– Спрошу еще после... А ты подумай и ответь. Эка трудность! Ведь ты у нас как дитя у своих родителей, так чего же дичиться‑то, эх, ты! – Токхо погладил ее пылающие щеки. Она отшатнулась. – Ну, меня государственные дела ждут! – С этими словами Токхо открыл дверь и удалился. Когда его шаги послышались уже за воротами, Сонби с облегчением вздохнула всей грудью и стала обеими руками тереть лицо. Она снова ясно ощутила прикосновение руки Токхо. «Неужели он в самом деле хочет послать меня учиться? – Сонби в задумчивости села. – «Я поеду в Сеул!» Так? Нет, лучше: «Пошлите меня учиться!» Нет, нет. «Отец, пошлите меня учиться!» – только так!» Ей очень хочется учиться в городе. Но она должна будет назвать Токхо отцом, а этого слова давно‑давно уже не произносили ее губы. Было отчего‑то и неловко, и любопытно.
«Но почему же он не говорит об этом при матери Окчоми?» – невольно возник у нее вопрос. Если называть Токхо отцом, значит, надо и хозяйку называть матерью. Но уж ей‑то она не могла бы искренне, от всего сердца, не колеблясь, сказать «мама».
Покойная мать живо представилась ее воображению, и невыразимая печаль и нежность охватили ее.
Может быть, Токхо не заводит об этом речь при матери Окчоми потому, что знает заранее, как ей это не понравится? Но, предположив такое, она почувствовала легкое раздражение против Токхо. Мыслимое ли дело – держать такое в тайне от хозяйки! «Должно быть, он все‑таки скажет ей, что пошлет меня в город? Если не заранее, то хоть накануне: завтра, например, день отъезда в Сеул, а ночью он сообщит ей?» – терялась в догадках Сонби, а сама уже ясно видела изумленные глаза и гневно сдвинутые брови хозяйки. «Может быть, и правильно скрыть это от нее? – подумала Сонби и покосилась на дверь. – Кто знает, что бы получилось, если бы отец давно сказал ей, что собирается послать меня учиться...» Ей казалось, что и остается‑то она в этом доме до сих пор лишь благодаря заступничеству Токхо, и Токхо обязательно позаботится о ее будущем.
С малых лет привыкла она называть его хозяином большого дома, потому что мать, указывая на Токхо, говорила: «Это хозяин большого дома», или: «Господин большого дома». А с сегодняшнего утра вдруг – отец! Она решила набраться смелости и впредь обязательно называть его отцом.
Заскрипели ворота.
Сонби быстро осушила слезы и выглянула в окно: Ю‑собан несет соломенные туфли. Сонби вышла за дверь. Ю‑собан смущенно улыбнулся:
– Вот, примерь‑ка!
Сонби вся просияла и взяла туфли. Только вчера Ю‑собан снял ниткой мерку с ее ноги, а сегодня уже обувь готова.
– Примерь скорей. Если не подходят, сплету другие.
– Ю‑собан... – Сонби глянула на Ю‑собана: она стеснялась примерять сейчас.
– Да примеряй же...
– Там примерю, – сказала она, юркнула в комнату и выглянула в окно.
Ю‑собан смеялся, глядя на разыгравшегося и скачущего по снегу Черныша.
То ли радуясь веселому настроению Ю‑собана, то ли просто тому, что идет снег, Черныш тыкался в свежий наст мордой, сгребал снег лапой, и скакал, и прыгал, и катался. Ю‑собан хохотал от души и восклицаниями поощрял резвившегося пса:
– Хорошо играешь! Ха‑ха... Молодчина, ха‑ха!
Этот Черныш для Ю‑собана был единственным другом. Да и для Сонби тоже. Черныш всегда бегал по пятам за Ю‑собаном, Сонби и старухой. Очевидно, потому, что только они кормили его. Насмеявшись вдоволь, Ю‑собан обернулся.
– Подходят?
Сонби посмотрела на лежавшие рядом туфли.
– Да, спасибо!
Ю‑собан, видимо довольный таким ответом, направился к средним воротам. Черныш, взрыхляя ослепительно белый снег, бросился за ним. Сонби перевела глаза на туфли. Примерила – в самый раз. «Ах, как красиво сплел!» – любовалась она своими ножками. Она была бесконечно благодарна Ю‑собану за его работу. Сплел ей такую хорошую обувь. А кто же потом будет плести ей туфли? И почему‑то вспомнился Чотче. «Он куда‑то ушел...» – подумала она с грустью. Как жаль, что перед его уходом не удалось хоть разочек взглянуть на него.
* * *
В эту ночь все домочадцы из дома Токхо ушли в церковь. Сказали, что сегодня состоится какой‑то интересный детский праздник, поэтому ушли все, даже Ю‑собан и Токхо. Одиноко сидя в громадной комнате, Сонби трепала хлопок и все думала, думала.
До неожиданного разговора с Токхо и она собиралась вечером в церковь, но потом раздумала, и ей захотелось побыть одной и помечтать о будущем. Поэтому она добровольно вызвалась домовничать вместо старухи, хотя мать Окчоми и звала ее с собой.
Всякий раз, когда Сонби думала о школе, ей прежде всего представлялось, как она научится вышивать. Мечты ее не шли дальше того, что она наблюдала. Наверно, и ей, подобно Окчоми, придется пудриться, мазаться, красить губы и одеваться по‑европейски; даже с мужчинами ходить без стеснения вместе, есть то же, что и она, учиться тому же... При мысли об этом она испытывала смущение, неловкость, но и какую‑то радость. И все это кружилось в ее голове под аккомпанемент лопающихся коробочек.
Тихонько отворилась дверь. В спину Сонби пахнуло холодом. Она испуганно встрепенулась. «Кто это?» – крикнула она и оглянулась: перед ней стоял Токхо. Краска залила лицо Сонби, выдавая ее смущение.
– Испугалась?
Токхо стряхнул снег, сел на теплый пол и погладил бороду.
– Не на что там смотреть! И чего всякого сброду набралось! Не праздник, а тоска, да и только!
Сонби, подхватив свою работу, встала.
– Ну чего... чего... поднялась?
– Пойду трепать в другую комнату.
– Чего там, работай здесь... Не уходи, мне надо тебе кое‑что сказать.
Сонби поставила станок и села.
«Может быть, об учебе в городе спросить хочет?» – подумала она.
– Да брось ты цепляться за этот станок! Иди‑ка сюда, ну?
Но Сонби казалось, что если она оторвется от станка, то потеряет равновесие. Потому и не выпускала его из рук. Токхо придвинулся.
– Ты в самом деле хочешь учиться?
Сонби стало как‑то не по себе, она не могла собраться с мыслями и молчала.
– Ну, что не отвечаешь, детка? Когда старшие спрашивают, отвечать надо сразу.... – Он захихикал.
Сонби через силу улыбнулась и опустила голову. Сердце ее испуганно заколотилось.
– Так не поедешь, что ли?
Токхо понемногу, будто невзначай, подвигался ближе.
– Буду учиться... – прошептала Сонби, не отводя глаз от станка. Она хотела добавить «отец», но слово, которое она целый день повторяла, замерло на устах, едва она глянула на Токхо. Тот усмехнулся.
Щеки ее, наполовину скрытые станком, пылали. Токхо совсем распалился. Он придвинулся к ней вплотную и как‑то судорожно схватил за руки, а когда она попыталась встать, торопливо сказал:
– Сиди спокойно! Тебя будто за веревочку дергают!
Руки его так и горели. В лицо Сонби пахнуло сильным запахом здорового мужчины, смешанным с легким запахом вина. Она совсем растерялась, задрожала. Слезы подступили к глазам.
– Пустите!
Но желтая, будто старая тыква, жирная щека Токхо уже прильнула к ее щеке.
– Будешь послушной, не только учиться отпущу, а все, что ни пожелаешь, все исполню!
Сонби отвернула лицо.
– Отец, перестаньте!
– Хо‑хо‑хо‑хо... Отец! Отец! Милая ты моя, коли зовешь отцом, чего же боишься? Ах, какая же ты... – бормотал он, крепко обнимая дрожавшую девушку.
Он был чуть‑чуть под хмельком, но ей казалось, что он совсем пьяный.
– Отец, вы же пьяны!
– А? Да, пьян! От тебя пьян!
Тяжело дыша, Токхо все крепче и крепче прижимал к себе Сонби, а она, извиваясь, вырывалась из его объятий, отталкивала его руками, упиралась ногами... Он отшвырнул ногой станок, обхватил и опрокинул ее навзничь.
– Отец, отец, я ошиблась, как я ошиблась! – рыдая, твердила она.
И вдруг, отчаявшись, изо всех сил оттолкнула Токхо.
– Не утихнешь ты? Не сделаешь, как я хочу, убирайся отсюда, сейчас убирайся! – орал Токхо, свирепо выкатывая налитые кровью глаза. Казалось, он готов был убить ее.
И это Токхо, которому еще днем она так верила, в ком искала опору! Надеялась, что он заменит ей покойных отца и мать, поможет в будущем. Не прошло и часу, а он превратился в дикого зверя. Даже в страшном сне она его не видела таким! С отвращением Сонби закрыла глаза. Тихо доносился церковный звон...
* * *
Вернувшись поздно вечером, Синчхоль тихонько открыл дверь и вошел в дом. За дверью своей комнаты он услыхал шепот и остановился.
– А что... у Синчхоля, видно, есть возлюбленная? – донесся до него голос Окчоми.
– Ну что вы, возлюбленная у такого ребенка! – отвечала мачеха, словно бы оправдываясь в чем‑то.
Кашлянул отец. Украдкой заглянув на женскую половину, Синчхоль снял ботинки и распахнул дверь своей комнаты. Дамы изумленно раскрыли глаза. Синчхоль вдруг обнаружил, что Окчоми похожа на его мачеху.
– О, как вы бесшумно подкрадываетесь!
Синчхоль с улыбкой посмотрел на Окчоми.
– К нам пожаловали?.. – Он снял пальто и повесил.
– Куда это вы ходили? Наверно...
И Окчоми многозначительно усмехнулась. Мачеха подхватила усмешку.
– Окчоми с самых сумерек тебя дожидается.
– Вот как? Прошу прощенья! – Синчхоль сел на прохладный пол. – А у нас довольно свежо.
Он пересел на циновку, предложенную мачехой. Окчоми посмотрела на покрасневший кончик носа Синчхоля.
– Из дому письмо пришло.
– Письмо?.. – В нем вспыхнуло любопытство: «Уж не пишут ли они, что собираются прислать Сонби?» – Все ли дома в порядке?
– Да... пишут, что хотят весной прислать Сонби.
У Синчхоля защемило в груди.
– Конечно, поступит здесь в школу.
Мачеха сказала:
– Пойду пройдусь.
Окчоми вскочила:
– Всего доброго...
Заметив, что мачеха Синчхоля прошла по двору, Окчоми вздохнула и задумчиво уставилась на электрическую лампу. Вдалеке слышались гудки такси и какой‑то неприятно высокий металлический звук.
– Куда вы все ходите? Видно, зазноба есть? – Девушка в упор посмотрела на Синчхоля.
Расправляя складки брюк, он спокойно стряхивал пылинки.
– Простите, вы меня спросили о чем‑то? – Притворяясь, будто только что очнулся от раздумья, Синчхоль повернул к ней голову.
– Ой, умрешь с вами!.. Разве я не понятно говорю? Почему каждый раз, когда... – В глазах ее блеснули слезы.
Каждый вечер ходила она вокруг этого дома в надежде увидать Синчхоля. Ей хотелось высказать ему все, что у нее на сердце. Но, пожалуй, лучше все же молчать. Она поднялась.
– Я ухожу! – Окчоми капризно склонила голову набок.
– Уходите?.. Одна? – Синчхоль глядел на нее с улыбкой.
– Неужели не дойду!
Она повязала шарф, натянула перчатки. Она задыхалась, боясь, что вот‑вот расплачется.
– Посидите еще немного, а потом я провожу вас до дома, – предложил Синчхоль. Едва она собралась уходить, комната сразу показалась ему пустой и неуютной.
– Правда? – с радостью и недоверием спросила Окчоми.
Это «провожу» давало надежду. Быть может, разрешатся наконец все ее сомнения.
– Честное слово!
Окчоми на минуту задумалась.
– Учитель увидит меня, неудобно. – Она бросила взгляд в сторону двери. – Пойдемте к нам, тогда я зайду в магазин, куплю что‑нибудь. – Она стояла, склонив голову, и просила настойчиво, словно ребенок.
Синчхоль поднялся, надел пальто, и они вышли. Оказавшись за воротами, Синчхоль и Окчоми зашагали в ногу. На улице не было ни автобусов, ни такси, и только ярко светил уличный фонарь, словно бы охраняя переулок. Они шли медленно, длинные тени тянулись за ними по тротуару. Пронизывающий зимний ветер трепал одежду.
Некоторое время они оба молчали. Окчоми покосилась на спутника.
– Сколько раз ходила я этой дорогой одна, не знаю... – проговорила она, глядя на возвышавшийся впереди перевал Паксок, и вздохнула.
– Той... Сонби сколько лет? – спросил Синчхоль.
– Восемнадцать, наверно. А почему вы спрашиваете?
– Нужно знать.
– Нужно?.. Зачем нужно? – Окчоми пристально посмотрела на Синчхоля. «Уж не потому ли спрашивает, что не может забыть Сонби?» – Зачем все‑таки, скажите?
– Да так, если она приедет весной, если собирается поступать в школу, надо же знать возраст, – отвернулся Синчхоль.
– Ай, право... А я... «зачем»! Ха‑ха... – засмеялась Окчоми.
Рассмеялся и Синчхоль.
– Если много лет, то в начальную школу не примут, придется устраивать в какое‑нибудь специальное училище.
– Конечно... Захочет, подучится немного и станет гейшей, к примеру. А еще лучше, как вы тогда советовали, если она какое‑то время будет помогать мне по хозяйству, ознакомится с городом, а там, если хороший человек найдется, выдадим замуж. Жалко ведь оставлять девушку с такой внешностью в захолустье.
Окчоми представила себе Сонби: да, в такой дыре быстро потускнеешь...
– Это правда, что ваш двоюродный брат, о котором мы тогда говорили, собирается жениться на провинциалке?
– Да! Этот мальчик и сам учился не слишком усердно... поэтому и в жены хочет взять простую деревенскую девушку.
– Правильно, с неровней ладу не будет. Ну что ж, как‑нибудь привезем ее в город, отдадим на некоторое время в школу, а выучится грамоте – отдадим ему.
– Ну... это уже второстепенный вопрос... Вообще надо их познакомить, верно? Если придутся по душе друг другу, все в порядке, – весело промолвил Синчхоль.
– Вот именно! – развеселилась и Окчоми. – Они должны понравиться друг другу – это главное.
Говоря так, Окчоми теснее прижалась к нему. «А что, если я спрошу у него сейчас, скоро ли наша свадьба?»
Незаметно и перевал Паксок остался у них за спиною. Вдруг ветер из рощи, темнеющей перед школьной больницей, привеял к ним слабый запах лекарств. Отчетливо проступили при ярких звездах очертания деревьев вдоль развалин старинной стены, свидетельницы пяти веков династии Ли[47].
– Послушайте, я вовсе не хочу проходить здесь одна, – заявила вдруг Окчоми.
– Не хотите?.. Так не ходите!
– Ой, умру! – Окчоми потянула Синчхоля за рукав. В этом страшном месте так хорошо было бы ощутить тепло мужской руки. Но Синчхоль казался совершенно бесчувственным.
«Да мужчина ли он?» – возникло у нее подозрение.
Тем временем они подошли к ее квартире. Синчхоль остановился.
– Входите, вот ваш дом.
Окчоми преградила ему дорогу.
– Войдем вместе.
«Ого! Да она так и пылает», – усмехнулся он про себя.
– Поздно уже... Идите спать... Ведь в школу надо...
– Высплюсь... – Окчоми чуть не обнимала его.
Синчхолю это было скорее приятно, но это считалось неприличным. Как раз сегодня на лекции шла дискуссия по поводу отношений с женщинами.
– Лучше я завтра опять приду.
– Ну да, придете! Неправда ведь... Зайдите сейчас. – Окчоми потянула его за руку.
Синчхоль колебался...
* * *
Несколько дней спустя отец за ужином сурово спросил Синчхоля:
– Это ты из читальни всегда так поздно возвращаешься? – Судя по всему, он полагал, что Синчхоль усердно готовится к экзаменам на высшего гражданского чиновника.
– Конечно! – ответил Синчхоль, обнимая Ёнчхоля – своего младшего брата. А тот не мог усидеть на месте.
– Дай конфету, – просил он, заглядывая брату в глаза.
Синчхоль пошарил в кармане.
– Забыл купить, завтра куплю... Ладно?
– Опять обманешь, братец? Только все обещаешь!
– Этот малыш целыми днями скучает дома один... со мной только...
Мачеха ласково посмотрела на Ёнчхоля.
– Завтра непременно куплю и принесу, – подтвердил Синчхоль.
Малыш устремил на него свои темные глаза. Пожилая служанка принесла жаровню и поставила перед Синчхолем. Красноватые отсветы легли на его лицо, стал заметным пробивающийся пушок. Видя, что отец не принимается без него за еду, Синчхоль сел за стол. В нос ударил острый запах испанского перца.
Покончив с ужином, Синчхоль встал.
– Посиди немного, – сказал отец, запивая ужин рисовым отваром.
«О чем он хочет говорить?» – заинтересовался Синчхоль и глянул на мачеху, стараясь по ее лицу догадаться, о чем будет речь. Мачеха ответила улыбкой. Отец отодвинул столик.
– Пора тебе жениться... – без предисловий начал он и в упор поглядел на Синчхоля.
У того дрогнуло сердце, в глазах мелькнуло смущение. Он опустил голову.
– Тебе уже двадцать пять... Вот‑вот закончишь учебу. Так что в самый раз жениться... Может быть, у тебя есть какая‑нибудь девушка на примете?
«Что ему далась моя женитьба?» – недоумевал Синчхоль.
– Я как‑то еще не задумывался о женитьбе, – ответил он.
– А что ты думаешь об Окчоми? Она частенько приходит сюда.
Синчхоль слегка поморщился, в который раз представляя недавнюю ночную сцену, когда он безжалостно отверг Окчоми, всеми способами старавшуюся удержать его, и ушел.
Отец закурил сигарету.
– Что ж, возможно, она как единственная дочка немного и избалована, но, на мой взгляд, сердце у нее доброе. Как ты считаешь?
– Отец... я пока не хочу жениться, – объявил Синчхоль и встал.
– Сиди спокойно... – многозначительно произнес отец. – Ты знаешь, что приехал отец Окчоми?
Синчхоль опешил.
– Не знаю. Когда?
– Да только что был у нас. Говорит, сегодня приехал дневным поездом. Послушай‑ка, ты что ж это, летом надоедал им там, а приехал он в город – и знаться не хочешь! Сходи к ним...
Синчхоль сразу понял, что между Токхо и его отцом произошел серьезный разговор, и еще больше помрачнел. И в то же время у него стало радостно на сердце при мысли, что Токхо, быть может, привез Сонби.
– Ладно, схожу, – отрывисто проговорил Синчхоль и вышел.
– Купи конфетку, – приоткрыв дверь, выкрикнул Ёнчхоль.
На полу легла полоска света и обозначилась круглая тень от головы брата.
Синчхоль надевал ботинки.
– Принесешь?
– Обязательно принесу!
– Купи каких‑нибудь гостинцев для Окчоми, – сказал отец.
Если б Синчхоль знал наверное, что Сонби здесь, он накупил бы чего угодно. Но сейчас, когда он не был в этом уверен, ему не хотелось идти туда с подарками. Он проверил, в кармане ли бумажник, и вышел.
Сверкая красными и зелеными огнями, с шумом проносились автобусы. Мелькали знакомые лица кондукторов. Он хотел было сесть в автобус, но раздумал. «А ну его. Дойду потихоньку пешком», – решил он и зашагал по улице.
Такси, автобусы мчались, обгоняя друг друга. Синчхоля обдавало клубами дыма и едким запахом бензина. Синчхоль шел не спеша и мысленно представлял себе Сонби и Окчоми. «А может быть, и в самом деле лучше мне теперь жениться? Обзавестись своим домом?» – размышлял он, припоминая доводы отца. Но по мере того как он приближался к дому Окчоми, вопрос о женитьбе, возникший перед ним впервые, отодвигался на задний план, а другой начинал волновать все сильнее: «А что, если Сонби приехала?» Он даже остановился при этой мысли. Сколько раз он уговаривал Окчоми привезти Сонби в Сеул, а теперь, ожидая увидеть ее, не знал, что предпринять.
– Неужто Синчхоль! – кто‑то хлопнул его по плечу, и Синчхоль удивленно оглянулся. Это был Инхо – однокурсник по университету. Он стоял в плотно надвинутом четырехугольном кепи и в очках, с неизменной сигаретой во рту.
– Куда идешь? – полюбопытствовал он.
– Я? Да решил повидаться кой с кем.
– Кой с кем? Не иначе как к милой идешь! – И он блеснул очками.
– Разумеется... – рассмеялся Синчхоль и двинулся дальше.
Инхо последовал за ним.
– На днях в кафе «Тариа» появилась красотка из провинции... Не хочешь ли зайти посмотреть?
– Красотка из провинции... – пробормотал Синчхоль, представляя себе личико Сонби.
Резкий запах табака раздражал его. Он оглянулся. Ну, конечно, Инхо курил неизменные сигареты «Пудо».
– Так куда же ты все‑таки? Скажи честно.
– По отцовскому поручению иду, – придумал Синчхоль, чтобы отвязаться от Инхо, а рассудив про себя, решил, что так оно, пожалуй, и есть.
– Поручение?.. – недоверчиво посмотрел на него Инхо. – Эх, эх!.. Шутить изволите, молодой человек. Вечно ты что‑нибудь выдумаешь, криводушный...
Тут Синчхоль уловил иной – легкий – табачный запах и увидал переходящего на другую сторону торговца печеными каштанами.
– Ну, до завтра!
Они обменялись рукопожатиями. Инхо швырнул недокуренную сигарету.
Поглядев вслед устремившемуся к трамваю на Ёнсан приятелю, Синчхоль подумал: «Этот шалопай, как всегда, в кафе направился!... Красотка из провинции...»
У дверей квартиры Окчоми он некоторое время собирался с духом, прежде чем войти. Успокоив бьющееся сердце, кашлянул. Раздались шаги.
– Кто там? – выглянула Окчоми.
Синчхоль вытянулся перед дверью.
– Я.
– О, Синчхоль! Узнали, что отец приехал? А он к вам пошел.
– К нам пошел?.. Я его не встретил.
– Ну, конечно, вы разминулись! Проходите, пожалуйста.
Синчхоль вспыхнул, представив себе, что в комнате сидит Сонби. Снимая ботинки, он незаметно заглянул туда – никого.
– Проходите, пожалуйста.
Синчхоль стоял в нерешительности. Он словно только теперь увидел Окчоми. Ему хотелось лишь одного – уйти. Окчоми, с нежной улыбкой смотревшая на него, вызывала в нем досаду. Он насильно заставил себя переступить через порог. В комнате носился легкий запах лекарства, на утепленной части пола была разложена постель, с которой, по‑видимому, только что встала Окчоми. Она подошла к зеркалу.
– Я не умылась еще, сама себе противна! – проговорила она, приглаживая волосы, и потупилась.
Синчхолю живо вспомнился потупленный взор Сонби, когда мать Окчоми ругала ее. «Ясно, что Сонби не привезли», – думал он, обводя взглядом комнату.
– Я ведь болею до сих пор.
– Что с вами?
Окчоми покраснела.
– С той ночи...
Синчхоль улыбнулся.
Но тут же вспомнил о разговоре Токхо с его отцом насчет женитьбы, и улыбка улетучилась.
– Так отец прибыл один! Почему мать Окчоми не приехала с ним? – спросил он.
Синчхоль видел, что Сонби нет, и все же не мог удержаться, чтобы не спросить хотя бы в такой форме.
– Да... ведь я приглашала и маму.
Никаких сомнений больше: Сонби не приехала. Синчхолю показалось даже, что сразу потускнел свет электрической лампочки.
– Я уж думала, вы больше никогда не придете. Думала, так и умру, не повидавшись больше с Синчхолем...
Окчоми вдруг опустила голову и заплакала. Синчхоль глядел на слезы, бегущие по ее зардевшимся щекам, и мрачнел все больше. «Не хватает еще мне зареветь... А может, помогло бы». И сейчас же подумал: «А может быть, она догадывается о моей любви к Сонби?» Он вспомнил, как отец спросил, есть ли у него девушка по сердцу.
Словно очнувшись от забытья, Окчоми открыла корзину, стала вынимать яблоки, груши, хурму, каштаны, хлеб.
– Кушайте... Это все папа привез... Он и вашим захватил в подарок.
И она улыбнулась заплаканными глазами. Синчхоль задумчиво посмотрел не нее:
– Значит, устроим маленький пир?
– Что вы?! Просто скромное угощение! – говорила Окчоми, глядя на Синчхоля, а с губ ее готовы были сорваться слова: «Вот на нашей свадьбе попировали бы!» – Выбирайте, что хотите. Это? Это? – предлагала Окчоми, указывая пальцем то на одно, то на другое.
Но Синчхолю ничего не хотелось. Он словно бы лишился чего‑то, какой‑то привычной и необходимой ему вещи. У него было такое ощущение, будто его здорово провели.
– Может быть, это отведаете? – Окчоми вынула из письменного стола шоколад и аккуратно развернула плитку.
– Ну‑ка, откройте рот, а я отсюда брошу вам, – игривым тоном приказала Окчоми.
– Дайте‑ка сюда, – криво усмехнулся Синчхоль и протянул руку.
Окчоми с укоризной исподлобья посмотрела на него и подала шоколад.
Только что Синчхоль собрался разломить плитку, как послышались шаги. Он отложил шоколад.
– Отец, должно быть, – пробормотала Окчоми.
Дверь открылась, вошел Токхо. Синчхоль поднялся, склонив голову.
– А, молодой человек! Вон вы где... А я к вам ходил... Ну, как занятия, успешно?..
Токхо снял пальто. Мельком взглянув на дочь, снова обратился к Синчхолю, собрав морщинки у глаз:
– Дочка‑то вот написала, что заболела, – пришлось мне бросить все дела и приехать... Эй, ложись сейчас же! – прикрикнул он на дочь. – Только что, казалось, вот‑вот умрет, а теперь, посмотрите, сидит как ни в чем не бывало.
Токхо прекрасно видел, что болезнь дочери не столь серьезна, однако не менее очевидным было для него и то, что необходимо как можно скорее решить с Синчхолем вопрос о женитьбе.
– Так вы, кажется, кончаете в этом году?
– Да.
– А... позвольте нескромно полюбопытствовать... Я слышал, вы после окончания собираетесь еще какие‑то экзамены сдавать?..
Синчхоль догадался, что у него был об этом разговор с отцом, и смутился.
– Видите ли... еще ничего определенного.
– Мм... во всяком случае, желаю успеха. Я тороплюсь и завтра уже уезжаю... Душа болит, я ведь все дела бросил...
Синчхоль вспомнил, что отец Окчоми занимает теперь почетную должность начальника волостной канцелярии. Окчоми как‑то сообщила ему эту новость. «И даже носит дорогой европейский костюм», – отметил он про себя.
– Ну, а ты что будешь делать? – обратился Токхо к Окчоми. – Не так уж ты больна, как я погляжу... Может быть, поедем домой? Или здесь как‑нибудь вылечишься? Говори прямо.
Окчоми раздумывала, глядя вверх своими большими глазами.
– Не съездить ли нам в деревню? – вопросительно глянула она на Синчхоля.
«А что, если съездить?» – И Синчхоль подумал о Сонби. Но в тот же миг он осознал, какой бы это было оплошностью с его стороны. Ведь если он поедет теперь, не избежать ему женитьбы на Окчоми.
– Ну я‑то зачем же? Я уже достаточно обеспокоил вашу семью в прошлый раз, когда случайно встретил Окчоми по дороге в Монгымпхо...
Токхо вслушивался в слова Синчхоля не без некоторой тревоги. Они тогда не сомневались, что молодые люди договорились обо всем, и сквозь пальцы смотрели на то, что они частенько оставались одни. Услышанное сейчас, похоже, опровергало их предположения. Но ведь решили же они сегодня с отцом Синчхоля: быть свадьбе. Поэтому он быстро успокоился.
– Что ж, теперь и время неподходящее для поездки... Вот весной закончите учебу да потеплее станет... И девочка наша поправится. Вместе и приедете... Наши‑то вас даже больше хотят видеть, чем ее.
– Ну что вы... – Синчхоль сидел, понурив голову, сложив на коленях свои большие руки.
У Окчоми бешено заколотилось сердце. Как хотелось ей жадно схватить эти руки, прижаться к мужественному, но такому грустному сейчас лицу! Не будь здесь отца, она бросилась бы к нему. Токхо внимательно разглядывал Синчхоля, и ему казалось – он не знал, почему именно, – что Синчхоль и Окчоми весьма подходят друг другу. «Достойный зять», – подумал он. Если верить словам Окчоми, то Синчхоль любит ее и лишь из‑за чрезмерной деликатности и стеснительности до сих пор не открылся ей. Но тут что‑то не то. Вот и сейчас: почему он выглядит таким подавленным и словно воды в рот набрал? А может быть, не в этом дело? Возможно, их отношения зашли слишком далеко и теперь они уже надоели друг другу? Во всяком случае, из этих двух предположений верным может быть только одно. Тревога все сильнее овладевала Токхо, и он подумал, что если они на этот раз официально не решат вопроса о браке, то он никогда не состоится.
– Вы, очевидно, успели уже немного осмотреть город? – прервал затянувшееся молчание Синчхоль.
– Хотели мы с вашим отцом погулять несколько деньков... Да обстоятельства‑то таковы... Без меня волостные дела прахом пойдут. Так‑то.
Синчхолю пришли на ум слова, только что услышанные от Инхо: «Ты подыспортился, от тебя уже душок пошел!» Он усмехнулся про себя и встал:
– Мы, наверное, еще увидимся...
* * *
Пообедав в столовой, Синчхоль опять вошел в читальню и обвел ее взглядом – народу за это время как будто поубавилось. «Мне, что ли, тоже куда‑нибудь махнуть?» – подумал он, достал из кармана часы и посмотрел: десять минут седьмого...
Он опустился на стул и вдруг почувствовал, что не может больше сидеть – все болит. Целый день просидел он в читальне, даже на лекцию не пошел. Он встал, потянулся и снова сел. Достал из портфеля книгу, раскрыл, но голова, полная разноречивых мыслей, отказывалась что‑либо воспринимать. Утром, перед уходом в университет, отец сказал ему: «Сегодня приходи немного пораньше...» Синчхоля передернуло. Дело ясное – они ждут его ответа. Видно, вчера вечером Токхо с отцом все обсудили и сегодня решили поднажать на него и потребовать определенного ответа. «Какая бесцеремонность...» – проворчал он, обхватив голову руками. Отец и разговаривать не хочет. Окчоми, мол, единственная дочка из богатого дома, чего тут еще колебаться. Деньги! Деньги! Из‑за этих денег родной отец потерял голову и, кажется, готов загубить жизнь собственного сына. Синчхоль закрыл глаза и представил себе Окчоми, потом Сонби. «Ведь я же люблю Сонби!» Но едва он подумал о женитьбе на Сонби, душа его запротестовала. Почему – он и сам не знал. Тогда почему же он не может забыть ее? Это непостижимо! Ну, красивая, ну, трудолюбивая, скромная, но... и только! Ведь, прожив два месяца в одном доме, они даже и словечком не перекинулись! Конечно, если бы Сонби столь же ясно, как Окчоми, выказывала ему свою любовь, он, пожалуй, не смог бы так упорно сопротивляться ей.