Поэтому не случайно возник "сталинский наряд", так как вопрос борьбы с танками противника стоял очень остро. Именно штурмовики должны были переломить эту ситуацию в пользу наших войск. И им это удалось сделать, используя сложные тактические приёмы в бомбометании по танкам. При попадании бомбы в круг радиусом 10 метров танк переворачивало или у него сносило башню.
В другой ситуации «летающие танки» совместно с истребителями должны были лишить Люфтваффе монополии в воздухе. Несмотря на необходимость поддержки истребителей в ходе выполнения боевых задач, штурмовики сами ввязывались в бой с самолетами противника и наносили им существенный урон. В завоевании господства в небе есть и их заслуга. Не случайно в штурмовой авиации за 10 лично сбитых в воздушных боях самолетов противника представляли к званию Героя Советского Союза. Летчики истребительной авиации, у которых это было основной задачей, также за 10 лично сбитых самолетов-бомбардировщиков (разведчиков) представлялись к этому высокому званию.
Решать различные задачи войск, как на земле, так и в небе, позволял многоцелевой штурмовик Ил-2. Незаменимым он стал и в авиации Военно-Морского Флота. Своим огнем и бомбами они топили боевые и транспортные суда противника, поддерживали с воздуха высадку морских десантов. Штурмовик Ил-2 вместе с танком Т-34 стали лучшими образцами боевой техники военного и послевоенного периода. Их вклад в победу неоценим.
Штурм Кёнигсберга
Восточно-Прусская операция была одной из самых длительных и самых массовых стратегических операций Красной Армии в Великой Отечественной войне. Её общая продолжительность составила 103 дня, с 13 января по 26 апреля 1945 года. Советские войска превосходили врага в живой силе в 2,8 раза, в артиллерии в 3,4, в танках в 4,7 и в авиации в 5,8 раза. В численном выражении это составляло 1 млн. 669 тысяч военнослужащих, более четверти всей действующей Красной армии. А также 3859 танков и 3097 самолетов. Шаг за шагом в упорных и кровопролитных боях Советские войска шли по Восточной Пруссии на север, к её столице Кёнигсбергу.
Почти на завершающем этапе этой стратегической операции, 6 апреля 1945 года начался штурм города-крепости. Силы советских войск, предназначенных для штурма Кёнигсберга, составляли 137 тысяч человек, 5 тысяч орудий и минометов, 538 танков и самоходных орудий, 2444 самолета. Вся эта группировка войск входила в состав 3-го Белорусского фронта под командованием Маршала Советского Союза Василевского.
Гарнизон Кёнигсберга, в свою очередь, насчитывал четыре полностью укомплектованные пехотные дивизии, несколько отдельных пехотных полков, крепостных и охранных формирований, а также батальонов «фольксштурма».
Отряды народного ополчения «фольксштурм» были сформированы по личному приказу Адольфа Гитлера о тотальной мобилизации в 1944 году. Призыву подлежало всё мужское население в возрасте от 16 до 60 лет, не состоящее на военной службе. Батальоны «фольксштурма» приняли активное участие в боевых действиях, оказывая яростное сопротивление советским войскам.
Таким образом, общая численность немецких войск, полиции и «фольксштурма» в Кёнигсберге составляла около 130 тысяч человек, до 4 тысяч орудий и минометов, 28 танков и 80 самоходных орудий. А также 170 самолетов, базировавшихся на Земландском полуострове (северо-западная часть Восточной Пруссии, выходящая в Балтийское море).
В Кёнигсбергском укреплённом районе у немцев было три кольца обороны. Первое - в 6-8 километрах от центра города - состояло из траншей, противотанкового рва, проволочных заграждений и минных полей. На этом кольце располагалось 15 фортов с гарнизонами в 150-200 человек при 12-15 орудиях. Второе кольцо обороны проходило по окраинам города и состояло из каменных зданий, баррикад, огневых точек на перекрестках и минных заграждений. Третье кольцо, в центре города, состояло из 9-ти бастионов, башен и равелинов.
Перед началом штурма советская артиллерия 4 дня обстреливала форты, а также здания и баррикады в Кёнигсберге. Штурм города-крепости начался мощной артподготовкой, затем, в полдень, под прикрытием огневого вала в наступление пошли пехота, танки и самоходные орудия. В этот день 6 апреля 1945 года метеорологические условия исключили участие в боевых действиях бомбардировочной и значительной части штурмовой авиации. Поэтому воздушные соединения фронта, совершив за первые два часа штурма около 300 боевых вылетов, не смогли помешать выдвижению и вводу в бой резервов противника.
Зато следующий день, 7 апреля, был основным днём работы для авиации, в том числе и группы штурмовиков Василия Козенкова. Всего в этом день авиация фронта, принимающая участие в операции сделала 4758 боевых вылетов, сбросив 1658 тонн бомб на Кёнигсберг и военно-морскую базу Пиллау (ныне Балтийск).
Кёнигсберг горел, зарево пожаров и клубы дыма закрывали город с воздуха, что осложняло работу авиации. Но уже ничто не могло остановить боевого духа войск, они рвались вперёд, чтобы открыть дорогу на Берлин. И уже через два дня, по приказу коменданта города, генерала Ляша, гарнизон Кенигсберга капитулировал. В плен было взято 93853 немецких военнослужащих. Около 42 тысяч защитников города было убито. Захвачено более двух тысяч орудий, 1652 миномета и 128 самолётов. В ночь на 10 апреля Москва салютовала советским войскам 24-мя артиллерийскими залпами из 324-х орудий.
Чтобы представить вклад штурмовой авиации в этот период войны и увидеть, что стоит за словами «боевые вылеты», следует взглянуть на цифры, определяющие результаты её боевой деятельности. Только за один месяц Восточно-Прусской операции и штурма Кёнигсберга 1-я гвардейская штурмовая авиадивизия произвела 2663 боевых вылетов, преимущественно на сопровождение наступавших танков и пехоты.
В боевых действиях участвовали все её гвардейские полки (74, 75, 76,136). В результате ударов штурмовиков было уничтожено 85 танков, 45 штурмовых орудий, 572-е автомашины. Подавлен огонь 171-ой батареи полевой и зенитной артиллерии. Истреблено около 15-ти тысяч вражеских солдат и офицеров. На аэродромах противника уничтожено 55 самолетов и 25 повреждено.
За мужество и отвагу в ходе Восточно-Прусской операции и штурма Кёнигсберга авиаторы дивизии были высоко оценены нашей Родиной. Знамёна её полков украсили боевые ордена. Наиболее отличившихся 16 лётчиков получили звание Герой Советского Союза. Среди них был и шагнувший в бессмертие Василий Козенков.
Тайна Растенбурга
В конце 1944 года войска Красной Армии подошли к границам Восточной Пруссии. А в апреле 45-го перед штурмом Кёнигсберга большая её часть (2/3) была уже очищена от немецко-фашистской армии. Оплотами сопротивления оставались город-крепость Кёнигсберг, военно-морская база Пиллау и отдельные группировки войск на Земландском полуострове.
136-ой гвардейский штурмовой авиационный полк, в котором служил Василий Козенков, вместе с 74-ым полком авиадивизии дислоцировался в Растенбурге (Восточная Пруссия), ныне город Кентшин (Республика Польша). Аэродром находился южнее Кёнигсберга, примерно в 110-ти километрах по прямой линии, что составляло менее четверти часа полёта на штурмовике Ил-2.
Нахождение Советских войск в Растенбурге носило символический характер и говорило о полном крахе замыслов Гитлера и неотвратимом поражении Германии. Именно отсюда, из «Вольфсшанце», что в переводе означает «Волчье логово», Гитлер руководил нападением на Советский Союз и боевыми действиями на Восточном фронте. Именно здесь, в лесу Гёрлиц, недалеко от Растенбурга, находилась главная ставка фюрера и командный комплекс Верховного командования Вооружёнными силами Германии. Здесь, в подземелье, Гитлер провёл свыше 800 дней и ночей. Именно здесь 20 июля 1944 года на него было совершено неудачное покушение, и он чудом остался жив.
И лишь 25 января 1945 года, в связи с выходом передовых частей Красной армии почти к самому логову, «Вольфсшанце» была оставлена немецкими войсками. А бункеры с системами жизнеобеспечения и управления были взорваны. Расчистка немецких минных полей вокруг командного комплекса потом ещё долго осуществлялась советской и польской армией вплоть до 1956 года, в несколько этапов. Сапёрам удалось обезвредить около 54 тысячи мин и более 200 тысяч боеприпасов.
Что характерно. Начавшиеся с весны 1940 года работы на «Вольфсшанце» охватывали площадь в 250 гектаров. Здесь в короткие сроки было построено более 100 бункеров, связанных между собой всеми необходимыми элементами жизнеобеспечения. Толщина стен и потолков отдельных сооружений доходила до 8-ми метров, что подчёркивает масштабность и основательность проводимых работ. К весне 1941 года всё было готово к размещению в Ставке более двух тысяч военнослужащих и обслуживающего персонала. Все эти мероприятия по созданию командного комплекса и управления из него Вооружёнными силами Германии проводились в 80-ти километрах от границ СССР и не были обнаружены вплоть до подхода туда Советских войск в январе 1945 года.
Несомненно, это один из просчётов Генерального штаба Красной Армии и многочисленных разведслужб СССР, действия которых были явно не согласованы, а их разрозненная информация не подвергалась общему анализу. В этой связи предвоенная картина была явно искажена, что не позволяло Сталину принять однозначного и своевременного решения по оперативному развёртыванию войск и отражению внезапного удара на Советский Союз.
Последний бой
До капитуляции Кёнигсбергского гарнизона оставалось два дня. Об этом возвестит войска водружённое на башню Дона знамя победы в штурме города. Пройдёт ещё месяц, и другое знамя в поверженном Берлине осветит подвиг советских воинов большой победой в этой войне. Так штурмовой флаг 150-ой стрелковой дивизии войдёт в историю как «Знамя Победы». Но к этому дню нужно было ещё дойти, проложив дорогу на Берлин в огне ожесточённых сражений. Именно эту миссию и выполняли войска 3-го Белорусского фронта в этот день 7 апреля 1945 года.
Получив от командира полка задачу на подавление с воздуха немецких войск на южной окраине Кёнигсберга, группа в составе шести самолётов Ил-2 легла на боевой курс строго на северо-запад. Видимость по маршруту была хорошей, что способствовало точной проводке экипажей к Кенигсбергу, который уже издали выдавал себя заревом пожарищ и облаками чёрного дыма.
Группу как всегда вёл Козенков, ведомым за ним шёл командир звена, гвардии старший лейтенант Борис Бучин. Борис был опытным лётчиком и воевал на фронте с февраля 1943 года. За его спиной уже было более 130 боевых вылетов на штурмовку живой силы и техники противника. В паре с Козенковым они достигли полного взаимопонимания, совершив более ста боевых вылетов. Воевали слаженно и успешно выходили из самых сложных ситуаций. Своими действиями Бучин всегда обеспечивал в бою успех экипажу Козенкова, за что на равных с командиром представлялся к награде. На все боевые задания они ходили непременно с орденами, невзирая на запреты командования. Да и снимать награды считалось плохим признаком. Начальство, понимая нелепость ситуации, тоже делало вид, что ничего не замечает.
В задачу Бориса Бучина входило прикрытие самолёта командира во время полёта и в бою, следуя за ним в нескольких метрах. В такой паре первый самолёт назывался «ведущим», а второй «ведомым». Ведомый экипаж, кроме прикрытия ведущего, выполнял все произведённые им действия. Если ведущий пускал реактивные снаряды, ведомый делал то же самое, а если бросал бомбы, то их бросал и ведомый. Это логичное правило позволяло наносить эффективные удары по боевой технике и живой силе противника. Бросить ведущего считалось преступлением.
Следующую пару за Борисом Бучиным вёл заместитель командира эскадрильи, гвардии капитан Борис Асадчих. Борис тоже был не новичком в лётном деле и боевой работе. Находясь в действующей армии с июля 1942 года, совершил 166 боевых вылетов на штурмовку войск противника. Воевал под стать своему командиру и был у него не только хорошим заместителем, но и надёжным другом.
За Асадчих шёл экипаж опытного лётчика-штурмовика, гвардии лейтенанта Михаила Мальченко. Михаил к этому времени уже совершил более 114 боевых вылетов на самолёте Ил-2 и 74 на лёгком бомбардировщике По-2. Как отважный и расчётливый пилот, он был не заменим в бою при штурмовых атаках и в схватках с истребителями противника. Поскольку Михаил был старше своих сверстников на два года, то обращались к нему непременно по имени и отчеству, а в бою, как правило, просто и коротко, только по отчеству. Так делали все, и Козенков в том числе. Получив ранение в одном из боёв, Мальченко не вышел из «круга», сражался до завершения атаки, успешно выполнив боевую задачу.
Такими они были все, эти молодые, но уже опытные и надёжные воздушные бойцы. Все потом за героизм, проявленный при штурме Кенигсберга и боях в Восточной Пруссии, станут Героями Советского Союза. После гибели Козенкова Асадчих будет назначен командиром эскадрильи, а Бучин его заместителем, и в память о командире будут также бесстрашно воевать, применяя его опыт и мастерство в бою.
Когда я спросил Бориса Бучина: «Каким вам запомнился Василий?» Он, не задумываясь, ответил: «Он нас всегда берёг, и, только благодаря его заботам, мы остались живы». В реальной действительности Козенков был опытным лётчиком и умелым командиром. Отличался не только смелостью и мужеством, но каким-то особым умением достигать победы. Сам он считался неуязвимым, ни разу не был ни сбит, ни ранен. Божьей помощью ему служило его высокое боевое мастерство и мужество.
Бесстрашным мастером бомбово-штурмовых атак Василий показал себя в первых же боях, прибыв в 136-й авиаполк в марте 1943 года. Именно с этого времени ему доверили водить штурмовые группы «горбатых». Все в полку знали, что Козенков может одновременно вести бой с истребителями противника, бомбить назначенные цели, подавлять зенитную артиллерию и всегда выходить победителем, сохранив в боеспособности все экипажи. Поэтому лётчики с ним чувствовали себя уверенно и спокойно, делали свою работу, следуя его команде - делай как я!
И в этот раз группа штурмовиков уверенно шла за «соткой» командира. Впереди была цель, которую надо было уничтожить. Под крылом мелькали развалы жилых корпусов горящего города. Пласты чёрного дыма и пыли стали ухудшать видимость, скрывая объекты. Там, внизу, ещё хозяйничал враг, огрызаясь огнём артиллерии и свинцом из пулемётов, но небо уже было нашим.
Это стало возможным благодаря безраздельному господству в воздухе истребителей 240-й авиадивизии, от которой 124 истребителя сопровождали бомбардировочную и штурмовую авиацию. А еще 108 экипажей патрулировали вокруг города на различных высотах и не допускали пилотов Люфтваффе к району боевых действий.
В то время как штурмовики, шестёрками непрерывно сменяясь над полем боя, отбивали у врага каждый форт, каждую улицу и квартал, бомбардировщики наносили удары по объектам, расположенным в глубине обороны. Такой мощи бомбардировочный удар, какой был нанесен в этот день по Кенигсбергу, не наносила ещё наша авиация за всю войну.
К штурмовым действиям привлекалась и истребительная авиация. Для этих целей 200 истребителей были подготовлены для нанесения бомбовых ударов по точечным целям с пикирования, а 630 истребителей применялись в качестве штурмовиков.
Уже шёл третий час, как наземные войска перешли в наступление после сокрушительной артиллерийской подготовки, ударов бомбардировочной и штурмовой авиации. Внизу было пекло, но штурмовики должны были делать свою работу, расчищая дорогу пехоте и танкам, которые ещё просили огня. Впереди по курсу появились очертания объекта подавления и группа начала разворачиваться в боевой порядок "змейка" для нанесения бомбово-штурмового удара и обеспечения свободы действия каждому самолёту.
Сильный дым от пожаров над городом не давал возможность экипажам наблюдать, откуда ведёт огонь зенитная артиллерия. Это ограничивало возможности для её активного подавления, а также затрудняло свободу противозенитного маневра. Но, несмотря на сложные условия обстановки, Козенков дал команду подавить форты, артиллерию и живую силу противника в назначенном квадрате. И, как всегда из крутого пике, пошёл на первый круг. Бомбы ложились точно в назначенные цели, вызвав панику у противника.
Зенитная артиллерия немцев вела непрерывный огонь, пытаясь отбить атаку штурмовиков и прикрыть свои войска от удара. Но группа, опоясав объект огненным кольцом, опять заходила на цель, и снова град бомб и снарядов вздыбил землю внизу. Завершив второй круг, Козенков начал выходить из атаки, и в этот момент под правой плоскостью произошёл взрыв крупнокалиберного зенитного снаряда, сопровождающийся чёрным, густым облаком дыма. От взрыва самолёт перевернуло, и он в мгновенье исчез из виду. «Строй штурмовиков дрогнул, и я оказался не у дел», - констатировал ситуацию Бучин. – «Всё это произошло буквально в ста метрах от моей машины».
Асадчих, как старший по должности, должен был сразу взять командование группой на себя, но этого не произошло. Наверное, он, как опытный лётчик, понимал, что любые манипуляции строем самолётов над целью могут привести к срыву боевой задачи. С другой стороны, Борис Бучин был готов заменить выбывшего командира, отчётливо представляя его решение в этой ситуации. Секунды, и штурмовик Бучина, перейдя в пике, пошёл на третий круг, за ним устремилась вся группа.
В третьем и последующих заходах действия экипажей носили шаблонный характер, не чувствовалось огня и напора. Они не умели мстить, а сжав зубы, выполняли обязанности, предписанные боевым уставом. «Просто отбомбились и ушли, - сказал Борис Бучин. - Словно сделали ненужную работу», - хотел добавить он, но промолчал. И так было понятно, что чувствовали лётчики, в этот момент, когда шли на цель. Ведь там, внизу, за клубами дыма и огня был самолёт командира, и помочь ему они не могли. Выполняя до конца взятые на себя обязанности ведущего, Борис Бучин повёл группу на свой аэродром.
Никто в этот день не скрывал своих переживаний, особенно сильно страдал Борис Асадчих. Лучший друг погиб у него на глазах, и он не смог его прикрыть, как это всегда бывало в бою. К этому нельзя привыкнуть и забыть, зарубки на сердце остаются на всю жизнь. И вопрос: «А всё ли ты сделал?» - будет всегда терзать душу.
Трагическая весть всколыхнула весь полк. Сразу же был выпущен бюллетень с фотографией погибшего экипажа, к которому шли лётчики, воздушные стрелки, технический состав. Постояв в раздумье и сфотографировавшись на память, расходились. Подходили другие, и так весь день, полк прощался с Козенковым, отдавая ему последние воинские почести. «Скорее всего, наш командир погиб в воздухе, как и бывает у лётчиков», – в заключение сказал Бучин. И немного помолчав, добавил: «Слишком сильный был взрыв!»
Вечером за ужином выпили, помянули молча, без речей. Так делали всегда, нельзя было пускать боль в сердце глубоко. Слишком много было потерь и переживаний. Из 22-х лётчиков, пришедших в полк с Борисом Бучиным в феврале 1943 года, к концу войны остался жив только он один. Такой дорогой была плата за несгибаемую волю идти на огонь, прокладывая дорогу своим. И никакая броня не спасала грозную машину, но сильнее брони был боевой дух штурмовых экипажей, и это рождало победы.
Наверное, в благодарность добрых и славных дел той военной поры судьба подарила возможность общения с человеком, который был ближе всех к Василию Козенкову в последние минуты его жизни.
Трудно объяснить, но какая-то неведомая сила без всякой надежды на успех толкнула меня в канун дня Победы набрать номер в Москве. Ответила женщина, а потом я услышал бодрый и энергичный голос мужчины. Это был ведомый Василия Козенкова, Герой Советского Союза, полковник в отставке Борис Владимирович Бучин. Несмотря на свои 89 лет, Борис Владимирович обладал хорошей дикцией и отменной памятью. Но ходить, как он мне потом пожаловался, уже было трудновато и приходилось прибегать к костылями.
Я накапливал вопросы и периодически звонил ему, конечно, речь всегда шла о Козенкове и его боевых друзьях. В связи с тем, что тема войны и подвиг Василия довольно тщательно изучены и освещёны, я как неопытный исследователь просил прокомментировать эпизоды уже известных фактов. Но в большинстве случаев он смеялся или отрицал их, убедительно отстаивая свою позицию, и это вызывало к нему уважение. Отдельные детали он помнил просто фотографически, в чём я убеждался не раз, перечитывая его воспоминания и описания тех событий ветеранами полка.
О Василии Козенкове всегда отзывался доброжелательно, с неподдельной любовью, называя его только по фамилии. Хотя один раз «покрыл» даже Героя Советского Союза за его неумелые действия, приведшие к потере машин в бою. «Если бы там был Козенков, этого бы не произошло, - сказал он. - И все экипажи пришли бы на аэродром». Эти слова он повторял потом не раз, рассказывая о трудных и трагических эпизодах войны. Наверное, Козенков был для них незыблемым примером в молниеносной оценке обстановки и принятии верных решений, позволяющих выполнить боевую задачу и сохранить экипажи.
Выбрав минуту под хорошее настроение, я спросил: «А Василий был привлекательным мужчиной?» Ведь все они были так молоды и наверняка даже на войне ценили эти лучшие годы своей жизни. Более того мне хотелось, чтобы в герое всё было хорошо. – «Да, он был красивый и умный мужчина – ответил Бучин. - Но не был рубахой парнем, а всегда держался обособленно и постоянно о чём-то думал».
Да, Козенкову было о чём думать. Лейтенантом он принял эскадрилью и нёс уже ответственность за большой коллектив. Это обязывало его быть везде первым и продумывать всё до мелочей. Ведь экипажи должны были ежедневно уходить на боевое задание и с честью без потерь его выполнять. Поэтому все его мысли были отданы работе, которую он как командир должен был организовать, обеспечив её успех. Не случайно он уходил с экипажами в бой, возглавляя ударные группы, и мог выполнить любое задание, даже тогда, когда это казалось невозможным. Именно там, в бою, можно было оценить не только каждого лётчика эскадрильи, но и увидеть результаты своего труда, реализуя замыслы, которые рождались на земле.
Но мои вопросы на этом не закончились. Больше всего хотелось услышать от Бориса Владимировича, был ли захоронен экипаж? Я несколько раз задавал ему этот вопрос и всегда получал только один ответ: «Нет, не хоронили, такое не могло забыться». Но на войне бывало всякое, более того, имелись официальные сведения о захоронении и перезахоронении экипажа. Всё это следовало изучить, перепроверить и по возможности распутать этот клубок загадок. Уж слишком крепкими были узлы у этой фронтовой истории.
Зная о том, что после взятия Кенигсберга, осуществлялись поиски самолёта Ефима Исаева, я поинтересовался у Бучина: «Проводились ли такие мероприятия по экипажу Козенкова?» - «Нет! – ответил он, а что было искать? Он «ушёл» на занятую немцами территорию и, скорее всего, взорвался или сгорел, но взрыва и пожара я не видел». Хотя экипаж штурмовика практически сидел на пороховой бочке, баки с горючим были в плоскостях, сзади лётчика и под ним. Поэтому при повреждении или падении самолёт воспламенялся, а если детонировали боеприпасы, то и взрывался.
Конечно, Борис Бучин и не мог видеть всю картину падения самолёта Козенкова, так как он мгновенно исчез из его поля зрения, оставшись сзади. Только экипажи, идущие следом за ним, могли наблюдать её до конца и в последующем описать в боевом донесении.
Пытаясь расставить всё по местам, я продолжал допытываться у Бучина. «Сколько было всего снарядов? Некоторые авторы пишут, что их было два». – «Нет, был только один снаряд, и он был нацелен в головную машину», - спокойно, но твёрдо ответил мне Борис Владимирович.
- «Что они так и не вышли из боя и души их не были упокоены?» Мой замысловатый вопрос он понял, но оставил его без ответа. И мы закончили наш разговор, закрыв эту больную тему. Вот так людские трагедии невидимыми волнами касаются нашей памяти и сегодня, вселяясь в наше сознание. Сколько бы времени не прошло после той войны, а они всегда будут терзать нашу совесть, прося участия и упокоения.
Огненный таран
Исследуя героический путь отважного лётчика, нельзя пройти мимо вменённого в подвиг Василия Козенкова огненного тарана. Для того и проводятся изыскания, чтобы в нашей истории не было белых пятен и кривых зеркал, а истина не обрастала домыслами, выхолащивая правду.
Явление, когда человек идёт на самопожертвование, на мой взгляд, не изучено до конца. Кроме того, во всех случаях мотивы и условия совершения данного поступка совершенно разные. За годы войны в списках авиаторов, совершивших огненный таран, значится - 214 экипажей, из них - 55% пилоты штурмовой авиации. Лётчики, не имеющие достаточно боевого опыта и подготовки, в звании сержант, младший лейтенант и лейтенант, вчерашние выпускники ускоренных курсов лётной подготовки, составили - 56% от общего числа штурмовиков. Более опытные пилоты, отнесённые к категории командира полка и эскадрильи, - 19%. Командиры эскадрилий, которые непосредственно водили группы штурмовиков на боевые задания и обучали экипажи, составляют - 15%.
Разница между молодыми, слабо подготовленными и опытными лётчиками достаточно большая. И утверждать что-либо обратное просто бессмысленно. Факторы, определяющие боеспособность и живучесть экипажа, напрямую связаны с опытом и его реальной подготовкой. И когда они соответствуют верхней планке, то победы лётчика принято относить к везению. Так и говорят: «Ему повезло!» Но все понимают, что он «ас» в своём деле и этому сопутствует его высокая выучка и боевой опыт.
В первой штурмовой авиационной дивизии огненный таран совершили девять экипажей. Что же вынуждало штурмовиков идти на самые крайние меры, было это правилом или исключением? Конечно, правило у лётчиков было только одно: выполнить боевую задачу, сохранив машину и свою жизнь для последующих боёв. В 136-м авиаполку этому правилу следовали повсеместно. Так Виктору Ветрову всегда удавалось справиться с горящим или повреждённым в воздухе самолётом и уйти на свою территорию. Борис Бучин пять раз был сбит и смог выпрыгнуть охваченный огнём из горящего самолёта. В другом случае, будучи тяжело раненным в воздухе, отразил атаки вражеских истребителей, перелетев линию фронта, сел на свой аэродром. И так поступали все лётчики, но, тем не менее, огненные тараны совершались, и таких случаев было много и в воздухе, и на земле. Что же двигало людей к этому подвигу?
В первую очередь, азарт боя и неудовлетворённость его результатами. Когда сброшены все бомбы и не осталось ни одного патрона, а противник не повержен, то последним снарядом для него становился горящий самолёт или пылающий танк. Этот порыв выходит за рамки человеческих возможностей и стоит, наверное, выше героического поступка.
В большинстве случаев к тарану движет экстремальная ситуация, куда попадает экипаж во время боя. К примеру, самолёт горит, но лётчик не в состоянии покинуть кабину из-за ранения или другой возникшей преграды. Хотя в этих условиях машина ещё управляется, но, тем не менее, взрыв и столкновение с землёй неизбежны. Вот в эти секунды и принимается осознанное решение идти на таран.
Это явление не относится к случайному событию, так как в подсознании лётчика эта ситуация и её разрешение уже заложены в результате многочисленных сокровенных размышлений о формах ведения боя и выхода из экстремальной обстановки. Вот именно там, где, казалось бы, нет никакого выхода, он уже изначально определён в огненном таране или какой-либо другой форме самопожертвования ради достижения победы над врагом. Это и есть то, что мы называем совестью, честью, воинским долгом и ответственностью.
Нельзя исключать и неосознанного тарана, который может идти в зачёт как осознанный. Штурмовики выполняют боевую задачу по цели на малых, а порою и предельно малых высотах. Сама цель тоже не является точечным объектом, а может располагаться на значительной площади. Попав в зону огня зенитной артиллерии или истребителей, экипаж может в мгновение погибнуть или самолёт станет неуправляемым и устремится к земле. Но, находясь низко над целью, он на неё и обрушится. Это может быть позиция артиллерии, пехоты или другие объекты, по которым осуществлялась штурмовка.
Не исключаю, что большинство необстрелянных, слабо подготовленных лётчиков, таким образом, и попало в список огненных таранов. Уж слишком много их там, вчерашних школьников! Они не были «камикадзе», им хотелось жить, летать и любить, но на их долю выпала война. И они защищали свою землю, отдавая все силы военному делу, а, когда пришлось, то и жизни. Так случилось, что это время выбрало именно их. Наверное, более точно и справедливо о них сказано в короткой песне сериала «Небо в огне».