри, явно ожидая одобрения.
Газоном это было назвать нельзя даже с большой натяжкой, тем более в Англии. В основном везде рос клевер, и пестрели одуванчики. Стригли его, наверное, месяц назад.
– Отличный газон, – похвалила она, – только нужно его освободить от клевера и одуванчиков и постричь.
– Зачем? – удивилась Торри. – Здесь у всех вокруг такие газоны, мне так больше нравится, с цветочками.
В этот момент она ощутила себя гораздо большей англичанкой, чем все те люди, с которыми она здесь общалась: у нее хорошее образование, хорошие манеры, она пьет чай в пять часов и даже иногда утром ест овсянку, у нее идеальный газон и дом в английском стиле, какого она не видела еще в Лондоне. Английские дома, умилительно‑красивые снаружи, внутри напоминали больничный офис. Все окна домов были без штор, и вечером можно было видеть всю обстановку. В общем, если хотите увидеть все, кроме Биг Бена, Букингемского дворца и музея Шерлока Холмса, – Welcome to Tarasov city!
На следующий день она улизнула из дома пораньше, пока хозяева занимались утренними процедурами outside (вне дома) и, купив себе новый билет, уже в десять утра приехала в центр города.
Погода стала чуть лучше, и она взяла себе билет на двухэтажный экскурсионный автобус. Она планировала целый день кататься на нем, ездить от одной достопримечательности к другой, выходя из автобуса, чтобы сделать фотографии и прогуляться в наиболее понравившихся местах, а потом продолжать путешествие.
Почти все места на втором этаже были заняты, и она села рядом с молодым японцем, который фотографировал в режиме нон стоп все, что попадалось ему на глаза. Она надела наушники и выбрала русский язык. В стоимость билета входил круиз на пароходике по Темзе в Гринвич. Она собиралась это сделать на следующий день.
Лондон был очень красив, и даже те места, где она уже была, сегодня ей понравились больше. Было ощущение нереальности: казалось, ты снимаешься в главной роли фильма о себе самой. Часто происходят какие‑то события, которые сначала кажутся обычными, и лишь потом, спустя долгое время понимаешь, что тогда было так хорошо. Очень редко случается, когда ты уже в момент свершения события понимаешь, что это и есть счастье. Очень приятно находиться в состоянии, когда ты понимаешь, что жизнь идет вместе с тобой, а не проходит мимо.
Она завершила объезд оставшихся достопримечательностей: Трафальгарская площадь, Букингемский дворец, улица Пиккадили… Она сделала фотографию на фоне лондонского глаза (по‑нашему, «чертового» колеса), считающегося самым большим в Европе. После обеда она решила сходить в Национальную галерею и закончить день прогулкой в Гайд‑парке.
Она давно знала, что в Лондоне практически все музеи бесплатные. Зайдя в самую большую картинную галерею Лондона, она осмотрелась. Вход, действительно, был бесплатным. Платить нужно было лишь за аудиогида, и стоила эта услуга шесть фунтов. Но она никогда не любила такие экскурсии: личная жизнь художника почему‑то ее мало интересовала. После того как узнаешь, как жил этот человек, иногда уже картины и смотреть не хочется. Поэтому она предпочитала получать наслаждение от самого искусства, а не от того, кто где жил и кто с кем спал.
К ее удивлению, она не заметила плана‑схемы, на которой было отмечено, в каком зале картины каких художников находятся. Понимая, что эта информация должна быть обязательно, она осмотрела зал внимательнее и заметила в углу большой стол, на котором стояло множество «карманов» с буклетами на разных языках с планом картинной галереи.
«Очень хорошо, – подумала она, – сейчас посмотрю, какие залы меня интересуют, и схожу только в них». Она вспомнила, как они с подругой пытались осмотреть весь Лувр за два часа: после часа уже не хотелось ничего, кроме как выйти на улицу. Сейчас такой ошибки она не допустит и посмотрит только шедевры. Она уже было собралась отойти от стола, как заметила, что к нему подошел мужчина и, взяв буклет, кинул в прозрачный куб, стоящий рядом, один фунт.
Конечно! Как же она не заметила, что написано, что буклет стоит один фунт. «Но ведь никто не проверяет, положил ли человек монетку после того как взял буклет, или нет. Вот чудаки, – подумала она, – кто же просто так платить будет?».
Она решила немного постоять около куба и посмотреть все ли кладут деньги. Пятнадцатиминутный эксперимент показал, что единственными не заплатившими были русская семья с взрослым сыном. Все остальные, ни секунды не раздумывая, опускали монетку и забирали буклет. Еще больше она расстроилась, когда честно призналась себе, что она тоже могла бы взять буклет, не заплатив и не испытывать при этом угрызений совести. Может, в этом все дело.
Она вспомнила одну давнюю историю на эту тему. Однажды они были с шефом в Италии в деловой поездке, после обеда у них должны были быть переговоры. Они решили пообедать вместе с переводчицей Люаной, которая по совместительству на время поездки была их водителем. Найти парковку в центре города было сложно, и они решили поискать ресторанчик недалеко от места, где припарковались. Но перекусить в Италии в обед не так‑то просто: все рестораны были либо заняты, либо не удовлетворяли изысканному вкусу ее шефа.
Наконец‑то ресторанчик был найден, и в самое время, потому что вдруг пошел сильный дождь. Они сели за стол и принялись выбирать рыбу. Здесь, в отличие от лондонского ресторана Фиш & Чипс, рыбу им показывали и рассказывали, как они ее могут приготовить. Все это время было видно, что Люана сильно нервничает. На вопрос, что случилось, она, на их взгляд, очень странно ответила, что, пока они искали место, где бы поесть, на стоянке закончилось оплаченное время парковки ее машины, и ей нужно сбегать и доплатить за следующий час, а то может быть штраф. При этом слове выражение ее лица было таким, словно ее посадят на электрический стул.
Услышав это, шеф рассмеялся и сказал, чтобы она сидела спокойно, будут проблемы – мы их решим. Была очередь Люаны выбирать рыбу, и та, как ей показалось, ткнула пальцем в первую попавшуюся и сказала, что ей нужно в туалет помыть руки. Не было ее очень долго, и они уже решили, что с ней что‑то случилось в туалете. Она пошла на поиски переводчицы, но в туалете ее не было. В этот момент в ресторан вбежала абсолютно мокрая и счастливая Люана, которая их обманула, чтобы сбежать и продлить оплату парковки. Когда они ее спросили, зачем она это сделала, девушка опять непонятно ответила, что у нее бы застрял кусок в горле, а теперь она будет есть с большим аппетитом, потому что проголодалась ужасно. Тогда они сочли этот эпизод смешным и решили, что она просто такой человек. Но за все следующие путешествия она не раз сталкивалась с аналогичными поступками иностранцев, но никогда не придавала этому значения. А сейчас почему‑то она объединила эти разрозненные события, и вывод оказался не в пользу русских.
Она нашла интересующий ее зал с картиной «Подсолнухи» Ван Гога и пошла, переходя из зала в зал в этом направлении. Она не могла сказать, что это была ее любимая картина. Скорее, наоборот: смотря на подсолнухи, она не видела в них ничего необычного – ни особого сочетания цветов, ни оригинальной композиции. Именно поэтому ей было очень интересно посмотреть на оригинал и понять в чем секрет этого шедевра, ощутить внутреннюю энергетику картины. Людей было много, но все они были рассредоточены по залам и толпы не было, но по мере ее приближения к залу 14 плотность людей возрастала, и она поняла, что все движутся в том же направлении, что и она, и, видимо, с той же целью.