-Это уж точно! – поддержала ее высокая, костлявая, как смерть, старуха в некогда черном, а теперь выцветшем до серости, пальто. – Раньше почему порядок-то был? Да потому, что чуть что не так – и к стенке! А теперь вон сколько врагов народа развелось! И никакой-то на них управы… Эх, был бы жив товарищ Сталин…
Ивакину казалось, что он спит или бредит. Какую чушь городят эти люди! В себе ли они? Вряд ли. Впрочем, мало ли в Москве сумасшедших? Только странно, отчего бы это всем им взбрело в голову собраться именно возле здешней аптеки… И оплакивать… после увиденного и пережитого им за полтора месяца пребывания в «Белле Вида» Ивакин был убежден: скорбеть о смерти главы «фирмы, которая убивает» способны лишь ненормальные люди…
Однако слишком скоро ему пришлось убедиться в обратном.
***
У крыльца высотки в «Москва-Сити», где размещались офисы «Белле Вида», тоже стояла цветная фотография господина Смита в черной рамке, причем куда большего размера, чем та, которую Ивакин узрел возле аптеки. А под ней горой лежали букеты цветов. Судя по их количеству, возле представительства «Белле Вида» в то утро побывало не менее сотни человек, явившихся воздать последнюю память безвременно скончавшемуся главе фирмы. А сколько еще могло прийти просто так, с пустыми руками… Мог ли Ивакин предположить, что круг московских почитателей мистера Смита куда шире, чем ему кажется?.. Однако это было еще мелочью по сравнению с тем, что предстало его глазам, когда он поднялся к себе на десятый этаж! Похоже, сюда было собрано содержимое всех московских цветочных ларьков и оранжерей. Вокруг огромного, во всю стену, портрета покойного главы «Белле Вида» в вазах, графинах, банках, бутылках стояли розы разных цветов и оттенков, каллы, словно сделанные из белого и желтого воска, темно-синие, почти черные, ирисы, шафрановые герберы и множество лилий с приторно-сладким, удушливым запахом, от которого у Ивакина сразу защипало в носу. Он потянулся в карман за платком, чтобы высморкаться. Заметив это, стоявшая рядом бледная худощавая девица-секретарь рывком раскрыла свой ридикюль, выронив из него на пол пачку сигарет, и принялась яростно рыться в его содержимом, пока наконец-то не извлекла из недр сумочки упаковку бумажных носовых платочков. Выдернув один, она принялась старательно тереть им глаза, размазывая по щекам черную тушь, и украдкой косясь на Николая. Тот понял, что ему должно и дальше изображать глубокую скорбь по поводу кончины господина Смита, и зашмыгал носом. Словно в ответ, за его спиной кто-то тихонько высморкался. А потом – еще и еще раз, уже гораздо громче… Похоже, этот человек хорошо усвоил ценности фирмы «Белле Вида». Прежде всего две последние: исполнительность и целеустремленность. И потому изо всех сил изображал убитого горем верного подчиненного, оплакивающего любимого босса. В явной надежде на то, что начальство заметит, а, главное, по заслугам оценит его скорбь по безвременно почившему господину Смиту…
Неожиданно Ивакин заметил, что из лифта вышла Викуся. Девица была с ног до головы одета в черное, так что даже бантик у заколки на ее волосах был траурным. В руках она несла большой букет белых лилий, завернутый в блестящий целлофан, перевязанный серебристой ленточкой. Правда, когда она проходила мимо Ивакина, тот успел заметить, что лепестки у цветов дряблые, и местами покрыты коричневыми пятнами. Как видно, в целях экономии Викуся приобрела где-то по сниженной цене уже увядающие лилий. Впрочем, невнимательному наблюдателю прежде всего бросились бы в глаза не вид цветов, а внушительные размеры букета… Вероятно, именно на это и рассчитывала Викуся…
Подойдя к портрету господина Смита, девица низко склонилась перед ним и возложила свой букет прямо под ним, на самое видное место.
-Он так любил лилии… - доверительно пролепетала она, обращаясь к стоявшему поблизости господину ГАД-у. Тот снисходительно улыбнулся в ответ…
Ивакину было противно видеть столь откровенный подхалимаж. И, протиснувшись сквозь толпу сотрудников фирмы, собравшихся у портрета господина Смита, он отправился в офис, надеясь хоть немного побыть в одиночестве и поразмыслить о случившемся. Ведь там сейчас наверняка нет никого. Все его коллеги сейчас стоят там, в холле, возле портрета господина Смита…пожалуй, он все-таки зря ушел оттуда. Не ровен час, его обвинят в неуважительном отношении к покойному и под этим предлогом уволят из «Белле Вида». Кто поверит, что у него просто-напросто аллергия на запах лилий? Хватит одной промашки, за которую его наказали командировкой в Магадан. Он не намерен повторять ошибок Зеленцова… А потому вернется и вместе со всеми будет оплакивать господина Смита. Что еще ему остается делать? Попал к волкам – по-волчьи вой и вместе волчьи песни пой. Непокорных и неугодных рвут в клочья…
Ивакину повезло: едва он пристроился в задние ряды толпы, стоящей у портрета господина Смита, как из лифта вышли Ирина с Андреем. Девушка заметила Николая и подмигнула ему. Что ж, теперь можно быть спокойным: у него имеются свидетели, которые подтвердят – он никуда не уходил и, вместе со всеми, добросовестно оплакивал почившего босса. Однако в этот миг толпа пришла в движение.
-Сейчас будет собрание. – пояснил Ивакину розовощекий парнишка-секретарь. – Ну, по поводу… - он мотнул головой в сторону портрета господина Смита и провел рукой по глазам, словно смахивая набежавшую на них скупую мужскую слезу.
Впрочем, Ивакин заметил, что глаза юного сусара были совершенно сухи. А сам он косится на Николая с явным намерением понять – заметил ли старший коллега его скорбь по мистере Смите… И разделяет ли он ее?
***
Первое, что узрел Ивакин, войдя в зал, был портрет господина Смита. Точно такой, какие висели в каждом офисе «Белле Вида». Эту же фотографию Ивакин видел сегодня возле аптечной витрины и в холле на десятом этаже, среди цветов. Неужели у них для разнообразия не нашлось какого-нибудь другого изображения покойного главы фирмы? Ведь смешно предположить, будто господин Филипп Смит был настолько скромен, что сфотографировался лишь однажды в жизни? Или он, как знаменитый «великий комбинатор» Остап Бендер, избегал встреч с фотографами из нежелания сообщать свои приметы блюстителям закона и порядка… По правде сказать, Ивакина уже начинало мутить от вида этого фальшиво улыбающегося господина… Потому что за недолгое время работы в фирме он успел убедиться: «улыбка и злодейство могут вместе быть»19. И примеры тому: увольнение Игоря и Альфии, гибель Егора и страшная смерть, а, может, даже убийство, Зеленцова. После всего этого ему совершенно не хотелось видеть лицемерную улыбку Филиппа Смита! Увы, проигнорировать общее собрание сотрудников Ивакин не мог. Однако он все-таки нашел выход и, по привычке, уселся в задних рядах зала – если уж он в силу служебного долга обязан присутствовать в зале, то за спинами коллег ему, по крайней мере, не придется лицемерить, изображая скорбь по мистере Смите. Зато он сможет поразмыслить о событиях сегодняшнего утра…
Собрание, как всегда, начал директор:
-С глубоким прискорбием вынужден сообщить вам о постигшей всех нас тяжкой и безвременной утрате…голос его был проникнут столь искренней и неподдельной болью, что Ивакину на миг устыдился своих тайных дум. В самом деле, каким бы ни был этот господин Смит, вправе ли он думать о нем плохо? Ведь о мертвых принято говорить «либо хорошо, либо ничего». Да и разве он виноват в том, что от его имени творят подчиненные? Вполне возможно, он просто не знает…не знал об этом.
-Ну-ну! – раздался за его спиной знакомый голос. – Безвременная утрата! Как бы не так! Скорее, вовремя окочурился старый пройдоха. Еще тот жох был!
-Почем ты это знаешь? – усомнился собеседник говорившего. – Ты ж его никогда не видел!
-Как бы не так! – послышалось в ответ. – Я-то его как раз видел. Однажды, правда. Только мне этого вполне хватило, чтобы понять, что он за птица.
-И где это было? – полюбопытствовал собеседник. – В Мадриде, что ли?
-Зачем в Мадриде? – ответил первый участник беседы. – В Москве это было. Года три назад он сюда сам пожаловал. Нас тогда тоже собрали, вот как сейчас. Долго он нам лапшу на уши вешал, все себя да свою фирму восхвалял…они это умеют. Понятное дело, сам он по-русски ни бельмеса, и потому говорил по-английски, правда, с каким-то странным акцентом, а переводчик переводил. Потом ему вопросы задавать стали. Тут Мишка (ты его не знаешь, он еще до тебя работал) возьми и спроси его по-английски: скажите мол, мистер Смит, а профсоюз у вас в фирме есть? Тут господин Смит замялся, и как закудахчет: «What? What?20» Потеха, да и только! Нет бы Мишке догадаться – не всякий вопрос начальству по нраву! Прикусил бы язык вовремя – до сих пор бы тут работал. А он вместо этого давай объяснять мистеру Смиту, что такое профсоюз, да только все без толку: тот на редкость непонятлив стал, как о профсоюзах речь зашла… Тогда Мишка к переводчику – мол, объясни ты ему, о чем я спрашиваю! Только мистер Смит и тут за свое: «бла-бла-бла, моя твоя не понимай»… Долго они вдвоем господину Смиту растолковывали, что такое профсоюз. Наконец, тот понял. И отвечает Мишке: мол, у нас в профсоюзах нет никакой надобности. Поскольку работникам нашим так хорошо живется, что они сами не хотят ни вступать ни в какие профсоюзы, не создавать их. Здорово вывернулся, а? А Мишку после этого собрания взяли, да и уволили, чтобы лишнего не спрашивал. Ну как? Понял теперь? То-то.
-А с нами теперь что будет? – немного невпопад спросил собеседник. – Вдруг, как власть сменится, нас всех уволят?
-Да что они нам сделают? –послышалось в ответ. – Кому мы нужны? Мы – люди маленькие, при любой власти проживем. «Мы только мошки, мы ждем кормежки…» Это начальство сейчас за свою шкуру трясется: кто к власти придет, да что им от этого будет: пан или пропал. Директора, если не снимут, то переведут куда-нибудь повыше, может даже в Мадрид.
-А вместо него кого поставят? Юрку? – не унимался любопытный собеседник. – Наверняка папаша его тут вместо себя оставит.
-Догадлив, однако! – Ивакину казалось, что он видит ехидную ухмылку на физиономии говорившего. – Да только не все ли нам равно, кого директором сделают. Главное, чтобы зарплату не убавили и фирму не закрыли. А на остальное плевать!
-Неужели могут закрыть? – встревожился собеседник.
-Вряд ли. В суд на нее не впервой подают. Только сейчас кое-что посерьезнее стряслось… Ладно! Поживем-увидим. Ого! Слышишь, что он говорит: «его кончина –невосполнимая потеря для всего мира»… Это уж точно! Вряд ли на свете когда-нибудь родится второй такой пройдоха, как мистер Смит. Представляешь себе, он…
Тут говоривший перешел на шепот. Ивакин навострил уши, но так и не смог расслышать ни словечка. Похоже, речь шла о какой-то тайне, связанной с деятельностью покойного главы «Белле Вида»…
-Это что, правда? – донесся до него удивленный шепот второго участника откровенного разговора за чужими спинами.
-Правда. – отозвался первый. – Только смотри, об этом ни гу-гу. А то говорят, один монитор тоже это пронюхал, да по пьяни и сболтнул на корпоративе. И в тот же вечер его насмерть машина сбила. Смекай!
Ивакин содрогнулся. Потому что понял, о ком идет речь… Выходит, гибель Зеленцова все-таки была не несчастным случаем. Он и впрямь узнал какую-то тайну, связанную с компанией «Белле Вида». Настолько важную, что заплатил за нее своей жизнью.
В таком случае – что он мог узнать?
***
Однако любопытство Ивакина тут же сменилось страхом за собственную жизнь. Если Зеленцов был убит, то за жизнь невольного слушателя его предсмертных признаний никто не даст и дохлой мухи. Так что нетрудно догадаться, кто станет следующей жертвой «фирмы, которая убивает»… Как же быть? Отправиться к господину ГАД-у с чистосердечным признанием? Хотя спасет ли его эта запоздалая откровенность? Ведь Ивакин уже однажды попался на лжи. А как в свое время сострил Козьма Прутков, «единожды солгавши, кто тебе поверит?» И потому ему остается лишь одно – как можно скорее уволиться из фирмы. Вернее, бежать из нее. Да, после этого ему, Инне и Сашке придется затянуть пояса. Их «красивой жизни» придет конец. И все-таки его собственная жизнь будет спасена. Довольно играть в альтруизм – он не герой, а самый обыкновенный человек. Завтра же он напишет заявление об уходе из «Белле Вида». Ведь тут, как говорится, тут не до жиру, а быть бы живу…
В этот миг директор, наконец-то завершив свою пространную патетическую речь в память покойного босса, медленно сошел с трибуны, и сотрудники фирмы, на сей раз соблюдая молчание, приличествующее скорбному дню, потянулись к выходу из зала. Увы, Ивакин был настолько перепуган ненароком услышанным откровенным разговором двух неизвестных, что опять не удосужился выяснить личности беседовавших… Хотя разве это теперь было так важно? Он уходит из «Белле Вида». И потому ему больше нет дела до закулисных интриг тамошних работников. Пусть они хоть в тартарары провалятся…
С этой мыслью Николай направился в свой офис. И вдруг заметил, что прямо у его стеклянных дверей столпилось около десятка сотрудников фирмы. Что они там делают? Ивакин пригляделся и увидел Юленьку. Та лежала на полу вниз лицом. Рядом валялась ее сумочка. Похоже, девушка была в обмороке. А люди, собравшиеся вокруг, вместо того, чтобы оказать ей помощь, молча пялились на нее. И это – бывшие медики? Позор! Объятый благородным негодованием, Ивакин растолкал любопытных и склонившись над девушкой, принялся тормошить ее:
-Юленька, Юленька, ты меня слышишь?
Та приоткрыла глаза:
-Кто это? – она говорила медленно и невнятно, словно в полусне. И Николай понял: это не обморок, а что-то куда более грозное…
-Это я, Николай! – от волнения он почти кричал. – Что с тобой, Юленька?
-Не знаю… - простонала та в ответ и ее лицо исказила гримаса боли. – Голова…болит…
Ивакин приподнял девушку…и вдруг заметил, что ее левая рука бессильно свесилась на пол. Неужели инсульт? Не может быть! Увы, когда Николай, подхватив Юленьку за плечи, попытался поставить ее на ноги и отвести к стоящему поблизости кожаному дивану, страшная догадка подтвердилась: левосторонний гемипарез21 был налицо. Ивакин приподнял Юленьке веки – ее правый зрачок был шире левого… Теперь Николай окончательно убедился, насколько опасно состояние девушки. Он снова уложил Юленьку на пол, подсунув ей под голову сумочку. А затем вынул из кармана мобильный телефон и принялся набирать номер «Скорой помощи».
В этот миг сквозь толпу протиснулась Викуся.
-Вот беда-то какая! – заохала она, склонившись над Юленькой. – Ай-ай-ай… Сейчас я такси вызову. Надо ее домой отвезти. Пусть отлежится… Кто знал, что она так расстроится…
-Что? – от возмущения Ивакин перешел на «ты». – Какое «домой»? Разве не видишь, что с ней? Ее не домой надо вести, а в больницу! Алло! Это «Скорая»?
-Не смей этого делать! – Викуся попыталась вырвать у него телефон. – Не смей!
-Убирайся прочь! – крикнул разъяренный Ивакин, отстраняя ее руку. – Алло! «Скорая»? Вас беспокоит врач-невролог Николай Ивакин. Не могли бы вы приехать по адресу… Это офис компании «Белле Вида». Десятый этаж. Больная Юлия Викторовна Т., 24 лет. Подозрение на геморрагический инсульт. Спасибо. Ну, что вы стоите? – обратился он к застывшим в изумлении коллегам. Помогите перенести ее в холл на диван. Не на полу же ей лежать…
Несколько пар мужских и женских рук сразу же подхватило Юленьку. И вскоре она уже лежала на диване, а Ивакин стоял рядом с ней на коленях, засовывая под голову девушки вместо подушки свой пиджак и тормоша ее за здоровую правую руку. Увы, он ничем не мог ей помочь… А «Скорая помощь» все не ехала и не ехала… Что до Юленьки, то она постепенно впадала в сопор22. Последним ее словом, которое сумел расслышать Ивакин, было имя Егора…
Тем временем сотрудники фирмы, молча наблюдавшие за происходящим, один за другим начали покидать холл. Так что, когда «Скорая» наконец-то приехала, там оставались лишь Ивакин и Юленька. Девушка хрипло дышала, хватая воздух полуоткрытым ртом, а на ее побагровевшем лице выступили бисеринки холодного пота… Едва увидев ее, врач «Скорой помощи» отослал санитара вниз, за носилками: требовалось как можно быстрее доставить ее в больницу.
-Можно мне поехать с ней? – спросил Николай, когда Юленьку укладывали на носилки.
-А Вы кто ей будете? – поинтересовался врач. – Родственник?
-Я…- замялся было Ивакин. В самом деле, они с Юленькой – совершенно посторонние люди. И все же…вправе ли он на основании этого бросить ее на произвол судьбы? Ведь в происшедшем с Юленькой есть и его вина. Он не должен был ждать, когда она сама попросит его о помощи, а первым протянуть ей руку… Впрочем, к чему лукавить: разве она не сделала это, попросив у него рецепт на беллкогнит? А он смалодушествовал и отказал ей. Так неужели и на сей раз собственное спокойствие для него окажется дороже чужой жизни? Нет! Он поедет в больницу вместе с Юленькой и сделает все, от него зависящее, чтобы ее спасти. Может, этим он хотя бы отчасти искупит свою вину перед ней… Ведь Юленька еще так молода. Ей слишком рано умирать. Увы, Ивакин слишком хорошо знал печальную статистику, согласно которой около половины больных с кровоизлиянием в мозг умирают в первые сутки после развития инсульта…
В этот миг Николай вспомнил, что должен объяснить врачу, кем приходится Юленьке.
-Я ее друг. – сказал он и решительно взялся за ручку носилок. Врач понимающе кивнул в ответ.
Путь до больницы оказался весьма неблизким и занял куда больше времени, чем предполагал Ивакин. Поскольку в это время на дороге было полно машин. Вдобавок, почти на каждом перекрестке как раз перед ними зеленый огонек светофора, как назло, сменялся красным… А Юленька, лежа на носилках, хрипела и задыхалась. Ивакин коснулся ее лба, горячего, словно у лихорадящей больной. И понял – девушка умирает…
Потом он сидел в коридоре возле входа в реанимационное отделение, где, за белыми дверями матового стекла, врачи боролись за жизнь Юленьки. Он не знал, сколько времени провел там, отчаянно умоляя сам не зная кого спасти девушку. Потом к нему вышел врач и сказал, что Юленька умерла. Увы, отек мозга развился слишком быстро, а врачи, даже самые лучшие, являются не волшебниками, а всего лишь людьми…
Когда Николай вышел на улицу, там уже смеркалось. Как видно, он провел в больнице много часов… Мимо него сновали прохожие, но Ивакин не замечал их. Он думал о Юленьке, что сейчас спала непробудным сном в больничном морге. Почему она умерла? Ведь ничто не предвещало такого конца… Да, она тяжело переживала гибель любимого. Но ведь время лечит – в конце концов душевные раны девушки должны были зажить. Это только в сентиментальных романах и старинных трагедиях героиня могла умереть от горя на гробе возлюбленного, не забыв произнести перед этим длинный патетический монолог, суть которого сводилась к двум словам: «умираю, любя». А в жизни подобное кажется невероятным… Тогда от чего же умерла Юленька?
В этот миг Николаю вспомнилось, что после гибели Егора девушка постоянно пила лекарства. Причем в последний месяц своей жизни принимала беллкогнит. Препарат, улучшающий обмен веществ в головном мозге. Согласно данным многочисленных исследований – абсолютно безвредный. Можно ли принимать в расчет один случай индивидуальной непереносимости беллкогнита на 100 тысяч населения? Да еще недавно слышанную Ивакиным на собрании историю о смерти некоей пациентки из Новой Зеландии, якобы вызванной приемом этого препарата? Неужели Юленька могла умереть от приема беллкогнита? Абсурд! Беллкогнит – абсолютно безопасный препарат…
Стоп! А от чего скончалась та новозеландка, употреблявшая беллкогнит? От геморрагического инсульта. Но ведь от него же в Михайловске умерло и несколько больных рассеянным склерозом. А теперь - и Юленька… Что это? Случайное совпадение? Или нечто иное?
В этот миг Ивакину вспомнился случайно услышанный им разговор двух незнакомцев, комментировавших заверения директора «Белле Вида» о безопасности беллкогнита: «единственный случай! Как же! Знаем…»
На что намекали эти люди? Как видно, им была известна какая-то тайна, связанная с фирмой «Белле Вида». Вернее, с выпускаемыми ею препаратами. Тайна, которую руководство фирмы предпочитало скрывать даже от своих сотрудников… Уж не ее ли узнал Степан Зеленцов? Не случайно он был так уверен – ему дорого заплатят за молчание... Только за свое открытие Зеленцов заплатил собственной жизнью… Как видно, для кого-то такая цена за молчание свидетеля оказалась вполне приемлемой…
Но какова эта тайна? И не является ли ключом к ней загадочная смерть Юленьки?
***
Подходя к дому, Ивакин заметил, что окна его квартиры ярко освещены. Значит, Инна уже вернулась с работы и привела из детсада Сашку… Что ж, в этом нет ничего удивительного: на дворе уже седьмой час вечера. В эту пору они обычно ужинали. Николай ускорил шаг. Наверняка, Инна с Сашкой ждут не дождутся его возвращения. Вот только стоит ли объяснять жене, почему он пришел домой так поздно? Может, отделаться банальным объяснением: «задержался на работе»? Хотя почему бы не сказать Инне правду? Она поймет – муж не мог поступить иначе. Но, разумеется, он утаит от нее свои страхи и подозрения. Не стоит понапрасну беспокоить Инну – в конце концов, все они могут оказаться лишь плодом его воображения, цепочкой случайных совпадений…если бы только эта цепочка не выглядела на удивление стройной, словно вышедшей из-под рук какого-то зловещего умельца…
К удивлению Ивакина, Инна долго не открывала ему дверь. Когда же, наконец, распахнула ее, Ивакин не на шутку встревожился. Ему нередко случалось видеть свою супругу хмурой, раздраженной. Но еще никогда она не смотрела на него с такой ненавистью, как сейчас. Господи, что же случилось?
-Где ты был? – злобно прошипела Инна. И Ивакин испугался еще больше: судя по урожающему тону супруги, надвигалась очередная семейная буря, причем такая, что по сравнению с нею все их предыдущие размолвки можно было счесть ласковым воркованием двух влюбленных голубков.
-Понимаешь, Инна, я отвозил одну девушку… - пролепетал он.
-Что?! – крикнула Инна. – Что?!
-Нет, ты не думай… - принялся оправдываться Николай. – Это же была Юленька… Я отвозил ее в больницу… А потом ждал…
-Врешь! – перебила его Инна. – Мне сегодня позвонили… мне все рассказали… Любовницу завел! Ну так и убирайся к ней! И без тебя проживем!
Вслед за тем она разразилась истерическими рыданиями. А Ивакин принялся утешать и успокаивать Инну. Все это ложь. У него нет никакой любовницы. Он любит только свою заиньку, свою кисоньку, свое ненаглядное солнышко – Инночку. Что до Юленьки, то она была…она всего лишь его коллега. Сегодня на работе ей стало плохо. И он вызвал «Скорую помощь» и отвез ее в больницу. А потом сидел там и ждал, пока ей не станет лучше. Вот и все.
В конце концов Ивакину удалось успокоить супругу и уложить ее на диван. Вскоре Инна заснула. Потом заснул и Сашка. Правда, лишь после того, как Ивакин рассказал ему длинную-предлинную сказку собственного сочинения, главным героем которого был Сашкин любимец – белый медвежонок, привезенный папой из Михайловска. Увы, ссора между родителями чрезвычайно испугала Сашку. Но все-таки наконец и он забылся сном. Однако сам Николай не смог сомкнуть глаз всю ночь, раздумывая, кто бы мог оклеветать его перед Инной. И зачем ему понадобилось это делать? Выходит, у него есть некий тайный и беспощадный враг, хорошо осведомленный в семейных делах Ивакина и знающий его домашний телефон. И вот сегодня он позвонил Инне и сказал ей… Что ж, он выбрал весьма удачный момент для своего звонка: Николай задержался в больнице и вернулся домой гораздо позже, чем обычно. Но кто мог знать об том, что он ездил туда с Юленькой? Только сослуживцы Ивакина… Значит, его враг тоже работает в «Белле Вида». Тогда уж не Викусей ли его зовут? В самом деле, от этой девицы вполне можно ожидать любой подлости. Разве не она предала Игоря и Альфию? И, если Зеленцов и впрямь был убит, то к этому опять-таки причастна Викуся… Но откуда она могла узнать его домашний телефон? Он известен только его начальству. Например, господину ГАД-у… Или это сделал какой-то другой, неизвестный ему человек?
Хотя, кем бы ни был его враг, почему он стал вредить Ивакину не после того злополучного корпоратива, когда погиб Зеленцов, а именно сейчас? Выходит, Николай напрасно боялся последствий своего разговора со Степаном. Он совершил какой-то промах уже позже, а именно сегодня, когда отвозил в больницу Юленьку. И вот тогда его враг нанес ему удар в спину… Первый удар. Но наверняка не последний.
Так куда же он все-таки попал: фармацевтическую компанию или в секту? Кто сможет ему ответить ему на этот вопрос? Увы, похоже, что никто. Возможно, это мог бы сделать Степан Зеленцов. Но он погиб. Возможно, как раз потому, что знал о «Белле Вида» всю правду. Но что именно он мог знать?
Раздумья Ивакина прервал колокольный звон. «Бом-бом-тили-бом-тили-тили-тили-бом!» Судя по громкости звука, это звонили на ближайшей к его дому церквушке – маленькой, выкрашенной в желтый цвет, с приземистой колокольней, увенчанной высоким шпилем. Однако уже миг спустя до Николая донеслось приглушенное: «тили-бом-бом-бом, тили бом-бом-бом». Как видно, это колокола какой-то из дальних церквей отвечали своим собратьям радостным утренним приветствием. Сколько раз, пробуждаясь по утрам от этого звона, Ивакин негодовал на то, что он не дает ему, атеисту, спокойно отоспаться в выходные. Но сейчас, как ни странно, колокольный звон обрадовал его. Ибо с первыми его звуками Николаю пришло на ум решение, простое до гениальности, гениальное до простоты. Зачем ему, неверующему человеку, напрасно ломать голову над тем, сектой или не сектой является «Белле Вида»? Наверняка в этом гораздо лучше разбираются верующие люди. Например, эти…(как их там называют?) святые отцы. Сегодня выходной. В таком случае, кто помешает ему сходить в ближайшую церковь, найти там кого-нибудь из этих отцов и задать ему тот вопрос, который не дает Ивакину покоя с тех самых пор, как он попал на работу в «Белле Вида».
А именно: фирма ли это? Или все-таки секта?
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ИСХОД
«Душа наша избавилась, как птица, из сети ловящих;
сеть расторгнута, и мы избавились».
(Пс. 123.7)
К тому времени, когда Николай Ивакин по-воровски, на цыпочках, выбирался из своей квартиры, стараясь ненароком не наступить на скрипучую половицу возле самой двери, Инна с Сашкой еще спали. Он решил не будить их и уйти незаметно. Пусть отоспятся. Наверняка, когда он вернется домой, жена с сынишкой еще будут досматривать последние, самые интересные, сны. Так что его поход в церковь останется для них тайной. Пожалуй, так будет лучше. Особенно после сцены, устроенной ему вчера Инной. Конечно, за шесть лет их совместного житья он наслушался от женушки всякого. Но вчерашняя семейная буря все-таки застигла его врасплох. Как она кричала! Как обвиняла его в том, о чем он никогда не смог бы и помыслить! Что за бес вчера вселился в Инну? Разумеется, это всего лишь метафора – кто сейчас может всерьез верить в бесов? Уж по крайней мере, не такой образованный человек, как он, врач-невролог первой категории Николай Ивакин… И все-таки, пожалуй, в этом выражении что-то есть: ведь прежде Инне никогда и в голову не взбредало его ревновать. Недотепа, мечтатель, книгочей, олух, лодырь, дурак, наконец – все это Ивакину приходилось слышать не раз. Но обвинять его в измене? Причем как раз после того, как он совершил достойный поступок. Кстати, уж нет ли связи между этими двумя событиями? Хотя наверняка, это всего лишь случайное совпадение, и только. Ведь «после» не значит «по причине». Это известно всем. Так что лишь глупец может искать связь между его поездкой в больницу вместе с Юленькой и истерикой, которую после этого закатила ему Инна. И все же эти два события наверняка взаимосвязаны. Неизвестный враг Ивакина оболгал его именно тогда, когда он осмелился вызвать для Юленьки «Скорую» и вместе с ней отправиться в больницу. Но все же кто он, этот враг? Впрочем, как говаривала шекспировская героиня, «о таких вещах не стоит размышлять, иначе можно с ума сойти»23. А этого ему совершенно не хочется: пусть лучше это случится с его врагом. Как говорится, поделом вору и мука!
Впоследствии, узнав о судьбе злосчастной Викуси, Ивакин не раз с горечью вспоминал об этом случайном пожелании, подтверждавшем справедливость слов Спасителя о том, что человек в ответе за каждое слово, брошенное им даже ненароком24…
***
Ивакин никогда не бывал в церкви. Поэтому не ожидал, что утренняя служба окажется такой долгой. Прошел уже почти час с тех пор, как он переступил церковный порог, но хор по-прежнему продолжал петь, а народ - креститься и кланяться. Причем, в отличие от Николая, никто из стоящих в церкви не оглядывался с тоской на входную дверь... Да что они тут, железные, что ли? Вон, у него уже давно ноги заболели, а им, похоже, хоть бы хны! Доколе еще ему ждать? Полчаса, час, целую вечность? Пожалуй, напрасно он не разбудил Инну и не сказал ей, куда идет. Кто знает, что взбредет ей в голову, когда она, проснувшись, обнаружит исчезновение мужа? Еще, чего доброго, решит: пресловутая «змея-разлучница» и впрямь существует, и ее уличенный в измене муженек спозаранку удрал к ней, со страху забыв даже прихватить свое барахлишко… Может быть, лучше вернуться, пока не поздно? Или все-таки дождаться окончания службы и поговорить с одним из здешних…только вот как их правильно называют? Попов? Святых отцов? Пожалуй, последний вариант звучит более торжественно: «святой отец»… Да и как иначе можно назвать вон того седовласого полного старика в златотканой одежде? Вон как величественно он держится, какая четкая у него дикция, какой приятный голос! Настоящий «святой отец»! Не то, что тот, тощий, низкорослый, в черной шапке с длинным шлейфом сзади. Вот это уж точно поп, или скорее, даже - попик! Жалкий замухрышка. Вдобавок, судя по его невзрачному виду, еще и субъект весьма недалекого ума. Одним словом, воплощенное убожество. И как только таких берут в попы!