– Старая я для тебя стала, Саввушка. – Пухлая рука привычно соскользнула с затылка на шею, царапнула ногтями кожу, но уже не игриво, а раздражающе.
– Глупости! Ты бесподобна, моя Каллиопа! – Ложь, такая же привычная, с каждым словом дающаяся все легче, капля за каплей отравляющая душу.
– Эх, нужно было ребеночка тебе родить. Может, если бы был ребеночек...
Слушать про ребеночка, которого затухающая муза ему не подарит уже никогда, неприятно. Есть в этих жалких словах что‑то унизительное и для него, и для нее.
– Прасковья! – Кулак впечатался в стол с такой силой, борщ из тарелки выплеснулся, прям на белоснежную, до скрипа накрахмаленную скатерть, несколько капель попали на манжеты свежей, только что надетой рубашки. Красные капли борща похожи на кровь, и от этого на душе становится еще гаже. – Пойду я, Прасковья. Выставка, ты же понимаешь... А работы там непочатый край...
– Иди... – В линялых глазах Прасковьи слезы обиды. – Только сорочку сейчас новую принесу. Как же ты в грязной‑то?
– Я сам, отдыхай. – Зря он так. Разве ж она виновата в том, что состарилась так стремительно и так некрасиво? – Прости, любимая, накатило что‑то... – Быстро коснуться губами соленой от слез щеки и бежать, куда глаза глядят, чтобы не видеть, как плачет его затухающая муза, чтобы не видеть на ее стареющем лице отражение своей подлости, чтобы поскорее разжать кулаки, стиснутые в порыве неподвластной разуму ненависти.
Снаружи – зима посреди лета, тополя засыпают улицу невесомым снегом, а из раскрытого настежь окна льется тоскливый искаженный патефоном голос:
Только раз бывают в жизни встречи,
Только раз судьбою рвется нить.
А он и не заметил, когда его Каллиопа перестала петь. Может, в тот самый день, когда он принес в дом патефон?.. Впрочем, не о том нужно сейчас думать! Выставка откроется уже через три дня.
Эта выставка значила для Саввы столько, что и словами не описать. Его собственная, персональная! Если все пойдет, как задумано, если он все правильно рассчитал, если на нужные рычаги нажал, то перспективы перед ним откроются небывалые во всех смыслах. Нужно только не оплошать, произвести впечатление. На одних, тех, кто не чужд прекрасному, своими художественными талантами, а на других, тех, чье слово важнее в разы, идейностью, верной ориентированностью, готовностью служить. А как иначе?! Хоть и мерзко порой становится от всех этих интриг, от холуйского подобострастия перед людьми ничтожными, ни черта не разумеющими в искусстве, но по‑другому нынче никак. Времена такие наступили страшные, что нос нужно держать всегда по ветру, производить впечатление только самое хорошее, заручаться поддержкой сильных мира сего. Биография у Стрельникова во всех смыслах правильная – не зря старался в двадцать пятом. Но сейчас кто же смотрит на биографию! Сейчас такие головы летят, что жить страшно. А Прасковья ведь из бывших нэпманов, и муж ее второй был белогвардейским офицером... Тревожно все это, едва ли не тревожнее того, что света от нее осталось чуть...
*****
За окном лил дождь. Еще неделю назад стояла невыносимая жара, а теперь вот – осеннее ненастье, словно Ната забрала с собой лето.
Марта стояла у окна, прижавшись лбом к прохладному стеклу, закрыв глаза, почти не прислушиваясь к тому, что происходило в кабинете. После похорон прошло всего три дня, а мир уже перестроился, приспособился к отсутствию Наты. И мир, и родственники...
– Ну, и долго нам еще ждать?!
Это Илья. В голосе раздражение пополам с нетерпением. Самый старший внук, он и вел себя как лидер. Старался вести... По‑хозяйски развалившись за бабушкиным столом, он раскачивался в кресле, и под тяжестью его крупного тела кресло тоскливо поскрипывало.
– До означенного времени остается еще десять минут. – Нотариус, добродушного вида толстяк, был невозмутим и беспристрастен.
– Так какой смысл ждать, если все уже на месте? А этот звонкий, с капризными нотками голос Верочки. Только она может быть вот такой по‑детски требовательной и бескомпромиссной.
– Да, все ж уже на месте! И мы тут, и Зина с Акимом.
Эдик. Он всегда на стороне сестры, с раннего детства. Ната говорила, это оттого, что они близнецы, а у близнецов все по‑особенному.
– Давайте уже как‑нибудь обойдемся без этих ваших адвокатских штучек! У меня через три часа самолет в Париж, а я тут с вами жду у моря погоды.
Это Анастасия. Она всегда требовала, чтобы к ней обращались официально – Анастасия. Бывают такие женщины, которые с рождения чувствуют себя королевами и от окружающих ждут соответствующего отношения. У королевы Париж, а тут такая досада – бабка померла...
Чтобы не зарычать от злости и бессилия, Марта сжала зубы и стиснула кулаки с такой силой, что ногти впились в кожу. Рядом почти беззвучно всхлипнула Зинаида, промокнула платком красные от слез глаза.
– Не плачь. – Марта обняла ее за плечи, коснулась поцелуем седеющего виска. – Не надо плакать, Зиночка.
– Так не могу... – Домработница шмыгнула носом, поймала раздраженный взгляд Анастасии и демонстративно громко высморкалась в носовой платок.
– Зинаида! – Анастасия брезгливо поморщилась. – Хватит сырость разводить! И без того тошно!
– Тошно ей! – огрызнулась домработница. – Конечно, это ж не по Парижам скакать.
– Ой, договоришься, Зинка. Уволю! – рыкнул Илья. В отличие от Эдика, горой встающего на защиту Верочки, у Ильи с родной сестрицей Анастасией отношения были сложные, едва ли не сложнее, чем с неродной Мартой. И фраза эта имела однозначный посыл – в семье он теперь самый старший, и он будет решать.
– А и увольняй! – подбоченилась Зинаида. – Думаешь, пропаду без такого... – она не договорила, обиженно отвернулась к окну.
– Да оглашайте вы уже свое завещание! – Верочка танцующей походкой прошлась по кабинету, присела на подлокотник кресла, в котором развалился Эдик. – Мы же все занятые люди, у нас времени в обрез.
Прежде чем ответить, нотариус посмотрел на наручные часы, мотнул лысеющей головой.
– Еще пять минут, господа! Нет еще одного наследника.
– Еще одного?!
Никогда раньше они не были так синхронны и так единодушны. Верочка испуганно сжала ладонь Эдика. Анастасия многозначительно переглянулась с Ильей. Даже Зинаида перестала шмыгать носом. Невозмутимым и, кажется, совершенно равнодушным к происходящему остался только Аким. Он стоял у стены, привалившись плечом к дверному косяку, его худое лицо не выражало ничего.
– Простите, а это вы сейчас о каком таком наследнике? – Анастасия, враз забывшая о Париже, даже привстала с места от избытка чувств. ‑ Бабка решила еще кого‑то из прислуги облагодетельствовать? – Она бросила полный раздражения взгляд на Зинаиду.
– Бабка... – Марта не смогла удержаться. Уговаривала себя, настраивалась, а вот – не смогла. – Когда‑то ты называла Нату любимой бабушкой.
– Когда деньги на свои Парижи клянчила! – ввернула Зинаида. – А сейчас‑то клянчить не у кого.
– Все! – Анастасия нацелилась в домработницу выкрашенным в ярко‑алый цвет коготком. – Ты уволена!
– А что это вы тут с Илюхой распоряжаетесь? – Эдик по‑кошачьи лениво потянулся в кресле. – Еще неизвестно, кому домик достанется. Некрасиво делить шкуру неубитого медведя.
– Медведицы... – фыркнула Анастасия.
– Ах ты, гадина такая! Ната Павловна для тебя теперь медведица! – Если бы Марта не обхватила Зинаиду за плечи, та непременно ринулась бы в бой, и волос в роскошной прическе Анастасии стало бы заметно меньше.
– Ненормальная! Истеричка... – Опасливо косясь на Зинаиду, Анастасия обошла кресло Ильи, стала за его спиной, положив ладони на кожаную спинку.
Вот они и сформировались окончательно – коалиции. Эдик и Верочка, Илья и Анастасия, а она, Марта, сама по себе. Останься в живых Макс, все сложилось бы по‑другому, но Макса больше нет, поэтому теперь она сама по себе...
– Господа, прошу внимания! – Нотариус, все это время внимательно всматривавшийся в окно, постучал пухлой ладонью по столу. – Господа, приступим, пожалуй!
– А как же этот... Еще один наследничек? – Эдик взъерошил и без того дыбом стоящие волосы. Из всех присутствующих только он один был одет неформально – в джинсы и пуловер. Остальные предпочли соблюсти приличия. Даже легкомысленная Верочка вырядилась в черное платье, которое смотрелось бы весьма уместно, если бы не вызывающе глубокое декольте.
– Думаю, он уже прибыл! – сообщил нотариус и обернулся к неспешно открывающейся двери. – Господа, позвольте представить вам Арсения Ивановича Гуляева!
...Он почти не изменился со времени их последней встречи. Разве что сменил неформальные джинсы на деловой костюм. Идиотские очки с желтыми стеклами остались прежними. В сочетании с дорогим костюмом они смотрелись убийственно вызывающе. Вслед за хозяином в кабинет ввалилась собака Баскервилей, при виде которой Верочка испуганно взвизгнула.
– Добрый день! – Крысолов, которого, оказывается, зовут до неприличия банально – Арсением Ивановичем Гуляевым, обвел присутствующих невозмутимым взглядом. Только на Марте взгляд его задержался чуть дольше. Или ей это просто показалось? – Не волнуйтесь, мой пес хорошо воспитан.
– Это еще что за цирк? – на безупречном лице Анастасии застыла брезгливая гримаска.
– Нет, дорогая, цирк как раз уехал, это клоуны остались. – Илья смотрел на вновь прибывшего снизу вверх, и взгляд его не предвещал Арсению Гуляеву ничего хорошего. Илья был мастером по части унижений. Марта не раз испытывала силу его таланта на собственной шкуре, до тех пор, пока Макс не научил ее давать отпор.
– Так, может, цирк еще недалеко уехал и вы успеете его догнать? – Крысолов невозмутимо улыбался, зато глаза его пса предупреждающе полыхнули красным.
Да, похоже, в свое время Крысолова тоже научили давать отпор таким, как Илья. Полезное умение, ничего не скажешь.
Неизвестно, чем бы закончилась эта пикировка, если бы в разговор не вмешался нотариус.
– Господа, приступаем! – сообщил он торжественно.
– Погодите! – Верочка беспокойно заерзала на подлокотнике. – Может, кто‑нибудь все‑таки объяснит нам, что происходит?
– Да, было бы неплохо, – поддержал сестру Эдик.
– Прошу прощения, но я не уполномочен давать объяснения, – нотариус развел руками. – Моя задача заключается в том, чтобы огласить волю усопшей.
– Так оглашайте уже, наконец! – Томное сопрано Анастасии сорвалось на некрасивый фальцет. – Сколько можно?!
Оглашение завещания Наты заняло всего несколько минут, но произвело эффект разорвавшейся бомбы. Несколько бесконечно долгих мгновений в кабинете царила гробовая тишина, нарушаемая лишь перестуком дождевых капель за окном.
– Этого не может быть! – первым в себя пришел Илья. Его холеное, гладко выбритое лицо налилось нездоровым багрянцем. – С какой стати? Откуда вообще взялось это чертово завещание?
– Это, как вы изволили выразиться, чертово завещание составлено вашей покойной бабушкой незадолго до ее кончины.
– Фальсификация! – Острые коготки Анастасии впились в обивку кресла. – Как такое могло случиться? С чего бы такая несправедливость?
– А и в самом деле, – Эдик, враз утративший беззаботность и вальяжность, подался вперед, едва не спихнув с подлокотника Верочку, – это что за дележка такая?! С какого такого перепугу управление фондом и все активы достались ему?! – Он некрасиво, по‑детски, ткнул пальцем в сторону Крысолова. – Кто он вообще такой?
– Кто он такой?! – взвизгнула Анастасия. – Ты бы лучше спросил, кто она такая! Ну, что ты лыбишься, Марта?! Ты ж тут никто! Ты ж деду даже не родная внучка! Мы родные, а вы с Натой – кошки приблудные, вас же из жалости... Это ж дедово все было... А теперь...
– А теперь приблудной кошке Марте переходит шестьдесят процентов всего состояния, – закончил за нее Эдик. – Приблудной кошке – почти все наши денежки, а какому‑то шелудивому псу – дедов фонд!
Она не обиделась на «приблудную кошку», она уже давно не обижалась на этих... Своих родственников. Да и не до обид сейчас, потому что решение Наты оказалось полной неожиданностью для всех, даже для всезнающего Крысолова. Он стоял, в задумчивости скрестив руки на груди, глаз его не было видно из‑за желтых стекол очков, но вертикальная складочка между бровей говорила об озадаченности. А «шелудивого пса» он, кстати, тоже пропустил мимо ушей. Или струсил? Не захотел связываться с задиристым Эдиком?..
– Так я не поняла, а нам‑то что досталось? – Верочка требовательно дернула брата за рукав свитера.
– А нам, сестренка, кукиш с маслом достался! – прорычал тот. – По десять процентов на нос! Кому сказать – не поверят. Это же форменное издевательство!
– Еще равные доли во владении вот этим загородным домом, – напомнил нотариус, протирая вспотевшую лысину носовым платком. – Опять же, смею заметить, десять процентов – это отнюдь не ничтожная сумма.
– Но меньше, чем шестьдесят! – Верочка снова дернула Эдика за рукав. ‑ Ну, скажи, что меньше! Ну, Эдик!
– Замолчи! – рявкнул Илья и с силой ударил кулаком по столу. – Заткнись, дура!
Верочка обиженно хмыкнула, но подчинилась.
– Мы опротестуем! Так и знайте! – Илья встал из кресла, уперся ладонями в столешницу. – Мы наймем самых лучших адвокатов.
– Как вам будет угодно. – Нотариус, похоже, был готов к такому повороту событий, поэтому совершенно не испугался. – Но уверяю вас, ни один, даже самый замечательный, юрист не найдет нарушений. Я очень хорошо знаю свою работу. Завещание составлено по всем правилам, воля Наты Павловны изложена в нем предельно четко.
– Но это же нечестно! – сообщила Верочка, ни к кому конкретно не обращаясь. – Почему все досталось этим... Чужакам? А нам, родным внукам, кукиш с маслом!
– Сие мне неведомо, милая девушка.
Нотариус принялся собирать бумаги, чувствовалось, что атмосфера, царящая в кабинете, ему не нравится. Впрочем, она никому не нравилась. Совершенно равнодушным к происходящему остался лишь Аким, Похоже, известие о том, что Ната оставила им с Зинаидой по двадцать тысяч долларов, его совершенно не воодушевило. Аким переводил непроницаемый взгляд с одного наследника на другого. Дольше всего взгляд его задержался на Крысолове. Марта невольно поежилась – никогда раньше она не видела добродушного садовника таким сосредоточенным. Может быть, это из‑за смерти Наты? Скорее всего. Аким был предан хозяйке какой‑то просто собачьей преданностью, и вот хозяйки не стало...
– Засим спешу откланяться! – Нотариус бочком протиснулся мимо собаки Баскервилей, уже с порога прощально кивнул всем присутствующим и так же, бочком, юркнул в дверь.
С его уходом исчез, кажется, последний сдерживающий фактор, наследники заговорили все разом.
– Интересное кино! – Эдик достал из кармана джинсов фляжку с коньяком, не утруждаясь поисками бокала, отпил прямо из горла. – Очень интересное...
– Проклятая старушенция! – Анастасия дрожащими руками вытянула из сумочки сигареты, не дожидаясь помощи от окружающих, прикурила. – Ведь чувствовало мое сердце...
– А у тебя есть сердце, лапа моя? – огрызнулся Илья. Он с задумчивой сосредоточенностью изучал свой экземпляр завещания и даже голову на сестру не поднял.
– Урод! – рыкнула Анастасия и, обойдя по большому кругу Крысолова и его пса, плюхнулась на диван.
– Ну ладно Марта. Эту Ната всегда любила больше остальных, – чирикнула Верочка, неодобрительно косясь на фляжку в руке брата. – А он кто такой?
Все, точно по команде, уставились на Крысолова.
– А вот мы сейчас спросим, – прошипел Илья. – Эй, клоун, ты кто вообще такой?
– Я? – Крысолов не смотрел на Илью, он уставился куда‑то поверх его головы. – Я с некоторых пор один из наследников и руководитель фонда наследия Саввы Стрельникова. Вы ведь присутствовали на оглашении завещания. И кстати, – его губы растянулись в кривоватой усмешке, – еще раз назовете меня клоуном – и мой пес проверит крепость ваших связок. Вам ведь не нужны лишние проблемы, уважаемый?
В подтверждение слов хозяина собака Баскервилей выразительно клацнула зубами. Верочка снова взвизгнула. Анастасия поморщилась, словно от боли, а Зинаида буркнула себе под нос что‑то одобрительное. Похоже, одного из домочадцев Крысолову удалось переманить на свою сторону.
– А ты чего молчишь? – поняв, что незнакомца в желтых очках на время лучше оставить в покое, Анастасия переключилась на Марту. – Что ты там напела старухе перед смертью, что она вдруг так переменилась? Она ж тебя последнее время на дух не переносила, а тут бац – и шестьдесят процентов!
Вместо ответа Марта лишь равнодушно дернула плечом. Ноздри защекотал тонкий дымный аромат, курить захотелось невыносимо. Марта не выдержала, вытащила из кармана начатую пачку сигарет. Рядом неодобрительно вздохнула Зинаида. Вздохнула, но промолчала, оставляя своей любимице право выбора.
– Я разберусь, – пообещал Илья, выбираясь из‑за стола. – Я со всеми вами разберусь! – Он погрозил пальцем сначала Крысолову, а потом Марте.
– И разберись! – поддержал его Эдик. – Что‑то мне все это очень не нравится. – Он снова отхлебнул из фляжки, бросил на Марту внимательный взгляд. – А ты хитрая! – сказал почти с восхищением. – Всех нас провела. Сообщника вон себе даже нашла. Вы же знакомы, да?
– Шапочно. Крысолов со светской чопорностью поклонился Марте. – Виделись пару раз. А у вас, Эдуард, большой долг? – вдруг спросил он безо всякого перехода.
– Какой долг? – Эдик, приложившийся к фляжке, от неожиданности поперхнулся. Закашлялся, обдав брызгами коньяка платье Верочки.
– Карточный. – Крысолов продолжал улыбаться, но в улыбке его больше не было никакой светскости. – Хватит вашей доли, чтобы его покрыть?
– Самый умный, да? – буркнул Эдик, но по его затравленному взгляду было совершенно ясно, что Крысолов попал не в бровь, а в глаз.
– Да ты подготовился, как я посмотрю, наследничек! – В глазах Ильи полыхал недобрый огонь.
– Подготовился. – Крысолов кивнул. – Ваши кредиторы тоже подготовились. Бумаги вот‑вот окажутся в суде.
– О как! – радостно отозвалась Анастасия. – Так наша акула бизнеса, оказывается, банкрот!
– Стихни! – Илья бросил полный ярости взгляд на сестру, потом сквозь сжатые зубы процедил: – Так, а прислуга что здесь до сих пор делает? Вон пошли! Оба!
Зинаида обиженно вздрогнула, кутаясь в растянутую вязаную кофту, прошла к выходу. Аким молча распахнул перед ней дверь, выходя, обвел присутствующих долгим взглядом.
– И чтобы не подслушивали мне! – прикрикнул Илья, уголком шелкового галстука стирая с лица пот.
– Ба‑а‑а‑нкрот... – пропела Анастасия и выпустила идеально ровное колечко дыма.
– А ты сука! Думаешь, я не знаю, что твой парижский проект накрылся медным тазом?! Выискалась, понимаешь, мадам Шанель! Обмишурил тебя твой французишка, без портков оставил и слинял! – Илья брызгал слюной, от его светского лоска не осталось ни следа.
– Ах, мне нужно в Париж! – истерично рассмеялась Верочка. – Ах, мне скучно в этом вашем захолустье! А Париж, оказывается, дырка от бублика!
– Сама ты дырка от бублика! – Анастасия стряхнула пепел прямо на ковер. – Курица пустоголовая! Скачешь из койки в койку, вертишь задницей, а у самой за душой ни гроша. Жила всю жизнь на Натины подачки.
– Так я и не скрываю! – Верочка расплылась в злорадной улыбке. – Только вот мне, курице пустоголовой, в отличие от вас, умных, долги возвращать никому не нужно. Я по средствам жила, без Парижей и лишних понтов! Я не пропаду, Настенька, ты за меня не переживай! Я молодая, красивая. Это твой поезд уже давно ушел...
Как же все это мерзко, как предсказуемо... Марта загасила сигарету. Все, нечего ей больше делать в этом гадюшнике...
– А куда это ты собралась? – змеиное шипение Ильи настигло ее уже у двери. Мы тут друг о друге уже много всякого интересного узнали, по‑родственному, так сказать. Только ты не при делах осталась. Может, поведаешь нам, за что бабка на тебя сначала ополчилась, а потом вдруг так облагодетельствовала? Давай, потряси грязным бельишком, сестренка!
– Пошел к черту! – Марта не стала даже оборачиваться, со всей силы хлопнула тяжелой дубовой дверью, дышать сразу стало легче, хотя бетонная глыба тревог и сомнений, обрушившаяся ей на плечи после смерти Наты, никуда не делась.
Вот, не стало Наты, и карточный домик родственных отношений разрушился в одно мгновение. Она вырастила их всех практически с пеленок, не делила на своих и чужих, а они от нее отказались. От нее и от кровных уз. Ради денег...