Может, чтобы написать эту книгу, уйдет несколько лет. Может, и вся жизнь. Так что же – я хотя бы стартовал.
Карантин должны снять через неделю, но я не знаю, как будет дальше. Поэтому пишу сейчас, пока есть возможность.
Бешеных кругом все меньше. Сегодня я вообще не видел ни одного. Здесь я в относительной безопасности. Йюм‑4 прямо за забаррикадированным входом в часовню вовремя предупредит меня о любой опасности. Снайперские минные ловушки на лестнице не дадут добраться до меня без потерь, да простят меня строители этой чудной часовни.
Место для нее выбрано хорошо. В нем есть святость, и я лишь надеюсь, что я ее не нарушил.
Я протягиваю руку к планшету, поглядывая на окрестности из глубины темного окна, и начинаю писать, переделывая написанное давным‑давно, задолго до меня:
«…и на Земле царила раса, ставшая единой. Люди смешались между собой и стали неотличимы друг от друга.
И решили они научиться переделывать себя и доказать свое абсолютное могущество.
И не отступились от того, что задумали сделать.
И переделали они себя. Переделали по‑разному. Кто‑то менял свои гены, другие – вводили в организм крохотных роботов.
И не стало одного народа. Большинство погибло в пожаре своей гордыни, а те, кто остался, – вновь разделились на разные расы.
И время единой расы закончилось. Наступила эра разобщения и смут.
И посему имя тому времени было дано: Закат».
Часть третья
Каждый за себя
«Кто он, святой? – спрашивал себя Тарру. И отвечал: – Да, святой, если только святость есть совокупность привычек».
Альбер Камю. Чума
Глава 1
От взвода тактических операций осталось семеро калек. От мехотряда поддержки – восемнадцать «шалунов». Тоже, кстати, весьма потрепанных. Из моих трех одного очень смешно уводило влево, когда он разгонялся. Барахлили элементы оболочки, надо полагать.
|
|
Сейчас «хромой» стоял на приколе недалеко от входа в часовню. Обеспечивал, так сказать, безопасность подходов. Все они, все дроны, теперь почти не двигались, сберегая остатки энергии. В этом режиме они могли находиться хоть вечность, но для ведения активных операций им все равно нужна была подзарядка.
Я оглядел окрестности больницы. Пусто. Ни одной живой души уже неделю. Ни выживших, ни зараженных. Если выжившие и остались, то попрятались сейчас, наверное, и не высунутся еще долго.
Да и последнее место, куда бы я двинулся, – так это больница. Может, аптека, если нужны лекарства, но только не больница. Теперь‑то я знал это точно. Я видел, что происходит, когда зараза накрывает лежачих больных. У них нет никаких шансов, некоторые из них даже встать не могут. Не могут убежать, не могут защититься.
Не могут быстро умереть. Полсотни трупов, выброшенных на задний двор этой больницы через окна, хранят мои пули. Ни вылечить, ни оставить их умирать было нельзя.
Я надеюсь, что бешенство добило свои последние жертвы и оставило этот город.
Удовлетворенный общим обзором, я взглянул на неподвижные картинки с мониторов «шалунов». «Шалуны» впали в спячку, но их камеры смотрели в сторону наиболее важных направлений.
Как всегда, ни единого движения. Ни собаки, ни кошки – не то что человека. Мертвые улицы. Сейчас это меня только радовало.
Холодновато, но я уже начал привыкать. Куча тряпок из больницы, даже пара тулупов, непонятно как обнаруженных, когда меня собирали на лежку, вполне сберегали от холода. Я проводил в этом гнезде большую часть дня, почти неподвижно, непрерывно наблюдая за окрестностями. Вставал лишь изредка, по нужде, или чтобы просто хоть чуть‑чуть размяться. Тело затекало, но я редко шевелился, по привычке стараясь движением не выдать своей позиции.
|
|
Вроде как и выдавать ее особенно некому, но привычки сильнее.
Последнюю пару дней я всерьез подумывал о том, чтобы возвратиться к своим. Но каждый раз останавливал себя. Нет, буду лежать здесь, пока остается малейший шанс, что хоть один зараженный еще бродит по окрестностям.
Неосторожность – один из пороков, которые приводят вот к таким результатам, что я вижу вокруг. Когда от болезней вымирают целые города.
Для этого задания достаточно смертей. Хотелось бы закончить его и выбраться отсюда, не потеряв больше никого.
И если для этого надо мерзнуть здесь в одиночестве, сидеть в башне затворником весь остаток времени до эвакуации, то так тому и быть. Лишь бы эвакуация хоть когда‑нибудь случилась.
Следующей частью процедуры, которую я повторял, как заведенный, уже который день, был осмотр местности через оптический прицел. Окна далеких зданий в поисках малейшего движения, улицы вдали, те, что в зоне видимости.
В первые дни город полыхал пожарами. Дым мешал дышать даже здесь, на самом верху часовни, и я всерьез боялся, что огонь может перекинуться и на больницу.
Но все‑таки это были каменные джунгли, и пожар, вспыхнув в одном здании, редко перебрасывался на другие. Тем более что большую часть работы за стихию уже выполнили люди, пославшие ракету в центр.
|
|
Их кто‑нибудь накажет? Или, может, поблагодарит? Даст повышение? Сейчас вообще еще осталось такое понятие? Оно кому‑то еще важно? Жизнь этого города хоть кому‑то интересна? А его смерть? Не останутся ли все события, что здесь произошли, лишь короткой новостью, бесстрастно изложенной диктором на экране, в сплошной череде таких же – между эпидемиями, накрывающими целые сектора, военными переворотами, захлестнувшими Америку, и войной банд с применением тактических ядерных зарядов?
Я думал и смотрел.
Сейчас из некоторых зданий до сих пор шел дым, ближе к центру даже собираясь в непроглядную мглу, но здесь, на окраинах, успокоилось.
Полагаю, большинство из зараженных добило не бешенство. Их добил холод. Без света, без отопления здесь оставалось мало шансов выжить, если твой мозг перестал работать.
Полагаю, они просто замерзли, даже раньше отведенного им вирусом срока.
Но на месте тех, кто стережет нас снаружи, я бы не торопился снимать карантин. Я видел, что бывает, когда болезнь прорывается в густонаселенные районы. Впрочем, это происходит не впервые и вряд ли в последний раз.
Поневоле, переводя оптику винтовки с одного здания на другое, от одного окна к следующему, от крыши к крыше, в какой‑то момент я все‑таки не сдержался и в который раз взглянул на свои жертвы.
Это те, кто попал в зону около входа больницы, которую я мысленно очертил для себя с самого начала. Четыре трупа, которые я добавил к тем, что лежали на заднем дворе. Женщина. Двое мужчин. Мальчик лет пятнадцати. Даже лица можно рассмотреть при желании. Желания не было.
Мальчик появился на второй день. Я смалодушничал, пропустив его внутрь мертвой зоны и не выстрелив сразу. Надеялся, что он пройдет мимо и мне не придется день за днем смотреть на его валяющееся тело.
Но он не уходил долго, бродя у входа кругами, словно взывая к моей совести, моля прекратить его мучения. По‑моему, его глаза перестали видеть, потому что несколько раз он натыкался на препятствия, падал, опять вставал и продолжал бесцельно бродить.
Я убил его. Надеюсь, именно этого он и хотел. Надеюсь, его душа благодарит меня за усилие, которое мне пришлось сделать, где бы она сейчас ни оказалась.
Я отвел прицел в сторону. Теперь черед улиц. Нельзя неделями смотреть в одиночестве на мертвый город, заполненный трупами, и не свихнуться. Хорошо еще, что я пока только смотрел на свои жертвы.
Хорошо, что я еще не начал с ними разговаривать.
Тоско вышел на связь вне графика.
– Начальство на связи, – сказал он. – Подключу тебя тоже, а то я начал слегка сомневаться в своих силах. Мы тут уже всю мебель сожгли, но все равно колотун. Ты‑то там как?
– Как всегда. Загораю… – Я усмехнулся и по такому случаю решил даже подняться. Все равно пора было хоть чуть‑чуть разогнать кровь.
Я не светился в окне, встал в тени, в глубине. Потянулся, покачался из стороны в сторону и начал крутить корпусом. Где‑то болело, где‑то кололо, но в принципе я действительно ощущал себя сносно. Свежий воздух.
– Здравствуйте, Семен, здравствуйте, Юрий, Олег. – Картинка шла хорошо, и это несмотря на то что мы потеряли большую часть оборудования.
Лучше бы она не шла вообще. Петр Семенович выглядел ужасно.
– Приболел, извините, – сразу сказал он. – Новая волна гриппа. И угроза «зимородка». Прорвались через все карантины, через все кордоны. Представляете, нашлись ведь ублюдки… Где есть спрос, там есть и предложение. Накрыли целую сеть контрабандистов, которые переводили людей через границы сектора. За большие деньги, разумеется. Заодно и провели внешне здоровых носителей. Так что мы теперь тоже на карантине. Если подумать, то сейчас все ближайшие сектора на карантине. Друг от друга, каждый от всех. Каждый со своей болячкой. Лишь одна маленькая проблема… Похоже, обеспечивать безопасность границ секторов становится некому.
– Сочувствуем, – сказал Призрак.
Из уст потерявшего руку бойца, лежащего в плохо отапливаемой больнице внутри мертвого города, это сочувствие звучало странно. Чуть ли не как издевка. Хотя я думаю, что Призрак говорил искренне.
– Ладно, чего уж там, – махнул рукой Петр Семенович. – Либо прорвусь, либо нет. Высокая смертность в этот раз, очень. Давайте по делу. Завтра мы вас заберем.
– Карантин снят? – удивился Тоско. – Думал, его продлят.
Петр Семенович замялся.
– Ну… как снят. Военные покинули периметр еще три дня назад, сразу после начала эпидемии гриппа в секторе. Просто разбежались. Теперь в секторе официально отсутствует любая власть. Даже диктатуры нет. Лишь мы кое‑как еще продолжаем работать. Целых три открытых магазина.
Петр Семенович усмехнулся, тут же закашлялся и долго сморкался, прежде чем продолжить:
– Еще три у «Генной логики». Продолжают держать марку, чего бы это им ни стоило. Вся наша охрана переброшена к складам и производству. Мы даже начали кое‑где раздавать бланки бесплатно или за еду. Вот так вот.
– То есть периметр никто не охраняет? А если какой‑нибудь бешеный все‑таки остался жив?
– Охраняют, – покачал головой Петр Семенович. – Другие. Военные оставили почти всю технику и средства подавления, там и так бы вряд ли кто проскочил, через минные‑то поля. Но охраняют и люди. Слышали о ребятах, которые называют себя «Изоляторы»?
Тоско на крохотном экранчике моего шлема покачал головой. Потом, решив, что его могут видеть не все, повторил голосом:
– Нет, не слышали.
– Ну о них даже мы услышали недавно. Но у них сейчас организованность не хуже нашей. Никуда не суются и занимаются только уничтожением заразы. Я кое‑что услышал, когда начал копать. Сжигают города, если придется. Если бы они занимались вашим карантином с самого начала, а не военные, то зачистили бы все по полной, не ограничились бы одной ракетой.
– Тогда как вы нас заберете? – уточнил Тоско.
– Я договорился. Эти… Изоляторы – хотя бы не сектанты. Трезво мыслят, хотя и крайне закрыты для общения. Вообще непонятно, откуда они возникли и кто ими руководит. Но вас они пропустят. С условиями, правда.
– Слушаем, – кивнул Тоско.
– Возьмете на остров одного их наблюдателя. Он уже неделю сам в карантине, одиночном, чтобы вы не зацепили с собой грипп. Ваши четыре вертолета прилетят за вами, так что можете даже забрать с собой гражданских, если хотите. К сожалению, пилотов уже нет, до вас они доберутся на автоматике, дальше поведете сами. Возьмете его. Одного. Он будет смотреть за вами две недели. Вроде как эпидемиолог, так что лишним не будет. Как, Иван в себя не пришел?
– Не пришел, – ответил я. Мой напарник, и отвечать мне.
– Ну вот. А так – хоть какой‑то медик.
– Я одного не пойму. – Призрак хмурился и кусал губу. – А зачем нам возвращаться на остров? Отряда больше нет. Что нам там делать, если кругом такое?
– А что, у вас есть место понадежней и побезопасней? – усмехнулся Петр Семенович. – Я бы сейчас сам туда с удовольствием переселился, если бы не заболел раньше. Пока вы отдыхали, я отправил на остров пару грузовых вертолетов. Последний подарок, так сказать. Там самые редкие бланки из тех, что хранились в нашем спецхране. Все они в основном двойного назначения, так что мне не очень хочется, чтобы до них добрались не те руки. Да… так вот…
Он помолчал – чувствовалось, что вот‑вот его вновь захлестнет мучительный кашель. Но эсбэшник сдержался и продолжил, даже умудрившись улыбнуться:
– И не надейтесь на раннюю отставку. У меня для вас будет еще одно дело. Без права отказа. Вот выполните его – и тогда поговорим о пенсии. Это все.
– Погодите, постойте, – заторопился я, когда он уже потянул руку, чтобы отключиться. – Но у меня же для вас есть кое‑что…
– Ты все еще таскаешь образец с собой? – усмехнулся Петр Семенович. – Как глупо, да? Столько смертей, столько интриг из‑за такой ерунды. Сожги последний образец, сожги так, чтобы его никто не смог восстановить, и будем надеяться, что других не осталось. Я их нашел. Может, не всех, но теперь это уже не столь важно. Было так. Как только умер руководитель офиса корпорации в секторе…
– Он умер? Когда? – вскинулся Тоско.
– Четыре дня назад. Я же говорю – грипп. Так вот, как только он умер, и в то же время организованные воинские части в секторе просто исчезли, один из его замов, с которым я, кстати, сидел за общим столом на всех совещаниях, объявил себя руководителем «Наноздоровья». А заодно и диктатором сектора. И честно говоря, я бы плюнул, потому что не мое дело, кто стоит у руля, мое дело – безопасность. Но вот какая штука – его последователи очень сильно мне напомнили ваши доклады с задания по поселку с заводом «Генной логики». Слишком уж послушны, слишком уж готовы к смерти. И почти без мозгов, хотя этот признак, похоже, у человечества распространен и без всяких бланков. Вот и все.
– Что все? – оторопело спросил я. – Он что, теперь хозяйничает в секторе?
– Конечно же нет, – весело ответил эсбэшник. – Как только мне стало понятно, что он и есть крот, я его пристрелил. И у себя еще одного, что слишком рьяно его поддерживал. Вот из этого пистолета.
Петр Семенович поднял оружие и показал нам. Странно, не замечал раньше, чтобы он держал его на столе.
– А зомбированные?
– Ну… – Петр Семенович слегка выпрямился. – Все‑таки в моей службе есть грамотные парни и кроме вас. Три дня назад были. Устроили полную зачистку. Я не знаю, есть ли еще кроты, в каких секторах, и живы ли они сейчас. Но поверь мне, Юрий, это все стало совершенно непринципиально. Диктатуры не будет нигде – просто потому что скоро станет некем командовать. Собирайтесь, вертолеты прилетят с рассветом. Пора вам возвращаться.
Он отключился без предупреждения. Но мне показалось, что я успел услышать мучительный кашель в самом конце.
Глава 2
Считаю себя героем.
Я честно дотерпел до утреннего прибытия вертолетов. Как бы мне ни хотелось плюнуть и вернуться. В больнице они хотя бы жгли костры, и ночами там наверняка было теплее.
Ничего, скоро отогреюсь. И, главное, доберусь до душа. Я просто заставил себя не принюхиваться. А не то давно бы уже задохнулся. Сделали бы лучше бланк‑дезодорант, вместо всех этих зомбирующих и портящих людям жизнь.
Я честно покинул пост лишь после того, как вертолеты приземлились и жалкие остатки нашего взвода выбрались на улицу, сразу выставив оружие в разные стороны.
Возможно, они теперь калеки, но все еще бойцы.
К вертолетам побежали гражданские. Больше ждать не стоило, и я начал спускаться. С удивлением осознал, что мне жаль покидать эту часовню. Наверное, теперь она останется заброшенной навсегда. Теперь может оказаться, что она так и простоит сотню лет, или даже больше, и ни один человек не зайдет в нее. Может, не только не зай дет, но даже и не увидит. Даже если в городе выжили хотя бы доли процентов от числа жителей, вряд ли они надолго здесь останутся. Я бы на их месте уходил из этого склепа.
И все же я аккуратно снял все расставленные мины‑ловушки, в дань уважения к этому месту и его создателям. Также и тому неизвестному мне событию, что произошло на этом месте. Я чувствовал камень этих стен. Такие часовни не ставят просто так, абы где.
Все имеет свои причины и свой смысл. Может, сотни лет назад на этом месте свершилось нечто лишь для того, чтобы на нем потом поднялась вот эта часовня. Поднялась и дождалась раненого бойца, укрыла его, позволила переждать и саранчу и мор.
Гражданских в вертолетах оказалось немного. Значительно меньше, чем мы вывели.
Я подошел к Тоско, чтобы спросить его, куда делись остальные, но увидел кое‑что, заставившее меня забыть о моем вопросе.
Из дверей больницы, опираясь на чужое плечо, вышел Богослов.
– Так ты все же пришел в себя! – сказал я громко и побежал к нему, забыв об охране периметра.
– Ну – буркнул он. – А ты как полагал? Где мой планшет?
– В надежных руках, – улыбнулся я. – Когда ты очнулся?
– Отдавай, – сказал он. – Ночью.
– Не отдам, – усмехнулся я. – Он мне достался по наследству. Не могу раздавать направо и налево. Держи вот пока свой пугач, устал за тебя носить.
– Смотри у меня, – пригрозил мне Богослов. Но свою винтовку взял. Все‑таки он был слаб. Мне пришлось подхватить его под вторую руку, чтобы он смог идти дальше.
– Ускорьтесь, – попросил в эфире Тоско. – Место посадки засвечено, давайте не будем нарушать протокол в надежде на то, что город пустой.
Теперь я заметил остальных, тех, что не стали грузиться. Они вышли нас проводить. Кто‑то – сразу подготовившись идти дальше.
Рядом с одной из продавщиц ювелирного стоял Ыть.
– Может, полетишь? – спросил он. – Сама понимаешь, шансов, что они здесь выжили, один на миллион. Да и где ты их будешь искать? Город превратился в развалины.
Женщина лишь покачала головой с усталой улыбкой на лице. Потом прижала моего сослуживца к себе и поцеловала.
– Адрес напиши мне, – буркнул Ыть, опустив глаза. – Может, когда подуспокоится, заеду.
Женщина кивнула и начала рыться в поисках бумажки. Потом бросила поиски и сказала:
– Запоминай так…
Я почти довел Богослова до вертолета, когда увидел, как несколько человек выносят Лену. Один тащил рядом с ней капельницу, остальные, не мешкая, устремились с носилками к вертолету.
Я бросил напарника добираться самостоятельно и пошел им навстречу.
Они не успели добраться до выбранного ими вертолета, того, что стоял впереди остальных. Из другого выскочил незнакомый мужчина. Никак не из тех гражданских, что только что в него погрузились. Судя по экипировке – прибывший сюда только сейчас. Тот самый наблюдатель таинственной организации.
– Зараженного сюда, – непреклонно сказал он.
– Это почему это? – дерзко спросил я, готовясь к чему угодно. К тому, что вот сейчас он заставит нас оставить девушку здесь. Или даже попробует застрелить ее. Тоже мне борцы за чистоту.
Видимо, мое отношение было слишком очевидно. Тоско быстро подошел и положил руку мне на плечо. Только после этого я понял, что держу в руках пистолет со снятым предохранителем.
– Там специальный бокс, – тихо пояснил мне Тоско. – Одно из условий. Они вообще не хотели разрешать ее вывозить. Согласились только потому, что мы и сами скоро окажемся в полной изоляции, да и заразность у бешенства очень низкая. По их меркам.
Я медленно кивнул, не сводя с незнакомца взгляда.
Он на меня даже не посмотрел. И отвечать на мой вопрос тоже не стал.
Проводы были недолгими. Мы взлетели минут через семь после того, как приземлились вертолеты.
Я сидел рядом с герметичным боксом, в который уложили девушку. Изоляторы, надо сказать, действительно имели доступ к неким ресурсам. Бокс был оборудован почти как медицинская лаборатория. С собственной капельницей, контролем пульса, дыхания, возможностью вводить лекарства, даже не нарушая герметичности.
Я сидел рядом с неподвижной девушкой и смотрел вниз, на удаляющуюся больницу.
От нее, по пустому разрушенному городу, медленно брела вереница людей.
Возможно, нам следовало озабоченно следить за тем, как затихает эфир. Спутниковое телевидение по‑прежнему транслировало сотни каналов со всего света. Вот только все больше из них показывали лишь монтажную сетку вместо передач.
Стало меньше радиостанций. Из тех, что передавали хоть что‑то, кроме помех в эфире.
Возможно, нам следовало испугаться. Но, во‑первых, все это началось не вчера. А за пару недель мало что поменялось по существу. Ну подумаешь, еще пара каналов, которые передавали хоть что‑то путное, перестала вещать что‑либо вообще. Подумаешь, исчезли местные радиостанции. Так ведь карантин. Все это выглядело почти нормальным, если рассматривать это с учетом направления, в котором все двигалось.
Ненормальным было само направление.
Интернет по‑прежнему бушевал. Может, на планете стало меньше людей и многие из живых окончательно потеряли доступ к Сети, но и оставшихся хватало с лихвой. Я судорожно качал данные из Сети. Отовсюду, даже из самых ненадежных форумов, вылавливал информацию по крупицам. Лучше потом попробую перепроверить по другим каналам, чем знания пропадут.
Теперь это стало моим главным развлечением.
Во‑вторых, мы здесь были слишком заняты собой. Зализывали раны. Гражданские оплакивали тех, кто остался у них в мертвом городе. Мы молчали о целом взводе, отправившемся в резерв.
Даже те, кто долетел, – далеко не все из них в состоянии пойти еще хоть на одно задание.
Хотя мы делали что могли.
Богослов, как оклемался, только и делал, что зашивал, вправлял, колол и переливал. Он отвлекался только на то, чтобы в очередной раз поругаться со мной на тему подходов к написанию книги. Ругался он долго, и, возможно, мы бы даже поссорились, но я был слишком рад его видеть. Живым.
За время, проведенное наверху часовни, я много раз представлял себе его смерть. И – я соскучился. Мне хотелось с ним поговорить.
Даже не представлял себе, насколько прикипел к напарнику.
В конце концов я дал ему просмотреть все изменения и добавления, все, что я успел сделать, сидя в холодной каменной комнате и рассматривая окрестности разрушенного города. И он признал, что мой метод сортировки и каталогизации информации больше подходит для печатного издания, чем тот, который применял он. Отлично понимая, что если его книга и понадобится, то только в том случае, если исчезнут полностью, или почти полностью, все компьютеры, он тем не менее оставлял в своих материалах ключевую ошибку. Бардак, которого он даже не замечал, так как, осознавая разумом, он не понимал сердцем, что свободного поиска не будет. Будет – только оглавление. В книге нужен понятный, отчетливый, простой порядок, который сделает ее полезной.
Зато теперь у нас на острове было в избытке бланков. И, если уж на то пошло, и геммов тоже. Охранник «Генной логики» умудрился все же дотащить свой рюкзак. Сам, правда, до сих пор валялся в санчасти. И пусть товары из магазина не отличались уникальностью, но все же он знал, что брал. Несколько сотен наиболее востребованных, самых современных генных модификаций. Любой клиент «Генной логики» был бы в восторге только от самого списка.
А на острове теперь появились и такие. Экзо. Девять из тех, кто прилетел с нами. Другие.
Петр Семенович не выходил на связь. Наши попытки узнать хоть что‑нибудь наталкивались на вежливые автоответчики в офисе корпорации.
Однако меня сейчас больше волновало то, что девушка так и лежала в коме, из которой Богослов ее отказывался выводить, ссылаясь на нестабильные анализы. Он ведь даже не был настоящим врачом. Так, санитаром. Он судорожно рыл Сеть, перечитывал старые справочники и новые медицинские форумы, чтобы найти хоть что‑то, что могло ее спасти.
Но, похоже, он сделал все, что мог. Теперь оставалось только колоть ей вакцину и ждать чуда.
Я писал, добавляя главу за главой в начинавший приобретать некие финальные очертания «справочник». Книга перестала быть лишь простым перечислением потенциально важных для выживания фактов. Постепенно она превращалась в сборник рекомендаций, советов и лишь потом – хранилище данных.
Мы разгрузили и рассортировали подарки, что прибыли за время нашего отсутствия. Я лично узнал очень много нового о научном потенциале «Наноздоровья» и дочерних лабораторий корпорации. Каждый из бланков, что мы перенесли в наши хранилища, был по‑своему уникальным. А кроме них вертолеты оказались загружены лекарствами, биозародышами, боевыми имплантатами. Всем, что поставлялось прежде всего в спецподразделения армии.
Теперь армия тоже исчезла. Судя по урывочным сведениям из Сети, на месте оставались лишь некоторые части. Замкнувшиеся на территории своих баз. Их по большому счету уже нельзя было называть армией, потому что они перестали выполнять функции, ей присущие. Просто кому‑то удалось вовремя изолироваться, избежать заражения, и они пребывали в этой изоляции, тщательно ее поддерживая.
Я много читал в последнее время. И все, что я успел прочесть при подготовке книги, говорило мне, что никакая изоляция не способна спасти ситуацию. Рано или поздно кто‑то нарушит периметр. Рано или поздно чума придет.
И когда это произойдет, лучше держать наготове все бланки и все лекарства, что у тебя есть. И пару подходящих молитв – на тот весьма вероятный случай, если вакцины и боты не помогут.
Так я и проводил время, сортируя бланки, раскладывая информацию для книги и сидя около изолированного бокса, в котором лежала Лена.
Наверное, лишь изолятор проводил рядом с нею время, сравнимое с моим. Но у него, похоже, были на это свои причины. Я видел в его глазах готовность убивать. Такую же, какая недавно появилась в моих.
Хотя он, похоже, даже не считал это убийством. Всего лишь очищающим пламенем, надежным карантином, финальной изоляцией.
Но пока он ничего не предпринимал, ничего не делал и я. Мы находились в состоянии молчаливой оппозиции, холодной вражды. Хотя возможно, что в этом состоянии находился лишь я. А он меня просто не замечал. Он представлялся мне рыбой, холодной и молчаливой. Не способной на чувства, особенно на те, что могут повлиять на его решения.
Центр молчал так долго, что я начал думать, не последней ли была наша работа в городе бешенства.
Но наконец с нами связались. На четвертый день.
Сообщение, что дал нам посмотреть Тоско, оказалось коротким.
Молодой парень, отнюдь не Петр Семенович, в форме СБ корпорации, вышел на связь. Он явно не был склонен к длинным разговорам, поэтому лишь оставил запись и отключился.
– Почти все погибли, – быстро говорил он. – Корпорация официально объявила о закрытии своего отделения в нашем секторе. Остался лишь один завод, когда связывался с ними в последний раз, они еще работали. Там сотня‑другая наших. Я вроде не заболел, так что пойду туда. Ну да это вам неинтересно. В городе живых – единицы. Медленно накрывается все. Энергия, тепло, связь. Я воспользовался экстренным каналом, чтобы передать вам это. Петр Семенович умер от гриппа, вчера, так что теперь меня здесь больше ничто не держит. Он знал, что умирает. Хотел поговорить с вами лично, тянул до последнего. Но зная, что может не получиться, отправил вам все детали задания. Найдите у себя на сервере. Там есть все, что нужно. Просил передать вам, что это будет ваше последнее задание. А мое последнее задание – передать вам это. Я передал. Удачи.
Охранник прервал свое короткое сообщение без предупреждения, не сказав больше ничего. Просто его лицо сменилось рябью на экране, и все.
Все, кто оказался в штабе, посмотрели на Тоско. А пришли не только остатки взвода, но и большинство гражданских. Из тех, кто мог ходить. Чего уж там, нас оставалось слишком мало, чтобы устраивать игры в секретность.
– Я порылся. Есть видео, о котором он говорил. Я просмотрел. – Говоря это, Тоско уже запускал новый файл. – Смотрите и вы.
– Зная, как вы ненавидите «письма мертвого человека», я тянул до последнего. Вы же считаете это плохой приметой. Я до последнего надеялся, что выкарабкаюсь и смогу поговорить с вами сам. Или хотя бы протяну пару лишних дней, чтобы дать вам отдохнуть, и способен буду все же выйти на связь. Но, как бы сакраментально это ни звучало, раз вы смотрите эту запись – значит, я уже мертв.
За меня можете не горевать. В конце концов, я прожил почти всю свою жизнь в очень неплохом мире, имел хорошую работу, семью и друзей. Могу лишь пожелать, чтобы вы сумели получить все это в том будущем, которое предстоит выжившим.
Так что я почти доволен тем, что это все наконец для меня заканчивается. С хорошими обезболивающими…
Петр Семенович закашлялся – видно было, что слюна смешивалась с кровью из легких. Несколько красных точек заляпали объектив камеры. Дальше пошел очевидный монтаж, потому что кашлял он лишь одно мгновение, и стекло объектива вновь оказалось чистым.
– …Да, с хорошими обезболивающими даже такая противная смерть не так уж и страшна. В присланном вместе с записью архиве есть все данные, что вам нужны. Я лишь расскажу суть. Даже то жалкое будущее, что предстоит людям, и вам в том числе, остается под угрозой. Его просто может не быть. Я не знаю, знаком ли кому‑то из вас термин «машина Судного дня», и у меня не осталось роскоши беседы с вами. Поэтому расскажу. Концепция такой «машины» подразумевает ответный ядерный удар по врагу, уничтожившему страну. Эта идея возникла еще во времена холодной войны. Говорят, что и у нас и в Штатах. Были времена, когда только одни лишь подозрения, что подобная машина есть у врага, останавливали Союз и Штаты от начала войны. Не такой, как была в Рио. Там в войне банд взорвалось лишь пять бомб, но и то – вся Южная Америка теперь считайте что радиоактивная пустыня. Нет, я говорю о полномасштабной войне. С запуском всего, что только можно, и сразу. У нас комплекс, включающий в себя машину Судного дня, назывался «Периметр», американцы окрестили его «Мертвой рукой». Хотя его задача официально была проще – обеспечить передачу приказа на запуск даже в условиях радиоэлектронного глушения и уничтожения всех основных линий связи. Потом потеплело, ракет стало поменьше. Но военные никуда не делись. И умные головы в институтах – тоже. В свое время кто‑то решил, что «Периметр» слишком ненадежен. У него было два минуса – он не мог, по тем самым слухам, дать команду сам, все равно нужна была рука на кнопке. И, во‑вторых, он мог позволить дать команду не тому. Представьте себе сошедшего с ума маршала у кнопки. Это, конечно, теория, но эти постулаты заставили создать новый вариант.