Здесь я постараюсь суммировать некоторые из менее спорных заключений Нолла, которые проливают свет на отношения Юнга к иудаизму и оккультизму. Согласно Ноллу, в то время как официальная история представляет Юнга прямым последователем психологической традиции Блейлера и Фрейда, Юнг был очень связан и отчасти находился под влиянием группы в значительной степени свободных германских движений и идей.
(1) Ницшеанство: Юнг интересовался Ницше, посвящал семинары Заратустре Ницше в клубе психологии в 1930х годы[119]. Вначале Юнг проявлял пристальный интерес к оживлению духовных движений, которые были основаны по стопам клича Ницше о смерти Бога и разрушения традиционной религиозной веры. Согласно Ноллу, Юнг был затронут явлением нетрадиционной формы спиритизма, отразившегося в философии Ницше.
(2) Культ Вагнера: Юнг был очарован композитором Рихардом Вагнером[120](1813‑1883), чьи приверженцы, особенно после смерти Вагнера, стали националистами и открытыми антисемитами. Вагнер время от времени поднимал темы германской мифологии в своих операх, в особенности сосредотачиваясь на героическом Зигфриде, который стал важной мифологической фигурой для Юнга. Сабина Шпильрейн, бывшая еврейкой и очень любившая Юнга, написала в своих личных дневниках, что у нее и Юнга были сновидения о рождении германского ребенка Зигфрида. Гитлер понимал Вагнера как прародителя нацизма и создал в честь него башню Байройт, где были исполнены оперы Вагнера. По сей день это священная национальная святыня.
(3) Гекелизм: Эрнст Гекель, (1834‑1919), преподаватель зоологии, антихристианин и основатель "религии монизма[121]" считал, что каждый взрослый человек ‑ "живой музей" истории[122]видов. Юнг перенял рекомендации Гекеля относительно "филогении души" и "филогенетической психологии". Гекель был антисемитом и приложил руку к формированию понятия о том, что евреи ‑ биологически низшие существа.
(4) Почитание солнца: солнце как видимый символ внутреннего Бога или Самости стало важной темой в национальном движении[123], которое выразилось в письмах таких авторов как Герман Александр Кейзерлинг (1880‑1946). Рихард Вильгельм, (1873‑1930) был лектором в школе мудрости Кейзерлинга, и стал близким личным другом и коллегой Юнга[124].
(5) Издательство Дидерича. Юнг был знаком со многими из работ Ойгена Дидерича[125], включающими идеи таких классических авторов как Экхарт, Силезиус, Бёме, Бруно, Парацельс, Гете и Каруз, многие из которых были чрезвычайно важны в собственном интеллектуальном становлении Юнга. Дидерич верил в иррациональный характер религии и духовное пробуждение немцев, темы, которые затем были подняты самим Юнгом. В пробуждении немцев интуиция была бы превыше разума и привела бы к духовной элите, которая бы вызвала искупление[126]общества. Дидерич также популяризировал гностицизм в ряде работ между 1903 и 1910 годами, и написал свой собственный гностический миф в 1916[127], а также проявлял заинтересованность в арийской мифологии и ее символизме, включая свастику и мандалу[128], представляющую большой интерес для Юнга.
(7) Оккультизм. Нолл указывает, что Юнг проявлял большой интерес к спиритуализму и оккультизму, работая на грани между истеричными и духовными явлениями. Юнг был несомненно знаком с работами такого оккультиста как Елена Петровна Блаватская (1831‑1891), российский спиритуалист, которая утверждала, что была в контакте с Тайными учителями, которые передали ей "тайную доктрину." В ее работе представлены обзоры эзотерических традиций, таких как алхимия, астрология, ритуальная магия, колдовство и восточные учения[129], каждая из которых стала частью духовного климата, питавшего множество молодых немцев и швейцарцев, включая Юнга, в течение последних годов девятнадцатого и первых лет двадцатого века.
(7) Мистика земли: Юнг поднял другую общую этническую тему в своей доктрине, о том, что окружение или ландшафт оказывают решающее влияние на психологию людей, и использовал эту идею, чтобы отделить евреев и арийцев. Различия Юнга между сверхцивилизованным евреем[130], и подавляемым варварским немцем повторяет древнее немецкое различие между естественным земным человеком и его чрезмерно скованным цивилизованным коллегой[131]. Как мы видели ранее, Юнг считал, что еврей не привязан к земле. (Здесь мы должны отметить, что подобные доктрины о земле и привязанности к ней ‑ главные темы в сионизме, и, возможно, позже вызвали сочувствие Юнга сионистскому движению[132])
(8) "Жизненный Тон": Юнг был привлечен к немецкой этнической природе или национальной вере в "жизненный тон", соединяющий всех немцев в коллективном эмоциональном опыте[133]. Для Юнга это коллективное чувство было основанием для сильного переноса, например, воздействия Гитлера на германский народ.
Нолл понимает воздействие этих национальных идей на Юнга, так же как и популярность идей Юнга среди астрологов, неоязычников, спиритуалистов, последователей Нью эйдж, то есть как свидетельство того, что юнгианская психология в действительности лишь интеллектуализированная версия эзотерических идей и методов. Согласно Ноллу, Юнг представил свои теории с точки зрения символов алхимии, которые "чуть менее национальны"[134]. Нолл приходит к заключению, что "есть неоспоримые доказательства, что работа Юнга явилась результатом того же самого центрально‑европейского неоязыческого, ницшеанского, мистического, гередитического, национального утопизма, который дал начало национал‑социализму."[135]Однако, Нолл располагает Юнга в этом контексте, серьезно не рассматривая возможность того, что несмотря на эти несомненные ассоциации, Юнг и его последователи создали интеллектуально сложную и оправданную психологию. Нолл делает свои выводы на основе (сомнительных) предположений о том, что
(a) фактически ничего стоящего не было в основе оккультных, теософических, и "неоязыческих" движений конца девятнадцатого и начала двадцатого веков;
(b) ассоциация элементов этих движений с национальной философией, которая в конечном счете способствовала нацизму, фактически проклинает эти движения;
(c) если юнгианская психология может быть так близко ассоциирована с религией или духовностью, и этого достаточно, чтобы представить юнгианство как шарлатанство; и/или
(d) духовность, предлагаемая Юнгом и его последователями, является псевдодуховностью, не достойной теологического или психологического внимания.
"АРИЙСКИЙ ХРИСТОС"
Во второй работе, Тайная жизнь Карла Юнга, Нолл обсуждает определенные доказательства подразумеваемого антисемитизма Юнга. Нолл утверждает, что Юнг испытывал стойкий интерес к духовному возрождению арийской расы, и его любовь к языческим и национальным мифам и символам изначально привлекла его к нацистам, поскольку они построили свою собственную идеологию на основе тех же самых немецких мифов и идей, настолько привлекательных для Юнга. Однако, на взгляд Нолла, Юнг был не заинтересован политикой и рассматривал национал‑социализм лишь в психологических терминах как выражение мифического "архаичного человека", который оживит немецкую культуру[136]. Нолл приводит слова одной из ранних учениц Юнга, Иоланды Джакоби:
Его идея [о нацистском движении] состояла в том, что хаос рождает благо или нечто ценное. Так в немецком движении он видел хаотическое, изначальное условие для рождения нового мира [137].
Несмотря на доказательства нацистской угрозы, Юнг продолжал рассматривать развитие Германии сквозь призму его собственной психологии, сказав Джакоби, после того, как она предупредила его об опасности нацизма,
"Не закрывайте своих открытых глаз. Вы не можете отклонить зло, потому что зло ‑ зачинатель света" [138].
Джакоби считает, что у Юнга просто не было ни доли понимания внешнего мира.
Со всей справедливостью следует обозначить простой факт, ‑ притом, что в психологию Юнга в значительной степени могут быть интегрированы многие из тех философских и религиозных идей, которые повлияли на национал‑социализм, это не делает Юнга нацистом, подобно тому, как преступления христианских фанатиков (например, во время Инквизиции или Крестовых походов) не делают всех христиан ответственными за их действия. Ноллом и другими было прозрачно указано на то, что сионизм ‑ многоликая "национальная" оболочка движения, был привнесен в определенные идеи, которые также повлияли на нацистов, но доказательства, связывающие Юнга с антисемитизмом и нацизмом, должны быть более прямыми.
Нолл указывает, что Юнг мог быть открытым антисемитом, особенно когда находился в компании неевреев. В 1933 видный британский юнгиаец Майкл Фордхэм встретился с Юнгом в Цюрихе. Фордхэм сообщает, что Юнг потратил три четверти часа, разглагольствуя о евреях, говоря о том, что, когда евреи бродили по пустыне сорок лет, они "откармливались зерновыми культурами других народов", и они "должны быть одеты в особую одежду, потому что иначе мы могли бы принять их за таких же людей как и мы"[139]. Ирен Чамперноун, которая была анализантом с Юнга в 1936, позже сообщила, что Юнг делал антисемитские замечания и фактически поощрил своих пациентов делать то же самое как средство поддержания отношения с "тенью"[140]. Однако, еще одна коллега Юнга, Корнелия Бруннер, вспоминала, что Юнг был "ужасно расстроен", когда узнал, что немецкие синагоги были сожжены[141].
"ВИНА" И "РАСКАЯНИЕ"?
Степень "вины" Юнга за свои слова и поведение до Второй мировой войны остается открытой для значительных противоречий[142]. Тем не менее, большинство юнгианцев считают, что, в то время как Юнг не был ни ярым антисемитом, ни нацистом, и лично многое сделал, чтобы помочь конкретным евреям во времена нацизма и в течение своей жизни, его слова и отношение к ним в 1930‑ых было время от времени безответственным, подстрекательским, авантюристическим, наивным, и возможно даже открыто антисемитским.
Юнг никогда публично не признавал своих ошибок, совершенных в довоенное время. Я полагаю, что ближе всего к этому он подошел в комментарии "После Катастрофы", который мы уже рассмотрели. Там он признает, что не был неуязвим от "коллективной вины" за становление нацистской эры. Далее, в статье под названием "Карл Густав Юнг и евреи: Реальная История"[143]Джеймс Кирш, ранний еврейский ученик Юнга, говорит о том, что первое, что Юнг сделал, когда они встретились после войны, ‑ это выразил сожаление по поводу своих заблуждений, что нечто хорошее могло бы выйти из Третьего Рейха и, "принес извинения за некоторое из того, что он написал тогда". Кирш пишет, что очень сожалеет, что это извинение не было сделано публично[144]. Примечательно, что Юнг, который ранее в своей жизни был усерден в самокритике[145], никогда не давал себе оценки своих слов и действий во время подъема нацистского государства.
В этом контексте стоит подробно процитировать письмо Гершома Шолема Аниле Яффе, написанное 7 мая 1963, не только потому, что оно написано рукой самого великого современного ученого еврейской мистики, но также и потому, что оно указывает на то, что Юнг, по крайней мере конфиденциально, взял на себя определенную ответственность и раскаивался в заблуждениях, которые он испытывал до Второй мировой войны. Шолем пишет:
Летом 1947 Лео Баек был в Иерусалиме. Я тогда только что получил первое приглашение на Эранос, встречу в Асконе, очевидно предложение было от Юнга, и я спросил Баека, должен ли я принять его, так как я слышал и читал много протестов о поведении Юнга во времена нацисткого господства. Баек сказал: "Вы обязательно должны пойти!" и в ходе нашей беседы рассказал мне следующую историю. Он также был смущен репутацией Юнга, следующей из известных статей 1933‑4 годов, потому что узнал Юнга очень хорошо в ходе Дармштадтских встреч Школы Мудрости и никогда не приписал бы ему каких бы то ни было нацистских и антисемитских чувств. Когда после своего выпуска он возвратился в Швейцарию (я думаю, что это был 1946), он не обращался к Юнгу в Цюрихе. Но Юнг узнал, что он был в городе, и послал письмо с просьбой проведать его, которую он, Баек, отклонил из‑за тех случаев. После чего Юнг приехал к нему отель, и у них был чрезвычайно живой разговор, длящийся два часа, в течение которых Баек упрекал его за многое из того, что он услышал. Юнг оправдывался, склоняясь к определенным условиям в Германии, но в то же самое время признался ему:
" Ну, я ошибся…" – вероятно, это относится к его ожиданию, что из нацизма могло в конце концов появится какое‑то благо. Это замечание, "Я ошибся", которое Баек повторил мне несколько раз, ярко отразилось в моей памяти. Баек сказал, что в этом разговоре они решили все недомолвки и вновь помирились. Благодаря этому объяснению Баека я принял приглашение на Эранос, когда оно пришло во второй раз [146].
Шолем указывает, что для швейцарцев термин используемый Юнгом, "ошибся" [slipped up] часто применяется в случае потери опоры на опасном горном пути[147]; поэтому читатель может прояснить для себя степень, в которой эта история отражает принятие Юнгом ответственности за его слова и действия.
ЮНГ ИГНОРИРОВАЛ ЕВРЕЙСКИЕ МИСТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫСОБСТВЕННОЙ МЫСЛИ?
Вопрос писем Юнга и его отношения к нацизму в течение первых лет нацистского режима далее осложнен невозможностью доступа к ним, но в это время Юнг также подавил еврейские мистические основы его собственной мысли. Мы уже видели в главе 2, как Юнг обратился к алхимии как основе своей психологии, но при первом подтверждении огромного воздействия каббалы на алхимические идеи, он счел их весьма привлекательными. Здесь, как и обещал, я более тщательно исследую доказательства возможного подавления Юнгом еврейской мистической основы его взглядов.
Как мы видели в письме Преподобному Эрастусу Эвансу, написанному 17‑ого февраля 1954, Юнг описывает свою первую встречу с каббалистическими символами швират ха‑келим (Сокрушения сосудов) и тиккун ха‑олам (Восстановления мира). Юнг говорит, что он впервые столкнулся с этими каббалистическими понятиями в 1954. На этом сложно настаивать, потому что редакторы Юнга указывают на то, что он ссылается на эти каббалистические доктрины в главе 2 Ответа Иову, который был впервые издан в 1952[148]. Там Юнг пишет о "новом факте ",
доселе неслыханном в мире прецеденте, состоящего в том, что какой‑то смертный благодаря своему моральному поведению, сам того не желая и о том не ведая, вознесся выше небес и оттуда смог разглядеть даже изнанку Яхве – бездонный мир «скорлуп». (то есть разбитых сосудов)[149], которые он объясняет как "намек на идею, найденную позже в каббалистической философии "[150].
Сам Юнг отмечает, что ссылка на "скорлупу" ‑ ссылка на позднюю (то есть лурианскую) каббалистическую философию. Он позже добавляет, что Бог "выслал Адама и Еву, которых он создал как образы маскулинной сущности и его женской эманации в мир за пределами рая, мир неопределенности 'скорлуп'[151]. В других местах Ответа Иову, Юнг выражает наиболее существенные лурианские идеи. Например, Юнг предлагает идею, что человек может быть помощником Бога в завершении творения (идея, на которую Юнг указывает в своем письме Эвансу[152], у нее есть сильное сходство с лурианским понятием тиккун), и, "Даже если кто‑то и не знает, он имеет влияние на Бога"[153](параллель к понятию каббалистической магии), и объявляет, что миры рождаются в результате божественного брака (hierosgamos) Бога и его женского проявления, ‑ каббалистическая идея, четко прослеживаемая в Зоаре, которая была передана алхимии через каббалу[154].
Следует допустить, что некоторые из идей Юнга пришли к нему независимо от какого‑либо знания каббалистических источников, трудно полностью поверить, что он нашел "подтверждение" своей теодицеи после первой случайной встречи с понятием тиккун в 1954, если только учесть, что он был, как говорят, хорошо знаком с KabbalahDenudata (латинский перевод каббалистических источников), цитатами из работ Гершома Шолема[155], и, как мы убедимся позже, свидетельствами очевидно сложного понимания каббалистических символов в своих видениях 1944. Единственная возможность такого явления состоит в том, что теодицея Юнга в Ответе Иову и других работах являются, по крайней мере, частично результатом "cryptomnesia", переделкой старых идей, которые Юнг испытал как свои собственное, потому что он забыл их источник[156]. Однако, также возможно, есть более сознательная причина, нежели cryptomnesia, и возможно, в случае с Юнгом, она выражалась в том, что в течение 1930‑ых Юнг видел возможность отличить его "христианскую/западную" психологию от "еврейской" психологии Фрейда.
Как мы убедились, Эрих Нойманн, перебравшийся к тому времени в Палестину, написал Юнгу в 1935 о своих опасениях, что его погружение в юнгианскую психологию граничит с "опасностью предательства [его] собственных еврейских корней"[157]. Юнг ответил ему, что "у аналитической психологии есть свои корни в христианском средневековье, и в конечном счете в греческой философии со связующим звеном – алхимией".[158]Юнг тем не менее упомянул, что каббала была важным духовным ядром алхимии[159], но только после Второй мировой войны он открыто признал эту важную связь. "Прямо или косвенно", ‑ пишет Юнг в Mysterium, ‑ "каббала [the Cabala ‑ правописание Юнга] ассимилировалась в алхимию"[160]. Мы убедились ранее, что Юнг знал, что к концу шестнадцатого века алхимики начали делать прямые отсылки к Зоару[161], что много алхимиков, включая Кунрада и Дорна, часто прибегали к использованию каббалистических символов, что труды Рейхлина (DeArte Cabbalistica, 1517) и Мирандолы сделали каббалу доступной для нееврейских алхимиков[162], что Парацельс ввел в оборот новый аркан «сапфир» в алхимию из каббалы, что двое алхимиков (Кнорр и Кунрад), наиболее часто цитируемые Юнгом, написали трактаты по каббале, а другие (например, Дорн и Луллий) находились под влиянием каббалистических идей. Учитывая требование Юнга извлечь психологическое и духовное золото из алхимической псевдонауки, трудно предположить, что он не знал, что при этом, по крайней мере частично, воссоздавал аспекты каббалы.
Трудно точно установить, насколько хорошо Юнг был знаком с каббалой до своего письма Эвансу в 1954 году. Как мы увидим далее, в его более позднем толковании каббалистических видений 1944 года просматривается довольно глубокое знание каббалистических текстов. Вернер Энгель связывает это знание с Зигмундом Хевайцем, которого он описывает как "юнгианского еврея, глубоко увлекшего Цюрих изучением каббалы". Он утверждает, что Юнг, не без помощи со стороны Хевайца, "занялся интенсивным изучением, чтобы углубить свое знание иудаизма и каббалы, включая писания Исака Лурии"[163]. Сам Хевайц сказал Майденбауму, что после статьи в Zentralblatt 1934 года, Юнг изменил свою точку зрения. Тогда, Юнг
"не знал почти ничего об Иудаизме, но в более поздние годы очень интересовался каббалой, и покупал книги [по теме].... Я помирил его с [Гершомом] Шолемом, и именно я помог ему с каббалистическими текстами" [164].
Джеймс Кирш, который мог общаться с Юнгом в 1930‑ых, написал, что Юнг прочитал весь трактат Кнорра фон Розенрота KabbalahDenudata (Разоблаченная каббала), латинский перевод каббалистических текстов на три тысячи страниц[165]. В то время как Кирш не указывает, когда именно это прочтение имело место, следует отметить, что Юнг цитирует текст Кнорра в Психологии и Алхимии, работе, которая была изначально написана в течение 1930‑ых и закончена в 1943[166].
Кроме своего знания латинских переводов, Юнг скорее всего был знаком с немецкими и/или французскими переводами Зоара, немецким текстом Э. Бихоффа DieElementederKabbalah (и то и другое процитировано в его довоенных работах по алхимии), и немецкими трудами Гершома Шолема, который к концу 1930‑ых начал детализировать доктрины каббалы широкой европейской аудитории. Кроме того, Юнг был знаком с каббалистическими символами и идеями посредством прочтения алхимических текстов шестнадцатого и семнадцатого веков, которые были проникнуты каббалистикой.
При этом утверждение о том, что Юнг занимался интенсивным изучением Иудаизма и каббалы до Второй мировой войны противоречит утверждению Михи Нойманна о том, что его отец, Эрих Нойманн безуспешно просил Юнга предпринять такие исследования. Миха Нойманн пишет:
"Даже притом, что Юнг обещал моему отцу, что он изучит Иудаизм, он так и не сдержал своего обещания" [167].
В 1935 Эрих Нойман написал, что Юнг испытывает недостаток "в знании и понимании Иудаизма"[168]. Ученица и секретарь Юнга Анила Яффе упоминала о том, что ранние заявления Юнга о еврейском мышлении
" возникали из‑за недостаточного понимания Иудаизма и еврейской культуры, которая едва ли может быть понятна сегодня" [169].
Я не могу знать, сознательно ли Юнг проигнорировал еврейские мистические основы некоторых своих идей. Учитывая общепризнанные попытки Юнга отличить его психологию от "еврейской психологии Фрейда", и возможно такое различие предоставило ему повод для отрицания или подавления любого из еврейских источников. Далее мы сможем убедиться, что если Юнг сознательно или бессознательно проигнорировал или подавил еврейские мистические источники некоторых своихидей, его каббалистические видения во время урара в 1944 можно толковать (в юнгианских терминах) как сильную компенсацию этого подавления, а также как ответную реакцию на его антисемитские заявления и чувства[170].
АМБИВАЛЕНТНОСТЬ ЮНГА И ЕГО ЗАВИСИМОСТЬ ОТ КОНТЕКСТА ВЕРОВАНИЙ
Портрет Юнга, который вырисовывается в ходе исследования его антисемитизма, получается запутывающим и часто противоречивым. Касательно своего отношения к национал‑социализму Юнг оказался способен к созданию диаметрально противоположных реакций двух людей, которые говорили с ним в одно время и в одном месте. Как мы видели, Роберт Хиллайер в 1949 сообщил, что в 1936 " Юнг… ловко завел разговор о Гитлере, развивая эту тему с тревожной теплотой, и пришел к заключению, что выигрышное положение Альпийской Швейцарии и новый порядок Гитлера в Германии представляют собой единственную надежду Европы "[171]. Однако, Аллен В. Даллес, приближенный президента Кеннеди, который позже стал директором ЦРУ, написал в 1950:
Я встретился в первый раз с доктором Юнгом в 1936, когда он был здесь в связи с Трехсотлетием Гарварда. Тогда у меня был долгий разговор с ним о том, что происходило в Германии и Италии, и я не помню ничего, что сказал Юнг, кроме его глубокого антинацистского и антифашистского чувства [172].
Очевидная двойственность Юнга относительно таких проблем как антисемитизм и гитлеризм, его "демагогия" на тему, имеет ли его психология метафизический характер в противоположность эмпирическому переносу, вера его учеников, что было письменное и "устное" юнгианское учение, и тот факт, что он смог предстать перед Фрейдом как лояльный психоаналитик, не демонстрируя своих корней в национальной мистике, могла бы быть обрисована до мелочей в контексте великого ума, противостоящего врожденным противоречиям человеческой души. Я рассмотрю две возможности, первое, ‑ то, что Юнг показал нормальную "контекстную зависимость" своей личности и поведения, а второе, ‑ потенциально патологическое отчуждение в индивидуальности Юнга, которое могло быть описано термином "раскол" или даже "диссоциация" (разобщение).
Уолт Уитман в своей "Песни Меня" написал:
"Я противоречу сам себе? Очень хорошо, когда я противоречу себе, я являюсь массой, я содержу в себе множество". [173]
Возможность объяснить противоречия в человеческих отношениях, верованиях и утверждениях предоставляется человеческим опытом и такими как Уитман (а также и сам Юнг), кто считал, что Самость есть ничто иное, как единство противоположных идей, верований и эмоций. То, что Юнг мог быть антисемитом в некоторых контекстах и был потрясен обвинением его в антисемитизма в других, следует не только из теории Юнга противоречия и амбивалентности самости, но и из недавнего исследования теории зависимости личности от контекста традиционных верований и отношений. Согласно "теории дискурса" личная несогласованность в разговоре и даже в верованиях ‑ ожидаемый результат привлечения в дискурс переменных контекстов с различными зрителями, в различных случаях[174]. Далее, теория Фестингера («когнитивный диссонанс») и Берна ("теория самовосприятия") предполагают, что на поведение огромное влияние оказывает контекст верования (комментарий Юнга: " когда я нахожусь в Германии, то сам в это верю; я все понимаю и знаю, что иначе и быть не может. Никто не в силах сопротивляться. ").
То, что зависимость точки зрения от контекста имеет место быть, автор достоверно убедился в формулировке идей и ходе написания этой самой книги. Когда я представил, чтообращаюсь к аудитории евреев, я писал и полагал, что Юнг был явным антисемитом. Однако, когда я представил, что обращаюсь к аудитории психологов, и особенно юнгианцев, я писал и полагал, что Юнг был сбит с толку спецификой времени, и обвинения его в сочувствии нацизму или антисемитизме были и раздуты и происходили лишь от недоразумения, что Юнг не выступал в защиту тех вещей, которые он ясно намеревался просто описать. Я не думаю, что такие изменения верований и точки зрения могут быть объяснены просто как "игра на аудиторию" (хотя время от времени это возможно), а скорее отражают тот факт, что мысли и верования обусловлены, по крайней мере частично, реальной и предполагаемой аудиторией и контекстом, доказательством влияния предполагаемых "остальных" на тенденции интеллектуальной жизни. Юнг, как и многие другие, пойманные на грани между радикально различающимися друг с другом "остальными" в период до Второй мировой войной, вполне естественно говорил и верил во множество очевидно противоречащих друг другу понятий и идей.
ЮНГ И ДИССОЦИАЦИЯ
Идея о том, что в характере Юнга присутствовали разобщающие тенденции, была бы просто спекулятивной, если не учесть того факта, что он в своей автобиографии, описывает множество событий, которые и в его время и сегодня можно счесть чрезвычайно "диссоциативными"[175], и недавняя публикация Красной Книги показывает, что он с готовностью вступил в очевидно разобщающие диалоги со своими личностями и образами[176]. В Воспоминаниях, Сновидениях, Размышлениях, Юнг связывает это с тем, что в ранней юности он развивал понятие, что он был "фактически двумя разными людьми"[177]. Первого он называл "Личность № 1," он был
…"школьником, который не мог освоить алгебру и был совсем не уверен в себе". Личность № 2 "был важным, обладал большой властью, был человеком, с которым не стоит шутить, это был старик, который жил в восемнадцатом веке, носил скрепленную пряжкой обувь и белый парик" [178].
Признание Юнга в том, что он ощущал себя фактически жившим в восемнадцатом столетии и полагал, что определенные объекты с тех времен сохранились до сих пор, в возрасте одиннадцати лет он обычно "писал дату 1786 вместо 1886" и был преисполнен " необъяснимым чувством ностальгии", каждый раз, когда это происходило[179]. В то время как сам Юнг сказал, что "действие и противодействие между личностями № 1 и № 2 прошло через всю мою жизнь, но она не имеет никакого отношения к 'расколу' или диссоциации в обычном медицинском смысле».
Несколько лет спустя, после того, как Юнг впал в глубокую депрессию, последовавшую после его раскола с Фрейдом, он, как отражено в Красной Книге, начал переживать яркие сновидения и видения в состоянии бодрствования, включая явление еврейского пророка Илии и греческого языческого провидца Филемона. Об этих фигурах Юнг пишет, что они являют себя сами и живут своей собственной жизнью. Юнг вел беседы с Филемоном, и видение, ответило ему теми словами, о которых Юнг "сознательно не думал". Юнг поясняет:
"Поскольку я заметил ясно, что именно он говорил, а не я" [180].
"Время от времени", пишет Юнг, Филемон
"казался мне довольно реальным.... Я шел с ним по саду, поднимаясь и спускаясь, и для меня он был тем, кого индийцы называют гуру" [181].
Юнг создал свой собственный гностический миф[182], "Семь Наставлений Мертвым", он назвал это "парапсихологическим" (и визионерским) опытом, который произошел однажды вечером в 1916, во время которого "весь дом был полон духов.... [которые] выкрикнули хором:
Мы возвратились из Иерусалима, где мы не нашли то, что искали [183] … '