— Послушай, я человек! Я... просто... во мне есть что-то, чего я не понимаю. Поверь, все в порядке, я не собираюсь причинять тебе вред, — он приложил руку к своей груди и заметил, как серебристая метка появилась и снова растаяла в темноте синяка. — Поверь мне, — повторил он. — Я не пришелец. И не... не какой-нибудь их эксперимент, ясно?
Голос Никки был тихим и дрожащим, когда она заговорила.
— Если ты даже не знаешь, кто ты и откуда... как ты можешь знать, что ты такое?
На этот вопрос у Итана ответа не было. Он опустил футболку.
— Пожалуйста, не говори об этом никому. Во всяком случае, пока. Ладно?
Никки не ответила. Она снова попятилась от него, остановившись на самом краю площадки.
— Пожалуйста, — умоляющим тоном повторил Итан. — Есть одно место, куда я просто обязан попасть и что-то там сделать. Это чувство во мне такое сильное, что я с трудом могу заснуть. Место называется Уайт Мэншн — гора в штате Юта. Дейв нашел ее для меня на дорожной карте. Мне нужно туда попасть. Никки... я думаю... что-то хочет отправить меня туда, потому что я могу положить всему этому конец.
— Конец? Чему «всему этому»?
— Этой войне. Я хочу сказать... если я доберусь до горы и выясню, зачем меня туда влечет некий зов... тогда смогу закончить этот кошмар. Ты понимаешь?
— Нет, — отрезала она.
— Итан! — Дейв позвал его снизу. — Мы загружаемся! Спускайтесь оттуда!
— Ладно, я тоже еще не до конца разобрался, — сказал Итан Никки. — Но... пожалуйста... пока не говори никому об этом.
— Может, ты превращается в Серого человека, — ответила она. — Может, именно это с тобой происходит, и тогда я обязана рассказать остальным. Они разберутся с тобой до того, как ты обратишься в монстра.
|
|
— Разберутся со мной? То есть, застрелят меня? Послушай, Дейв доверяет мне. И Оливия тоже... и, думаю, доктор Дуглас скорее верит, чем нет. Я хочу сказать... мне нужно попасть на эту гору, и если мне удастся... когда мне удастся, то мне откроется что-то важное. Нечто, что нужно сделать или хотя бы узнать.
— Ты что, считаешь себя кем-то вроде Иисуса? Думаешь, ты должен привести своих последователей к какому-то... очередному религиозному дерьму?
— Я не Иисус, — ответил Итан. Я даже не Итан, подумал он. — Просто... дай мне шанс, ладно? Если расскажешь людям, это их напугает. А я этого не хочу. И никто не хочет.
— А может, нам следует тебя бояться?
С него хватит, решил Итан. Он не собирался больше спорить, поэтому махнул рукой и мрачно сказал:
— Делай, что хочешь. Говори им или нет. Но, когда я рассказывал тебе, что у меня есть цель... некая причина добраться туда, я говорил серьезно. Может, у нас у всех та же цель, просто мы этого не знаем. Я тебе так скажу: единственные, кому я собираюсь навредить, это Сайферы и Горгоны. Я хочу, чтобы они свалили отсюда ко всем чертям раз и навсегда.
— Мы все этого хотим.
— Да, я знаю, — Итан отвернулся от ее перепуганного лица с единственным глазом, что так обличительно смотрел на него. — Я сажусь в автобус, — спокойно сказал он ей. — Что бы ты ни решила... просто сделай это.
Она не стала дожидаться его, быстро спустилась по лестнице и растворилась в толпе, как Сайфер. Кажется, я напугал эту чудачку до чертиков, подумал Итан. Он стал спускаться вниз, ожидая... он и сам не знал, чего ожидать. В автобус грузилась последняя группа людей, и Никки Стэнвик была среди них. Она не смотрела на Итана и не заговорила с Дейвом, проходя мимо него и Оливии.
|
|
— Заходи, — велел Дейв Итану, когда тот подошел ближе. — Прижмись куда-нибудь там, сзади.
Сидения убрали, начиная с середины салона, чтобы разместить припасы, инструменты и оружие — все, что Дарнеллу Макомбу удалось спасти из руин. В конце концов, автобус был загружен. Тяжелораненые лежали вдоль прохода, их поддерживали другие люди. Труднее всего было смириться с тем, что, по словам Джей Ди, некоторые раненые не переживут это путешествие — их травмы смертельны.
— Я сделал все, что мог, — сокрушенно произнес Джей Ди, опираясь на костыль, но стараясь не показывать собственной боли. — Эти люди проживут еще час... может, два, три или шесть. Но они уже не придут в себя. Это суровая реальность. Я ничего не могу для них сделать, поэтому предлагаю... проявить милосердие.
— И кому ты предлагаешь его проявить, док? — спросил Дейв. — Кому предстоит трижды спустить курок, а после жить с этим?
— Но мы не можем оставить их здесь едва живыми, — покачал головой Джей Ди. — Нельзя бросать их так... одних... в темноте.
— Дерьмо! — сплюнул Дейв. — Ты уверен, что сделать ничего нельзя?
— Я даже не могу дать им болеутоляющее. Единственное, что у меня осталось, это бутылка перекиси водорода. Я не могу подлатать пробитые легкие Нила... не могу зафиксировать сломанный позвоночник Дины или ее раскрошенные в труху ноги! Не могу дать Азе новый мозг взамен того, что почти превратился в кашу внутри проломленного черепа! Здесь, в автобусе много людей, которым я хотя бы могу помочь... но... если отвечать на твой вопрос, Дейв, думаю, это должен сделать я. Раз я не могу оказать медицинскую помощь, то должен проявить милосердие и избавить их от страданий. Потому что мы просто не можем оставить наших умирающих друзей здесь живыми, ведь ночью придут Серые люди. Так что я возьму пистолет, пойду туда, где они лежат, и сделаю то, что врачи иногда называют игрой в Бога. Несовершенного, измученного и слабого Бога... но кому-то придется это сделать. Так что, извини, Дейв... мне пора завершить обход.
|
|
Внутри тесного автобуса, сидя рядом с последними выжившими обитателями Пантер-Ридж, Итан услышал три выстрела. Никто ничего не сказал, никто не задавал Джей Ди вопросов, когда Дейв помог ему забраться в салон. Последней вошла Оливия, чьи глаза налились кровью, и она выглядела так, будто десятилетия страданий и отчаяния легли на ее плечи за одну ночь. Впрочем, Итан подумал, что это недалеко от истины. Он встал, уступив место другим людям, и мельком увидел Никки, стоявшую в задней части салона. Ее взгляд мог пробуравить в нем дыру, поэтому он быстро отвел глаза.
Самым страшным было понимание того, что с ним происходят изменения. Он становился чем-то неизвестным... каким-то кошмарным существом. Если он и был человеком, то внутри и близко не походил на свою анатомическую куклу, потому что знал: в этом случае он не пережил бы взрыв в торговом центре. Происхождение его синяков скрывалось в тумане, но, по крайней мере, мальчик, назвавший себя Итаном Гейнсом, не был мертв — в привычном и понятном большинству людей смысле. Теперь же его раны начали говорить с ним на ином языке... на серебряном языке.
— Эй, вы там, держитесь за что-нибудь, — сказала Ханна, усевшись за руль. Она легким движением, словно делала это тысячу раз, потянула рычаг, закрывающий двери. Ханна завела двигатель, услышала его недовольный перестук и ворчание, но затем колеса начали поворачиваться. Автобус тронулся с места, миновал через ворота границу стены и покинул Пантер-Ридж. Теперь он направлялся в жестокий и опасный мир, по дороге, ведущей на юг, в Денвер. Все надеялись найти по пути не до конца разграбленные аптеки или больницы. Люди готовы были спрятаться где угодно — хоть в бывшем сумасшедшем доме, лишь бы новое убежище обеспечивало хоть какую-то безопасность. Джей Ди сидел, вытянув свою поврежденную ногу, и смотрел в пустоту. Итан заметил, что его голубые глаза блестят от слез, а взгляд — обычно такой чистый и ясный — сейчас казался мутным и затуманенным.
Бывшие обитатели Пантер-Ридж смотрели из окон на сгоревшие дочерна окрестности, по которым словно прошлась огненная буря. Никки вертела головой, что-то высматривая, и Итан подумал, что где-то здесь стоял ее дом, теперь превратившийся в обугленный остов и кучку пепла, как и весь остальной мир.
— Смотрите-ка! — воскликнула Ханна, обращаясь к Оливии и Дейву, которые сидели ближе всего к ней. Автобус под ее умелым управлением продолжал, громыхая, двигаться вперед. — Три парня идут по дороге. Один из них машет нам. Остановиться и подобрать их?
Дейв и Оливия увидели троицу на дороге и переглянулись. Тот из незнакомцев, что стоял в центре, махал руками. Слева от него стоял крупный коренастый мужчина с длинными черными волосами и бородой, а с другой стороны — невысокий пожилой человек в белой рубашке, облик которого наводил на мысль, что раньше он принадлежал к высшему классу общества, может, был банкиром. Все трое были в пыли и грязи, и слегка пошатывались.
— Подберем их? — снова спросила Ханна. — Или не будем рисковать?
Ее нога пока что оставалась на педали газа.
Дейв и Оливия помнили, что троих людей казнили перед выездом из Пантер-Ридж. Это можно называть милосердием, но факт остается фактом: трое их друзей, слишком тяжело раненых, распрощались с жизнью... Отчасти они были обречены еще и потому, что места для трех лежачих раненых в автобусе не хватило бы!
Люди, стоящие на дороге перед автобусом, могли оказаться ненастоящими. Но они не собирались уходить с пути. Ханна не сбрасывала скорость, и что-то решать нужно было за считанные секунды.
Оливия глубоко вздохнула и приняла решение.
Они не чудовища, и не станут обрекать на смерть людей, которым еще можно помочь. У них дюжина заряженных пушек на случай, если придется защищаться. Раньше они принимали в Пантер-Ридж множество странников. Какая теперь разница?
— Останови автобус, — велела Оливия. — Давай послушаем, что они скажут. Но, — добавила она, — оружие держите наготове.
Ханна отпустила газ и нажала педаль тормоза. Автобус подъехал к трем незнакомцам и начал замедляться. Итан стоял в самом конце салона, зажатый плотным кольцом других людей, и ничего не мог разглядеть, но кто-то сказал, что на дороге три человека. Когда автобус с протестующим визгом тормозов остановился, Ханна открыла дверь и направила пистолет в дверной проем, заявив:
— Предупреждаю: чуть что не так — и я нашпигую их свинцом!
Трое мужчин, тихо переговариваясь, продолжали стоять на дороге, и не пытались войти в автобус. Оливия обратилась к Дейву:
— Выясним, кто они и что им нужно, — после чего они вместе вышли наружу. Дейв держал наготове свой «Узи», а Оливия вооружилась «Кольтом» 45-го калибра, и ее палец напряженно замер на спусковом крючке. Она подумала, что если эти трое хотят по-быстрому выторговать себе места в автобусе, среди них должен оказаться хороший делец.
Глава шестнадцатая
— Меня... как бы это сказать... здорово подправили, — сказал Берт Рэткофф, пока они с Джефферсоном Джерихо следовали за Воупом по длинной дороге через разрушенные предместья. Здесь уже никогда не зарычит ни одна газонокосилка, и никогда не будет продаваться лимонад. — Моя жена бросила меня шесть лет назад, но я научился жить с этим. Общался с нашим сыном. Он жил в Глендейле, Калифорния. Работал страховым агентом, в той компании, у которой символ — говорящий геккон, — Рэткофф убежденно закивал головой. — Готов поспорить, у него все в порядке. У него, Дженни и девочек. Уверен, у них все хорошо. Они нашли, где укрыться, они точно нашли. Эй, космонавт! У меня из-за тебя просто ноги отваливаются, я не могу поспеть за тобой! Может, пойдем помедленнее... ах, черт! — он вдруг вскрикнул, схватившись за затылок.
— Я бы на твоем месте не сердил его, — посоветовал Джефферсон, хотя ему самому едва хватало дыхания, а ноги предательски подкашивались. Казалось, они уже пропахали пешком весь этот чертов город. Но в последние полчаса Воуп прибавил шагу, словно боялся куда-то опоздать.
Джефферсон с трудом перевел дух.
— Воуп! — позвал он. — Нам нужно немного отдохнуть.
Ответа не последовало, и темп ходьбы не снизился. Джефферсон продолжил:
— Воуп, мы всего лишь люди. Мы не так сильны, как ты. Наши тела быстро устают, потому что мы слабые, понимаешь? Прояви милость, позволь нам отдохнуть хоть несколько минут!
Воуп внезапно остановился и повернулся к ним. Выражение, мелькнувшее на фальшивом человеческом лице, являло собой смесь высокомерия и презрения.
— Да, вы слабые, — ответил он. — Поэтому вы не заслуживаете мира, который не можете удержать. Даже... — он замолчал, подбирая слово из своего не очень богатого запаса, — …рабы сильнее вас.
— Я склоняюсь перед тобой, и признаю, что слабее раба, — отозвался Джефферсон, сохраняя непринужденный тон в голосе. — Поэтому я и прошу тебя о милости. Позволь нам отдохнуть. Мы будем бесполезны для тебя, если наши хрупкие тела подведут нас.
Маленькие темные глаза Воупа обратились к Рэткоффу.
— Я тоже так думаю, — отозвался бывший житель Нью-Йорка.
— Тогда отдыхайте, — решил Воуп. — Ешьте.
Он стряхнул с плеч свой рюкзак, открыл его и извлек оттуда два небольших кубика хорошо знакомой Джефферсону белой субстанции, напоминавшей тофу. Пришелец протянул еду своим пленникам.
— Опять это дерьмо? — простонал Рэткофф. — Это, что, ваш аналог собачьей еды?
— Бери и ешь, — посоветовал Джефферсон. — Я не знаю, что это такое, но оно придает сил, — он взял свою порцию, и Рэткофф, вняв совету, принял свою. Они жадно накинулись на инопланетную еду, стоя под низким желтым небом на мертвой земле. Солнце, испускавшее слабое желтое свечение, клонилось к закату. Приближалась ночь, и Джефферсону вовсе не хотелось оставаться здесь в компании Горгона, пусть он хоть тысячу раз скажет, что будет его защищать. И то, что подчас Воуп играл, скорее, роль рабовладельца, чем защитника, не прибавляло желания провести ночь в его обществе.
— Воуп, — обратился он, доедая инопланетный корм, — так что это за мальчик, которого ты преследуешь? Почему он так важен?
— Какой мальчик? — оживился Рэткофф. Очевидно, его не посвятили в подробности этой миссии.
— Они, — с нажимом сказал Джефферсон, — хотят, чтобы я привел к ним какого-то мальчика отсюда, — он обвел взглядом простиравшуюся вокруг пустошь. — Так кто он, Воуп? И если ты можешь делать то, что... сделал в том доме, так почему не можешь отыскать и забрать мальчика сам?
— Мне даны приказы, — ответил Горгон.
— Не все ли равно, сколько человек его защищает, — продолжил Джефферсон. — Ты можешь уничтожить всех их, если захочешь. Зачем тебе нужен я?
Воуп не ответил, и Джефферсон решил, что пришелец так и собирается держать все в тайне, но через несколько секунд тот все же нарушил молчание:
— Он будет сопротивляться.
— И что? Может, будет, но... — мысль поразила Джефферсона Джерихо, как молния. — О, Боже... — прошептал он. — Ты... и она... Я понятия не имею, кто вы и откуда взялись, но... вы же боитесь его, не так ли?
Воуп отвернулся, взгляд его устремился вдаль.
— Вы боитесь, — упрямо продолжал Джефферсон. — И это должно означать... что он — замаскированный Сайфер?
— Это не тот смысл, — отозвался пришелец, возможно, не вполне точно передавая свою мысль.
— Ну, он ваш враг, как бы вы это ни называли. Он — ваш замаскированный враг? Наверное, он сделал что-то поистине... — Джефферсон чуть не добавил «изумительное», — …плохое, раз так вас достал. Или достал ее, это ведь она велела возложить на него руки. Мои руки, я имею в виду. Так что же он сделал? Убил дюжину...
— Воздержись от своего любопытства, — прервал его Горгон. — или я причиню тебе боль. Теперь мы должны двигаться, — он сорвался с места и вновь устремился вперед. Джефферсон и Рэткофф почувствовали небольшое острое покалывание в затылках и поняли, что им тоже надо поспешить.
Джефферсон засомневался, удастся ли ему завершить эту миссию и остаться в живых. Если мальчик замаскированный Сайфер, то это само по себе означает, что он вроде солдата спецназа. А раз Горгоны его боятся… и при этом не говорят, а может и не знают, что за силой этот мальчик обладает — ничего хорошего это не сулит. Он, конечно, может попробовать возложить руки на коммандос Сайферов и отправить его в Горгонлэнд в камеру пыток... но самый вероятный исход, который представлялся бывшему продавцу по имени Леон Кушман — это моментальное вычеркивание его из числа живых этого мира. И еще повезет, если это будет быстрая смерть, сравнимая с выстрелом в затылок.
— Они держали меня в месте, похожем на пригород с маленькими домишками, будто из пятидесятых, — сказал Рэткофф, пытаясь поспевать за Джефферсоном. Голова его взмокла от пота, рубашка тоже. Джефферсон понимал, что этот бедолага испуган, и ему необходимо с кем-то поговорить, чтобы его выслушали, как священник выслушивает исповедь смертника перед исполнением приговора. — Там жило семьдесят восемь человек, с разных концов Штатов. Мы называли это...
— Муравьиной Фермой? — предположил Джефферсон.
— А? Нет, мы называли то место Микроскопические Луга. Знаешь, почему?
— Потому что вам постоянно казалось, что за вами наблюдают сверху? Как через микроскоп?
— Ага, точно. Но у нас было все необходимое для жизни. Электричество, вода, автомобили, которые не нуждались в топливе, а еще это белое дерьмо, которым нас кормили... и еще какая-то странная жижа для питья. И погода никогда не менялась. Как будто у нас всегда начало лета. Но знаешь, что по-настоящему странно?
То, что вы не могли покинуть это место, подумал Джефферсон.
— Оттуда нельзя выбраться, — сказал Рэткофф. — Можешь ехать, ехать и ехать вперед, и кажется, что движешься куда-то... но внезапно ты поворачиваешь за угол, и оказываешься там, откуда начал. Странно, да?
— Да, — согласился Джефферсон.
Муравьиная Ферма, Микроскопические Луга... он заинтересовался, как русские, японцы или норвежцы называют свои тюрьмы подобного типа. Горгоны изучали людей так же, как некоторые ученые изучают насекомых. Джефферсон мог только догадываться, что они сделали с Рэткоффом, когда распотрошили его на столе, и что они добавили ему, чтобы сделать его полезным для этой миссии? Он надеялся, что ему не доведется этого узнать.
— Я скучаю по звездам, — продолжал Рэткофф тихим и жалобным голосом. — Мы с отцом давным-давно ездили в палаточный лагерь в Джерси. Ставили там палатку... я тогда был бойскаутом, знаешь ли. И вот, после того, как мы готовили хот-доги и разливали «Индийскую кровь» — так папа называл «Пепси», смешанную с пивом и виноградным соком — мы ужинали и ложились спать под открытым небом. Отец и сын... У тебя было такое?
— Конечно, — ответил Джефферсон, чьи воспоминания об отце включали в себя зловонное дыхание, от которого за милю тянуло дешевым виски, кривую усмешку на вечно недовольном лице и пустые обещания продавца, мол, завтра будет лучше, чем вчера.
— Но далеко за полночь, — сказал Рэткофф, — я всегда выбирался из палатки и ложился на спину прямо на земле, чтобы разглядывать и считать звезды. Их было великое множество. Такие яркие и сияющие... они напоминали реку, сотканную из света. Мне казалось, что я самый счастливый ребенок в мире. А теперь... когда я в темноте выхожу на задний двор и ложусь на траву, я не вижу ни одной звезды. Ни одной, понимаешь! Во всей этой кромешной тьме наверху. Папа умер несколько лет назад, а мама... она жила в многоквартирном доме в Сарасоте. Я позвонил ей сразу же, как все это началось, убедиться, что с ней все в порядке. Хотел даже полететь туда, но, сам знаешь, все рейсы отменили, самолеты не летали. Я посоветовал ей найти убежище — одно из тех, что создавала Национальная гвардия. Больше я о ней ничего не слышал. Надеюсь, ей удалось выжить. Как считаешь, ей удалось, Джефф?
Джефферсон Джерихо слышал в его голосе мучительную мольбу. Он в своей жизни примерил на себя множество ролей: манипулятора, мошенника, ставящего свои желания выше всего остального, презирающего слабости других и играющего на этих слабостях, роль жаждущего власти, роль ненасытного любовника, если верить Регине... но сейчас, в этом страшном мире, возможно, шагая навстречу смертельной опасности в компании Горгона и несчастного человека с глубокой раной на сердце и в душе — Джефферсон вдруг открыл в себе что-то новое. Новую роль, которую он пока не мог назвать.
Он сказал:
— Конечно же, ей удалось, Берт, без сомнений. Национальная гвардия... эти ребята знали, что делали. Они спасали жизнь людям. Многим людям! И твоя мама в безопасности, я уверен.
— Ага, — кивнул Рэткофф, слабо улыбнувшись. — Я тоже так думаю.
Джефферсон Джерихо всегда удивлялся тому, насколько легко люди позволяли управлять собой. Если они хотели во что-то верить, работа, можно сказать, уже наполовину сделана. А еще проще, когда они нуждались в вере. Иногда встречались и крепкие орешки, но большинство были такими, как Берт — особенно, когда Джефферсон представал перед ними в облачении священника. Благодаря своей прозорливости он обнаружил в стихах Библии секретный код, который мог поведать инвестору, какие акции покупать, какие продавать... Это было удобно, особенно, учитывая природный талант самого Джефферсона. Когда случались неудачи, и кто-то из «Рисковых Игроков» терял деньги, всегда можно было проникновенно объявить, что на то воля Божья, призвать всех к смирению и напомнить о том, что Господь преподает им урок. Но чаще всего дела шли по плану, и «Рисковые Игроки» исправно платили в фонд Джерихо добровольный ежегодный пятнадцатипроцентный взнос от своей прибыли. Причем, они отдавали эти деньги от чистого сердца, они сами стремились вкладываться в библию заработков, а бывший Леон Кушман через витраж своей церкви, в разноцветных стеклах которого плясала радуга, наблюдал, как растет его личное благосостояние.
О лагерях, организованных Национальной гвардией, он слышал лишь то, что они превратились в целые районы, охваченные паникой и насилием. Вероятнее всего, большинство этих убежищ пали случайными жертвами боев между Горгонами и Сайферами. Мать Берта Рэткоффа наверняка погибла одной из первых, как сотни тысяч или даже миллионы людей по всему миру, чьи останки уже давно превратились в пепел и пыль. Немногочисленные выжившие прячутся по норам и вряд ли выберутся наружу. Да и зачем? Стать рабами победителей? Ресурсами для их экспериментов? Новым оружием для новых войн в других мирах?
Мои братья и сестры, подумал Джефферсон, в этом окне нет радуги. Мы оказались между двух огней, между двумя безумными силами и будем смяты ими вне зависимости от того, кто победит.
— Да, — сказал проповедник вслух. — Я уверен, твоя мама в порядке.
А затем он увидел, что-то, приближающееся к ним по дороге.
Поначалу ему показалось, что это лишь иллюзия. Мираж. Но... желтый школьный автобус?
Воуп остановился. Его голова вдруг завибрировала так быстро, что черты лица размазались.
— Мы остановим это транспортное средство, — произнес он.
— Мальчик внутри? — спросил Джефферсон.
— Да, — был ответ. И он снова повторил, — Мы остановим это транспортное средство.
Джефферсон пока не мог понять, собирается ли водитель автобуса остановиться. Воуп зашагал вперед, Джефферсон шел рядом с ним, а Рэткофф, вздрогнув и пошатнувшись на уставших ногах, плелся чуть позади. Когда автобус приблизился, проповедник поднял руки и помахал из стороны в сторону.
— Они не останавливаются, — взволнованно сказал Рэткофф. — Нам лучше уйти с дороги...
Но Джефферсон продолжал махать, и вдруг автобус начал замедляться. Послышался скрип старых тормозов.
Воуп сказал:
— Слушай меня. Делай, как тебе приказано. Если возникнет какое-либо… — он сделал паузу, подыскивая слово, — …затруднение, я убью каждого, кто находится в этом транспортном средстве.
— Это может быть не так просто, — предупредил Джефферсон.
— Мы заберем мальчика, — голос Воупа был лишен каких-либо интонаций. — Если возникнет затруднение, я убью...
— Нет, не убьешь, — возразил проповедник. Горгон повернулся к нему с яростью в глазах, однако Джефферсон знал, что угрожающего взгляда можно не бояться. Сейчас Воуп не посмеет причинить ему боль, потому что тогда люди из автобуса могут что-то заподозрить. — Я ведь должен возложить на него руки, так? — автобус уже остановился в десяти ярдах перед ними. — И тогда нас телепортируют обратно... то есть... туда, куда надо? Я должен пройти мимо тех, кто его защищает, и тебе лучше предоставить это мне. Ты ведь хочешь доставить мальчика живым? Верно?
— Верно.
— Тогда не беги впереди паровоза. Знаешь, что это значит? Это означает, что тебе следует позволить мне делать то, что я обычно делаю, и не вмешиваться.
Воуп, похоже, всерьез задумался над его словами. Джефферсон почти слышал, как скрипят инопланетные шестеренки в его мозгу.
Дверь автобуса открылась. Изнутри послышался грубый женский голос:
— Предупреждаю: чуть что не так — и я нашпигую их свинцом!
— У них есть оружие, — заметил Джефферсон. — Примитивное, с твоей точки зрения, но смертельное для меня или Берта. Тебе-то можно не беспокоиться, что тебе проделают еще одну дырку в голове, а вот нам — другое дело. Ты готов нести ответственность за неудачу миссии, если твои методы тут не сработают? Слышишь меня?
Воуп ничего не ответил, но его руки не превратились в змееподобные щупальца, а головы Джефферсона или Берта не пронзила боль.
— Ты понимаешь, что нормальный человек должен моргать глазами хотя бы раз в несколько секунд? — спросил Джефферсон. Он заметил, как из автобуса появились двое, мужчина и женщина. У мужчины был «Узи», а женщина вооружена «Кольтом» 45-го калибра. — Ты не моргаешь, и они очень быстро поймут, что ты не человек. Так что лучше веди себя тихо, не привлекай внимание и позволь мне поговорить с ними.
Затем он обратил все свое обаяние к людям, вышедшим из автобуса, и воскликнул с радостью:
— Слава Богу! Мы нашли кого-то, кто еще не совсем спятил! Мы весь день блуждали здесь, пытаясь...
— Что вы здесь делаете? — резко оборвал его Дейв, крепко сжимая рукоять «Узи». Он с угрожающим видом встал между Оливией и тремя незнакомцами.
— Ну, — протянул Джефферсон, — уж точно не прогуливаемся для укрепления здоровья, сэр. Мы пытались найти безопасное убежище до наступления темноты.
— Правда? И откуда вы пришли?
Джефферсон подумал, что этот грубоватый мужчина в разорванной черной футболке, выцветших джинсах и грязной темно-синей бейсболке предпочел бы расстрелять их всех прямо на месте, а не разминать челюсти разговором. На небольшом порезе у него на переносице запеклась кровь. Со своим крутым нравом этот человек мог оказаться той самой скалой, которую не сдвинуть...
— Мы пришли из ада, — ответил Джефферсон мрачным, почти замогильным голосом. Он не сводил глаз с мужчины в темно-синей бейсболке. — Несколько дней назад нас было десять. Сами видите, что осталось от нашей группы после того... — он выпятил подбородок, словно бросал вызов направленному на него «Узи», да и всему этому миру, — …как на нас напали по дороге из Денвера. Думаю, вы знаете, что там обитают банды сумасшедших головорезов. Они свалились на нас, как снег на голову, расстреляли большую часть наших друзей... — он заставил свой голос дрогнуть. — Помимо всего прочего, мы лишились почти всех припасов, одежды и всего остального. Сбежать удалось только нам троим... — Джефферсон задержал взгляд на «Узи» и «Кольте». — Жаль, что у нас больше нет оружия, чтобы дать отпор.
— У вас нет оружия? Почему?
— У меня была пушка, — качнул головой Джефферсон. — «Смит-Вессон» 38-го калибра. Отличная пушка, — он позволил себе перевести взгляд на высокую стройную латиноамериканку с коротко стриженными седеющими волосами, которой на вид было около пятидесяти. Джефферсон подумал, что в прошлой жизни ее, пожалуй, можно было назвать привлекательной. — Но, когда патроны кончились, а раздобыть новые стало негде, я обменял оружие на несколько банок консервов, чтобы сохранить жизнь жене и дочери. Это было в Канзасе, четыре месяца назад.
Джефферсон гордился своим актерским талантом. Ложь приходит на ум легко, когда в голове уже есть готовая сюжетная линия. Он адресовал латиноамериканке грустную улыбку.
— Хотел бы я сказать, что моей семье тоже удалось выбраться из Канзаса, но...
— Что с ними случилось? Подробно! — прорычал мужчина, который все еще глядел на незнакомцев так, словно готов был сначала стрелять, а потом задавать вопросы.
Чтобы быстрей отделаться от этого подозрительного типа, Джефферсон снова включил «Рискового Игрока».
— Регину изнасиловали и убили в подвале. Когда на нее напал какой-то псих, я пытался помешать ему, но получил по голове лопатой. Позже меня чуть не похоронили заживо, — сказал он, бесстрашно выдерживая тяжелый взгляд человека в бейсболке. — Я выбрался из могилы, нашел свой револьвер и разрядил в того ублюдка. Но Эми я тоже потерял. Я думал, что сумел спасти хотя бы ее, но... после смерти матери она потеряла волю к жизни. Вам нужно больше подробностей, сэр? — он вложил всю свою душу в последнюю реплику, наблюдая за женщиной, которая, судя по всему, больше прониклась историей, чем этот сухарь. — Меня зовут Джефф Кушман. Это Берт Рэткофф, а это...
Не смей делать паузу! приказал он сам себе.
—...Джек Воуп.
Джефферсон понимал, что если будет медленно соображать и не сможет управлять ситуацией, то все пойдет прахом. Сейчас, когда на него уставились два ствола, мозг работал в ускоренном режиме и словно пролетал сто миль в секунду. Джефферсон хотел оставаться в живых как можно дольше, поэтому, посмотрев на Воупа, он отправил ему громкую, осознанную, почти осязаемую мысль: моргай, идиот!
Воуп пялился на него в ответ. Затем внутри у него словно что-то щелкнуло, и он начал моргать так, будто ему в глаза влетела целая туча москитов. Продолжай он в том же духе, мог бы поставить новый мировой рекорд.
Притормози! — мысленно скомандовал ему Джефферсон. — Моргай не чаще, чем раз в семь-восемь секунд.