Повествование о происходящем прямо сейчас
с о д е р ж а н и е:
эпиграф-пролог – ДОРОГА К ГОРИЗОНТУ……….2
1 ТРИ НОЧИ……….7
2 ЗАЛ ОЖИДАНИЯ……….34
3 ЖЕНЩИНА……….53
4 У ОБОЧИНЫ……….62
5 МУЗЕЙ……….110
6 ОТШЕЛЬНИК……….134
7 ПЁС……….174
8 ТЕАТР ПИСЕМ……….193
9 КАЛЕЙДОСКОП……….225
10 МАЛЬЧИК, КОШКА, ЧЕТЫРЕ СТЕНЫ, ПОЛ И КРЫША……….250
э п и г р а ф – п р о л о г
К-ПШС
ДОРОГА К ГОРИЗОНТУ
1
«Я не настолько богат, - сказал Кузнечик, – чтобы искать сухие слова на берегу дождя.»
Но потом – усомнился.
-
– Так! Так! – закивали жёлтые человечки.
– Так! Так! Так! – закивали жёлтые человечки.
– Эй! – закричали жёлтые человечки.
– Качать Кузнечика! – закричали жёлтые человечки.
– О-о!...
И подбежал к Кузнечику жёлтый человечек. И преклонил жёлтый человечек перед Кузнечиком колено.
-
И подбежали к Кузнечику жёлтые человечки. И были – да! – чистыми их щёки и пальцы, – не было ни на щеках, ни на пальцах пятен печали.
И жёлтым оказалось утро, и день тоже – жёлтым. Но сквозь жёлтое – то, что желтизну рождает.
-
«...То, что качнулось из цветка – цветок.
Узнают ли друг друга? Не разминутся ли?
Да: им ли не узнать друг друга? им ли разминуться?»...
-
И коснулся Кузнечик губ Океана струнами светлых ног. И спросил:
– Кто рядом с тобой, о Океан?
И Океан ответил:
– Ты.
О!: удивился Кузнечик, удивился Океан. Все удивились.
-
«...там белый песок, и возлежат на песке дивные добрые устрицы, упёршись локотками в тимьян и бархат. Там льются пантеры и искры от всякого места; где прежде замк о в и печатей было толпл е нье – льются пантеры и искры, и многое льётся иное....там белый белый песок... там нет печали...»
-
2
«Мы переползаем из пункта А в пункт Б, и повсюду стоят сторожевые псы с перламутровыми глазами. Псы смотрят на нас... Псы кивают нам вслед... Псы отмыкают пасти, высовывают длинные – бесконечно длинные – языки из мягкого пламени и полыни, норовя приласкать дрогнувший за нашими спинами воздух.
Они уже соскучились. Затосковали.
...Мы оглядываемся.
Мы машем шляпами и кричим псам, что мы вовсе их не покидаем, что мы никуда не деваемся, – просто: мы мчимся по кругу, из круга, в круге; мы норовим залечить круг, и именно поэтому так грозно рычит наш локомотив, так грузно, так громко перестукиваются вагоны.
...Мы оглядываемся.
Мы замечаем: наши колёса – наши замёрзшие лапки – мчат-переступают по мягкому пламени и полыни... по рекам... по льдам и туманам... по отбликам разных имён и бликам желаний. И очень неспешны мы, и очень спокойны.
Так замечаем: мы знаем куда идём; нам известна наша дорога.»
-
Улитка смеялась целых три дня, а на четвёртый сказала:
– Уф-ф...
– Вот как! – вскинулся Сизый Журавль. – Именно так!?... вы не ошиблись?
– Ну откуда же мне это знать? – искренне удивилась Улитка. – Откуда? – хмыкнула; смешливо вскинула брови. – Ошиблась... не ошиблась... Вот чепуха!
– Не скажите, голубушка, – осержено возмутился Журавль. – Вот... – он махнул крылом в сторону звёздного неба, – мы все смотрим на вас, все ждём ваших указаний!
– Ну ничего себе... – прямо-таки обалдела Улитка. – Вот-так-так!
– Да-да, – назидательно произнёс Журавль, – именно так: ждём ваших указаний.
–...А может, не стоит? – робко и грустно попросила Улитка.
– Стоит, – твёрдо ответил Журавль.
Утром, пока все спали, Улитка собрала свои пожитки и поползла... поползла... поползла...
-
«...Тот, кто уползает-ползёт в сторону одиночества, – неизбежно встречается сразу со всеми, со всем. Разом....Больше в той стороне никого нет, ничего нет...
А может и есть... Вот.»
Тысячу раз зачищали эту чернильную надпись всевозможными моющими средствами, но она всё равно проступала – какое-то время спустя или сразу – вновь. И по-прежнему – проступая вновь – она была всё такой же неопределённой, такой же расплывчатой и недосказанной.
Ну что ты тут поделаешь! – так и бывает.
А тем, кто соприкасался с надписью, хотелось хоть какой-нибудь определённости. Может быть потому, что они больше не могли – хоть взорвись! – без определённости жить... а может быть потому, что определённость, в отличие от неопределённости, легко поддаётся зачистке даже при наличии отсутствия моющих средств: р-раз...»
-
Очень трудно голубям и синицам добывать деньги.
Они так заметили: у людей есть деньги – и им с большой охотой в разных местах меняют деньги на хлеб. И люди лопают хлеб вдосталь. Даже зимой.
А что же голуби и синицы? – на них смотрят снисходительно и с пожатием плеч; знают: у этих типов в перьях нет денег.
Очень трудно голубям и синицам добывать деньги.
И хлеб.
-
– Видел ли ты когда-нибудь берега своего острова? берега из влаги и шёлка...?
– Нет, – ответил Путник.
-
«...Я иду по снегу. Я шепчу снегу своё имя, и снег – снег! – отвечает мне, и называет имя своё.
Мы шепчем, шепчем друг другу свои имена. Наш шёпот возносится, наш шёпот восходит повсюду... Он замирает-трепещет где-то там, на самых верхних границах... Шёпот сливается-сплетается в ноту одну, верную, указующую на данность родную: мы шепчем друг другу свои имена... мы шепчем друг другу одно и то же имя... у нас одно имя... мы – одно.»
Я иду по снегу.
Я иду по снегу голый. Я только что родился.
Мне не нужна одежда и пища; я не собираюсь – нет! – брать-губить чью-то жизнь (жизни...) взращивая свою. Мне не нужны слова. Мне не нужны начало и конец....Но это вовсе не означает, что мне ничего не нужно, – мне нужно ВСЁ, всё-всё-всё – имеющее одно имя. Да.
-
Светлая песенка... – радужный мячик, пляшущий по небосклону... одинокое золото на подбородке ветра... мир и ласканье.