36 См. замечательный пассаж в письме Трубецкого к Савицкому от
11 декабря 1934 г. о родстве политического и эстетического: «Я отчет- ливо понял, что дореволюционная интеллигентская политика, эпигоном которой является бывший кадет Н.В. У[стрялов], и доревлюционная ин- теллигентская эстетика, эпигоном которой является бывший символист П.П. С[увчинский], не только родственны, но в некотором роде просто тождественны друг с другом» (Соболев А.В. Указ. соч. С. 409–410).
37 В этом смысле весьма показателен типологически единый путь, ко- торый проходил каждый из вновь приехавших – бывших видных пари- жан – в Америке в начале 1940-х годов: «Примерный путь каждого при- езжающего <…> таков: человек чуть ли не с парохода отправляется в Vorwaerts со статьей о европейских событиях, статья в большинстве случа- ев является повторением статей всех ранее приехавших Вишняков. Затем человек объявляет о том, что прочитает публичный доклад. Содержание составляется из сочетания нескольких повторяющихся в каждом докладе тезисов – война, Россия и будущий мир. После лавров от Vorwaerts’a и до- клада человек начинает хиреть» (письмо Я. Полонского Элькину от 19 ап- реля 1941 г.; Mss Elkin).
происходящее в стране исхода, ни в собственно политическом, ни даже в публицистическом смысле. Об этом еще в 1930-е годы писал Трубецкой, анализируя случай Милюкова:
Милюков – самый умный эмигрантский публицист, и всякая попытка эмигранта (разумеется, умного эмигранта) публицистически отозваться на советские события неизбежно приводит к милюковским формулировкам. А тот факт, что в то же время эти формулировки никого не удовлетворя- ют, показывает только, что эмигрантам вообще не следует браться за это дело. Журналистическая публицистика имеет смысл, когда она определен- ным образом воздействует на общественное мнение с тем, чтобы вызвать у кого-то какие-то действия. Эмигранты ни на какие действия, по существу, не способны; воздействовать на эмигрантское общественное мнение – бес- смысленно, на советское же – невозможно38.
Об этом же размышлял Маклаков в разгар скандала, вызванного в эмиграции его визитом к советскому послу:
Что в России нестерпимые порядки, гнет над человеком, мы не отрица- ем; но что улучшения будут проходить медленно, в рамках существующего строя, не революцией, а эволюцией, это вообще достаточно вероятно. Что может эмиграция делать и как может она содействовать делу теперь? Мы на это отвечаем очень скромной фразой: стараться друг друга узнать 39. Дальше этого мы не идем. Наш контакт был вызван этим (Mss Konovalov; письмо от 23 апреля 1945 г.; курсив мой. – О.Д.).
Узнать друг друга не получилось; вероятнее всего, эта попытка была заранее обречена на неудачу. Узнаванию мешало, во-первых, сложившееся к моменту встречи знание (представление) сторон друг о друге, основанное на том образе противоположной стороны, который на протяжении двух десятилетий складывался как образ врага. Во-вторых, – представление каждой из сторон о себе, в основе которого лежали прежде всего политические реалии, что совершен- но закономерно, если учесть, что первая эмиграция была вызвана к жизни, сформировалась и существовала в силу причин политичес- кого характера, определивших аксиологическую и телеологическую парадигмы и задавших определенные приоритеты; сказанное спра- ведливо и по отношению к советской стороне. Наконец, диплома-
38 Соболев А.В. Указ. соч. С. 416–417; типологически сходной можно считать и судьбу возникающих в эмиграции политических идей: с одной стороны, они рождаются как ответ на жгучую потребность осознать про- исшедшее; с другой – они мертворожденны в силу трагической невозмож- ности изменить что-либо или оказать реальное воздействие на сложившу- юся политическую ситуацию, на существующее положение дел в мире.
39 Ср. с мнением Трубецкого: «Всякая попытка создать применитель- ную идеологию с тем, чтобы «включиться в процесс», ведет к самоупразд- нению. Надо познать самого себя и быть самим собой. Задача наша не в том, чтобы перестать быть эмигрантами, <…> а в том, чтобы быть хоро- шими эмигрантами» (Соболев А.В. Указ. соч. С. 404 (письмо от 12 августа 1934 г.)).
тический визит (а «визит 12 февраля» был именно таковым40) – это всегда ритуал, в котором за каждым шагом и за каждым словом жестко закреплен определенный смысл. Однако у советской и эмиг- рантской дипломатии были разные ритуалы, поэтому в ходе визита произошла типичная семиотическая несостыковка.
Подобная несостыковка произошла и между группой Маклакова и остальной частью диаспоры, воспринявшей визит как политичес- кое деяние и соответственно его оценившей. Политические конно- тации были весьма различны, в зависимости от политической ори- ентации каждой группы (см. цитированное выше письмо Алданова Элькину от 11 апреля 1945 г.); но в данном случае важна типоло- гия восприятия. При этом все, что произошло в эмиграции как ответ на посещение Маклаковым советского посольства, было не менее ритуализовано, но это был политический ритуал: собрания, обсуждения, протоколы, резолюции (вплоть до исключения из пар- тии!), публикации в периодике с редакционными предисловиями и послесловиями, обмен открытыми письмами и т.п.41. Как ни па- радоксально, на уровне политического ритуала общеэмигрантское и советское представления о должном оказались вполне сопоста- вимыми.
40 По сути дела, это было свиданием двух послов, поскольку Маклаков был официальным послом Временного правительства, не успевшим из- за октябрьского переворота получить официальной аккредитации, но до октября 1924 г. бывшим неаккредитованным послом России во Франции, а затем до конца жизни официально представлявшим интересы диаспоры в этой стране.
41 См., например, пассаж из письма Алданова к Элькину от 11 апреля 1945 г.: «Меня лично больше всего удивила полная бесцельность визита. Что он даст и для чего он был нужен? То же самое можно было сказать и в печати. Если они не хотели помещать свою декларацию в “Русском Патриоте”, то могли отпечатать ее отдельно и разослать. Могли прислать для помещения здесь» (курсив мой. – О.Д.). То есть визит бессмыслен не потому, что не достиг цели, которую ставил Маклаков («узнать друг дру- га»), а потому, что прошел не по правилам политического ритуала, пред- полагающего декларации и выступления в печати. Ср. продолжение этого рассуждения в письме от 15 июля 1945 г. – последнем, в котором речь идет о визите: «Ошибкой были и визит и тост. Если бы они то же самое ска- зали в газете или в брошюре, <…> то это развала политической эмиграции за собой не повлекло бы» (разрядка Алданова, курсив мой. – О.Д.).
К.Б. Соколов
ПОЛИТИЧЕСКИЕ МИФы СОВРЕМЕННОй РОССИИ
Когда мы впервые услышали о политичес- ких мифах, то нашли их столь абсурдны- ми и нелепыми, столь фантастическими и смехотворными, что не могли принять их всерьез. Теперь нам всем стало ясно, что это было величайшим заблуждением. Мы не имеем права повторять такую ошибку дважды.
Эрнст Кассирер, немецкий философ
Легенды и мифы стары как мир. Кажется, что со временем их очертания меркнут, сюжеты размываются, герои уходят в небытие. Но это только на первый взгляд. Являясь частью культуры, обще- ства и науки, миф не исчезает. Он остается, проявляясь в рекламе, кинематографе, политике и даже науке.
Во все времена мифы помогали человеку выживать в хаосе ок- ружавших его проблем. Но за следование им людям подчас прихо- дилось платить немалую цену – всходили на костер или ложились на плаху пророки и энтузиасты, орды безжалостных завоевателей прокатывались по континентам, гибли государства, уходили в небы- тие народы. Однако люди никогда не задумывались, что эта плата непомерно велика.
В ХIХ в. понятия мифа и мифологии разрабатывались по отноше- нию к древним и средневековым обществам и религиям. Однако в XX столетии внимание исследователей стали все более привлекать мифы политические, которые имеют существенную специфику по сравне- нию с мифами традиционными – архаическими и религиозными1. Так, например, созданный Е. Блаватской миф о пассионарной энергии арийской нации был трансформирован А. Розенбергом до уровня понятия нордической расовой души («Миф XX века»), став- шего фундаментальным понятием идеологии национал-социализма в Германии. Миф о природной нации подменяется в его сочетании мифом о превосходящей расе. Исследователями и одновременно творцами мифов в XX в. стали Ю. Эвола («Языческий империа-
лизм») и принявший ислам Рене Генон («царь мира»).
Ученик Генона – Барон Юлиус (Джулио Чезаре Андреа) Эвола (1898–1974), сочинивший миф о славянских народах, писал, что у
1 Топорков А.Л. Мифы и мифология ХХ века: традиция и современное восприятие. Интернет // https://www.ruthenia.ru/folklore/toporkov1.htm.
них нет настоящей традиции, писал о «славянском стадном кол- лективизме» и считал, что Советская Россия, как и Соединенные Штаты, являются авангардом процесса деградации2.
Рене Генон (1886–1951) создал миф о воле Высшего Традиционного центра, в последний раз предупредившего людей о близости Конца и о неминуемом наступлении нового Золотого Века, грядущего пос- ле финальной апокалиптической катастрофы, после гибели совре- менного мира.
Уже в начале XX в. Ж. Сорель ввел в научный оборот само поня- тие социальный миф. Сорель увидел в мифе отображение тенденций и ожиданий народа, исходя из чего допускал произвольное констру- ирование мифа как «целостного», хотя бы и заведомо фантастичного, отображения таковых ожиданий и инстинктов. Миф – вне зависи- мости от объективного социального опыта – стал для него средством воздействия на человеческую фантазию и на психологию толпы. С этого времени начинается формирование самостоятельной области исследования, предметом которой выступают социально- политические мифы, закладываются основные направления их ана- лиза. Анализом феномена идеологии, которую отождествляли с ми-
фологией, занимались К. Мангейм, В. Парето и др.3.
Мангейм отмечал, что любая идеология содержит момент мифа. Так, соответствие идеологии политической реальности и роль пред- ставителей политической элиты в действительной жизни общества, как правило, мифологизированы. В. Парето противопоставил рассу- док и чувства, отнеся возникновение мифа к действию последних. Чувства выступают как «сухой остаток» рассудка, миф же является у него формой оправдания индивида за иррациональное поведение, псевдорациональным объяснением, позволяющей манипулировать содержанием мифа в идеологических целях.
Ныне категория политического мифа на постсоветском про- странстве постепенно возвращает себе надлежащее место в систе- ме научного знания об обществе4. Сегодня этим темам посвящают монографии, сборники; их обсуждают на специальных конферен- циях и семинарах5.
2 Эвола Ю. Языческий империализм. М., 1994.
3 См.: Мангейм К. Идеология и утопия // Утопия и утопическое мыш- ление. М., 1994; Социологическая система Парето // Арон Р. Этапы разви- тия социологической мысли. М., 1992.
4 Кравченко И.И. Политическая мифология: вечность и современность // Вопросы философии, 1999, № 1; Чудинова И.М. Политические мифы // Социально-политический журнал, 1996, № 6; Цуладзе А. Политическая ми- фология. М., 2003.
5 «Мифы и мифология в современной России» – так называлась меж- дународная конференция, организованная Фондом Фридриха Науманна, Ассоциацией исследователей российского общества ХХ века и др. в Шуе 11–12 сентября 1999 г. См., также: Современная политическая мифология: Содержание и механизмы функционирования. М., 1996; Мифы и мифоло- гия в современной России. М., 2000; Кольев А.Н. Политическая мифология. М., 2003.
В числе значительных работ последних лет следует отметить две монографии, вышедшие в 2003 г. под одинаковым названием
«Политическая мифология». Первая принадлежит перу А. цуладзе, известного теоретика и публициста, и квалифицируется в предисло- вии как «единственная попытка комплексного исследования поли- тической мифологии на базе российского материала». Автор пола- гает, что борьба политических сил за приоритеты развития означает
«войну и взаимное похищение мифов»6.
Во второй книге А.Н. Кольев изложил результаты «оригиналь- ного аналитического исследования взаимосвязи мифологического мировосприятия с политическим мышлением и практикой». Оба исследователя описывают политический миф не в качестве атрибу- та архаического социума, а как феномен современного массового сознания. Кольев отмечает отставание теоретической рефлексии от практических запросов:
До сих пор философия и социология мечутся между признанием моби- лизующего фактора мифологии и утопии и отказом признавать эти факто- ры в качестве объективной политической реальности, которую придется, так или иначе, использовать в практической политике7.
Всем хорошо известна политическая мифология советской эпо- хи, когда производство мифов о прошлом и настоящем было «пос- тавлено на конвейер». В СССР главным был миф о приближении к коммунистическому обществу.
Сегодня эта ситуация возрождается в несколько ином качестве. Так, в постсоветской России миф о коммунизме был сменен на миф о «построении регулируемой, социально-ориентированной рыноч- ной экономики». Основными моментами этого мифа является сте- реотип о всеобщей негативной роли государства и универсальном преимуществе рыночной демократии в любой форме. Этот миф пришел на смену мифу, связанному с абсолютизацией идеи обоб- ществления средств производства и государства диктатуры проле- тариата.
Техника мифотворчества активно используется в политической борьбе внутри страны, она является одним из методов ведения ин- формационных войн между государствами. Участились попытки как демифологизации массового сознания, так и целенаправленно- го конструирования новых политических мифов.
В силу этого возникает необходимость всестороннего изучения такого сложного явления, как политический миф, обращения к его исходным понятиям и системным структурам. Важно знать, каки- ми особенностями и возможностями может обладать политичес- кий миф в политическом процессе как стабильных обществ, так и (что особенно важно для современной России) для обществ, находя- щихся на пути преобразований.
6 Цуладзе А. Указ. соч. С. 347–349.
7 Кольев А.Н. Указ. соч. С. 4.
СХОДСТВА И РАЗЛИЧИЯ СОВРЕМЕННыХ И АРХАИЧЕСКИХ МИФОВ
Теория политического мифа (как она представлена в отечествен- ном и зарубежном концептуальном опыте) отражает противоречие, широко документированное в литературе. С одной стороны, совре- менный миф трактуется как атрибут архаики. Аргументация такова: в ответ на вызовы постсовременности сознание и поведение инди- видуума примитивизируется, становится упрощенным, агрессивным, одномерным, «клиповым»; реанимируются самые архаичные пласты человеческой психики; расцветает паранаука, оккультные и маги- ческие практики; сознание человека, стихийно и спонтанно реаги- рующего на эту ситуацию, мифологизируется. С другой стороны, современный миф – это запрограммированный эффект, прогнози- руемый результат, конструкт, созданный усилиями политтехнологов. Политическое мифотворчество – это изощренная технология управ- ления массовым сознанием, сугубо рационализированное предпри- ятие, фабрика мифов неустанно производит вполне современные изделия – создает аудитории готовые потреблять эту продукцию.
Имеет место устойчивая традиция трактовать миф как неадек- ватное, иллюзорное, ложное представление, не позволяющее уз- нать, как обстоят дела «на самом деле». Для литературы такого рода характерны заголовки, содержащие (или подразумевающие) анти- тезу «миф и реальность»8. Часто встречается непоследовательность в определениях мифа с точки зрения рациональности.
Тем самым существует базовая неопределенность, связанная с традиционным противопоставлением мифа истине, логике и рацио- нальности и массивом рекомендаций технологического плана, име- ющих целью создание и внедрение мифов в сознание электората, контингента, респондента, зрителя, иных приоритетных аудиторий. Эта неопределенность создает проблемную ситуацию.
В этой связи следует особо подчеркнуть отличие современного мифа от архаического. Современный миф, так же как и архаичес- кий, порождается образным типом сознания, однако в отличие от первобытной мифологии он не оформляется в виде связанного по- вествования, в виде системы. Р. Барт пишет:
Современный миф дискретен: он высказывается не в больших повест- вовательных формах, а лишь в виде «дискурсов»; это не более чем фразе- ология, набор фраз, стереотипов, миф как таковой исчезает, зато остается еще более коварное мифическое9.
Современный миф ничего не объясняет, однако его констатиру- ющие формулировки создают иллюзию ясности. Можно выделить признаки сходства и различия традиционного мифа и современного политического мифа10.
8 Цуладзе А. Указ. соч. С. 343–349.
9 Барт Р. Мифологии. М., 2000. С. 233–234.
10 Топорков А.Л. Указ. соч.
Общими у них являются следующие признаки:
• и те и другие призваны не только объяснить существующее, но и создать образ новой реальности, которой только еще предстоит воплотиться в действительности;
• основным объектом мифологизации в обоих случаях является прошлое данного социума, которое сохраняет свою актуальность для настоящего;
• и традиционные, и политические мифы являются действен- ной силой, которая организует поведение индивида и человеческих масс, реализуются в общественных ритуалах и укрепляют социаль- ные связи. Они придают осмысленность человеческому существо- ванию, выполняют функции психологической компенсации.
Отличия заключаются в следующем:
• в традиционных мифах объектом мифологизации являются боги, культурные герои или предки, в мифах ХХ в. – реальные люди и события настоящего и недавнего прошлого;
• политические мифы не наследуются из глубины веков, но со- здаются определенными людьми или группами людей; эти люди могут даже опираться на научные теории своего времени, стремясь придать политическим мифам видимость правдоподобия и науко- образия;
• политические мифы, в отличие от мифов архаических, рас- пространяются не устным или рукописным путем, а главным обра- зом через средства массовой информации. При отсутствии СМИ политический миф не мог иметь того значения, которое приобрел сегодня. Дело не в простом количественном увеличении охвата, а в скорости распространения и масштабах охвата всех групп социума. Для распространения и укоренения в сознании мифа ранее тре- бовались десятилетия, а иногда и жизнь целого поколения. С помо- щью же СМИ современный миф распространяется со скоростью эпидемии и охватывает самые разные группы населения, включая и тех, кто вообще ничего не читает и ни с кем не общается, а только смотрит ТВ. СМИ позволяют правящим группам мгновенно реагиро- вать на актуальные политические события «запуском» серии мифов и (или) ремифологизацией, если действующие мифы их не устраивают. Миф в общепринятом смысле означает сказание, передающее ве- рования народа о мироздании. Говоря иначе, миф – это текст, опи- сывающий универсальное устройство Вселенной. Применительно к сфере политики можно принять следующее определение: полити- ческий миф – это миф, используемый для реализации политичес- ких целей. Политический миф — это вдохновляющая и мобилизу- ющая идея, которая превращается в убеждение социальных групп и масс. Современные мифы только и существуют для того, что- бы вовлечь в политику массу, двинуть в том направлении, которое указывает мифотворец. Под воздействием политических мифов ис- тория любого государства или нации мифологизируется настолько, что объективный ее анализ становится невозможным из-за заанга-
жированности информационных источников.
В политическом мифе, в отличие от архаического, главное – ис- кусственность, созданность, идеологичность. Архаическая мифо- логия представляет собой по преимуществу космологическую мо- дель, политическая мифология – социальную модель.
Структура политического мифа идентична структуре традици- онных мифов (в этом смысле, современная мифология является именно мифологией). В то же время, сегодня миф, в отличие от мифа архаического, как правило, не регулирует жизнь человека целиком и полностью. Кроме того, он многое заимствует из сферы рационально-логического знания (в этом смысле, современная ми- фология является именно современной).
Фундаментальное значение для политического мифа имеет идея переименования, которое осмысляется сугубо мифологичес- ки. Не случайно первые годы Советской власти, как и постсовет- ской России, отмечены бесконечной вереницей переименований – самой страны, городов, поселков и улиц. Это – желание стереть с лица земли память о прошлом также, несомненно, имеет ми- фологическую основу. Политический миф обладает следующими свойствами11:
• может быть использован в интересах определенных полити- ческих сил;
• имеет статическую (направленную на удержание власти) и динамическую (направленную на завоевание власти) разновид- ности;
• в него специально закладывается содержание, заранее обеспе- чивающее при восприятии аффекты и эмоции;
• средствами внедрения и укоренения политического мифа в об- ществе являются прежде всего средства массовой информации;
• ограничен рамками только одного государства (или группы го- сударств);
• ограничен также временны´ми рамками;
• приобретает наибольшую силу влияния в обществе в перелом- ные моменты его истории;
• всегда имеет конкретного «заказчика» – субъекта мифо- творчества, использующего его для достижения определенных целей.
В целом можно утверждать, что все эти «свойства» присущи мифологическим системам любого времени, начиная с эпохи сло- жения древнейших государств. С той только разницей, что в древ- ности и народ, и жречество, собиравшее этнические мифы в систе- му, искренне верили в сакральность их содержания, а современная мифология – чисто рациональное мероприятие, организуемое для захвата и удержания власти. Правда, в древности эта цель тоже ставилась, поэтому, при всей вере в сакральность мифов, их тоже использовали вполне рационально.
11 Интеллигенция как явление социальной мифологии // Интернет // https://bestdisser.com/see/dis_68897.html.
КОГДА ВОЗНИКАЮТ ПОЛИТИЧЕСКИЕ МИФы
Современная политическая действительность России наполнена мифологическими конструкциями не в меньшей степени, чем тра- диционные общества.
Актуализацию мифологической составляющей в массовом со- знании можно объяснить особенностями кризисного сознания, ко- торое, утратив рациональную основу, стремится к опоре на ир- рациональные силы. В переломные моменты истории в массовом сознании особенно усиливается тенденция к персонификации бес- сознательных страхов, надежд и ожиданий.
Именно эти обстоятельства возникли в России 1985–2000 гг. Ситуация, сложившаяся в России конца ХХ в. – распад государства и сопровождающий его идеологический кризис – спровоцирова- ла подъем религиозно-мифологического сознания, выразившийся в возникновении новых мифов и активизации старых. «Миф достига- ет апогея, когда человек лицом к лицу сталкивается с неожиданной и опасной ситуацией»12.
Страна переживала кардинальные трансформации «капиталис- тической революции» внутри страны. Социальное расслоение, эт- нические конфликты, локальные войны и террористические акты, ложь политиков и их бездарность – вот те дрожжи, на которых под- нималось архаическое сознание13.
Такое сознание неспособно в достаточной мере качественно дифференцировать объекты и явления мира: оно нечетко разделя- ет субъект и объект, материальное и идеальное, причину и следст- вие и т.д.
Не стало более ничего достоверного и надежного, все истины были поколеблены, все авторитеты разрушены, не осталось ничего, что не подвергалось бы осмеянию и разоблачению. Журналистика разрушала мировосприятие среднего нормального человека, посто- янно внушая ему мысль, что он существует в обстановке несконча- емой катастрофы, что Россия переживает перманентную трагедию, что каждую сферу ее бытия постиг провал и крах.
Лишенное ясных ориентиров, общество готово было принять на веру любое сообщение СМИ. И чем более невероятным было сооб- щение, тем легче оно становилось сенсацией и тем охотнее тиражи- ровалось. Большими тиражами переиздавались дореволюционные книги, посвященные обрядам и верованиям, гаданиям и суеве- риям. Одна за другой появлялись книги, посвященные мифологии. В рекламных объявлениях предлагали (и до сих пор предлагают) свои услуги маги и колдуны. Книжные прилавки заполняли сборники заговоров, суеверий, советов на все случаи жизни. Сеансы экстра- сенсов передавали на всю страну по центральному телевидению.
12 Кассирер Э. Техника современных политических мифов // Вестн.
МГУ. Сер. 7, Философия, 1990, № 2. С. 58–65.
13 Топорков А. Мифы и мифология в современной России // Непри- косновенный запас, 1999, № 6 (8).
В результате такого «мозгового штурма» уровень сложности и мозаичности ситуации значительно превысил адаптационные воз- можности психики человека. «Чтобы жить в мире, – пишет Мирча Элиаде, – необходимо его сотворить, но никакой мир не может ро- диться в хаосе»14.
Это привело к ее мгновенной архаизации. Новая архаика со- провождалась процессами еще большей хаотизации общественно- го сознания. «Когда разум не оправдывает наших ожиданий, то всегда остается в качестве ultima ratio власть сверхъестественного и мистического»15. По нашим опросам (1995–1996 гг.)16, примерно у каждого третьего неквалифицированного рабочего-москвича его картина мира включала колдунов и ведьм, совсем как у средневеко- вого ремесленника. А у половины московских школьников картина мира была еще более причудливой: она, с одной стороны, содержа- ла инопланетные миры и образы их посланцев на Землю, выполня- ющих таинственную миссию; а с другой – свыше 40% школьников ожидала явления Богоматери и верила, что святые мощи могут ис- целять людей от разного рода болезней. Более четверти торговых работников были убеждены в том, что полного излечения от всех болезней следует ожидать не от святых мощей, а от экстрасенсов типа Кашпировского или Чумака.
Около трети представителей гуманитарной интеллигенции и студентов (как и древние римляне), твердо верили в то, что их судь- ба определяется на небесах различным сочетанием планет и собс- твенным знаком зодиака, а около четверти членов этих групп были убеждены, что мысли передаются непосредственно от человека к человеку. Треть школьников и половина предпринимателей счита- ла, что до своего рождения они были совсем другими существами, а после смерти вновь воплотятся в тела иных существ. Как пишет С. Московичи:
В цивилизованном обществе <…> массы возрождают иррациональность, которую считали исчезающей, этот рудимент примитивного общества, пол- ного отсталости и культа богов. Вместо того чтобы уменьшаться в процес- се развития цивилизации, ее роль возрастает и укрепляется. Вытесненная из экономики наукой и техникой, иррациональность сосредоточивается на власти и становится ее стержнем. Это явление нарастает. <…> Власть осуществляется через иррациональное. <…> Политика – это рациональная форма использования иррациональной сущности масс. <…> Любые методы, которые предлагаются в качестве пропагандистских, любые приемы вну- шающего воздействия <…> руководствуются этим. Они играют на чувствах людей, чтобы превратить их в коллективный и обезличенный материал. И мы знаем, как великолепно они этого достигают17.
14 Элиаде М. Священное и мирское. М., 1994. С. 23.
15 Кассирер Э. Указ. соч. С. 58–65.
16 Субкультуры и этносы в художественной жизни. СПб., 1996.
17 Московичи С. Век толп. М., 1996. С. 61, 65–66.
Современный политический миф возникает в ситуации, когда налицо стремление к созданию единого, целостного мировоззре- ния, которое было бы принято обществом, однако средства для это- го отсутствуют. В условиях неопределенности и неясности целей развития, давления взаимоисключающих требований политический миф начинает действовать как защитный механизм, препятствую- щий распаду социума18.
МИФ КАК СРЕДСТВО УПРАВЛЕНИЯ
Миф как эффективное средство управления массовым сознани- ем и поведением использовался с древнейших времен. Достаточно вспомнить классические работы А.Ф. Лосева, Э. Кассирера, Р. Барта, М. Элиаде, а ближе к нашему времени – К. Хюбнера и С. Московичи. Однако в наше время миф превратился в одно из са- мых эффективных средств политического воздействия. Э. Кассирер писал:
Современные политические мифы <…> сначала изменяют людей, что- бы потом иметь возможность регулировать и контролировать их деяния. Политические мифы действуют так же как змея, парализующая кролика перед тем, как атаковать его. Люди становятся жертвами мифов без се- рьезного сопротивления. Они побеждены и покорены еще до того, как оказываются способными осознать, что же на самом деле произошло.