53 С другой стороны, с конвенционалистской иллюзией «обычного языка» связано
празднословие как пародия на словесность (см.: Мф. 12: 36-37).
истинный символизм этой, по сути своей, иконоборческой, философии с ее разнообразными «теориями познания», а равно основанным на них «позитивным» наукам...
С другой стороны, уже на примере логики достаточно ясно, что есть традиционная наука и чем она отличается от науки профанной, или профанации науки54. Действительно, все прикладные традиционные науки (как и все традиционное искусство) в сущности своей - символическое богословие, и в противном случае они, несомненно, мертвы как науки, или, другими словами, знание, которое они дают, уже имеет «остаточный» характер и не значит ровным счетом ничего по сравнению с истинным знанием. Так, речь идет о «систематических» псевдо-логике, псевдо-грамматике, псевдо-музыке, «астрономии», «химии», «географии», «литературоведении»... - множественности комфортных отклонений, которые современная западная ментальность давно уже не воспринимает как таковые! Обращенные в сторону контингентного буржуазные по своей природе «искусства лести» и эмпирические «позитивные» «науки» как таковые не могут иметь ничего общего с интеллектуальным ведением и символизмом; они справедливо критикуются «из народа» как оторванные от жизни (будь то «сухая ученость» или «эстетство»), и вместе с тем очевидно, что внешний «ученый» или «творец» вне области своей специализации, скорее всего, ничем не отличается от легковерного человека толпы и совершенно беззащитен перед самыми разными заблуждениями.
Символическое в ортодоксальных традициях дает познающему широчайшие возможности. Требуется, единственно, отдать должное универсальным понятиям образа, образного и во-ображения, не сводить их к области ментального, как это
На этом примере также видно, в чем преимущество чистой метафизики перед любой прикладной традиционной дисциплиной.
произошло в западной учености начиная с номиналистического кризиса: не смешивать божественный Образ Книги Бытия и индивидуальное мечтание, сверхрационалыюе Воображение и одноименную человеческую способность55. Тогда действительно появляется возможность понимать евангельские притчи и узнавать средневековое искусство. Одним словом, тогда для нас возможна метафизика. И мы можем признать символ ее основной движущей силой, в контингентном порядке, - согласившись с Николаем Кузанским: «Если я, человек, собрался вести вас к божественному, то это можно сделать только посредством уподоблений»56. Добавим, что все сказанное в этой главе, непосредственно касается филологии как отрасли священной науки, ведь «уподобление» символического богословия и «очищение» таинственного богословия суть собственно «мимесис» и «катарсис» в подлинных значениях этих слов.
55 Ср. англ.: «Imaginal» и «imaginary» («Образное» и «воображаемое»), - С
психологизацией Образного связано крайне ограниченное понимание дальности и глубины
«переноса», или «метафоры».
56 Николай Кузапский. О видении Бога. Предисловие. - М.: Мысль, 1980.
II
Символическая реализация: знание Незнания
Если мы снова взглянем на центральный образ «Облака Незнания», то увидим, что он выражает ту взаимодополнительность, в богословии, символического и таинственного, о которой говорилось выше. Действительно, для средневекового сочинителя выражение «облако незнания» не содержит никакого парадокса: между символическим утверждением и отрицанием отсутствует противопоставление. Можно сказать, что налицо и утверждение, и отрицание (это именно облако незнания, и это облако незнания): «...Ты найдешь только мрак и как будто облако незнания... Эта тьма и это облако - между тобой и твоим Богом, что бы ты ни делал» (с. 16-17). И в то же время ни утверждение, ни отрицание (это облако - не облако; это незнание - не незнание). И облако, и незнание уподобляются мраку: «Не воображай, потому что я называю это мраком, или облаком, что это - облако из тех, что образуются из воздушных испарений... Когда я говорю «мрак», я имею в виду недостаток знания» (с. 23); следовательно, в символическом аспекте речь идет об облаке; в отрицательном аспекте, имеется в виду, так сказать, «мрак мрака». Налицо тот самый «средний термин», о котором говорилось выше, идеальный символ как образ невыразимого; важно, что вообразимость этого образа, за счет соответствующей способности в человеке, не следует смешивать с его постижимостью (интеллигибельностью) и иконографичностыо: первое невозможно, эфемерно, тогда как второе - напротив, возможно и реально.
При своей внешней двойственности облако (незнания) - центральный, осевой образ всей книги, отнюдь не случайно вынесенный в заглавие. Говоря о схватывании такого образа, сочинитель употребляет выражение: «пронзить облако незнания», и речь идет о постижении скрытого принципа, который есть «последний смысл» символа. В этом архетипическом, конечно, внутреннем, переходе от
двойственности к трансцендентному ей Единству - ключ ко всякому действительному познанию и, в частности, к постижению самого «Облака незнания» как «молчаливой книги», mutus liber. С более или менее внешней точки зрения можно говорить о «совпадении противоположностей» («coincidentia oppositorum»): это - именно то, ради чего сочинено рассматриваемое произведение; в этом состоит основная и единственная цель «духовной работы», или теургии, дела, о котором мы достаточно подробно говорили в первой части. Характеристики, данные этой работе («умная», «очищающая», «в черном» и т.п.), показывают, что, налицо еще один образ невыразимого, к которому, естественно, приложимы все вышеизложенные рассуждения.
В самом широком смысле, речь идет о работе со словом, имеющей исключительно «внутренний», интеллектуальный характер. Действительно: как мы сказали, в основе самого написания книги, «Облака Незнания» как «артефакта», а равно и в основе поучения, которое должен извлечь из него адресат, лежит теория, внимание к метафизическому. Работа, или дело, которое имеет в виду сочинитель («the werk of this book»), как и всякая символическая работа, прежде всего - теоретическая, умозрительная (хотя это отнюдь не значит, что она не должна иметь опоры в чувственном порядке, совсем напротив). В третьей главе «Облака Незнания» открыто утверждается приоритет бездеятельного
со
символического дела над внешней, но, по сути без-дельной деятельностью; и напомним, что, по идее сочинителя, созерцание должно лежать в основе всякой активности человека (и, напротив, символический и таинственный характер сущего неизбежно ускользает от «внешних», рациональных мыслителей5: их чтение непродуктивно, их бытие иллюзорно6). Истинно символическому деланию
«Всматривание», «созерцание», «видение» - таков первоначальный смысл этого слова, у которого в греческой патрологии нередко усматривают божественный корень (theoria,OT theos).
58 «О том, как делается дело этой книги и о его превосходстве над всеми
остальными делами». Также имеется в виду превосходство чистого знания над всяким
действием.
59 Map. 4: 11-12.
6 О концепции божественного чтения, lectio divina, как литургического акта (подвергшейся на христианском Западе профанации в начале XIII в.) см.: Illich I. In the Vineyard of the Text: a commentary to Hugh's Didascalicon. - Chicago, 1993.
подлежит чистое действие как «активный» космологический принцип: это — Бог с «имманентной» точки зрения как «чистый акт», natura naturans, Промысл.
«Образы невыразимого» в таком понимании - привилегированные символы. И все-таки, что есть «привилегированный» символ, и, затем, в каком смысле некоторое сущее может быть «более символично», чем другое? Первый вопрос, в действительности, предполагает несколько ответов, поскольку вопросы символизма и символичности, очевидно, невозможно рассматривать «в особенности» от вопросов онтологических и метафизических.
Всякое следствие может рассматриваться как символ причины, и, к примеру, всякий способ выражения, или проявления, не исключая человеческую речь, неизбежно носит символический характер по отношению к тому, что он выражает. Стало быть, в реальности, всякое сущее неизбежно символично, так как в конечном счете, указывает непосредственно и сквозь второстепенные символы на единственную самобытную Первопричину, которая, во-первых, поистине есть и, во-вторых, как утверждение Бесконечного есть Символ Самого Себя61. Можно также уточнить: всякое сущее символично не согласно своей контингентности -как некоторая детерминация или же как существующее в тех или иных условиях -но согласно тому, что в нем находится нечто необходимое и непреходящее; и некоторое сущее символично настолько, насколько оно связано со своим достаточным и необходимым основанием, насколько оно есть63; оно реально, настолько же, насколько символично. Стало быть, говоря: «символ», «реальное», «сущее», - мы говорим, онтологически, об одном, и о принципиально Одном. И в этот ряд можно еще поставить слово «знание» (согласно определению Аристотеля бытие есть все то, что оно знает).
Таким образом, собственно символизм и как следствие «привилегированность» некоторого символа имеет место sensu diviso - и не с Самой Принципиальной, но, так сказать, с «наименее» контингентной и прежде
61 Так, в Христианстве Слово-Сын - Символ Отца, реально не отличимый от Него.
62 «И ничто не есть настолько контингентное, чтобы не иметь в себе нечто
необходимое». (Фома Аквинский. Сумма теологии. I. 86, 3).
63 Теологически, одно и то же и подобно, и неподобно Богу: подобно в той мере, в
какой оно есть Неподражаемый, неподобно потому что следствия во всем уступают своей
Причине.
всего космологической точки зрения. Когда речь идет о точке зрения экзистенции, существования, или творения относителыю его необходимого Основания (не постороннего ему), «привилегированность символа» должна сводиться к степени универсальности, реальности, единообразия его способа существования (обратным и негативным образом, - степени иллюзорности его способа существования). Большая или меньшая универсальность символа напрямую зависит от универсальности его достаточного основания: принадлежащего, например, к природному или метафизическому порядку; так же можно говорить об «онтологическом статусе» или «глубине знания» (не-Знания). Следовательно, наиболее реальны, символичны, принципиальны, истинны те сущие, или символы, которые наиболее полно выражают, или знают единственное Необходимое65; речь идет о принципах, принадлежащих к универсальному (неоформленному сверхиндивидуальному) порядку: теофаниях, истинпостях, словах, светах, интеллектах, числах... То есть божественные Имена как «третья реальность», без которой не обходится ни одна традиционная космогоническая теория. Как существующие в космосе Имена суть собственно универсалии, «силы», или «вторые причины», иногда отождествляющиеся с ангельскими иерархиями66; как неотделимые от единого Принципа, Имена непроявлены, нетварны. Естественно, некоторые из них превышают другие (к примеру, имя Живой - полнее имени Восстающий, а Милостивый - имени Дающий); и, конечно, непроявленные «апофатические» Имена превышают, в иерархии Имен, непроявленные
Тем не менее, символизм состояний непроявления можно найти, например, в концепции троических отношений в восточном Христианстве; впрочем, о реальной иерархии ни в коем случае речи быть не может (в виду отсутствия в непроявленном всякой множественности).
65 Иллюзорность такой перспективы sensu diviso видна из того, что sensu composite
речь идет просто о состояниях, или мирах, имеющих разную природу и занимающих в
соответствии со своей природой определенное место в универсальном Существовании (ни
более и ни менее привилегированное по отношению к любому другому месту). Или,
другими словами, все эти более или менее ограниченные знания не значат ровным счетом
ничего по сравнению с совершенным Знанием, или Незнанием.
66 А при «обособлении» космологической точки зрения, можно было бы
утверждать, что «в мире нет ничего, кроме прекрасных Имен».
«катафатические» Имена, описывающие Первопричину, и несоразмерны тем, что принадлежат к области экзистенции67.
Нельзя упускать из вида следующее: со своей таинственной «стороны», все божественные Имена «суть» Одно несказанное абсолютно недетерминированное Имя, могут описываться друг через друга и занимают иерархически более или менее высокое положение лишь постольку, поскольку соотносятся с чем-либо в космосе (с этого своего «лица», отличные Имена, или истинности, несоразмерны Ему Самому, совершенной всеобъемлющей Истине); как занимающие в универсальной иерархии определенное место катафатические Имена обозначают тот или иной аспект Единого Бытия по отношению ко всему контингентному, действуя как «вторые причины»68. Говоря о божественных Именах, следует быть особенно осторожным именно потому, что речь идет о сверхрационалыюй «третьей реальности»; действительно, удивительность Теофаний - в том, что они разом тварны и нетварны, проявлены и непроявлены, существуют и не существуют, детерминируя детерминируемое и не детерминируя не детерминируемое69.
Важно иметь в виду вместе с Аквинатом, что {sensu composite) божественные Имена как имеющие тварную природу вторые причины не могут рассматриваться как промежуточные между Творцом и творением, которому Тот дает бытие непосредственно и моментально: несомненно, Образователь тотально и нераздельно присутствует в каждом из Своих созданий и в каждой их части. И рассматриваемые согласно своей контингентности, а не согласно своей
Как обозначающие Бесконечное имена Величия {Несравненный, Невыразимый...) превышают Имена, обозначающие Бытие как Принцип существования {Сущий, Творец, Первопричина) и несоразмерны ангельским чинам: силам, или интеллектам, относящиеся лишь к области неоформленного проявления. Ср.: Исх. 6: 3, Быт. 14: 18.
68 Те Имена, что принадлежат к области непроявления, разумеется, «отличаются»
(апофатически) только условно, с контингентной точки зрения проявления: подчеркнем,
что в He-Бытии не может вставать вопрос ни о каком виде реального отличия.
69 Таким, в частности, будет ответ на вопрос, существуют ли Платоновы Идеи -
подробно, но, к сожалению, довольно однобоко рассматриваемый Э. Жильсоном (см.:
Gilson Е. L'Etre et L'Essence. P., 1948. - P. 27-36), видившим в Платоне более онтолога,
нежели метафизика.
Ср. концепция «нового творения» в Исламе. 71 См.: Фома Аквинский. Сумма Теологии. I. 8, 3.
символичности, универсалии (или любые другие сущие, утверждения, истинности, интеллекты... знания) суть идолы, в этимологическом и теологическом смысле слова; по выражению Мейстера Экхарта, «любая блоха - какова она в Боге - честнее высшего из ангелов самого по себе»74.
В то же время и «с другой стороны» важно не забывать, что Бог, Творец, Образователь - суть те же божественные Имена, выражающие (sensu diviso) некоторые аспекты таинственнейшей сущности Божественности: абсолютного Знания, абсолютного Бытия, абсолютной Реальности, совершенной Истины.
Налицо преимущество апофатического богословия: атрибуты в негативной форме поистине подобают Ему; вспоминается шекспировское: «слова, слова...» и «дальнейшее - молчанье»75.
Сменив угол зрения, мы можем сказать, что, космологически, выражению «в реальности, всякое сущее символично» соответствует такое, нормальное, положение вещей, когда всякое сущее существует, рассматривается и используется естественным образом и в виду своего конечного назначения, реальное знание Которого также должно быть возможным76. Когда рассмотрение достаточных оснований, или вторых причин, не происходит «обособленно» от единственного необходимого основания; «очевидность» - не заслоняет принципиальное. Впрочем, сущностная характеристика всякой универсальной точки зрения - вневременность: здесь вещи таковы, каковы они суть актуально в вечном настоящем, «во время
В том числе как промежуточные и «привилегированные» инстанции, сущие наряду с Богом или приближающие к Нему.
73 Что объясняет глубочайшее отличие теургии от магии, а также, шире,
литургических символов от «символов» в прикладных традиционных науках (сводящееся,
опять же, к различию в намерении).
74 Eckhart. Pfeiffer. P. 240 (цит. по: Coomaraswamy A. Christian and Oriental
philosophy of art. P. 98). - В конечном счете, речь идет о совершенной нищете знания: «Что
знаешь ты, чего бы не принял»?
75 И все-таки, можно ли говорить о символизме тотального Бытия и абсолютном
Символеї В некотором смысле, такова дальность действия знаменитого утверждения св.
Иоанна Кронштадского: «Имя Божие есть Сам Бог» (обозначена перспектива высшей
идентичности Всего с Его молчаливой «стороны»)!
76 В «начальном и конечном» счете, речь идет о «холистической» перспективе: «Бог
- всяческая во всех» (1 Кор. 15: 28). См. тж. предыдущую сноску.
оно». Применительно к земному человечеству, можно также говорить о некотором идеальном состоянии, когда всякое произведение таинственно, сакрально, теофанично, и возможность забвения связи с Принципом просто не рассматривается, когда вещи называются своими именами, когда граница между
по
универсальным и индивидуальным не «уплотнилась» настолько, чтобы требовалось вмешательство сверхприродного, когда само «когда», время, символизирует Когда, Вечность. То есть состояние до падения {status ante peccatum), или изначальная традиция как имплицирующая идеальную иерархичность и со-образность в космосе, универсальном Существовании. И, с другой стороны, по аналогии можно говорить о символизме в ортодоксальных традициях, призванных восстановить нарушенную связь (как указывает само название западных традиционных форм: «религии») и реализовать сущее как таковое; и сами ортодоксальные традиции, несомненно, суть универсальнейшие символы как имеющие сверхчеловеческое происхождение79. Так, «привилегированность» некоторого символа с более контингентной точки зрения (замечающей также несимволичное и эфемерное: незнание, небытие, невозможность; последней из отмеченных в самом начале этой части) сводится к его включенности в Традицию и близости «вечной актуальности».
Действительно, именно поскольку сущее «включено» в Традицию, можно говорить о его реальности и символичности и, в общем и целом, о традиционном символизме. Последний связан с теофаническим «образом мысли», согласно
Одновременность, или, точнее, одномоментность, прошлого и будущего, сущностно имплицируется истинным каузальным отношением. Символическая последовательность - чисто логическая; иначе быть не может, так как время - условие, распространяющееся только на индивидуальное состояние (да и то не во всем объеме последнего).
78 Неоформленным и формальным, интеллектуальным и ментальным.
79 Но, впрочем, «ветшающие» согласно их контингентности: традиции как
разворачивающиеся в мире и должные иметь отклик и опору в порядке чувственного
проявления имеют историческое начало и конец; с вопросами их космологического
функционирования связана экзотерическая и «оградительная» точка зрения, присущая
каждой из них и необходимая как таковая.
80 И с любой точки зрения привилегированность символа - привилегированность,
или универсальность актуального знания: (1) превосходство одних сущих (знаний) над
другими (в постижении истинностей мира) или (2) превосходство сущего (знания) перед
чистым ничто. Sensu diviso речь идет о реализации бытия посредством знания, о
символической реализации.
которому все в сущности - самоманифестация Божественного. Напротив, о несимволичности некоторого сущего как такового можно утверждать только с
о і
профанной точки зрения, с исчезновением которой связано восстановление исконного состояния. Таким образом, речь может идти о традиционном сущем (символе, знании...) как привилегированном сущем (символе, знании...) и об ортодоксальной традиции как гарантии его реальности, или символичности83. В этой связи можно добавить также, что совершенный традиционный символ - то есть контингентное сущее, полностью отвечающее своему естеству и «своему» конечному назначению, знающее «свое» последнее Имя и не знающее границы между универсальным и индивидуальным - с необходимостью должен быть средоточием духовного влияния; и при условии, что он имеет чувственную форму, эта форма должна быть опорой для этого влияния84.
Конечно, нетрадиционных символов нет, но можно говорить о профанном рассмотрении, применении, существовании, - представляющем преграду для действия духовного влияния: рассмотрении чего-либо согласно контингентности, как самобытного, сущего самого по себе. Напротив, всякий традиционный символ: универсальный и индивидуальный, интеллигибельный и чувственный, с самой
Эта внешняя точка зрения, чуждая интеллектуальному познанию необходимого, сама по себе есть некоторое отклонение и заблуждение, более или менее глубокое (речь может идти вплоть до «контртрадиции», где все символично наоборот, сущее в высшей степени эфемерно и смертоносно).
82 «Последний же враг испразднится смерть... да будет Бог всяческая во всех» (1
Кор. 15: 26-28). - С принципиальной и метакосмической точки зрения «вечной
актуальности», ни об исчезновении (эфемерного), ни о восстановлении (истинного) речи
нет.
83 Отметим здесь также первостепенную важность вопроса традиционной
преемственности сущего, или символа, сводящемуся к вопросу духовной
преемственности. Отметим и принципиальную единовременность подлинной
традиционной преемственности.
84 Так, во всякой ортодоксальной традиции речь идет о святых, духоносных сущих:
людях и «символических» предметах; причем наиболее универсальные символы имеют
место и рассматриваются сходным образом в различных традициях; можно было бы
привести в качестве примера паломничество к святым местам - нередко одним и тем же -
представителей различных традиционных форм, или, например, некоторые сходные
символические теургические ритуачы; все это, разумеется, не дает повода к какому бы то
ни было синкретизму, но позволяет думать, что Дух Истины может действовать вне
видимых и социальных пределов христианской Церкви; эта тема требует крайней
осторожности, так как связана с высшими областями метафизики и, в частности,
искусством «различения духов», тварных космических и Нетварных энергий.
принципиальной точки зрения -образ Невыразимого, знание Незнания, символ Несимвола; то есть поистине привилегированный символ, символ par excellence (тогда, как его второстепенное применение, замыкающееся на тех или иных космологических целях, уже представляет собой определенное отклонение, имплицирующее непонимание природы таинственного)85. И мы будем отмечать при всяком удобном случае, что преходящий образ мира сего86, или некоторое дискурсивное знание как таковое, не имеет ничего общего с тем, что есть собственно символ и интеллектуальное знание.
Стало быть, «всякое естество говорит о Боге, всякое естество учит человека, всякое естество разум являет, и ничто в универсуме не бесплодно»87. Традиционная герменевтика, стоящая на принципиальной и сакральной точке зрения, не проводит различия между символом и знаком. В христианской патрологии о «знаке, или символе» говорит Ориген; Дионисий Ареопагит отмечает, что все творения, и индивидуальные, и универсальные, должны рассматриваться как символы или знаки, явленные Богом для того, чтобы Он был познан через них88. «Был Я неведомым сокровищем и полюбилось Мне быть ведомым. Затем Я создал тварей и сделал Себя Ведомым им, чтобы они могли ведать Меня»; «Куда бы ни обратились вы, всюду Лик Божий»89, - то же самое утверждение встречается в исламской традиции. Ничто не подобно трансцендентному Реальному, и все - знак Его Действия, божественного Промысла. С этой внутренней точки зрения,
Ср., напр., понятие знака-таинства в отличие от знака конвенционального у св. Бонавентуры.
861 Кор. 7: 31.
87 «Omnis natura Deum loquitur, omnis natura hominem docet, omnis natura rationem
parit, et nihil in universitate infecundum est» {Hugh St. Victor. De Tribus VI, 5. цит. no: lllich I.
In the Vineyard... P. 82; ср.: «Erit enum Deus omnia in omnibus, quando nihil erit solus Deus»
{Scotus Erigena. De Divisione Naturae. V, 8).
88 Впрочем, это общее место у греческих отцов Церкви: Климента
Александрийского, Иоанна Дамаскина, Феодора Студита, патриарха Никифора (см., напр.:
Ladner G. В. Medieval and Modern Understanding of Symbolism: A Comparison II Speculum,
1979. № 54. P. 223-256; Idem. The Concept of the Image in the Greek Fathers and the Byzantine
Iconoclastic Controversy II Dumbarton Oaks papers, 1953. № 7. P. 1-34).
89 Кор. 2: 115; речь, конечно, идет о внутреннем обращении (и сердечном
намерении: см. гл. I). - Поистине, в творении небес и земли, в смене ночи и дня, в корабле,
который плывет по морю с тем, что полезно людям, в воде, что Аллах низвел с неба и
оживил ею землю после ее смерти, и рассеял на ней всяких животных, и в смене ветров, и
в облаке подчиненном, между небом и землей, - знамения людям разумным! (Кор. 2:164).
действительно, нет ничего бесплодного, и всякое сущее непосредственно указывает на causa finalis, и Созерцание возможно и реально; но человеку падшему, безумному, свойственно заблуждаться, принимать за самобытное более или менее иллюзорное и несамодостаточное, прельщаться. Таким образом, в результате экзистенциальной катастрофы человек не любит слово; человек - не человек.
В основе всякого символизма лежит соответствие между между «реальностями» различного порядка, так, что реальность одного порядка может быть представлена реальностью другого более низкого порядка, и обратное неверно (как мы видели на примере отношения логики к метафизике). Каждый более универсальный уровень существования «эссенциален», или парадигматичен, по отношению к нижестоящему уровню (платонические «ипостаси», «эннеады»)90. Стоит подчеркнуть, что символ всегда занимает низшее и подчиненное положение по отношению к тому, что им символизируется к в то эюе время неотделим от своего начала. Благодаря возрастающей символичности противоположности, не разрешимые на определенном уровне, недействительны как таковые при переходе91 на более высокий уровень: с более глубоким знанием, или иерархически вышестоящим состоянием бытия. Способом организации символов, или сущих традиционно считается аналогия, то есть, по сути, гармонизирующее действие Слова92. Другими словами и согласно св. Дионисию Ареопагиту аналогия - не что иное, как восприимчивость к божественному Свету (Бытию, Знанию), «светочувствительность» по принципу: Могущий вместить да вместит.
Очевидно, нами затрагиваются, хотя и самым поверхностным образом, ключевые вопросы традиционной герменевтики, а равно основополагающие принципы традиционного искусства как безупречной иконографии. Поэтому ниже мы должны сказать несколько слов о традиционной теории «четырех смыслов»,
90 Формальное проявление эссенциально по отношению к телесному проявлению,
неоформленное проявление - по отношению к формальному, непроявление - по
отношению к проявлению. Разумеется, речь идет о различных степенях реальности
контингентного.
91 В непреходящем и единовременном постоянстве Принципа этот переход - еще
один образ невыразимого.
2 Показательны отношения аналогии как выражения организованности языка и аномалии у александрийских грамматиков, далеко не столь узко и «системно» подходивших к своему делу, как современные «лингвисты».
которые имеет всякая символическая работа, или реализация, а также соотнести эту теорию с «четырьмя образами» человеческого бытия, упомянутыми в первой главе «Облака Незнания».
Ill
О теории четырех смыслов слова
Эта теория, будучи «общим местом» в традиционной и, в частности, средневековой западной герменевтике93, достаточно подробно изложена Данте Алигьери сразу в нескольких его работах и письмах. В ее основе лежит утверждение, что и священное Писание, и всякое традиционное слово (не исключая, к примеру, политических или грамматических трактатов), именно поскольку оно вписано в традиционный контекст, поскольку оно есть символ94, может содержать в себе четыре основных смысла и, следовательно, истолковываться в соответствии с ними95.