Краеведение как воспитательный фактор

Изучение литературы о родном крае имеет большое значение для познания этики народа.

Адыги чтят память великого М. Ю. Лермонтова, во многих про­изведениях обращавшегося к горской теме.

Горцы в произведениях Лермонтова - люди дела, люди чести. Романтизируя жизнь народов гор. изображая ее своеобразие, поэт не идеализирует ее. Он разоблачает эгоистичных и трусливых, воспе­вает смелых и мужественных. «Кавказский пленник», «Черкесы», «Измаил-Бей» посвящены национально-освободительной тематике. Они свидетельствуют о глубоком знании поэтом истории Кавказ­ской войны, быта, нравов горцев.

Но вот его, подобно туче,

Встречает красная гора:

Пестрей восточного ковра

Холмы кругом, все выше, круче;

Покрытый пеной до ушей,

Здесь начал конь дышать вольней,

И детских лет воспоминанья

Перед черкесом пронеслись,

В груди проснулися желанья,

Во взорах слезы родились.

Погасла ненависть на время.

И дум неотразимых бремя

От сердца, мнилось, отлегло;

Он поднял светлое чело,

Смотрел и внутренне гордился,

Что он черкес, что здесь родился!

Меж скал незыблемых один

Забыл он жизни скоротечность,

Он, в мыслях мира властелин,

Присвоить бы желал их вечность.

Забыл он все, что испытал,

Друзей, врагов, тоску, изгнанья

И, как невесту в час свиданья,

Душой природу обнимал... (7)

Описывая суровые картины войны («все сожжено: аул, где детст­во он провел, мечети, кровы мирных сел»), автор подмечает безмер­ную любовь черкеса к родным краям.

«Поэт совершил подлинный гражданский подвиг, сказав про­грессивному русскому читателю правду о Кавказе и народах, оби­тающих в этом крае, втянутых в водоворот истории в первой поло­вине XIX века. Он совершил то, что недоступно было даже самым просвещенным представителям горских народов» (8).

Повествуя о черкесах, поэт показывает знание их быта, нравов, фольклора.

Куда черкес направил путь? Где отдохнет младая грудь

И усмирится дум волненье? Черкес не хочет отдохнуть -Ужели отдыхает мщенье?

Аул, где детство он провел, Мечети, кровы мирных сел –

Все уничтожил русский воин.

Нет, нет не будет он спокоен,

Пока из белых их костей

Векам грядущим в поученье

Он не воздвигнет мавзолей

И так отмстит за униженье Любезной родины своей (9).

В поэме «Измаил-Бей» Лермонтов сохранил подлинные имена Измаил-Бея Атажукина и Росламбека Мисостова, ставших прототи­пами героев. Осветил подробно их биографии. Герой поэмы «Изма­ил-Бей» получил, как и Атажукин, образование в России, служил в русской армии, был награжден Георгиевским крестом за участие в штурме крепости Измаил. Измаил-Бей - образ мужественного и смелого борца за свободу горцев, свято любящего родину, готового отдать за нее жизнь. Ясное сочувствие, высказанное Лермонтовым в адрес горцев, вызвало запрещение цензурой целого ряда стихов, а также искажение некоторых отрывков поэмы.

Недолго Измаил стоял: Вздохнуть коню он только дал, Взглянул, и ринулся, и смял Врагов, и путь за ним кровавый Меж их рядами виден стал! Везде, налево и направо, Чертя по воздуху круги, Удары шашки упадают: Не видят блеск ее враги И беззащитно умирают! Как юный лев, разгорячась, В средину их врубился князь; Кругом свистят и реют пули; Ну что ж? его хранит пророк! Шелом удары не согнули, И худо метится стрелок. За ним, погибель рассыпая, Вломилась шайка удалая, И чрез минуту шумный бой Рассыпался в долине той...

Измаил-Бей долго находился на военной службе в России, и поэт пишет:

Ты знаешь, верно, что служил

В российском войске Измаил;

Но, образованный, меж нами

Родными бредил он полями,

И все черкес в нем виден был,

В пирах и в битвах отличался

Он перед всеми!.. (10)

Легкий, проворный, мускулистый, подвижный и подтянутый, черкес воспитывался в готовности переносить большие трудности и лишения. Воздержанный и умеренный в пище, он слыл в мире фи­зически совершенным (слово «ожирение» и сопровождающие его болезни не были известны в лексиконе адыгов, такой проблемы у них не возникало). Ум его, как и тело, был легок и подвижен. Он об­ладал интеллектом, тонким остроумием. Впечатления его были жи­вы и сильны: непреклонный дух отпечатался на его лице и ярко го­рел в черных глазах. Он легко воодушевлялся красноречивыми до­водами, очаровывался красотами поэзии. «Поэзия - жизнь, душа, память бытия древних черкесов, живая летопись событий на зем­ле» (11). Язык его был чрезвычайно богат, ему больше нравились по­словицы, поговорки, притчи и загадки, чем мерное течение речи. В искусстве стрелять из лука, метать копье и действовать саблей он не находил себе соперника, никто не мог так ловко, как черкес, с такой грацией управлять конем.

Его образ, его песня легко вписываются в поэзию:

По косогору ходят кони; Колчаны, ружья, седла, брони В пещеру на ночь снесены; Огни у входа зажжены;

На князе яркая кольчуга Блестит, краснея; погружен

В мечтанье горестное он;

И от страстей, как от недуга, Бежит спокойствие и сон

И говорит Селим: «Наверно, Тебя терзает дух пещерный! Дай песню я тебе спою; Нередко дева молодая

Ее поет в моем краю,

На битву друга отпуская!

Она печальна, но другой

Я не слыхал в стране родной.

Ее певала мать родная

Над колыбелию моей,

Ты, слушая, забудешь муки,

И на глаза навеют звуки

Все сновиденья детских дней!»

Селим запел, и ночь крутом внимает,

И песню ей пустыня повторяет.

Песня Селима:

Месяц плывет

И тих и спокоен;

А юноша-воин

На битву идет.

Ружье заряжает джигит,

А дева ему говорит:

«Мой милый, смелее Вверяйся ты року, Молися востоку,

Будь верен пророку,

Любви будь вернее!

Всегда награжден,

Кто любит до гроба,

Не зависть, ни злоба

Ему не закон;

Пускай его смерть и погубит;

Один не погибнет, кто любит!

Любви изменивший Изменой кровавой,

Врага не сразивши, Погибнет без славы;

Дожди его ран не обмоют И звери костей не зароют!»

Месяц плывет,

И тих и спокоен,

А юноша-воин

На битву идет!

Лермонтова привлекало в Измаил-Бее и его сподвижниках то, что никакой враг, как бы ни был он силен, не мог отнять у них ни доброго имени, ни образа мыслей. «Там, на Востоке, тайник богатых откровений», - писал М. Ю. Лермонтов.

Исмаил Атажукин стал известен в России под именем Измаил-Бея. В составе армии Суворова 11 декабря 1790 года он шел на при­ступ мощной турецкой крепости Измаил, став одним из героев кро­вавого штурма. Он, как говорилось в представлении к награде, «сражался сильно, сбив неприятеля с валу, завладел оным и потому достоин военного ордена 4-го класса». В 90-е годы Исмаил вернулся в Кабарду. Вместе с родным братом - майором Адильгиреем и род­ственником - офицером Атажуко Хамурзиным он стал активным участником происходящих в родном крае событий, вызванных по­литикой угнетения со стороны царской власти.

С 1801 года Исмаил Атажукин служил в Петербурге. Здесь был произведен в полковники. Позже возвратился на родину и реши­тельно выступал против государственной политики на Кавказе, осу­ждал карательные экспедиции царских властей. Исмаил Атажукин знал, по свидетельствам его современников, несколько языков, был одним из просвещеннейших адыгов. В своих речах перед кабардин­цами он призывал держаться российской ориентации, объясняя, что из себя представляет эта огромная страна. Вместе с тем произвол, чинимый царской администрацией, не мог не вызывать протест с его стороны.

События, связанные с историей народного движения в Кабарде и историей жизни князя Исмаила, легли в основу поэмы М. Ю. Лер­монтова. Его Измаил-Бей - мужественный борец за свободу родного народа, свято любящий родину, готовый отдать за нее жизнь. Порт­рет этого достойного человека своего времени предстает в поэме:

Кто ж этот путник? Русский? Нет,

На нем чекмень, простой бешмет,

Чело под шапкою косматой;

Ножны кинжала, пистолет

Блестят насечкой небогатой;

И перетянут он ремнем,

И шашка чуть звенит на нем:

Ружье, мотаясь за плечами,

Белеет в шерстяном чехле

И как же горца на седле

Не различить мне с казаками?

Я не ошибся - он черкес!

Но смуглый цвет почти исчез

С его ланит; снега и вьюга

И холод северных небес

Конечно, смыли краску юга

Но видно все ж, что он черкес! Густые брови, взгляд орлиный, Ресницы длинны и черны Движенья быстры и вольны; Отвергнул он обряд чужбины,

Не сбрил бородки и усов,

И блещет белый ряд зубов,

Как брызги пены у брегов.

Он сколько мог привычек, правил Своей отчизны не оставил (12).

С неподдельной симпатией относилась к черкесам передовая русская общественность в то самое время, когда была в разгаре Кав­казская война. Вот что пишет родным А. А. Бестужев-Mapлинский: «Что сказать вам о племенах Кавказа? О них много вздора говорили путешественники, и так мало знают их соседи русские. Наружность их величава: особенно черкесы отличаются гордой осанкой. Сидит ли, стоит ли он, это модель Аякса или Ахиллеса... Все обнаруживает силу и свободу» (13).

Достоинства черкесов воспеты в произведениях русской и миро­вой литературы. А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов, Дж. Интериано, Э. Д. д'Асколи, Н. Витсен, Я. Стрейс, П. Брус, И. Гербер, П. Паллас, Я. Потоцкий, А. Дюма, Ш. Монтескье, Э. М. Ремарк, Дж. Байрон, В. Немирович-Данченко - это далеко не полный список авторов, ко­торые воздали должное природным особенностям черкесского на­рода.

Автор X века Массуди писал: «Из описанных нами племен нет ни одного в этих странах народа, в котором можно было встретить тип с более светлым цветом лица и более красивых женщин. Ни у одно­го народа нет стана более стройного... Женщины их славятся легко­стью своего обращения».

Она мила, скажу меж нами, -Придворных витязей гроза,

И можно с южными звездами Сравнить, особенно стихами,

Ее черкесские глаза.

Она владеет ими смело,

Они горят огня живей.

(А. С. Пушкин - об А. О. Россет)

До нас дошло много восторженных и теплых воспоминаний со­временников об этой удивительной женщине. Можно заключить, что в ней ценили не только внешнюю красоту, но и ум, простоту в обращении, свободу мыслей, умение интересно рассказывать и живо писать, вести интересные записи. Лучше всего Александру Осипов­ну Россет, по мнению И. Аксакова, изобразил А. С. Пушкин:

В тревоге пестрой и бесплодной

Большого света и добра

Я сохранила взгляд холодный,

Простое сердце, ум свободный

И правды пламень благородный

И. как дитя, была добра;

Смеялась над толпою вздорной,

Судила здраво и светло,

И шутки злости самой черной

Писала прямо набело.

М. Ю. Лермонтов сделал А. О. Россет героиней неоконченной повести «Лучин». Придя один раз к ней и не застав хозяйку. Лер­монтов написал в альбом знаменитый впоследствии экспромт:

В простосердечии невежды Короче знать вас я желал,

Но эти сладкие надежды

Теперь я вовсе потерял.

Без вас хочу сказать вам много, При вас я слушать вас хочу;

Но молча вы глядите строго,

И я в смущении молчу!

Что делать? - речью безыскусной Ваш ум занять мне не дано.

Все что было бы смешно.

Когда бы не было так грустно.

Неизвестно, есть ли в роду у Россет черкесы, но сравненье А. С. Пушкина и характер, нарисованный М. Ю. Лермонтовым, от­ражают образ истинной черкешенки или очень близкий к этому.

Можно вспомнить и такого потомка черкесов, как легендарный декабрист Сергей Петрович Трубецкой, один из тех. к кому обраще­ны хрестоматийные пушкинские строки:

Во глубине сибирских руд Храните гордое терпенье,

Не пропадет ваш скорбный труд

И дум высокое стремление.

«Черкесы, их обычаи и нравы, занимают большую и лучшую часть моей поэмы», - писал А. С. Пушкин В. П. Горчакову. Речь шла о «Кавказском пленнике». Поэта привлекли не только ратные деяния лихих горцев, но и такие общечеловеческие темы, как лю­бовь к свободе, мирный труд, гостеприимство, отдых у очага в кругу семьи, народные праздники. Об этом великолепные строки:

Бывало, в светлый Баиран Сберутся юноши толпою; Игра сменяется игрою.

То, полный разобрав колчан. Они крылатыми стрелами Пронзают в облаках орлов;

То с высоты крутых холмов Нетерпеливыми рядами.

При данном знаке, вдруг падут.

Как лани землю поражают, Равнину пылью покрывают

И дружным топотом бегут (14).

Рассказ «Чучело» Адыль-Гирея Кешева повествует о несчастливой судьбе девушки Назики. Используя образ прекрасной и прославлен­ной красотой и умом адыгской девушки. автор показал образец ры­царского отношения к женщине, выносливость, гостеприимство и ра­душие, добрый нрав адыгских отношений и характера. Эта история начинается с того, что по ущелью в жаркий полдень пробираются с трудом по каменистому грунту пять всадников. Утомленные, запы­ленные, голодные, один из них ранен. Достигнув аула, они останавли­ваются у известного своей гостеприимностью Теперуко. Теперуко по­приветствовал гостей и предложил раненому сесть, но тот отказался, сказав: «Постоять можно». Пока старый Теперуко беседовал с гостя­ми, из уважения к нему никто из молодых людей не присел. А ранено­го хозяин повторно попросил сесть, сказав:

- Напрасно ты не садишься, молодой человек, раненому не до
приличий.

- Ничего, я постою, - вновь ответил тот.

За беседой и знакомством раненому совсем стало плохо. «В эту минуту молодой человек зашатался от утомления и усилий стоять на ногах. Кровь хлынула изо рта запекшимися кусками, мертвенная бледность покрыла все лицо. Теперуко и Хасан, взяв его под руки,

хотели усадить на постель, но джигит отказался наотрез от такой почести».

Тогда старый Теперуко понял, что при нем молодой человек ско­рее умрет, чем сядет, и ушел, сказав: «Ну, так я лучше уйду».

Это еще один пример из повседневной адыгской жизни, ярко свидетельствующий о почитании старших молодыми людьми. Сем­надцатилетний герой рассказа, соблюдая обычай предков, не выдает своей боли перед старшим.

Затем раненого уложили и оказали ему помощь. Хозяин тем вре­менем в честь гостей зарезал барана. У черкесов был обычай уст­раивать при больном отвлекающие беседы, развлечения. И сейчас молодежь поспешила в гостиную вместе с дочерью хозяина Назикой. Танцами и песнями стали развлекать гостей и раненого. Назика была умной и доброй. Подруги любили ее за неистощимую доброту и ласковость, за постоянную готовность помочь им. «Молодежь ви­дела в ней не только красивую девушку, но чистую, благородную, умную.

Во время празднеств, на которых неизменно присутствовала На­зика, в ауле негде было привязать лошадь от обилия приезжающих всадников, «выстрелы в ее честь» то и дело оглашали округу, так что «за пороховым дымом пряталось само небо». Мужчины нередко хватались за оружие, оспаривая друг у друга честь сделать два, три круга с ней в танце, а гегуако славили ее имя:

Ты краса и гордость земли адыгской,

Твои глаза краше блестящих звезд на синем небе.

Твой стан гибче камыша,

Что растет на берегу Белой речки» (15).

В произведениях национальной литературы много повествуется о черкесе-всаднике - смелом, мужественном, который не пройдет мимо чужой беды равнодушно. Он смел, участлив, рискуя жизнью, не заду­мываясь, приходит на помощь - таков, например, Ерстам из выше­упомянутой книги Т. Керашева «Одинокий всадник». Мысли, чаяния, поступки, дела Ерстама - это и есть этика настоящего черкеса, кня­зя, воина, достойного человека. Это правда всей его многотрудной, но наполненной подвигами жизни. Ерстама узнают в адыгейских се­лах, где он никогда не бывал. Имя его известно и прославлено среди адыгов. Ерстам при всех своих подвигах простосердечен, открыт, принимает гостеприимство первого, кто пригласил, с точки зрения адыгства оценивает окружающих его в гостиной, на свадьбе, куда он приглашен. Автор, следя за каждой мыслью своего героя, его по-

ступками, словами, представляет нам настоящего черкеса, которого подвиг и свобода зовут в опасные путешествия. Рыцарь, он не уби­вает подло напавшего на него в лесу всадника, которого легко одо­левает, а, наоборот, видит, что побежденный горд, не умоляет о по­щаде и готов принять смерть. Ерстам связывает его и оставляет в лесу. Он молниеносно отзывается на просьбу о помощи, хотя едет с опаской в чащобе темного леса. Вечный образ всадника, спешащего на помощь и защиту - образ Ерстама, - бессмертен и ценен для чер­кесов всех поколений.

Адыги скоро будут отмечать 100-летие со дня рождения писателя земли адыгской, лауреата государственной премии республики Тембота Магомедовича Керашева. Необходимо, используя приближение этой даты, познакомить молодежь с его произведениями. Знакомя детей с творчеством Т. Керашева, можно повлиять на учебно-воспитательный процесс, вводя в круг чтения книги, которые за пределами школьной программы, но важны для знакомства с куль­турными реалиями родного народа.

Т. М. Керашев родился 16 августа 1902 года в ауле Кошехабль Адыгеи. С его именем связана целая эпоха в развитии классической адыгской литературы. Книги Керашева - живое дыхание адыгской жизни, неподдельное свидетельство культуры взаимоотношений и жизни адыгов. Не зная его творчества, нельзя считать себя знатоком адыгской культуры. Наследие Керашева имеет большое значение для возрождения адыгских традиций, формирования адыгского ми­ровоззрения, основанного на этике и нравственности. Раскрывая всю глубину мудрости народа, создавшего неповторимую культуру, глубоко, автор остро переживает возможную утрату традиций.

К проблеме сохранения адыгской культуры обращаются сегодня многие современники, думающие о будущем нации. В той же степе­ни это волнует и адыгов за рубежом. Тревога о сохранении искон­ной культуры - консолидирующая сила в мировом пространстве проживания адыгов. В таких условиях юбилей Тембота Керашева должен сыграть важную роль в воспитании адыгских традиций.

Т. Керашев жил и творил в эпоху социальных сдвигов. Измене­ние народного сознания он показал с огромной силой и глубиной. Автор описал противоречия переходной эпохи, когда рушились ста­рые формы общественных отношений, быта, сознания, и делались попытки раскрепощения, построения новой жизни. При этом автор сожалеет о потере вековых устоев, но с надеждой на лучшее буду­щее наблюдает за новым.

 

 

«Адыги веками воспитывались в чрезвычайно строгих обычаях и правилах поведения, - пишет он. - Адыгеец жил с постоянной ог­лядкой на строгий суд людского мнения. И теперь приглядитесь к адыгейцу, идущему по улице, и в его пути по улице и в его походке вы обязательно заметите чуточку манерности, то ли старание при­дать себе больше величавости и мужественности, то ли скованность, застенчивость, неловкость. Однако в нашем незнакомце трудно что-либо заметить, шел он по аулу непринужденно и вольно, причем во­все не считался с адыгейским правилом - идя по улице, не осматри­ваться вокруг с излишним любопытством, не заглядывать в чужие дворы, словно иностранец, впервые попавший в новое диковинное место. Шумаф беззастенчиво и с нескрываемым жадным любопыт­ством заглядывал в чужие дворы. Другие времена, другая жизнь» (16).

Вековые устои дороги автору, а новый, «разнузданный» в мане­рах человек - «иностранец» среди своих, человек, несущий чуждые его народу манеры.

Писатель развил адыгский литературный язык, обогатил его но­выми средствами изображения. Достижения Тембота Керашева - блестящее развитие метода психологического анализа.

Роман «Дорога к счастью» писался с 1929-го по 1939 год и вы­шел в свет на адыгейском языке в 1940 году, а в переводе на русский язык - в 1947-м. Первоначально автор замыслил роман как картину революционных преобразований в быту адыгейского аула в первые послеоктябрьские годы. Но замысел был расширен, вобрав в себя время острой классовой борьбы, реконструкцию сельского хозяйст­ва, период «великого перелома в жизни народа». Автора отличает мастерство бытописания, удача в изображении женских персонажей, им показаны новые типы героев.

Лиризм романа делает особенно живой и достоверной историю о том, как сквозь новые беды прокладывала дорогу к счастью адыгей­ская девушка Нафисет.

Мерилом духовной зрелости героев в адыгской литературе со времени романа Т. Керашева стало отношение к национальным тра­дициям. Автор делает своего главного героя их строгим ценителем. Биболэт опирается в своих практических делах на авторитет стари­ков, трудолюбие, взаимопомощь. В начале романа предстает его об­раз. Одет Биболэт «в черную черкеску с белыми газырями и кинжа­лом, за плечами у него развевались большие крылья белого башлы­ка. В седле он сидел, слегка наклонившись вбок, с непринужденной грацией. Каракулевая шапка, низко надвинутая на глаза, придавала

ему солидный и даже несколько суровый вид. Однако требователь­ный адыгеец, увидев его, непременно бы сказал: адыгеец, но еще не­зрелый» (17).

Обычаи, фольклор адыгов присутствуют в разговорной речи, во взглядах и поступках. Живую струю намыса в разговорах и обраще­нии проносит автор по всему роману.

У адыгов очень развито эстетическое чувство красоты. Причем в значение красоты они вкладывают единство формы и содержания явлений и предметов. Тембот Керашев с этнографической точно­стью повествует об эстетических требованиях черкесов, которые они предъявляли к оружию, коню, атрибутам быта, к повседневной одежде и военной форме. Функциональность военной формы черке­сов удивляла даже противников. Изысканность и тактичность в об­ращениях с людьми, требования, предъявляемые к своей внешности, к внешности своих детей, говорят о ценности красоты в глазах ады­гов. Удивительны эпитеты, которыми награждали девушку: золото­волосая, златокудрая красавица, богиня, бесподобная, лунноподобная, райская красавица, хрупкая, полногрудая, крепкобедрая, красавица фея, кареглазая, черноглазая голубка с белой шейкой, чернобровая, стройная как лань, солнцеликая, смирная, брови враз­лет, тонкая талия.

Красивая девушка, если она умна, прославляется в народе. В по­вести «Дочь шапсугов» Тембот Керашев пишет: «Исстари так пове­лось у адыгов - людская молва выделяла какую-нибудь девушку, восхваляя ее достоинства и создавая ей громкую славу. И если де­вушка была умна и оказывалась на высоте положения, слава о ней разносилась далеко за пределы края и облетала земли других пле­мен. Всякий мужчина, претендующий на мужество, доблесть и дос­тоинство, жил ли в этом ауле или проезжал мимо него, считал своим долгом посетить знаменитую девушку. В гостевой комнате такой девушки встречались лучшие мужи того времени, приезжавшие за­частую из самых отдаленных окраин, здесь в беседах и спорах ис­пытывалась острота ума, оценивались достоинства людей, и сужде­ния, выносимые здесь, с быстротой звука летели по всей адыгской земле. От имени такой девушки народные поэты сочиняли хвалеб­ные или бичующие песни, сила воздействия которых равнялась силе общественного приговора. Гостевые комнаты таких девушек стано­вились судилищем, где воздавалось должное доблести и трусости, достоинствам и порокам, и главным судьей на этом судилище была девушка. Поэтому почетна, но нелегка была ее доля» (18).

 

 

Произведения Тембота Керашева должны быть использованы библиотеками, очагами культуры и воспитания, школами для прове­дения читательских конференций, бесед об этике народа.

Еще один пример: «Старуха и молодая женщина отошли немного в сторону, подчеркивая почтительную скромность перед незнакомым мужчиной... Старуха, пряча под платком прядь тронутых сединой во­лос, ждала, чтобы Биболэт, исполняя обычай, подошел первый:

- Спасибо сын мой, да продлит твои дни Аллах.

- Да сделает Аллах все доброе на свете твоим уделом!

- Я знала твоего деда. Славный был человек, таких теперь не
сыщешь, что ж поделаешь, смерть неумолима. Мало ли хороших лю­дей покинуло этот старый мир, в котором так редки хорошие люди».

В словах женщины звучит уверенность: «Если адыге учится, он не перестает быть адыге».

В разговоре с Биболэтом старуха говорит: «Кто вернет старый дуней? Можно ли забыть, как сохты (ученики духовной школы) грудью лежали над книгами - учили священные Китабы. Как они с сумками за плечами и с молитвами на устах ходили по домам. Радо­стно было подавать им. А теперь я даже не знаю, что творится в этом мире» (19).

Тембот Керашев реализует многие возможности проявления ха­рактера в бытовой сфере, но особо останавливается на конфликтах со строгим бытом. Эти сцены написаны драматично и являются своеобразными кульминациями истории героя.

Перу известного кабардинского прозаика Ахмедхана Налоева принадлежит другое повествование о всаднике. Роман «Всадники рассвета» изображает бурные и драматические события периода русско-японской войны 1904-1905 годов. Залимгери Керефов, Каирбек Анзоров, их чеченский друг Таша Тасмахилов и другие герои романа являются носителями народной правды. У бойцов Кабардин­ской и Чеченской сотен разные судьбы, характеры, но их объединя­ют такие высокие нравственные качества, как доброта, взаимопо­мощь, чуткость, самопожертвование ради дружбы.

Образ всадника встает перед взором читателя уже на первой стра­нице романа таким, как повествует о черкесском всаднике история: «Пришпоренный лишь слегка, скакун немного прибавил прыти. Же­ребец хорошо чувствовал узкую каменистую дорогу в кромешной темноте ложбины. И Залимгери, с детства познавший искусство вер­ховой езды и нрав кабардинских лошадей, мысленно поблагодарил родственников своей жены: они дали ему отменного рысака».

Доволен черкес, когда конь удалой. На войну от кавказских на­родов по приказу царя под предводительством Бековича-Черкас-ского была направлена сотня. Среди всадников есть и стремящиеся к подвигам, и стремящиеся разбогатеть. Ни к тем, ни к другим не относится школьный учитель Залимгери. Он стремится принять уча­стие в революции, вступить в РСДРП.

Шесть месяцев отслужили бойцы, а потом, восстав против бес­порядков в армии, под руководством Залимгери отправились с Дальнего Востока домой. В пути их арестовывают и сажают в тюрьму.

Главная тема романа - влияние капитализма на жизнь адыгов, вызревание социальной борьбы. Перед читателями проходят образы сельского старшины и Безруко Керефова, которые стремятся к обо­гащению любым путем. Перемены, которые принес капитализм в жизнь адыгов, разрушают вековые традиции. В одном из эпизодов Бекович-Черкасский в поезде вспоминает «о разговорах, которые он слышал, попав в этом году в общество кабардинской административ­ной верхушки. Что за типы! Плевать они хотели на народные нужды. Им бы кусок урвать пожирнее. Распоряжаются общинными деньгами, как своими. Суют в карман все, что плохо лежит. Взять хотя бы эту историю с горскими штрафными суммами... Экие негодяи!».

С этнографической точностью Налоев повествует об адыгской гостиной. В гостиной Каирбека собрался народ. Беседа Залимгерия, Хамада, Каирбека изобилует интересными повествованиями о собы­тиях, происходящих в адыгской жизни.

В романе А. Налоева возвышен образ адыгского коня. Прекрас­ного скакуна дарят Бековичу-Черкасскому: «Что самое дорогое для кабардинца? - патетически воскликнул Пшимахо. - Конь! Так при­ми, князь, в дар от Кабарды этого замечательного скакуна. Мы да­рим его тебе в знак признательности к заслугам твоего рода. Вместе с этим конем вручаем под твою опеку жизнь ста тридцати храбрых воинов» (20).

Социально-исторический период, взятый автором, предельно приближен к правде жизни адыгов в этот период. Нравы меняются. Социальная и национальная среда создает образ Залимгерия Керефо­ва. Это человек, у которого по тем временам солидное образование, и ему становится тесно в рамках вековечного патриархального быта.

Любовью к природе родного края проникнуто все творчество А. Налоева. Знаток адыгской культуры, он уловил извечную любовь черкесов к своей земле. Народ с трагической судьбой относился к

 

 

родине с особым сердечным трепетом. Во многих произведениях национальной литературы родная земля причастна к судьбам людей. У Налоева родная природа иногда выступает на уровне персонажей: «Нравственным судьей поступкам и деяниям тех, кто родился и рос у ее подножия, стала гора Кубати; а нескончаемая песня реки Урух, то предвещающая беду, то веселая и звонкая, как соловьиная трель, сопутствует человеку от колыбели до могилы».

А вот как с наступлением перемен к лучшему суровый некогда горец, словно бы не замечавший разлитой вокруг прелести мира, попав на предосеннюю бахчу, поистине становится поэтом: «Кажет­ся, что все вокруг зелено и полосато, как эти тяжелые и звонкие да­ры земли, устилающие бахчу пестрым ковром. Зеленцой пропитано бездонное небо, уходящее к голубым горным папахам, зеленовато-желтый молодой песок на предгорьях, зелено все вокруг и пропита­но душистым ароматом дыни. Только протяни руку, и прикоснешься к этой вечной жизни и почувствуешь ее прелесть» (21).

С жизнеутверждающим пафосом и любовью к родному краю пишет автор о том, что природа сообразна музыке и танцу, рожден­ным в душе черкеса: «Ай да гармошка! Какую чудную кабардин­скую мелодию выводишь ты! Сколько в тебе красоты и силы! Отку­да ты черпаешь эти звуки? Конечно, от родной земли. Дивные мело­дии дарит она, и голос гармони заставляет мысленно увидеть красо­ту родины, ее душу, дающую людям радость, ненависть, любовь и мечты. Голос гармони позволяет взглянуть на горный ручеек, слы­шать его журчание, потом вдруг представить, как после грозового ливня тихая и чистая вода в ручье вздымается, словно Черное море; гармонь заставляет вздрогнуть от грохота лавины, низвергающейся с горы, блуждать по темному лесу, идти на медведя с кинжалом, спасаться от группы разбойников, и вот, наконец, мелодия выводит нас на безмятежный простор, в мир светлый, чистый, сладкий. Душа трепещет от такой музыки! Ай да гармошка! В твоей мелодии столько же силы, как в самой жизни» (22).

Наряду с историческим повествованием, автор показывает фольклорные традиции адыгов, свадебный, праздник «Гущэхэпхэ» -первый день в колыбели. Вот как происходит этот праздник для ма­ленького Япуна, названного так отцом Кургоко из-за того, что он родился в период японской войны: «Вскоре приспел день, который считается в кабардинских семьях праздником, - день, когда ребенка впервые кладут в колыбель. Праздник, собственно, женский. На него женщины собираются утром. Каждая приносит с собой корзину с

хичинами, жареной или вареной курицей. Преподносят подарки но­ворожденному. Постель для колыбели сшила Аружан. Дачий пре­поднесла молитвенник, который положила в колыбель под подушку, другие тоже пришли не с пустыми руками. Было принесено 5 руко­писных заклинаний. Дачий привязала их по всем углам колыбели, а пятое повесила на шею Япуну.

С песнями и молитвами уложили спеленутого младенца в кро­ватку.

Моего милого баюкаю,

Моего черноглазого баюкаю,

Моего кучерявого баюкаю,

Скоро вырастешь ты красивым,

Скоро вырастешь сильным,

Станешь стрелять без промаха,

Всегда поражая врага.

Будет конь у тебя горячий.

Будешь славен ты в стороне своей.

Предводителем вырастешь храбрых парней.

Поведешь их в бой - сам впереди.

При отходе товарищей ты позади

При разделе добычи ничего не возьмешь.

Спи, спи, спи мой парень.

Почему не спишь, мой мальчик?

Придет время, и ты оседлаешь коня,

Жеребенок уже растет для тебя.

И когда ребенок, убаюканный множеством заботливых рук, уснул, женщины сели за столы угощаться» (23).

К сожалению, мало кто сегодня читает национальную литерату­ру, и целенаправленные попытки знакомить молодых с проблемами, поднятыми там, в обществе редки. Во главу угла выходит лицеме­рие, о зарождении которого повествовали Каламбий и Хан-Гирей. Черкесы всегда были народом с возвышенными цельными понятия­ми о чести и достоинстве человека, о чем повествует богатое устное народное творчество. Однако, по словам Хан-Гирея, «различия ме­жду нынешними черкесами и их предками весьма резки» (24)?

О том же читаем в «Записках черкеса» у Каламбия: «Есть о чем сожалеть, есть о чем призадуматься. Грустно, тяжело становится на душе, когда подумаю о собратьях. Низость, продажность - все это гибельно развивается среди народа, который когда-то не был чужд рыцарских правил и чтил имена предков» (25).

Как видим, разрушение человеческих отношений, самой этики, которую создали наши предки, началось не сегодня. Народ - обла­датель высочайшей культуры человеческих отношений, испокон ве­ков удивлявший мир, должен бережней относится к своим корням. Необходимо принципы и методы воспитания подрастающего поко­ления вернуть в русло народной педагогики, уважения и любви к прошлому, и делать это программно, взвешенно, не задевая интере­сы других национальностей. Социологический опрос школьников показал низкий уровень знания истории, фольклора, культуры, ху­дожественной литературы родного народа. Надо открывать для де­тей эти книги. Надо объяснять, что это все досталось нам вековой мудростью предков и является святыней, подобной материнскому молоку.

Много внимания этой теме сейчас уделяется в краеведении. Но обратимся к строкам С. Хахова: «Мы псалъэр иджыпсту зэхэзыхым сакъыгурымы1уэнк1э сошынэ. Сошынэ языныкъуэхэм сызахамыщ1ык1ынк1э, т1эк1у сзгъэлеи1уэу къащыхъунк1э. Зэрыжа1ащи. махуэ къэс зауэщ, лъыгъажэщ, 1эщэ шынагъуэхэм къа1урылъэлъ шэ куэдык1ейр дихъурсягък1 щызэблолъэт, Шынагъуэ хъуащ абыхэм я гъуэзыр дндежк1и къэсынк1э. Ди щ1ыр, ди псыр, дызэрыбауэ хьэуар яуц1эп1. Ди къэралыр иджыри хуэдэу игьащ1м щытакъым щызэрызохьэ щьтроук1. Щхьэзыф1эф1ыр удэфар. лейзехьэр куэдщ. ахъшэр псык1э хъуащи, яшхынрэ шат1эгъэнрэ щхьэк1э ц1ыхум балыхьыр ятелъщ. Сыт хуэдэу щымытами езгъэлейуэ къэслъытэжыркъым. Сэ си ф1эщ мэхъу дунейр игъащ1эк1э апхуэдэу зэрыщымытынур. Зэзауэхэри зэ увы1энщи, 1угъуэри зэк1эщ1ихужынщ, мамырыжынщ псори. Ахъшэ димы1ми къэдлэжьтжынщ. Гува-щ1эхами дызыхуейр дыщыхуейм дгъуэту дыхъужынщ. Ахэр псори адыгэ лъэпкъыр зэрык1уэдык1ын 1уэхукъым. Адыгэ лъэпкъыр зэрык1уэдык1ьшк1э шынагъуэр мы ди бзэм худи1э щытык1э мыхъумыщ1эрщ, зэрыдмыгъэлажьэрщ, къызэрытф1эмы1уэхурщ. Мне ар къызэгуры1уэу дылэжьэн дыпсэун хусйщ сэ сы адыгэщ жызы1э дэтхэнэри» (26). Автора волнует, что вокруг происходит много негативного, но еще сильней его вол­нует то, что нация стоит на пороге потери языка и культуры. Едко, сатирическим пером борется с этим С. Хахов - современный автор, не равнодушный к проблеме восстановления адыгской этики.

И других современных писателей волнует тема возможной утра­ты родного языка. С тревогой об этом пишет талантливый кабар­динский поэт Анатолий Бицуев:

Си анэдэлъхубзэ

Си анэдэлъхубзэ, си псэ,

Си анэдэлъхубзэ, си нэ,

Щхьэ ущымы1ужрэ къабзэу

Ух адыгэ унэ?

Си анэдэлъхубзэ дахэ.

Си анэдэлъхубзэ пагэ

Зэгуэр ди адэжьхэр уэрти Дунейм псом язэрыхэтхэр!

Си анэдэлъхубзэ гуапэ,

Си анэдэлъхубзэ гуащ1э

Уи бын пэжхэр щ1ым гуп-гупу Щызэбгыридзакъэ гъащ1эм (27).

Автор говорит о бесценности родного языка, напоминает читате­лю с упреком и болью: с исчезновением языка исчезнет и нация.

Разводы, матери-одиночки - такого не существовало в жизни адыгов. Когда смерть забирала одного из супругов, адыги решали вопрос разумно. Считалось, что близкий умершему человеку (его брат или родственник) будет лучшим отцом ребенку. Уклад жизни адыгов был подчинен обеспечению будущего благополучия всех, никто не оставался без внимания, мудрый выход предлагался обще­ством, родом из любого положения.

С помощью книги С. Хахова «Длинный день» («Махуэр дунейм и к1ыхьагыц») рассмотрим другую проблему. В ней есть повесть «Си­гу къаувы1и сызылъэщ1эгъэхьэ! (Сердце, остановись, дай догнать тебя!) о Мурадине (28).