– Драгоценнейшей Мамочки?
Как-то под этой пылающей силой она смогла проявить недоумение.
– Милосердной Тьмы, – пояснил Жан-Клод.
– Я чувствовала, как она ворочается во сне, Белль, – сказала я. – Мать Всей Тьмы просыпается, и вот почему ее дети, как ты их называешь, пришли наконец на чей-то зов.
– Я их вызвала.
– Ты можешь вызывать всех больших кошек, а они, помимо прочего, еще и большие кошки. Я готова ручаться, что Мастер Зверей тоже их мог бы вызвать, если бы попытался.
Мне показалось на миг, что сейчас она топнет на меня ножкой.
– Они пришли на мой зов, ни на чей больше.
– И тебя не тревожит, что просыпаются дети тьмы? Не пугает?
– Я долго и усердно накапливала нужную силу, чтобы разбудить детей тьмы.
Я покачала головой:
– Ты ее ощутила сегодня, Белль. Как ты могла там стоять и не понимать, что это не твоя сила выходит на новый уровень, а ее сила пробуждается?
Белль Морт покачала головой.
– Non, ma petite. Ты хочешь удержать меня от мести. Я никогда не забываю оскорблений, и всегда заставляю платить за них полную цену.
Она пошла к нам, и пылающий край силы захлестнул край моих пышных юбок, но на этот раз дыхание у меня не перехватило. Сила была, она ползла у меня по коже колоннами насекомых, но она не соблазняла, и ничего особенного в ней не было. Мы только что столько силы через себя пропустили, что ничего не осталось для игр и развлечений.
Она провела рукой по груди Мики, и тело его напряглось, но это был совсем не тот эффект, на который рассчитывала она. Она коснулась лица Жан-Клода, и он не стал ей мешать.
– Восхитительно, как всегда, Белль.
– Нет, не как всегда, – возразила она. И повернулась ко мне.
Я не хотела, чтобы она меня трогала, но знала, что сейчас могу ей это позволить. Она не присутствовала здесь во плоти, по-настоящему, и это ограничивало ее силу. Умом я это знала, но холодный и жесткий страх, свернувшийся под ложечкой, твердил свое. Я заставила себя стоять спокойно, пока светящаяся рука тянулась к моему лицу. Она не обжигала в буквальном смысле слова, но была горячей, и из нее текла сила, разбегающаяся по моему телу как кипяток. Я задрожала, мне хотелось отодвинуться, но было вполне терпимо. Я могла остаться стоять. Мне не надо было бежать.
Она убрала руку, и осталось ощущение дрожащей силы между этой рукой и мной. Белль отерла руку о юбку – юбку Мюзетт. Интересно, Мюзетт еще здесь? И знает ли она, что происходит? Или ее нет, и она появится лишь когда Белль уйдет?
Напоследок она повернулась к Дамиану. Он прижался ко мне поплотнее, как собака, которая боится удара, но не побежал. Белль тронула его за лицо. Он вздрогнул, стараясь не встречаться с ней глазами, но поскольку он так и остался сидеть у моих ног и ничего с ним не случилось хуже, чем ощущение силы на коже, он медленно поднял глаза. В них читалось ошеломление, удивление, и за всем этим – триумф.
Белль отдернула руку, будто это ее обожгло.
– Дамиан из моей линии, но не из твоей, Жан-Клод. Не твоей силой от него отдает. – Она посмотрела на меня, и что-то в этом красивом и чужом лице было такое, чего я не поняла. – Отчего в нем ощущается твоя сила, Анита? Не его в тебе, но твоя в нем.
Я не знала, будет ли толк от правды, но от лжи бы его точно не было.
– Ты поверишь мне, если я скажу тебе, что сама до конца не знаю?
– И да, и нет. Ты говоришь правду, но уклончиво.
Я проглотила слюну и глубоко вдохнула. Мне очень не хотелось, чтобы Белль узнала ответ. И еще меньше мне хотелось, чтобы его узнал Совет в целом.
Она глядела на меня, и глаза ее округлялись. Пылающая сила ее как-то стала уходить, втягиваться обратно в тело Мюзетт, и теперь передо мной стояла прежняя Мюзетт, только с медовыми глазами.
– Как-то он стал твоим слугой. В наших легендах говорится, что такое бывало. Одна из причин, по которым мы когда-то убивали некромантов на месте.
– Как хорошо, что нет возврата к старым добрым временам, – ответила я.
– Мы от них не уходили. Но когда мы думали, что ты – слуга Жан-Клода, в этом не было ничего страшного, поскольку твоя сила шла от него. – Она покачала головой, и мелькнула тень черных волос на белых, темный призрак на окровавленной белизне. – Сейчас я уже и не знаю. Oui, от тебя ощущается сила Жан-Клода, но в Дамиане – только твоя сила. И она же ощущается и в леопардах. Никогда у некроманта не было подвластного зверя.
Она покачала головой:
– Жан-Клод со своей новой слугой и ее слугами сумели остановить меня. Если бы здесь была моя плоть, а не только дух, я думаю, это вас бы не спасло.
– Конечно, – согласился Жан-Клод. – Твоя красота покорила бы нас.
– Без фальшивых комплиментов, Жан-Клод. Ты знаешь, как я их не люблю.
– Я не знал, что этот комплимент фальшивый.
– Я не так уверена, что моя красота покорила бы кого-нибудь из вас. Вот эта, – она кивнула на меня, – как-то сумела отрезать меня от леопардов, и как-то ты отрезал меня от вампиров, происходящих от тебя.
У меня слегка участился пульс: оказывается, я даже не чувствовала ее попыток подчинить себе Менг Дье или Фауста. Они стояли как можно дальше от места действия, одетые в черную кожу телохранителей. Хотя оба они казались настолько миниатюрными по сравнению с остальными, что выбивались из строя. Менг Дье была испугана, Фауст – нет. Это могло значить все – или ничего.
– Но в этой комнате не каждый вампир происходит от тебя, Жан-Клод. Поскольку я здесь не во плоти, ты можешь не допустить меня к тому, что твое, но не к тому, что было изначально моим.
Я боялась, что поняла ее правильно, и надеялась, что это не так.
Белль Морт пронеслась мимо нас во вспышке силы, обдувшей нас вихрем. Она шла к Ашеру. Его она создала сама, и он был старше Жан-Клода. Он ничего не должен был Жан-Клоду, кроме тех обетов, которые вампир приносит своему Мастеру города. И еще любви, быть может. Но не знаю, достаточно ли будет любви, чтобы спасти его от Белль Морт. Я в любовь верю, но я верю и в зло. Ни любовь, ни зло не побеждают все, но зло большего добивается обманом.
Глава сорок седьмая.
Волки выбрали этот момент, чтобы появиться из дальней портьеры. Их приход прекратил на миг все действия, потому что число наших телохранителей удвоилось. Мне не надо было видеть лица Белль – или Мюзетт, – чтобы знать, как ей это не понравилось. Ее эмоции выразились во внезапном напряжении плеч, слабом сжатии кулаков. Вдруг я поняла, что вижу Мюзетт, выходящую из Белль, как вмерзшая мушка из тающего льда.
Только когда я увидела Джейсона в наряде, состоящем в основном из темно-синих полос, закрывающих примерно столько же, сколько и наряд Натэниела, я сообразила, что до сих пор здесь не было ни одного волка, кроме Стивена, который приехал с Микой из моего дома. Я знала, что Ричард задерживается, но не заметила, что и других волков нет. Обычно возле Жан-Клода всегда было несколько волков. Джейсон с улыбкой шагал вперед в черных сапогах выше колен, но что-то было такое в его глазах, какое-то небольшое предупреждение, которого я не могла понять. Я ожидала, что он тоже будет в гриме, как Мика и Натэниел, но грима на нем не было. Как и ни на ком из волков-мужчин.
Появился Ричард. Его легко было заметить на фоне черной кожаной одежды членов стаи. Я знала, что он состриг волосы, но не представляла себе, как это выглядит, пока его не увидела. Понимаю, что парикмахер сделал все, что мог, но мог он немного. Волосы пришлось остричь машинкой, оставив меньше дюйма каштанового. В таком виде они казались темнее, в них не было золотых и красных нитей. И еще Ричард стал изумительно похож на своего старшего брата Аарона и на отца. Сходство было всегда, но теперь они стали как клоны.
Одет он был в черный смокинг с густо-синей рубашкой и соответствующей бабочкой. С этой стрижкой, в этом консервативном костюме, он смотрелся просто неуместно.
Мы встретились глазами, и шок от того, насколько он по-прежнему красив, заставил меня вздрогнуть с головы до ног. Волосы теперь не отвлекали взгляда, и нельзя было притвориться, что скулы у него не резные, и ямочка на подбородке не смягчает мужественность лица. Плечи широкие, талия не изящная, но узкая. Ничего изящного в нем не было – он был сложен как атлет, а не как танцор.
По бокам от него шли Джемиль и Шанг-Да, его Хати и Сколль, персональные телохранители Ульфрика. У Джемиля были черные кожаные полосы вместо рубашки, почти обыкновенные кожаные штаны и полусапожки. Ярко-красные бусины, вплетенные в тугие косички, играли алыми капельками на фоне смуглого тела и черной кожаной одежды. Мы встретились взглядами, и от него тоже исходило какое-то предупреждение, как от Джейсона. Что-то здесь было не так – помимо того, что тут уже творилось. Но что?
Шанг-Да выглядел неловко без своего обычного костюма, но черная кожа шла к его высокой фигуре, как пошли бы любые доспехи. Шанг-Да был самым высоким китайцем из всех, кого я знала. И с виду он был внушителен по любым меркам. Еще он был воин, и защита своего Ульфрика была его занятием. Он здорово меня недолюбливал, потому что от страданий, которые я принесла Ричарду, он не в силах был его защитить. Ни хрена не могут сделать телохранители насчет эмоциональных стрессов. Шанг-Да старался не смотреть мне в глаза.
Джейсон двинулся ко мне, стараясь раскачиваться пособлазнительнее. По профессии он стриптизер, и потому соблазнительные покачивания ему удаются. Язык его тела говорил о сексе, в глазах же было что-то иное, а когда он дошел до меня, то закинул руку мне на плечи, прижался ко мне, но шепнул мне на ухо не милую пустяковину, а предупреждение.
– Ричард обрел наконец хребет, но решил его сперва применить против Жан-Клода.
При этих словах он улыбнулся, и лицо его было полно соблазнительных обещаний, тех же, что и походка. Руками он погладил меня сзади по шее, играя пальцами на ямках над ключицей.
Я шепнула прямо ему на ухо:
– Каким образом?
Он повернул меня к себе, чтобы Ричард и стая не видели моего лица. Похоже было на заигрывание.
– Ричард хочет отобрать у Жан-Клода всех своих волков.
Очень удачно, что я стояла лицом к Джейсону, потому что я не могла бы скрыть ошеломления. Я попыталась овладеть своим лицом, и Джейсон засмеялся, будто на ответную реплику. Ладонями он взял меня за щеки, давая время овладеть собой.
Я шепнула прямо в его кожу:
– В том числе тебя.
Он все еще улыбался, но повернул мое лицо так, чтобы я смотрела ему в глаза, а они были грустные.
– Даже меня, – шепнул он, еле шевеля губами и по-прежнему улыбаясь.
Вдруг рядом с нами оказался Шанг-Да. Он попытался схватить Джейсона за руку, но тот отодвинулся чуть дальше, чем китаец мог достать. Наблюдатель мог бы вообще не понять, что произошло.
Из человеческого рта Шанг-Да послышался тихий низкий рык – звук, от которого у меня волосы на шее встали дыбом.
Джейсон зарычал в ответ, а стоял он так близко, что этот рык отдался у меня на коже щекоткой. Я не могла не вздрогнуть, и это был видно даже издали.
– Шанг-Да! – сказал Ричард.
Одно слово, только имя телохранителя, но Шанг-Да оставил попытки схватить Джейсона. Он наклонил голову и произнес почти рычащим голосом:
– Нельзя служить двум господам.
Он старался быть осмотрительным, и потому наклонился надо мной, а не над Джейсоном. Наверное, не боялся, что я могу выкусить шмат мяса из его лица. Я посмотрела прямо в это лицо на расстоянии почти поцелуя, и спросила:
– Тебе приказано напомнить Джейсону, кто вожак стаи?
Его глаза повернулись от Джейсона ко мне с тем же неприветливым выражением.
– Приказы моего Ульфрика – не твое дело.
Это он прошептал, потому что старался не показать противнику раскола в наших рядах. И в этот момент я поняла, что как бы ни ненавидел меня Шанг-Да, он не до конца одобрял действия Ричарда сейчас, когда в городе враги.
Краем глаза я заметила движение. Жан-Клод подошел к Ричарду, и они разговаривали, тихо и серьезно. Жан-Клод старался подвинуться поближе, на расстояние шепота, но Ричард отодвигался. Находиться слишком близко он не хотел.
Я глянула дальше и увидела Мюзетт, стоящую все еще рядом с Ашером. Но они были не одни: Ашера окружили леопарды – не то чтобы защищая его, но так, что коснуться Ашера можно было только сперва коснувшись их. Мика встретил мой взгляд и едва заметно кивнул. Этот кивок ясно говорил: я этим займусь, пока ты освободишься. Мика не отвлекался. Мерль нависал над всей группой, как черная кожаная гора, пристально смотрящая на миниатюрную фигурку в белом. Мюзетт снова выглядела весьма похожей на себя. И только на себя.
Шанг-Да тоже смотрел на Мюзетт. Как будто он нюхом чуял, где опасность. Мы обернулись и встретились глазами почти одновременно. Лица наши были так близко, что мы могли поцеловаться, и такой обмен взглядами должен был быть интимным, но не был, он был почти пугающим. Потому что мы оба понимали друг друга, чего никогда не бывало раньше.
Я не стала спорить, что я – Больверк клана, а потому приказы Ульфрика – еще как мое дело. Шанг-Да не одобрял, что я вообще имею какое-то отношение к стае. Поэтому я обратилась к логике. Подавшись к нему, я шепнула:
– Не знаю, что делает Ричард, но знаю, что сегодня неподходящий для этого момент. Мы в беде.
Что-то мелькнуло в его глазах, и он отвел их, но чуть ближе придвинулся, так что его короткие черные волосы смешались с моими кудряшками.
– Я с ним говорил, он сегодня никого не слушает. – Он встретился со мной глазами, и в них было теперь и что-то понятное мне – страдание. – Сильвия уже пыталась его уговорить подождать, пока враг не уберется из города.
– Я ее не вижу, – шепнула я, снова автоматически подаваясь поближе.
– Ее с нами нет, – выдохнул он почти мне в щеку.
Наверное, я как-то отреагировала, потому что он добавил:
– Она жива.
Я чуть отодвинулась, чтобы посмотреть ему в глаза:
– Он дрался с Сильвией?
– Она с ним.
У меня глаза округлились:
– Он победил.
Шанг-Да кивнул.
– Она ранена?
Он снова кивнул.
– Сильно?
– Достаточно, – сказал он, и впервые в его лице я увидела нечто, похожее на неодобрение. Завтра он снова будет меня ненавидеть, но сегодня опасная ночь, и Шанг-Да слишком воин, чтобы этого не понимать, даже если Ричард не понимает.
– Джейсон должен уйти со мной, – сказал он, и это не была просьба, Шанг-Да не просил, но какая-то мягкость была, какое-то поле для компромисса.
– Сейчас – да, – согласилась я.
Джейсон обошел меня кругом, будто закрываясь от рослого Шанг-Да. А поскольку Джейсон есть Джейсон, он еще и воспользовался поводом прижаться своим почти голым телом к вырезу шелка и бархата у меня на спине. Он нежно поцеловал меня в шею сзади, и у меня по коже побежали мурашки.
– Я не могу снова стать просто членом стаи, не могу.
Я знала, что он хочет сказать, или думала, что знаю. И я ответила, не пытаясь глядеть в глаза, пока он нежно целовал голую кожу там, где шея переходит в плечи. Мне от этого было трудно сосредоточиться.
– Только на эту ночь.
– Что это с тобой, Анита? Неужто каждый тебя хочет трахнуть?
Это был голос Ричарда. Когда он сердился по-настоящему, то становился самым невыносимым из мужчин, с которыми я когда-либо встречалась. Даже сам глагол, который он употребил вместо «трахнуть», показывал, каким противным он собирается сегодня быть. Только этого мне и не хватало – раскапывать эмоциональные помойки, пока нас жуют большие страшные вампиры.
Мне были видны глаза Шанг-Да: ему не понравилось, что сказал его Ульфрик. Я тронула его за лицо, отчего он вздрогнул. Потом я подалась поближе, так, чтобы для Ричарда это могло выглядеть как поцелуй, а на самом деле шепнула прямо в губы Шанг-Да:
– На сегодня Джейсон ваш, но насовсем это не получится.
Он не двинулся с места и выдохнул ответ мне в губы:
– Обсудим позже.
Он стал отклоняться назад, и я поймала его ладонью за затылок:
– Это не обсуждается.
Лицо его обострилось обычной его злостью. Он отодвинулся с такой силой, что я должна была либо выпустить его, либо захватить горсть волос, чтобы удержать рядом с собой. Я отпустила.
Он поднял руку и сказал:
– Твой Ульфрик говорит тебе встать с волками.
В голосе его можно было различить единственную эмоцию, да и ту неотчетливо. Гнев.
Джейсон выскользнул из-за меня, проведя пальцами по каждому кусочку голой кожи, до которого мог дотянуться, пока не ощутил мою дрожь. Шанг-Да увел его, держа за локоть. Джейсон продолжал смотреть на меня как ребенок, которого уводит чужой страшный дядя. Но на самом деле непосредственная опасность ему не грозила, чего я не могла сказать обо всех присутствующих. К сожалению.
– Может быть, надо было сделать тебя Эрато, а не Больверком.
Эрато – муза эротической поэзии, наряду с другими обязанностями. Сейчас у вервольфов это название самки, которая помогает новым вервольфам научиться управлять своим зверем во время секса. Эрос, бог любви и вожделения, – самец с теми же функциями. Почти все впервые перекидывающиеся оборотни теряют над собой контроль и убивают людей чаще всего во время секса. В конце концов, именно в том и смысл оргазма – потеря контроля.
Я посмотрела на Ричарда, встретила злобный взгляд карих глаз, и ничего не почувствовала. Я не злилась. Слишком смешно было бы цапаться из-за такой мелочи перед Мюзетт и ее группой. Даже не смешно – просто идиотизм.
– Мы это обсудим дома в своей компании, Ричард, – сказала я без всякой злости в голосе. С обыденными рассудительными интонациями.
Что-то промелькнуло на лице Ричарда, прошло сквозь его плотные щиты. Ярость – настолько он был зол. Он направил эту злобу внутрь, и его съедала депрессия, настолько, что он срезал волосы. Из депрессии он себя вытащил, но злоба осталась. Раз ее нельзя направить внутрь, она рванулась наружу. То есть ко мне. Лучше не придумаешь.
– Если ты Больверк, пойди и встань со своей стаей.
Голос его дрожал от ярости, которую ему трудно было сдерживать.
Я заморгала:
– Прости, как ты сказал?
– Если ты действительно Больверк нашего клана, то тебе надо встать с нами.
Он встретил мой взгляд, и не дрогнул, не смягчился. Я все ждала, когда он обретет стойкость. Только мне даже и не снилось, что это будет вот так.
Джемиль шагал через зал, держа на руках Стивена. Грегори все еще цеплялся за руку брата, и они шли все вместе. Когда Джемиль снова оказался с волками, Ричард произнес:
– Грегори – не наш. Ему не место среди волков.
Я не слышала, что сказал Джемиль, но думаю, что он пытался убедить Ричарда в ненужности такого приказа. Ричард мотнул головой, и тут Джемиль совершил ошибку. Он оглянулся на меня, и его глаза просили о помощи. Такое он делал много раз, и многие из волков тоже. Сегодня Ричард это видел, понимал и не собирался терпеть.
Он схватил Грегори за руку и попытался оторвать его от Стивена. Стивен вскричал и вскинулся на руках Джемиля, обеими руками цепляясь за брата.
С меня хватило. Плевать мне, что Белль все слышит. Я пошла к стае.
– Ричард, ты поступаешь жестоко.
Он не прекратил попыток расцепить братьев.
– Я думал, ты хотела, чтобы я был жесток.
– Я хотела, чтобы ты был не жесток, а силен. – Я уже почти подошла к ним, хотя и не знала, что я буду делать, когда дойду.
– Ты сильна – и ты жестока.
– На самом деле я сильна и практична, но не жестока.
Я уже стояла возле них и понимала, что не посмею ни к кому притронуться. Стоит мне тронуть Ричарда или близнецов, и насилие перейдет на новый уровень. Я это чувствовала.
Стивен жалобно визжал, как крольчонок, которого поедают заживо. Он скреб руками, стараясь удержаться за Грегори. Грегори плакал и старался не отпустить Стивена.
– Практичность – это сказать, что ты выставляешь нас слабыми перед членом Совета. Жестокость – сказать, что я стала Больверком, потому что ты слабак и сам им быть не можешь.
Он перестал растаскивать близнецов, и Джемиль воспользовался моментом, чтобы ускользнуть с ними. Конечно, при этом он оставил меня с Ричардом лицом к лицу. И это был один из тех моментов, когда я понимала, насколько Ричард внушителен физически. Он из тех крупных людей, которые обычно не кажутся крупными, но вдруг начинают казаться, и тогда ты бросаешься наутек – обычно слишком поздно.
Мы стояли, вызверясь друг на друга. Я не злилась, пока он не стал давить на Стивена и Грегори. Но когда я разозлюсь, я обычно остаюсь в этом состоянии. Я наслаждаюсь собственной злостью – такое у меня единственное хобби.
С десяток едких замечаний плясали у меня на языке, и потому я взяла рот на замок – боялась, что оттуда вылетит, если я его открою.
Я шагнула вперед, сокращая оставшееся расстояние. И теперь я увидела еще что-то, кроме гнева, в его глазах: страх. Он не хотел, чтобы я подходила близко. Класс.
Но я пошла вперед, и Ричард шагнул назад и лишь потом сообразил, что сделал. Я шагнула к нему еще раз, и он остался на месте. Я шла, пока пышная юбка моего платья не задела его ноги – накрыла краем носки его начищенных ботинок. Мы стояли так близко, что намного естественнее нам было бы соприкоснуться, чем стоять просто так.
Я провела взглядом по его телу, встретилась с ним глазами – и в моих глазах читалось знание. Я помнила все, что скрывал его строгий костюм, каждый дюйм этого тела.
Когда я подняла глаза, Ричард не смотрел мне в лицо: он смотрел на мое декольте. Я глубоко вздохнула, заставив холмы грудей подняться и опуститься, будто их толкала снизу невидимая рука.
Он поднял глаза от моей груди, посмотрел в глаза. Ярость в его лице была почти самодостаточной. Гнев без цели и без формы. Как лесной пожар, который начинает с пожирания деревьев, а потом в какой-то момент начинает жить своей жизнью, будто ему даже не нужно уже топливо, ничего не нужно, чтобы существовать. Он горит, ширится, уничтожает, и не потому что ему нужно горючее, а просто потому, что он пожар.
Я ответила на ярость Ричарда собственной яростью. Его пожар был нов, он еще не успел прогореть до души, выжечь себе пространство, где ничего нет, кроме гнева. Мой был стар, почти сколько я себя помню. Если Ричард хочет драться, можем драться. Если он хочет трахаться, можем трахаться. В этот момент и то, и другое будет почти одинаково разрушительно – для нас обоих.
Его зверь встрепенулся на зов гнева как пес на зов хозяина. Сильные эмоции могут вызвать перемену, а эта была настолько сильной, насколько эмоция у Ричарда может быть.
Энергия его зверя дрожала, как воздух над раскаленной дорогой в летний день, видимая волна силы. Она танцевала по обнаженной коже моего тела. Когда-то он мог заставить меня кончить лишь прикосновением этого зверя, вбиванием его в мое тело. Но сегодня мы будем заняты другим. И вряд ли чем-то настолько приятным.
Мюзетт подплыла к нам в заляпанном кровью платье. Ее глаза снова стали синими. Она погружала руки в энергию Ричардова зверя, игравшего между нами. Она не касалась этой энергии, только играла с нею.
– О, как ты будешь вкусен, tres bon, tres bon.
Она рассмеялась тем смехом, на который оборачиваются в баре мужчины. Этот звук не сочетался с засыхающей на лице кровавой маской.
Ричард впустил ярость в собственные глаза и направил на нее. От такого взгляда, я думаю, любой другой из присутствующих бы попятился. Мюзетт рассмеялась снова.
Ричард повернулся к ней лицом. Его ярости было все равно, на кого бросаться – любой подойдет.
– Здесь тебе делать нечего. Когда мы разберемся с делами стаи, тогда и только тогда мы будем разговаривать с вампирами.
Мюзетт запрокинула голову и заржала – другого слова не подберешь. Она смеялась, пока слезы не потекли по лицу, прокладывая дорожки в засыхающей крови. Постепенно смех затих, а когда она открыла глаза, они были медово-карие.
У Ричарда перехватило дыхание. Я была достаточно близко, чтобы это заметить: он на краткий миг перестал дышать.
Запах роз был повсюду.
– Ты помнишь меня, волк! Я чувствую это по твоему страху. – Мурлычущее контральто прокатилось по моей коже дрожью, и я увидела, как Ричард тоже передернулся. – Я с тобой поиграю потом, волк, а сейчас, – она обернулась и поглядела на Ашера, – сейчас я буду играть с ним.
Ашер все еще прижимался к стене в той полной неподвижности, на которую способны лишь старые вампиры. Он погрузился в молчание вечности, стараясь спрятаться у всех на виду – только бы ничего не случилось. Спрятаться ему не удалось.
Тело Мюзетт направилось к нему, и из нее начала изливаться Белль. Темное призрачное золото перекрыло белое платье. Черные волосы заметались вокруг фантомным пламенем, шевелящимся на ветру, струйками потекшим по залу – на ветру силы Белль.
– Что это? – шепнул Ричард, и я даже не знала, нужен ли ему ответ, но все равно сказала:
– Мюзетт – суррогат Белль Морт.
Он не мог оторвать глаз от призрачного силуэта Белль вокруг чужого тела.
– И что именно это значит? – спросил он.
– Это значит, что мы по уши в дерьме и тонем.
Тут он повернулся ко мне:
– Я – Ульфрик, Анита. И не перестаю им быть только потому, что в город заявились какие-то высокопоставленные вампиры.
– Будь Ульфриком, Ричард, бейся мордой об стенку до смерти, но постарайся при этом не уничтожить всех нас.
Его гнев чуть ослаб под приливом страха. Невозможно быть так близко к силе Белль и не бояться.
– Я либо Ульфрик, либо нет, Анита. Либо господин, либо раб. Быть и тем и другим одновременно я не могу.
Я приподняла брови:
– Вообще-то можешь. – Я подняла руку, останавливая ответ. – Сегодня у меня нет на это времени, Ричард. Завтра, если будем еще живы, обсудим. Идет?
Он нахмурился:
– Она же здесь не во плоти, Анита, это всего лишь метафизические игры. Насколько это может быть серьезно?
В этот момент я поняла, что Ричард все еще живет в своем другом мире. В мире, где все играют честно, и ничего ужасного никогда не происходит. Наверное, очень мирная там жизнь, на той планете, которую люди вроде Ричарда называют своей родной. Этот пейзаж мне всегда очень нравился, но я никогда там не жила. Беда в том, что и Ричард тоже живет не там.
Тишину прорезал первый вопль. Леопарды пятились назад, припадая к земле у ног Белль Морт. Только Мика остался стоять. Он встал перед Ашером, но рост у него как у меня, и прикрыть Ашера целиком он не мог.
Я посмотрела на Ричарда – никогда не видела такой боли в его глазах. Ему никогда не проснуться и не учуять кровь. Никогда он не изменится по-настоящему.
Я отвернулась от него и пошла к Ашеру и Мике. Жан-Клод оказался рядом со мной, предложил мне руку, и я приняла ее. Никто больше с нами не двинулся. Крысолюды не могли напасть на Мюзетт. Леопарды делали все, что могли, но этого было мало. Только волки могли нам помочь, но Ричард не позволил бы им.
И я подумала, сколько еще пройдет времени, пока я возненавижу Ричарда.
Глава сорок восьмая
Я не могла понять, почему кричит Ашер. Не было крови, не было повреждений на теле, но он все равно кричал. Подойдя ближе, я увидела, как уходит плоть с его лица. Будто кожа спадается на костях черепа – прикосновение Белль выпивает его досуха. Не только кровь – все вообще.
Я рискнула посмотреть на Жан-Клода, и он был поражен – но через долю секунды его лицо опять ничего не выражало. Я почувствовала, как он уходит в пустоту, где прячется.
– Она так может осушить его до смерти.
Голос его прозвучал на удивление безжизненно.
– А у тебя иммунитет? Ведь не она тебя создала.
– Она наша Sourdre de Sang, и ни у кого из нас нет иммунитета к ее прикосновению.
Я остановилась и толкнула его назад:
– Тогда оставайся здесь. Не хватало мне только беспокоиться о вас обоих.
Он не стал спорить, но взор его устремлялся мимо меня, к Ашеру. Я не знаю, услышал ли он меня, и времени проверять у меня не было. Я почти бежала, когда Мика оттолкнул Белль. Оттолкнул Белль, всем телом, прервав ее контакт с Ашером.
Тот медленно сполз по стене, и пылающее лицо Белль поцеловало Мику. Как только их губы соприкоснулись, я ощутила, как приливом горячей воды заливает зал ardeur, как впиваются мне в кожу его жалящие капли. Я застыла посреди шага, будто оступилась. И так я стояла – между Ашером у стены и Микой, почти не видном в золотом объятии. Я знала, что могла бы, используя ardeur, иссушить Мику до смерти за несколько дней, но что-то мне подсказывало, что она может быстрее.
Рука Ашера протянулась ко мне – рука почти скелета, палочки, обтянутые бумагой. Мика пытался оттолкнуться от тела Мюзетт-Белль, но она прилипла к нему, руки сцеплены у него за спиной, а светящиеся алые губы как красный туман поперек его лица. Я на миг ощутила, как умирает, выцветает – за неимением лучшего слова – Ашер. К нему шел Жан-Клод, но я знала, что в Жан-Клоде нет жизни, которой можно поделиться. Но тут крест, приклеенный лентой у меня на груди, запылал.
Он обжигал кожу, будто черная лента раскалилась. Приглушенно вскрикнув, я рванула ленту, и крест вывалился наружу – белый, горячий, как пленная звезда на цепочке.
Мика отшатнулся от Белль Морт. Жан-Клод накрыл себя и Ашера полой бархатного плаща. Остальные вампиры спрятали лица и зашипели на свет. Уголком глаза я заметила движение за миг до того, как на меня налетел Анхелито. Остановить его было теперь некому, крест оказался оружием обоюдоострым.