— Они снимают фильм про Бризо.
Ты шепчешь это, когда залазишь в кровать к любимой женщине впервые за недели. Полночь. Ты только что вернулся домой из Нью-Йорка. Ездил туда-сюда все лето, а затем и до середины осени. Ты бы вернулся еще пару дней назад, первого октября, но продолжал откладывать свой приезд.
Обнимаешь девушку со спины и притягиваешь ближе к своей груди. От тебя пахнет одеколоном. Очень часто ты возвращаешься домой, источая запах выпивки или парфюма. Девушка заставляет мыться тебя каждый раз, когда подобное происходит, прежде чем ты прикоснешься к ней.
— Ты серьезно? — спрашивает она. — Фильм про Бризо?
Мычишь в ответ, стягивая с нее одежду, убирая достаточно ткани в сторону, чтобы доставить ей удовольствие. На девушке только трусики и твоя футболка. Она стонет, когда ты скользишь в нее сзади, твои губы у нее на шее, и требуется мало времени, прежде чем она кричит от оргазма.
Затем ты перемещаешься, ложишься на спину, притягивая ее сверху. Вздыхая, обхватываешь ее бедра и насаживаешь девушку на себя, закрыв глаза.
— Так круто, детка. Я просто хочу лежать и ощущать тебя. Я так чертовски истощен.
— А ты думаешь, что я нет?
На ее слова снова открываешь глаза. В них явно чувствуется язвительность. Девушка не двигается, пристально смотря на тебя. В комнате темно, но не настолько, что она не может видеть твои кристальные голубые глаза. Ты пришел домой трезвым.
— Я так не сказал.
— И также не подумал об этом, да?
Это снова немного задевает.
— Да, ладно тебе, мы можем не ругаться сейчас? — спрашиваешь и даже звучишь измотанным. В твоем голосе нет ни намека на гнев. — Я вернулся домой десять минут назад. Не видел тебя целый месяц. Я... бл*дь, просто хочу находиться в тебе прямо сейчас. Можем поругаться завтра, если захочешь.
Девушка морщится, но начинает медленно двигаться. Ты снова закрываешь глаза, расслабляясь. Не проходит много времени, прежде чем ты тянешь девушку на себя, удерживая ее задницу руками, пока вколачиваешься со всей силы в ее лоно. Шепчешь в ее ухо, как сильно скучал, что едва мог спать без нее рядом.
После того, как вы оба достигли удовольствия, находитесь в той же самой позе. Твои руки под футболкой девушки, гладят спину. Вы молчите, но тишина между вами ощущается комфортной, но сейчас есть какой-то невидимый барьер, который сложно обойти.
— Я был на паре встреч по этому поводу, — рассказываешь ей. — По поводу Бризо. Об этом еще не объявляли, я вообще не должен заикаться на эту тему. Еще слишком рано.
— Подожди, что ты делал? — Она перекатывается, чтобы посмотреть на тебя. — Ты?
— Не знаю. Завтра я должен провести день, обсуждая это с Клиффом. Вот почему я сразу не приехал домой.
— Это... Вау. Ты должен получить роль! Или хотя бы попытаться. Ты будешь гениальным Бризо.
— Теперь ты давишь. Если я пойду на кастинг, ни за что не получу ведущую роль. Я не вынесу франшизу.
— Что? Конечно, ты сможешь! Ты будешь идеальным, Джонатан. Я серьезно! Я хочу сказать, да ладно тебе, никто не знает Бризо так, как я, и на миллион процентов уверена, что им должен быть ты. Поэтому ты попытаешься, ладно? Ради меня! Пожалуйста!
— Ты просто хочешь увидеть меня в костюме, ведь так?
— Ну, я имею в виду, я не хочу...
Ты смеешься, целуя ее.
— Я подумаю, смогу ли сделать это для тебя.
— Обещаешь?
Ты никогда ничего не обещаешь. Она ждет, что ты рассмеешься, но вместо этого говоришь на полном серьезе:
— Обещаю, что попытаюсь.
Впервые за долгое время она засыпает с улыбкой... и в последний.
Брр, это так драматично. И также неправда. На самом деле я имею в виду, что она в последний раз засыпает с тобой рядом.
Слушайте, все опять неправильно. Я не должна продолжать дистанцировать себя от реальности... но опять же, то, что произошло после последней улыбки, не кажется реальным.
Когда просыпаюсь в нашей кровати несколько часов спустя, я одна. Мгновение лежу и думаю, что все нафантазировала, но ощущается запах твоего одеколона. Когда вдыхаю его, задаюсь вопросом, где ты? Еще даже не рассвело, а ты уже ушел.
Я узнаю во второй половине дня. Ты был замечен в городе в ранние часы утра, сидя в одиночестве в театре и наблюдая за репетицией дебюта Серены Марксон.
Первое, что делаешь, когда возвращаешься домой уже ночью, целуешь меня. Но ты на вкус, как виски, и пахнешь, как шлюха, мое сердце с болью сжимается в груди, и я тебя отталкиваю. Толкаю тебя так сильно, прижимая руки к твоей груди, что ты врезаешься в стену. Смотришь на меня, и я не могу сказать, ты шокирован или тебе больно, или ты в замешательстве, потому что выглядишь оцепеневшим; твои глаза пусты.
— Ты преувеличиваешь, — заявляешь, когда я вступаю в перепалку. — Это ничего не значит.
Но это не так. Я знаю, потому что однажды была на твоем месте. Разве ты не помнишь? Я знаю, каково это быть чьим-то одиноким плененным зрителем. И, может, все было бы хорошо, как ты и сказал мне, если бы ты не вернулся домой пьяным, источая ароматы парфюма, в то время как я работала весь день, чтобы обеспечить нам кров над головой. Кажется, что за три года твоя мечта смогла оплатить только твой кокаин.
Я кричу и начинаю плакать, ты продолжаешь шептать снова, и снова, и снова:
— Извини.
И я говорю, что извинения не исправят это, а ты заявляешь:
— Я люблю тебя больше, чем все на свете, детка.
И я верю тебе, потому что ты хорош, Джонатан.
Что-то ядовитое нарастает между нами. Я думала, что наркотики были твоим криптонитом, Супермен, но начинаю думать, что это я. Я разрушаю твою мечту? Ты в свободном падении, потому что я отягощаю тебя? Если бы меня не было, ты бы парил?
Мы кричим, и я плачу, а ты снова и снова приходишь под кайфом в течение недели — вечный цикл, вызванный стрессом. Разные мелочи начинают задевать меня, и из-за этого мне плохо, меня тошнит, что я еле могу вылезти из кровати по утрам. Я просто хочу поговорить с тобой, по-настоящему поговорить, не ругаясь. Я скучаю по тебе. По нам. Поэтому спрашиваю о фильме про Бризо, пытаясь вернуть нас к чему-то общему, когда ты говоришь:
— Теперь этого не произойдет.
— Его не собираются его снимать?
— Ох, собираются, — отвечаешь. — Просто я не прослушиваюсь.
Клифф сказал тебе не пытаться. Я плачу, когда ты рассказываешь мне это, и ты теряешь контроль и говоришь мне вырасти, потому что это всего лишь дурацкий комикс, не осознавая, что я расстроена из-за твоего обещания, хотя ты раньше никогда ничего не обещал. Теперь не знаю, как могу доверять твоим словам.
Думаю, именно этот момент обрек нас на расставание. Все настолько плохо, что мы не разговариваем днями. Ты спишь на диване. Барьер из молчания становится непроходимой горой.
Все, что я делаю, — это плачу... плачу... плачу...
Я на работе, когда понимаю, что произошло. Убеждаюсь в этом ночью, но ты уже отключился на диване. Дам тебе поспать. Расскажу все утром, когда ты будешь трезвым. У нас все будет в порядке. Всю ночь не сплю, не знаю, что чувствовать. Когда слышу утром, как ты перемещаешься по квартире, медлю. Мне страшно.
Я не должна бояться разговора с тобой. Что с нами случилось?
Ты сидишь на диване, обуваясь. Я стою в дверном проеме спальни и спрашиваю:
— Мы можем поговорить минутку?
— У меня есть дела, — отвечаешь без эмоций. Звучишь, как свой отец в этот момент, но я никогда не скажу об этом тебе.
— Это важно. Мне нужно кое-что тебе рассказать.
Ты выпрямляешься, полностью трезвый, взгляд голубых глаз настолько ясный, что у меня зарождается мысль, может, все будет хорошо, но затем ты смотришь мне в глаза и говоришь:
— Расскажи кому-то, кого, бл*дь, это волнует.
И затем ты уходишь.
Ты уходишь от меня.
И я падаю.
Ноги не держат меня.
Ты этого не знаешь, но женщина, на которую тебе теперь плевать... Та, чей мир ты только что разбил на миллионы осколков... Она беременна. Вынашивает твоего ребенка, Джонатан. А ты даже не знаешь, тебе все равно.
Глава
Кеннеди
Льет дождь.
У нас не часто такая погода, но, кажется, он идет всегда в самые худшие моменты. Как будто бы небо отражает мои эмоции. Когда внутри меня что-то сжимается, мир начинает трескаться, и небо разделяется на части.
Штормило, когда я проснулась утром, а сейчас с неба падают тонкие струйки. Дождь утих настолько, что Мэдди смогла побежать прыгать по лужам на переднем дворе дома моего отца, в то время как я сижу в кресле на крыльце. Папа рядом со мной, медленно раскачивается.
— Ты снова выглядишь потерянной, — заявляет. — Как будто не знаешь, куда идти или что делать.
Смотрю на него.
— У меня дежавю, пап.
— И у меня тоже, ребенок, — подтверждает. — Такое чувство, что мы проходим через это каждые несколько месяцев. Джонатан появляется и затем уезжает, а ты остаешься горевать.
— На это раз все по-другому.
— Разве?
— Он вернется.
— Разве он не возвращался до этого?
— Да, но...
— Но все по-другому, — говорит. — Тем не менее, его нет.
Я вздыхаю, раздраженная, из-за чего он смеется.
— Он хотел, чтобы мы поехали с ним.
Отец выглядит удивленным.
— Так почему ты сидишь здесь?
Я хлопаю глазами.
— Разве ты не тот же мужчина, который психовал, когда я последний раз поехала с ним?
— А разве ты не та же самая девушка, которую не заботило чужое мнение, когда она ехала?
— Мне было всего семнадцать. Я не соображала, что творю.
— Вот почему я психовал.
Отворачиваюсь и смотрю на Мэдди. Она вся в грязи, но улыбается. Совсем не выглядит потерянной. Как будто точно знает, где ее дом.
Мне бы хотелось иметь ее способность адаптироваться к новым условиям.
Жаль, что слов Джонатана было недостаточно, чтобы успокоить мои страхи.
Он уехал две недели назад.
Уже прошло полмесяца. Еще две недели и он должен вернуться. Сейчас он в Европе, и разница во времени все меняет. Нерегулярные звонки, тридцатисекундные голосовые сообщения для Мэдди, в которых он желает ей спокойной ночи или говорит, что любит. Я просыпаюсь, и в телефоне уже есть сообщение от него, но к тому времени, как отвечаю, он слишком занят, чтобы читать.
— Я не могу прожить свою жизнь на его условиях, — заявляю.
— А он не может прожить свою на твоих, — говорит отец. — Вот почему есть такая вещь, как компромисс. Мы с твоей матерью редко в чем-то соглашались. Это вопрос взаимных уступок. Иногда ты выигрываешь, иногда проигрываешь и продолжаешь играть.
Мэдди подбегает к нам, убирая волосы с лица. Запрыгивает на крыльцо, оставляя за собой след грязи, и мгновенно, очень резко, бросается на меня. Я ахаю. Она вся мокрая и пачкает меня.
Хихикая, снова убегает со словами:
— Попалась!
— Ты маленькая... — подпрыгиваю, и она визжит, когда я преследую ее, спрыгивая с крыльца. Мэдди думает, что я остановлюсь, но я бегу во двор и поскальзываюсь на мокрой земле.
— Ах!
Ноги меня не держат, и я начинаю падать, но прежде успеваю схватить Мэдди, увлекая за собой. Мы обе падаем на траву, ошеломленные, и оказываемся покрыты грязью.
Мой отец смеется на крыльце.
— Попалась, — говорю, садясь и обнимая Мэдди, когда она пытается подняться. Она прыгает на меня, пытаясь щекотать, когда в моем кармане вибрирует. Я в замешательстве, пока не слышу приглушенную мелодию.
— Ох, подожди, перемирие!
Протягиваю руку, чтобы остановить Мэдди и взять трубку. Она дает мне около пяти секунд, чтобы взглянуть на экран, прежде чем пытается повалить, но я успеваю заметить имя Джонатана, который звонит нам по FaceTime.
— Подожди, это твой папа! — говорю, но уже слишком поздно, потому что девчонка толкает меня так сильно, что телефон отлетает на мокрую траву.
Мэдди хватает его, когда звук стихает. Широко распахнув глаза, пихает его мне со словами:
— Исправь это, мама!
— Он сломан? — спрашиваю, нажимая на кнопки, и радуюсь, что все еще работает. Открываю приложение FaceTime и перезваниваю Джонатану. Идут гудки, и гудки, и гудки, и мое сердце парит, когда он берет трубку.
Он лежит в кровати в тускло освещенной комнате, выглядя полусонным, и хмурится.
— Что ты делаешь? Битва в грязи?
— Я, эм... да.
Он сонно смеется.
От этого звука что-то происходит с моими внутренностями.
— Привет, папочка! — кричит Мэдди, запрыгивая мне на спину, и почти душит, так обнимает за шею. — Ты спишь?
— Что-то подобное, — отвечает. — Немного грустно, что пропускаю веселье.
— На съемках «Бризо» не весело? — спрашивает Мэдди, вырывая телефон из моей руки.
— Много работы, — поясняет Джонатан. — И не так много веселья, как кажется, у вас.
— Не переживай, мы можем повеселиться, когда ты вернешься домой, — заявляет Мэдди. — Можем поиграть под дождем, и вы с мамой можете побороться в грязи!
— Обещаешь?
— Ага.
— Хорошо, — говорит. — Можешь дать трубочку твоей маме назад? Я не смогу долго разговаривать.
— Хорошо, — отвечает Мэдди, протягивая мне телефон и крича: — Пока!
Она убегает на крыльцо, когда я смотрю на Джонатана.
— Я бы спросил, как у тебя дела, — начинает. — Но, вероятно, твой внешний вид сейчас говорит за себя.
— Что? Я плохо выгляжу?
Он смеется.
— Без комментариев.
— Да, ну, ты выглядишь...
— Как дерьмо? Так себя и чувствую. Дни тянутся невыносимо долго, и мы все еще не укладывается в сроки. Придется потрудиться, чтобы закончить вовремя.
Вовремя.
Перевожу взгляд на Мэдди, прежде чем снова смотрю на Джонатана, который выглядит невероятно нервным.
— Насколько все плохо?
— Зависит от того, когда спектакль?
— В три часа дня второго июня.
Он медлит.
— Мы завершаем съемки этим утром в Нью-Джерси.
Мое сердце ухает вниз и, кажется, разбивается у моих ног.
— Я приеду, — уверяет Джонатан. — Не беспокойся.
— Сложно не беспокоиться.
— У меня получится, я пообещал Мэдди. Просто хочу, чтобы ты знала, на случай...
— На случай, если у тебя не получится?
— На случай, если я нарушу парочку законов.
Смеюсь.
— Я прощу тебя.
Джонатан смотрит на меня, как будто хочет сказать что-то еще, но не уверен в выборе слов.
— Ты в порядке? — спрашиваю. — Кажешься отстраненным.
— Просто устал, — признается. — Без вас дни кажутся месяцами.
Эти слова задевают какую-то часть меня глубоко внутри, часть, которая чувствует себя намного старше и более морально усталой, чем должна быть.
— Знаю это чувство.
— Сейчас я в Париже, — рассказывает. — Три дня назад был в Амстердаме. Езжу по всему миру, но единственное место, где хочу быть — Беннетт-Ландинг.
— Ты ненавидишь Беннетт-Ландинг.
— Там ты. И Мэдисон.
— Мы и останемся здесь, — заверяю. — И увидимся в три часа дня второго июня.
— Да, — Джонатан улыбается. — Мне нужно немного поспать, через пару часов съемка.
— Хорошо, — отвечаю. — Сладких снов.
— Я люблю тебя, — говорит Джонатан, нажимая на кнопку «завершить вызов», экран становится темным, когда ответ вертится у меня на языке. Я люблю тебя.
Сегодня десять лет с той ночи, как мы сбежали. Наша десятая Мечтовщина. Он не упомянул ее, и не уверена, помнит ли вообще, но я никогда не забуду. Выбрав его, я изменила весь свой мир, и глядя на свою измазанную грязью дочку, знаю, что не пожалею ни о секунде.
***
В моем старом потертом блокноте осталась парочка чистых страниц. После появления Мэдди повествование изменилось. Это больше не история о парне со звездами в глазах и безумно влюбленной девушки, больше нет «ты» и «она». Сюжетная линия изменена. Парень и девушка все еще существуют в мире, и иногда их истории пересекались, но теперь их миры абсолютно разные.
Теперь это история о запутавшемся мужчине, чья мечта его убивает.
Теперь это история о женщине с разбитым сердцем, той, что нашла свою цель.
Обе истории продолжали фиксироваться, только не как прежде. Одна разыгрывалась на обложке таблоида, в то время как другая была нацарапана в детских книжках.
Я всегда думала, что первая история была закончена, оригинальная история, и, возможно, так и есть. Может, это просто эпилог, или даже сиквел.
Провожу пальцами по обложке старого блокнота, в то время как Мэдди спит рядом со мной на диване. «Бризо» на тихой громкости идет по телевизору, все еще в бесконечном повторе.
Раздается стук в дверь, и я откладываю блокнот в сторону. Уже поздно — одиннадцатый час. Посмотрев в дверной глазок, вижу парня моего возраста с лохматыми светлыми волосами, в джинсах и футболке с надписью Call of Duty. Он держит что-то в руках и выглядит нервным, пока бормочет себе под нос.
Он снова стучится, поэтому я открываю дверь на небольшую щель, чего хватает, чтобы просто его поприветствовать:
— Могу я вам помочь?
— Да, я ищу Кеннеди.
— Это я.
Он хмурится и оглядывает меня с ног до головы.
— Серьезно?
— Да, серьезно, — подтверждаю. — А ты?
Уже готова захлопнуть дверь перед его лицом, потому что он смотрит на меня так, будто не верит, что я та, кого он ищет. Я в пижаме, волосы в беспорядочном пучке, все еще мокрые после долгого душа, когда пыталась отмыть грязь.
Парень качает головой.
— Я знаю твоего парня, или, кем бы он там тебе ни приходился. Меня зовут Джек.
— Джек, — повторяю, и знаю, что мое выражение лица полностью отражает его. — Серьезно?
— Полагаю, ты обо мне слышала.
— Джонатан упоминал о тебе, — признаю. — Но по тому, как он говорил, полагаю, не ожидала, что ты выглядишь так... нормально.
— Он называет меня троллем, ведь так? Этот недостойный мудак...
Смеюсь, открывая дверь шире.
— Так, чем могу помочь тебе, Джек?
Он протягивает мне подарочную коробку.
— Делаю одолжение придурку.
Беру ее у него, удивленная.
— Это от Джонатана?
— Джонатан, — говорит он со смехом. — Никогда не слышал, чтоб его так называли. Но да, Джонатан попросил меня привезти это тебе, сказал, что важно именно сегодня. Он бы отправил, но занят съемкой еще одного дерьмового фильма — мои слова, не его — и он не доверяет больше никому, поэтому я здесь.
— Ничего себе, ты ради него проехал весь путь? Он, по крайней мере, заплатил за бензин?
— Лучше этого — он меня нанял.
— Правда?
— Сказал, что ему нужен человек, который облегчит его ношу и будет держать людей подальше от его задницы. Я сказал ему, что не буду бить людей из-за него, но если он будет достаточно мне платить, я не против быть его мальчиком на побегушках и кричать на него, что он должен быть в каком-то месте, — объясняет Джек. — И кого я хочу обмануть? За ту баснословную сумму, что он мне предложил, я готов кого-нибудь ударить.
Личный помощник. Вау, не знаю, как эти двое сработаются вместе, но уже могу сказать, что будет интересно.
— Спасибо. Я ценю это.
Джек насмешливо мне салютует.
— Не вопрос. Спокойно ночи.
— И тебе, — отвечаю и закрываю дверь, когда мужчина уходит. Открываю коробку и нахожу в ней блокнот на спирали. Он простой, с голубой обложкой, блестящая гелевая синяя ручка прицеплена сверху. Стоит не больше доллара. Когда вытаскиваю его из коробки, оттуда вылетает записка, падая у моих ног. Поднимаю и читаю ее.