— Оу, — говорю, вытянув руку, но он отводит свою руку дальше.
— Никаких прикосновений, — говорит, прежде чем протягивает его Мэдди. — Совершенно секретные материалы.
— Что? — сердито смотрю на него. — Тогда почему она будет читать его?
— Ну, так, потому что я Бризо, — отвечает Мэдди, прежде чем убегает со сценарием, не давая мне приблизиться к нему.
— Да, — подтверждает Джонатан, наклоняясь для поцелуя — просто чмок в губы.
Он пытается уйти, но я не позволяю, дергая его на себя.
Смеясь, снова целует меня, на это раз по-взрослому, и прижимается своим пахом ко мне. Он твердый.
— Ты этого хочешь, детка?
Детка. Когда он говорит это, я дрожу в его объятиях.
— О, боже, да...
— Папочка! — кричит Мэдди из гостиной. — Поторопись!
— Жаль, — говорит Джонатан, прикусив мою нижнюю губу, прежде чем отстраниться. — Полагаю, у нас смена планов.
Смотрю с открытым ртом на него, когда он направляется к двери.
— Ты сукин...
— Сын?
Джонатан смеется.
— Это жестоко, — говорю. — Жестокое и ужасное наказание.
— Не злись, мамочка! — кричит Мэдди на всю квартиру. — Может, папочка даст тебе его позже.
Она говорит о сценарии, я знаю, но, черт побери, краснею, когда Джонатан смотрит на меня из коридора, игриво вздернув бровь.
— Может, папочка даст.
Показываю ему средний палец.
Он снова смеется.
Без сомнения я возбуждена, и часть меня все еще изнывает от желания, но когда слышу радостный голосок Мэдди в процессе их чтения, чувство покоя накрывает меня.
Не могу сдержать улыбку.
Именно этого я хотела все эти годы.
Встав с кровати, иду на кухню и готовлю ужин. Когда заканчиваю, Джонатан и Мэдди делают перерыв, и мы втроем едим за столом. После этого они снова возвращаются к сценарию, а я иду в спальню.
Подбирая отброшенную копию «Хроник Голливуда», вырываю фото обложки, где Джонатан улыбается, а остальную часть журнала выбрасываю в мусорку. Вытащив свою старую коробку с воспоминаниями, кладу туда фотографию. Каким бы странным не казалось сохранить ее — это наше первое фото вместе, как семьи.
***
— Хочешь пробежаться по репликам со мной?
Уже темно, когда Джонатан появляется на пороге спальни, облокотившись на дверной проем со сценарием в руках. Я сижу на кровати, прислонившись к изголовью, сомкнув ноги в коленях и держа на них блокнот.
— Разве у тебя нет дочери для этого?
— Она уснула, — говорит он. — Должно быть, просто потеряла сознание от переизбытка впечатлений.
— Должно быть, — соглашаюсь. — Так, ты подумал, что можешь просто забраться ко мне в кровать? Что я приму тебя с распростертыми объятиями? Дам тебе еще один шанс?
— Чертовски надеялся. Держу пари, что части тебя я на самом деле нравлюсь.
— Ты нравишься почти всем частям меня.
— Какой не нравлюсь?
— Обычно моему мозгу.
Джонатан смеется, придвигаясь ближе и хмурясь, когда видит, что я держу.
— Ты пишешь?
— Просто думаю,— отвечаю, закрыв блокнот, когда он присаживается рядом со мной на кровать. Беру у него сценарий, и он не отказывает на это раз, позволяя мне его листать.
— Я часто задаюсь вопросом, что может быть хуже, чем быть невидимым, — произносит Джонатан, и знаю, что это реплика из сценария, потому что слова точь-в-точь, как из комикса. — Разве нет одиночества больше, чем быть самому по себе?
— Думаю, теперь я понимаю, — шепчу, пролистывая пару страниц, пока не нахожу сцену.
— Хуже любить кого-то, кто исчезает, и не знать, вернется ли это человек. Потому что, как можно идти дальше по жизни, когда не уверен, исчез ли человек? Ответ — ты не можешь двигаться дальше. Когда проводишь всю жизнь, преследуя призраков, в конце концов, становишься одним их них.
Улыбаюсь.
— Всегда любила эту часть.
— Помню, — отвечает Джонатан, когда придвигается ближе и хватает меня за ноги. Я визжу, когда он перемещает нас так, что я лежу на спине, а он нависает надо мной.
— Эту часть мы снимаем в понедельник.
Хочу расспросить его об этом, но Джонатан начинает стягивать с меня штаны, и теперь я могу думать только о его руках. Они на моем теле, за ними следуют его губы и поцелуи, и прикосновения, и любовь, все ниже и ниже...
— О, боже, — ахая, забывая обо всем, когда сжимаю его волосы в своих руках, пока его язык творит магию с местечком у меня между ног. Джонатан не дразнится, не играет. Он почти агрессивно берет то, что хочет.
Я стону его имя, хнычу, ахаю, ощущая, как во мне нарастает возбуждение, отчего сильнее хватаю его за волосы и прижимаю ближе к себе. Язык Джонатана ударяет по тому местечку, где он так отчаянно нужен, и на меня накатывает внезапная волна удовольствия.
Перехватывает дыхание, я изгибаю спину, и оргазм проносится по моему телу с невероятной силой. Джонатан не останавливает свою сладкую пытку, пока я не расслабляюсь на кровати, а остатки оргазма медленно исчезают.
Сев, он срывает с себя футболку, и я успеваю несколько раз моргнуть, прежде чем Джонатан располагается у меня между ног, врываясь одним быстрым толчком в мое тело, одновременно с этим обрушиваясь на мои губы своими. Я кричу в его рот, когда толкается глубже, жестче, снова и снова.
Мои руки дрожат, такое чувство, что Земля начинает крутиться еще быстрее, когда каждый сантиметр его мужества врывается в меня. Наши тела переплетены, мое сердце находится на распутье, не уверенное, в каком ритме биться правильнее, но большая часть меня понимает, потому что все в этом действии кажется идеальным. Я и он, здесь, вот так, и я не хочу признавать, но...
Брр...
Брр...
Я люблю его.
Джонатан продолжает вбиваться в меня, слегка отстраняясь, чтобы посмотреть мне в глаза, и как будто обладает телепатическими способностями, он понимает, что я думаю о словах, которые он хочет услышать. Но я не могу произнести их вслух, еще нет, пока не буду уверена, что это все не случайность.
Я влюблена в этого безрассудного, мечтательного дурака, который выйдет из дверей моей квартиры через два дня, и я могу только довериться ему, что он вернется с тем же самым взглядом, полным любви, потому что в противном случае, это разобьет больше сердец, чем только мое.
А если он разобьет и ее сердце, я его больше не прощу.
***
Вечер воскресенья.
Снаружи садится солнце.
С каждой проходящей секундой мое сердце в груди сжимается сильнее, на плечах появляется все больше веса, как будто весь мир взвален всей своей тяжестью на них. Джонатан скоро уедет.
Он не рассказал ей.
Мэдди понятия не имеет.
Она сидит за кухонным столом, окруженная карандашами, рисуя открытку для тети Меган — завтра ее день рождения. Болтая ногами, она напевает, не замечая того, что должно произойти.
— Мамочка, сколько лет исполнится тете Меган? — спрашивает, когда я стою у раковины и мою посуду, вытирая один и тот же стакан уже десять минут.
— Тридцать, — говорю.
— Ого, — бормочет Мэдди. — Это много.
Поворачиваюсь, сердито глядя на нее, ведь я сама не далека от тридцати. Но ничего не говорю, потому что краем глаза улавливаю Джонатана, когда он заходит в кухню, неся свою сумку.
Мэдди поднимает голову, услышав его шаги, и перестает болтать ногами, пока смотрит на него в замешательстве.
— Мы куда-то едем?
Джонатан не отвечает сразу. Он замирает, поэтому Мэдди смотрит на меня, как будто доверяет, что я скажу ей, раз он не может.
— Нет, милая, мы никуда не едем, — говорю, желая, чтобы Джонатан пришел в себя, так как тишина здесь точно не поможет. — Но твой папа — да.
— Папочка что? — спрашивает, и я понимаю, что она уже знает ответ, потому что сжимает карандаш так крепко, что тот хрустит.
— Мне нужно на работу, — наконец, вступает Джонатан. — Мне нужно закончить съемки фильма, поэтому я уеду на некоторое время.
— Какое-то время — это сколько? — спрашивает. — До завтра?
— Дольше, — отвечает.
— Послезавтра? — продолжает. — Ты вернешься в тот день?
— Эм, нет, — отвечает. — Это займет месяц.
— Месяц? — ахает Мэдди, смотря на меня, когда спрашивает. — Сколько это дней?
— Около тридцати, — говорю ей.
Вижу, как паника охватывает ее. Для такой маленькой девочки это очень много. Она с остервенением качает головой, бросая карандаш.
— Нет, это слишком много дней! Не хочу, чтобы ты уезжал!
— Извини, — говорит Джонатан, но она не это хочет услышать, его слова только больше ее расстраивают.
Отодвинув стул, чтобы встать, она снова качает головой и бежит к Джонатану, хватаясь за его сумку, и тянет ее так сильно, пытаясь вырвать из его хватки.
— Нет, не уезжай! Я хочу, чтобы ты остался!
— Знаю, — отвечает он. — Я тоже хочу остаться, но должен быть Бризо, помнишь?
— Мне все равно! — кричит Мэдди и упирается пятками в пол, потянув сумку так сильно, что Джонатан теряет хватку. В этот момент Мэдди почти падает, но он ловит ее, и сумка валится на пол, пока наша дочь пинает ее со всей силы. Та не двигается, поэтому она толкает Джонатана, чтобы установить дистанцию между ним и ненавистной ей вещью. — Ты не должен быть Бризо! Ты можешь просто быть моим папочкой, и все будет хорошо! Завтра день рождения тети Меган, и ты сможешь отвести меня в сад, затем мы сможем пробежаться по репликам, чтобы я репетировала, потому что буду снежинкой! И как я смогу быть снежинкой, если ты не останешься?
Ее голос дрожит, а в глазах собираются слезы. Мэдди все еще толкает Джонатана, пытаясь заставить двигаться, но он не поддается.
Она злится.
Вздохнув, Джонатан наклоняется и осторожно хватает руки Мэдди, когда она со злостью пытается отпихнуть его лицо от своего.
Мне так сильно хочется вмешаться: схватить Мэдди, обнять, защищая от всего этого, но я не могу. Поэтому просто стою возле стола, пытаясь взять себя в руки, потому что если я развалюсь на части — это делу не поможет.
— Ты все еще сможешь быть снежинкой, — уверяет Джонатан. — Ты станешь самой лучшей снежинкой.
— Но как ты узнаешь? — спрашивает Мэдди, в то время как первая слезинка катится по ее щеке. — Ты все равно придешь?
— Конечно, — уверяет. — Ни за что не пропущу.
— Обещаешь?
Я резко вдыхаю, но Джонатан не медлит ни секунды.
— Обещаю, — шепчет, вытирая ее щечку. — Я вернусь ради твоего спектакля. Но сейчас мне нужно быть Бризо для фильма.
— Но мне нужно, чтобы ты был моим папочкой, — говорит.
— Я все еще буду твоим папой, даже в роли Бризо.
— Нет, не будешь! — кричит Мэдди. — Ты уедешь, и больше тебя здесь не будет, и все станет как раньше!
— Будет не так, как раньше, — уверяет Джонатан.
— Будет! Тогда ты не хотел быть моим папой, и теперь опять не хочешь! Ты хочешь уехать и больше не будешь здесь жить, потому что у тебя есть свои дела, а здесь ты быть не хочешь, а значит, не сможешь сказать маме, что она красивая, и поэтому она не сможет тебя полюбить!
Ого. Мэдди выпаливает все это на одном дыхании, прежде чем отталкивает своего отца и убегает в спальню, хлопнув дверью.
Удушающая тишина воцаряется в комнате в ее отсутствие, прежде чем Джонатан медленно поднимается и говорит:
— Вероятно, я заслужил.
Нахмурившись, отхожу от стола, встаю перед Джонатаном, прежде чем последовать за Мэдди.
— Позволь мне с ней поговорить.
Иду в ее спальню, останавливаясь у двери, чтобы постучать.
— Кто это? — она кричит.
Теперь она хочет знать, кто стучится.
— Мама.
— Какая мама? — бормочет.
Тихо посмеиваюсь, пытаясь скрыть веселье, прежде чем открываю дверь и говорю:
— Единственная мама, которая у тебя есть.
— Одна-единственная мама, — бормочет. — И больше нет папы.
Проходя по комнате, сажусь рядом с Мэдди на край кровати.
— Так ты думаешь?
Мэдди пожимает плечами.
— Послушай, знаю, что ты не хочешь его отъезда, потому что будешь скучать, но ты ведь понимаешь, какой особенный Бризо. И я знаю, что это несправедливо по отношению к тебе, и по-настоящему отстойно, потому что ты, наконец, получила его как своего папочку, а теперь он должен уехать, но ты можешь писать ему, звонить и рисовать любые картинки, какие хочешь.
Она свешивает ноги, глядя на свои ступни.
— Это не то же самое.
— Знаю, но он пообещал, что вернется, — добавляю, вставая. — Хочешь попрощаться с папой? Может быть, пожелать ему удачи?
Мэдди мотает головой.
Оставляю ее в комнате, не закрывая дверь, когда иду в гостиную, где Джонатан стоит со своей сумкой. Он хмурится при виде меня, но я не принимаю это на свой счет.
— Она в порядке? — спрашивает.
— С ней все будет хорошо, — говорю. — Не переживай.
Он смотрит на часы, вздыхая.
— Я должен идти. Уже приехала машина за мной.
— Хорошо, — шепчу, когда Джонатан наклоняется для поцелуя. — Береги себя. Не дури. Не пей. Не принимай наркотиков. Больше не прыгай под машины.
— А ты знаешь, как испортить веселье, — шутит. — Увидимся, как только смогу.
Джонатан открывает дверь и успевает сделать только один шаг за порог, когда по квартире разносится громкий и взволнованный голосок Мэдди:
— Подожди, папочка! Подожди! Еще не уезжай!
Он останавливается, и Мэдди пробегает мимо меня, почти сбивая с ног, когда оказывается перед Джонатаном с блокнотом, прижатым к груди.
Сует его ему, ударяя в грудь.
— Ты забыл.
Он принимает.
— Что это?
— Я написала для тебя фанфик, — говорит. — Помнишь? Я исправила концовку. Если теперь ты будешь Бризо, то он тебе нужен, потому что эта концовка лучше.
Джонатан улыбается.
— Спасибо.
Мэдди кивает и медлит; они оба с неловкостью смотрят друг на друга, прежде чем она бросается на отца, обнимая.
— Я люблю тебя, папуля. Больше, чем все фильмы про Бризо.
— Я тоже люблю тебя, — отвечает Джонатан, обнимая ее в ответ. — Больше, чем все во всем мире.
Глава
Джонатан
Странно, насколько вид на будущее может измениться за такой короткий срок.
Сколько себя помню, хотел быть актером, но где-то по пути потерял искру. Между кокаиновым кутежом и неустойчивыми отношениями, нахождением на реабилитациях и стычками с папарацци, между борьбой за трезвость и обретением известности, я забыл, что любил в актерстве.
И забавно, что почти шестилетка смогла напомнить мне об этом всего лишь за два месяца.
Я смеялся, сидя на ступеньках трейлера для причесок и макияжа. Едва рассвело, все остальные собрались в палатке за завтраком, пока я сидел здесь, читая написанное в блокноте Мэдисон. Было забавно видеть, к чему приводил сюжет истории. По большей части это были картинки и пара слов, и читалось, как кроссовер Скуби-Ду — мистическая загадка про призраков, решаемая Бризо. Поскольку он невидимый, Мэдди считает, что он может общаться с призраками. Это имеет смысл.
И в конце Марианна взрывается на складе.
БУМ.
Это счастливый финал в каком-то испорченном смысле, потому что теперь она тоже призрак, и они счастливые — вместе невидимые.
Логика ребенка.
— Так, так, так. Это ли не Джонни Каннинг? — раздается голос Жас, когда она подходит к трейлеру. — Говоря о приятном зрелище.
Смотрю на нее, улыбаясь, и закрываю блокнот.
— Жас.
— Это?.. — она хватается за грудь, симулируя шок. — Улыбка у тебя на лице?
— Может быть, — отвечаю. — Что, не можешь вспомнить последний раз, когда ее видела?
— О, нет, я помню, — говорит. — Пять лет назад, твой первый день на съемочной площадке «Бризо». Когда ты впервые надел его костюм, я единственный раз видела твою искреннюю улыбку.
Смотрю на нее, не мигая.
— Иисус, ты отметила эту дату в календаре как что-то аномальное?
— Джонни Каннинг не всегда ведет себя как мудак. Мы привыкли праздновать это бутылкой крепкого ликера, но сейчас просто спим весь день и пытаемся не находиться рядом с придурками.
— Звучит мило.
Она улыбается.
— Так что вызвало у тебя улыбку в шесть утра?
Показываю блокнот.
— Кое-кто написал мне историю.
— Кое-кто? — Жас прогоняет меня со ступенек трейлера, чтобы зайти внутрь, указывая мне, присоединиться к ней. — И кто этот кое-кто?
— Моя дочь.
— Твоя дочь, — повторяет она, не звуча удивленной. Ставит стул напротив большого зеркала, без слов говоря мне сесть. Сначала волосы, поэтом Жас опирается о раковину, чтобы наблюдать, как работает один из парикмахеров. — Так это правда? То, что печатают «Хроники Голливуда»?
— Сомневаюсь, — рассказываю ей. — Большая часть того, что они печатают — херня.
Они приступают к работе, потому что сегодняшним утром ее у них завались. Мне нужна стрижка и бритье, и это только вершина айсберга из-за того, как я запустил себя после аварии.
Не был ни на одном занятии актерского мастерства, а также ни на одном прослушивании.
Не помню последний раз, когда видел тренажерный зал изнутри, и чертовски уверен, что не придерживался диеты. Черт, я даже не общался со своим психотерапевтом.
— Там говорится, что ты познакомился с девушкой в школе, — говорит Жас. — Вы вдвоем сбежали вместе, и ты был пронырливым воришкой, пока Клифф не нашел тебя.
Я хмурюсь.
— Там сказано, что я был преступником?
— Ну, другими словами, — смеется. — Там сказано, что ты крал, чтобы выжить, что невероятно, раз твоя семья богата. Также они пишут, что у тебя случился большой прорыв, и девушка забеременела, но она негодовала из-за твоей славы и уехала, не сказав тебе ни слова о ребенке, поэтому ты узнал о своей дочери только сейчас.
Там много всего неправильного в ее словах, и я понятия не имею, с чего начать. Мой разум сосредоточен на истории с воровством — по иронии, именно это правда. Но всего пару людей знают об этом. Я тщательно оберегал этот секрет из-за страха, что это может доказать то, что я был неудачником, как и говорил мой отец. Так кто, на хрен, рассказал это?
Жас не ждет объяснений, обычно я никогда не давал ей их. Поэтому она выглядит чертовски удивленной из-за моих следующих слов:
— Я знал о своей дочери.
Она приподнимает бровь.
— Да?
— Да, — подтверждаю. — И девушка не негодовала из-за моей славы, она негодовала из-за того, во что известность меня превратила.
Жас изумленно смотрит на меня.
— Так, подожди, ты знал, что у тебя есть дочь?
— Да.
— Все время, что я с тобой знакома, ты был отцом?
— Да.
Удар.
Я вздрагиваю, когда она берет расческу и бьет меня ею.
— Иисус, Жас, какого хера?
— Какого хрена ты тратил свою жизнь со всеми этими дешевками, когда у тебя была семья?
Я просто хлопаю глазами.
У меня нет хорошего ответа.
— Невероятно, — бормочет Жас. — Так, расскажи о своей дочери. Какая она?
— Она умная. Талантливая. Забавная. Красивая. На самом деле, очень похожа на свою мать.
— Ее мать? — усмехается женщина. — Не хочу огорчать тебя, но звучит так, будто ты втрескался по уши.
— Нечему огорчать, — отвечаю. — Я люблю ее.
Жас ахает. Бах. Она снова меня шлепает.
— Заткнись!
У меня нет и шанса ответить, так как кто-то прочищает горло, заходя в трейлер. Смотрю через плечо и вижу Клиффа. Жас сразу же становится самой серьезностью, выглядя настоящим профессионалом своего дела.
— Джонни, — говорит Клифф. — Рад видеть. Сегодня утром тебя не было в отеле.
— Не мог уснуть. Подумал, что приду на площадку раньше.
— Это хорошо, — говорит мой менеджер, хотя тон его голоса подсказывает, что он так не думает. Любое изменение в привычках настораживает. — Просто предупреди меня в следующий раз.
Клифф остается, усевшись на стул, копаясь в своем «БлэкБерри», поэтому Жас больше ничего не спрашивает, и все продолжают заниматься своей работой.
— Ну, посмотрите на него, — говорит Жас через полчаса. — Ты выглядишь как Джонни Каннинг.
Смотрю на свое отражение.
— Не был уверен, что это произойдет, — заявляет Клифф. — Он стал неузнаваем.
Люди заходят и выходят из трейлера, приветствуя меня и поздравляя с возвращением, все очень дружелюбны. Я не обращаю на это внимание. В какой-то степени здорово вернуться, особенно когда надеваю костюм. Материал сидит туже, чем обычно, и костюмеру приходится приложить усилия, чтобы костюм сидел как надо. Я стою окруженный зеркалами и улыбаюсь.
— Боже, если ты не перестанешь делать такое выражение, то оно может навсегда запечатлеться у тебя на лице, — говорит Жас, крутясь в офисном кресле, наблюдая за мной.
— У тебя нет работы? — спрашиваю ее. — Привести в порядок кого-то еще?
— Нет, только ты, суперзвезда.
В восемь тридцать меня зовут на площадку. Сегодня мы снимаем внутри здания, поэтому мне не нужно переживать о собравшейся толпе. Меня наполняет радостное возбуждение, оптимизм, я на вершине своей актерской игры. Готов бросить вызов миру и победить его... пока камера не начинает катиться.
Все происходит в смутных очертаниях, нам нужно много всего наверстать. Я перехожу от сцены к сцене, момента к моменту, пытаясь передать все эмоции. Я не в духе, задыхаюсь и полностью измучен к концу дня.
— Сходи сегодня в зал, — говорит Клифф, идя со мной в костюмерную. — Запасайся силами, тебе нужна выносливость, иначе это будет самый долгий месяц в твоей жизни, просто так легче не станет.
— Знаю, — бормочу, направляясь в свой трейлер.
Проходит еще час, прежде чем я снова в своей одежде, готовый уходить, но не могу, потому что режиссер просит о встрече, а продюсер перекинуться парой слов, а мой сценарий нуждается в изменениях, после того как расписание обновлено. Радость от съемок изнашивается под давлением. Хватаю маффин со стола, прежде чем остатки еды упаковывают, и выдерживаю несколько грозных взглядов, потому что я должен оставаться в форме и не употреблять углеводы.
Клифф тем временем разговаривает с пиар-службой, я тоже хочу пообщаться с ними, но они уходят до того, как у меня появляется возможность.
— Ты когда-нибудь рассказывал кому-нибудь, как нашел меня? — спрашиваю Клиффа, когда мы направляемся к машине. — Вообще говорил об этом?
— Нет, — отвечает. — А почему я должен?
— Не знаю, может, просто так вышло.
— О чем ты? — спрашивает.
— В «Хрониках» упоминается кое-что о том, что я был вором.
Он громко вздыхает.
— Сколько раз мне говорить тебе, не читать их? Ты даже не должен смотреть в сторону желтой прессы. Перестань беспокоиться об этом.
— Я не беспокоюсь, — утверждаю. — Просто кажется странным, что они знают.
— В нашей индустрии больше утечек, чем у Титаника. Люди любят болтать. Поэтому я настаиваю на соглашении о неразглашении, чтобы мы максимально могли контролировать изложение фактов.
— Но не так много людей в курсе этой истории, — продолжаю. — Я, ты, мой психотерапевт.
— Твоя девушка, — говорит, не отрываясь от своего «БлэкБерри».
— Я никогда ей не рассказывал.
— Да, ладно тебе. Думаешь, она не поняла?
— Даже если и поняла бы, то никогда не рассказала бы никому, — говорю. — И мой психотерапевт не мог.
— Ладно, значит, им просто повезло с догадкой, — говорит Клифф, в его тоне снова возникает резкость. — Они во многом тебя обвиняли, забросили несколько стрел, и что-то из них попало в цель. Но я не понимаю, почему ты переживаешь? У тебя есть специальные люди, позволь взрослым позаботиться об этом.
Немного раздражает, когда ты сам взрослый, а тебе заявляют, что с твоими проблемами справятся взрослые люди.
***
— Ты херово справился? — в голосе Джека звучит невероятная надежда. — Бьюсь об заклад, все прошло через задницу?
— Извини, что разочаровываю, — говорю ему. — Но я буду хорош даже с пером в заднице.
Он усмехается, не удосужившись сдержаться. Осознаю, как эти слова звучат, когда произношу их, а Джек остается собой, когда не спускает мне это с рук.
— Вот как ты получаешь свои роли? Пользуешься своей задницей?
— Пошел ты.
— Знаешь, теперь, когда я думаю об этом, то вспоминаю, что ты много говоришь о том, что люди ездят на твоей заднице.
Я смеюсь над этим, одетый в простую белую футболку и треники, будто только вылез из кровати. Отчаянно хочу, чтобы так и было. Я пытался позвонить Кеннеди, но она не ответила, поэтому позвонил Джеку, и вы понимаете, как это.
— Давай, смейся-смейся, — говорю ему. — По крайней мере, я хоть чем-то занимаюсь.
— Должен сказать, я тоже кое-чем занимаюсь, пока мы разговариваем.
— Дрочишь на порно про кальмаров?
— Боже, ты шпионишь за мной, мужик? Как, черт побери, ты узнал?
— Я подумал, либо это, либо ты дурачишь сайты знакомств, используя мою фотографию.
— Ха-ха, ты последний человек, чье фото я бы использовал, чтобы подцепить цыпочек, — заявляет. — Вообще не понимаю, как они ведутся на тебя в таком виде.
— В каком?
— В трениках, — продолжает. — Уверен, на этой футболке есть дырки. А Найки грязные.
Хмурюсь и оглядываю себя.
— Ты шпионишь за мной?
— Я способен на это?
— Да, — осматриваю лобби, затем перевожу взгляд на улицу, замечая, что Джек стоит у обочины и машет. — Это чертовски ненормально, Джек.
— Ненормальность мое второе имя.
Отключив вызов, сую телефон в карман штанов, прежде чем выхожу из отеля, встречая его на тротуаре.
Я не видел его долгое время. И мы встречались лично всего пару раз. Наши жизни настолько разные, что такие возможности выпадают не часто.
— Мне нужно будет получить судебный запрет?
— Вероятно, — соглашается Джек. — Я был по соседству и знал, что ты здесь, поэтому подумал, может, ты захочешь позависать.
— Я шел в тренажерный зал, но любое оправдание, чтобы этого не делать, подойдет, — говорю. — Что у тебя на уме? Видео игры? Фаст-фуд? Я не собираюсь пересекать черту с проститутками.
Он усмехается.
— Кое-что более волнующее.
— Что может быть более волнующим?
Оказывается, это собрание АА. Он, должно быть, на хрен, шутит. Тридцать минут спустя я сижу в плохо освещенном цокольном этаже, слушаю очередную историю алкоголика. Люди делятся друг с другом, до того как помещение погружается в тишину. Неловкую тишину. Это кошмар для актера.
Нахер все.
Я встаю.
— Меня зовут Джонатан, и я алкоголик.
Они приветствуют меня. Половина из них, должно быть, узнали меня, но мне плевать. Как бы много встреч я не посетил, впервые рассказываю, так как до этого всегда слишком беспокоился о своем имидже.
Поэтому рассказываю свою историю, не утаивая ничего. Говорю, как сильно облажался. Моя дочь провела первые годы своей жизни без отца, потому что я выбрал все это вместо нее. Наркотики. Алкоголь. Фильмы. Красные дорожки и вечеринки, и людей, которые мне даже не нравились, но я потакал им, потому что они знамениты.
Собрание заканчивается через пару минут после моего рассказа.
Когда мы уходим, Джек поворачивается ко мне и говорит:
— Как насчет того, чтобы выпить?
Смеюсь, пихая его локтем.
— Не думаю, что мог выбрать наставника еще хуже.
— Да, ты отстойно принимаешь решения.
— Хотя у меня уже лучше выходит.
— Да?
Мой телефон звонит, смотрю на экран и вижу имя Кеннеди.
— Я докажу это прямо сейчас, — говорю, махнув телефоном в его сторону, — Выбрав семью вместо выпивки с тобой, засранец.
Мы расходимся разными дорогами, когда я отвечаю:
— Алло.
— Привет, — тихо произносит Кеннеди. — Как прошел твой день?
— Долго, — жалуюсь. — Твой?
— Все нормально, — отвечает. — Извини, что не ответила, когда ты звонил ранее. Я хотела, но Мэдди настояла, чтобы я не брала трубку.
Мой желудок сжимается.
— Она все еще злится?
— Нет, — Кеннеди вздыхает. — Она услышала от Меган, что нужно строить из себя недотрогу, потому что это заставит парня хотеть тебя больше, ведь он будет ждать. Поэтому заставила не отвечать тебе, ведь тогда ты полюбишь нас больше.
— Ну, кто поспорит с этим.
— Правда? Это значит, что я не могу долго разговаривать. Просто хотела узнать, как у тебя дела.
— Ценю это, — признаю. — Сейчас иду в отель, чтобы поспать, только что ушел со встречи.
— Встреча, как встреча или собрание?
— Та, что для алкоголиков.
— Ах, ну, звучит здорово, — Кеннеди замолкает. — Мне нужно идти, прежде чем Мэдди поймает меня. Доброй ночи.
— Спокойной ночи, детка.
Когда достигаю отеля, поднимаю голову, и замедляюсь, засовывая телефон в карман, так как вижу небольшую группку людей. Они замечают меня, поэтому я останавливаюсь, раздаю несколько автографов и пару раз фотографируюсь, прежде чем зайти в здание.
Инстинктивно оглядываюсь, всегда настороже. И второй раз за неделю вижу знакомое лицо в баре лобби.
Хотя на это раз это Клифф.
Он сидит один за столом со стаканом, в котором что-то похожее на виски. Никогда не думал, что Клифф пьет. Делаю пару шагов в его направлении, любопытничая, когда какой-то парень садится напротив него и поднимает стакан.
В нем есть что-то знакомое, но я вижу столько лиц в своей жизни, что не всегда легко узнаю. Наблюдаю какое-то время, пока они обыденно болтают, прежде чем парень допивает остатки напитка и встает, чтобы уйти.
Он достигает середину лобби, прежде чем его взгляд перемещается в моем направлении. Парень выглядит удивленным, что странно, потому что в это момент я вспоминаю, где его видел.
Он следовал за мной тем утром, когда я отводил Мэдди в школу. Он работает на «Хроники Голливуда».
Парень отворачивается и продолжает идти, что становится более странным, так как любой репортер всегда пользуется возможностью спровоцировать меня.
***
— Привет, папочка!
Улыбающееся лицо Мэдди появляется на экране моего телефона. Полагаю, что их добровольная стратегия «заставить его ждать» отклонена, поскольку она выходит со мной на связь по FaceTime в семь тридцать утра.
— Доброе утро, красавица, — отвечаю. — Ты готова к занятиям?
Мэдди кивает, отчего телефон трясется, пока она это делает.
— Я уже оделась, и мамочка сказала, что у нас есть пару минут, так как я собрала рюкзак раньше.
— Поэтому ты решила мне позвонить?
— Эм, чтобы ты не забыл.
— Что не забыл?
— Ну, так меня.
— Тебе не надо об этом переживать, но я рад, что ты позвонила. Скучаю по тебе.
— Тоже скучаю, — отвечает. — Знаешь что? Вчера был день рождения тети Меган, и мама пекла свои кексы, но тетя Меган их не ела, потому что кексы не любят ее бедра, но я не знаю почему. Поэтому мы забрали их все, и я оставила один для тебя, но мама сказала, что он испортится за тридцать дней, поэтому я его съела.
— Ты съела его.
Она кивает.
— На завтрак.
Смеюсь, потому что понятия не имею, что на это ответить. Мэдди прищуривается, как будто не понимает, что забавного.
На заднем фоне я слышу, как Кеннеди кричит что-то о том, что сегодня вторник.
— Ох-ох, — говорит Мэдисон, на ее лице отражается паника, прежде чем она бросается телефон на пол и убегает.
Смотрю на вид потолка.
— Мэдисон! Мэдисон! Подними телефон!
Позади меня раздается стук в дверь моего трейлера. Затем она открывается без приглашения, и входит Клифф, смотря на меня недоверчиво. Я сижу, вытянув ноги, пытаясь расслабиться.
— Тебя ждут в гардеробной, — говорит. — Ты должен быть в костюме.
— Скажи им, что я приду через минуту.
— Знаешь, если бы ты нанял персонального ассистента...
Он заканчивает предложение, говоря что-то, но я не обращаю внимания, потому что Мэдисон возвращается.
— Извини, пап. Я забыла, что сегодня вторник, и что должна взять с собой что-то на «Покажи и расскажи».
— Все хорошо, — заверяю ее. — Что ты взяла?
— Догадайся!
— Бризо?
— Нет! — Она поднимает куклу Марианны, чтобы показать мне. — Та-да!
— Ничего себе, что-то новенькое?
— Да, — отвечает.
— Почему решила поменять?
— Не хотела, чтобы мамочка грустила из-за твоего отъезда, поэтому сейчас мой Бризо у нее. Он спит в ее кровати!
— Ничего себе, — отвечаю, пытаясь не рассмеяться, что Кеннеди спит с кукольной версией меня в мое отсутствие. — Это мило с твоей стороны.
Кеннеди снова кричит на заднем фоне, спрашивая у Мэдди, не видела ли она ее телефон.
— Ой-ой. Надо идти!
Мэдди кладет трубку.
Качаю головой, понимая, что Кеннеди, вероятно, даже не знала о том, что Мэдди звонила мне.
Поднимаясь на ноги, чтобы отправиться в гардеробную, вижу, что Клифф все еще стоит здесь.
Он смотрит на часы.
— Съемка через пятнадцать минут.
Дерьмо. Я опаздываю.
Нарушенные обещания