Здесь на подковообразном участке земли и прошла вся его жизнь.
«Чего я добился за свой век?» – спрашивает себя Поммер.
«Ни‑че‑го», – шуршит сошник в земле.
«Чего я должен был добиться? – снова спрашивает Поммер. – И кто чего добился?»
Он не жалуется. Вспахано много, а что взрастет в грядущих поколениях, он не знает. Может быть, так и лучше, – думает Поммер. Королевство, которое он оставит своим и чужим детям, не велико и не богато. Оно в них самих, и если они его промотают, пустят на ветер, виноваты в том будут сами; никто не сможет быть за них в ответе, если они сами не будут держать ответ.
Поммер пашет и боронит, как и каждую весну.
И снова цветет его сад на солнечном свету. Все, записанные в договор об аренде, деревья пробуждаются к новой жизни. Нет, не все, не все, – неотступно думает учитель. Ему вспоминаются прошлая весна и скрытые от чужих глаз хождения в сад.
Он смотрит на свой сад издали, вблизи не решается. Плохие предчувствия, странные опасения беспокоят душу, сердце тревожно бьется, когда он думает о саде.
Только издали, с поля, решается он смотреть на свой сад, да, только оттуда.
Издалека сад кажется ровным розовато‑белым, белорозовым цветущим полем. Издалека не видны пробелы…
Сын чахнет, сад цветет – надо привыкать. Надо свыкнуться со всем. Все перенести, чтобы душевная горечь не захлестнула старость.
Но любопытство не дает ему покоя. Однажды вечером он, не в силах справиться с искушением, поставив лошадь в стойло, идет в сад. С бьющимся сердцем шагает он между ягодными кустами, сливовыми и вишневыми деревьями, шагает прямой, как доска, отмывший дочиста руки у колодца, и нетерпеливо втягивает легкими возбуждающий запах земли.
|
|
Он идет по саду, опустив глаза, в ушах у него шумит от возбуждения.
Вдруг он решительно поднимает глаза, готовый ко всему.
Но суйслепп цветет, цветет, как и все деревья! Весь сад цветет, нигде нет ни единого сухого, безразличного деревца, не украшенного цветами.
О МАТСЕ ТРААТЕ И ЕГО РОМАНЕ
Имя заслуженного писателя Эстонской ССР Матса Траата уже знакомо русскому читателю. В переводах на русский язык появились два, правда, очень небольших сборника его лирики, роман «Танец вокруг парового котла», рассказы. И все же большая часть творчества этого интересного, ищущего, плодотворно работающего эстонского писателя, автора семи сборников стихов, четырех романов, нескольких поэм, повестей, сборников рассказов, пока еще незнакома любителям литературы за пределами нашей республики. Между тем без М. Траата, хотя он и пришел в литературу сравнительно недавно, пожалуй, трудно – если не сказать, невозможно – представить себе современный эстонский литературный процесс, эстонское искусство слова наших дней.
Матс Траат родился в 1936 году в деревне Арула Тартуского уезда. После семилетки юноша работал в совхозе, потом окончил техникум механизации сельского хозяйства, трудился в Рынгуской МТС и в ремонтной мастерской. Труд полевода, лесоруба, комбайнера, тракториста он знает не понаслышке. В 1959–1964 годах М. Траат учился в Литературном институте им. М. Горького в Москве, вслед за тем работал на киностудии «Таллинфильм».
Начинал он как поэт. Первый сборник стихов М. Траата – «Неуклюжие песни» вышел в 1962 году и сразу же привлек внимание критики. За не всегда отделанными и складными строками его стихов чувствовалась твердая поступь человека, хорошо знающего, что такое нелегкий сельский труд, вспаханная земля, запах нескошенной травы. Его поэзия была полна жизненных соков, труд человека и плодоносящая земля выступали у него как высшие ценности в жизни.
|
|
Я угловатый сын земли,
веский, объемный, как гранит.
…
Я хочу прорваться в громыхающие ряды песен,
черные борозды на месте вспаханных кочек,
скромным, неуклюжим парнем,
вырисовывающим плугами своего
басовитого трактора
на морщинистом лике земли своих
предков
полудневные письмена середины нашего века.
(Перевод Леонида Мартынова)
Поэзию М. Траата отличала несколько прямолинейная моральная бескомпромиссность, корни которой, вероятно, уходят в вековое мироощущение «сына земли» – крестьянина.
Но при всем том стихотворения М. Траата не были примитивно просты, в них видна была достаточно высокая поэтическая культура, нередка сложная ассоциативность, для поэта характерна любовь к верлибру, вольному стиху.
С тех пор М. Траат проделал значительную творческую эволюцию. В его стихах усилилась философская струя, размышления о сложности и противоречивости жизни. А позже М. Траат, подобно некоторым другим эстонским авторам, начинавшим как поэты (например, Я. Кроссу или Э. Ветемаа), вообще постепенно переходит к прозе. Из‑под его пера появляется сборник рассказов «Постучи в желтое окно» (1966), роман «Танец вокруг парового котла» (1971), удостоенный премии Советской Эстонии – высшей награды республики. В этом небольшом по объему романе обрисована жизнь эстонской деревни почти за полвека – от начала первой мировой войны до завершения коллективизации эстонского села в послевоенные годы. Причем изменения в жизни деревни были показаны весьма оригинальным образом – через историю одного парового котла. Но, конечно, писателя интересовала эта история не сама по себе, а отражение в ней человеческих судеб. В этом романе проявились лучшие черты М. Траата‑прозаика: умение придать как будто простому бытописанию философский смысл, восприятие жизни в движении, в вечном изменении, стремление увидеть за потоком жизни те человеческие ценности, которые непреходящи, – в том, что они существуют, писатель глубоко убежден, – наконец, своеобразный социальный оптимизм М. Траата, несмотря на то, что в его отношении к жизни можно заметить и грустные, элегические нотки.
|
|
Роман М. Траата «Сад Поммера», написанный в 1971–1972 годах и увидевший свет в 1973 году, как бы продолжает линию «Танца вокруг парового котла», хотя его действие происходит в совсем другое время и герои его совсем иные люди. Вообще, несмотря на эволюцию М. Траата как художника, он все же всегда остается самим собой, какие‑то основополагающие принципы его творчества, намеченные еще в первом сборнике стихов, сохраняются, пусть и в измененном, трансформированном виде. Он остался верным и деревенской тематике. Правда, сам М. Траат любит повторять, что для него не существует проблемы: «город или деревня», – мир един и неделим, но все‑таки в творчестве писателя тема жизни эстонского села, люди деревни в потоке времени – на первом месте. Пожалуй, и в основе нового романа М. Траата лежит искреннее убеждение автора, проявившееся уже в первом сборнике его стихов, что человек и его труд – высшие ценности на земле, мерило всех остальных ценностей Сохранилось и серьезное (некоторым оно кажется даже тяжеловесно‑серьезным) отношение писателя к жизни; сохранилась и его моральная и этическая бескомпромиссность, хотя она и перестала быть прямолинейной, чрезмерно ершистой и угловатой какой была в первых стихах М. Траата. Эта бескомпромиссность естественно синтезировалась с представлением о том, что отношения между людьми требуют деликатности, тонкости, взаимопонимания, душевной чуткости.
Для русского читателя восприятие романа «Сад Поммера» представляет известные трудности. Это связано с тем, что ему не очень знакома социальная и общественно‑политическая обстановка в Эстонии конца прошлого столетия, порожденная спецификой исторического развития Прибалтики и, в свою очередь, порождавшая жизненные, психологические коллизии, хотя иногда и близкие к тем, что были в русском обществе, но все же в ряде моментов существенно отличающиеся от них – от того, что русский читатель знает из произведений Л. Н. Толстого, А. П. Чехова, В. Г. Короленко, М. Горького.
Самый конец XIX столетия, когда происходит действие романа «Сад Поммера», был сложным и трудным периодом в истории Эстонии. Еще в середине 1880‑х годов наступил глубокий кризис эстонского национального движения, вызванный ростом классовых противоречий внутри эстонской нации. Кризису его способствовала и смерть признанного вождя движения К. Р. Якобсона, отравленного немцами, барами, как упорно утверждала народная молва, хотя этот слух и не соответствовал действительности. Оторванная от родины, тяжело переживавшая разлуку с отчизной и раздоры среди ее сынов, в Кронштадте умирает от рака популярнейшая эстонская поэтесса, певец зари национального возрождения Лидия Койдула, многие стихи которой стали общеизвестными народными песнями. Преследуемый немецкими баронами, захватившими в крае всю власть в свои руки, вынужден покинуть родину один из руководителей национального движения, известный поэт и языковед Михкель Веске. Именно их несколько раз вспоминает главный герой романа М. Траата старый учитель Яан Поммер, размышляющий о том, что любовь к родине, служение ей еще никому не приносили счастья, а лишь одни беды и горе. Такие рассуждения могли родиться только в условиях краха, внутреннего разложения когда‑то могучего национального движения, вызвавшего в 1860‑1870‑е годы невиданный подъем в стране и захватившего лучших представителей эстонской интеллигенции и крестьянства.
Кризис национального движения обусловил идейный разброд в эстонском обществе. Некогда столь привлекательные идеи этого движения к 1890‑м годам безнадежно устарели и не могли указать выхода из противоречий жизни. Новые же системы взглядов еще не были выработаны. В этой обстановке пышно расцветают беспринципное делячество, продажность, словоблудие, распространенным становится убеждение в том, что главное в жизни – это забота о самом себе, а интересы общества и народа – пустой звук. Правда, в газетах еще иногда повторяются старые лозунги об «общем деле», о необходимости единения всех эстонцев, но теперь эти, когда‑то порождавшие энтузиазм призывы лишь маскируют корыстное буржуазное содержание их. Все это вызывает у людей мыслящих разочарование в патриотических лозунгах, в призывах к служению народу нации. Это разочарование отчетливо чувствуется и в раздумьях Яана Поммера.
Собственно, нечто аналогичное испытывала и передовая русская интеллигенция той поры, хотя перед ней и не вставала проблема национального освобождения, столь важная для эстонцев. В. В. Вересаев, учившийся в эти годы в Тартуском университете, позже вспоминал: если раньше «общее настроение студенчества было нерадостное и угнетенное, то теперь, в конце восьмидесятых и начале девяностых годов, оно было черное, как глухая октябрьская ночь. Раньше все‑таки пытались хвататься за кое‑какие уцелевшие обломки хороших старых программ или за плохонькие новые – за народовольчество, за толстовство, за теорию «малых дел», – тогда возможна еще была проповедь «счастья в жертве». Теперь царило полнейшее бездорожье, никаких путей не виделось, впереди и вокруг было все заткано, как паутиной, сереньким туманом, сквозь который ничего не было видно».
Однако в Эстонии вся тяжесть сложившейся обстановки была еще во много раз усилена реакционной политикой русификации окраины, к последовательному проведению которой царизм приступил во второй половине 1880‑х годов. Новый политический курс царизма должен был ликвидировать обособленность Прибалтики и подготовить почву для полного слияния края с царской Россией, под чем наиболее последовательные проводники новой политики – такие, как эстляндский губернатор князь С. В. Шаховской, – понимали обрусение местного населения и его переход в православие. В этом отношении показательны в романе размышления инспектора народных школ по пути на станцию после ревизии.
Карл Поммер в романе пересказывает отцу слова одного из преподавателей Тартуской учительской семинарии о том, что эстонский язык не имеет будущего, он скоро исчезнет и лет через пятьдесят все эстонцы будут носить русские рубахи навыпуск, танцевать на русский лад и петь «Дубинушку». Эти высказывания весьма точно отражают убеждения русификаторов. Кстати, они и не придуманы писателем.
Русификация включала большой комплекс правительственных мероприятий. Одним из наиболее типичных проявлений этой реакционной политики царизма был перевод всех школ Эстонии и Латвии на русский язык преподавания. Эта мера очень затруднила получение образования для эстонских детей. Для многих из них она вообще стала непреодолимым препятствием на пути к знаниям.
Русификация совпала с общим усилением реакции в Российской империи, что еще более усугубило тяжесть новой политической линии царизма для эстонцев. Под напором властей, преследующих любые проявления эстонского национального сознания, прекращаются все крупные общенациональные мероприятия, закрываются Общество эстонских литераторов, многие другие организации, газеты, библиотеки. Вызывают подозрение чуть ли не все формы выражения общественной активности, невиннейшие проявления свободолюбия. Встает вопрос о возможности самого существования эстонцев как самостоятельной нации. Некоторые эстонские общественные деятели вроде издателя газеты «Олевик» (ее, между прочим, читают герои романа) А. Гренцштейна начинают прямо выражать сомнения в возможности национального развития такого маленького народа, как эстонский.
Все это усиливало идейный разброд в обществе. «Не было особенно веры ни в возможность общих мероприятий, ни в возможность сопротивления, – вспоминал замечательный эстонский писатель Ф. Туглас. – Учение о покорности и непротивлении Гренцштейна отнюдь не было лишь проявлением его личной мудрости. У него были значительно более глубокие корни в убеждениях широких народных масс. Ну, что мы, маленький народ! Тут ничего не поделаешь. Хорошо, если сумеем выжить, хорошо, если хутор не пойдет с молотка и удастся спасти сына от солдатчины… Ощущение экономических трудностей, бесправия еще не выливалось в мысль о протесте». Оно, скорее, вызывало настроения пессимизма, разочарования, безнадежности. И это читатель почувствует, знакомясь с размышлениями главного героя романа о родине и родном языке. Ощущение безвыходности создавшегося положения особенно болезненно переживает сын старого учителя – семинарист Карл Поммер.
Правда, мы знаем, что в недрах общественной жизни Эстонии той поры имели место и другие процессы. Усиление классовых противоречий в обществе, причем не только между крестьянами и помещиками, но еще в большей мере между пролетариатом и буржуазией, явилось благодатной почвой для роста революционных настроений в крае, для распространения в Эстонии марксизма, социалистических идей. Не без влияния германской социал‑демократии и передовых русских студентов в 1890‑е годы возникают небольшие кружки эстонской интеллигенции и рабочих, интересующиеся марксизмом, усваивающие новый круг воззрений на мир. Учащаяся молодежь Тарту и Таллина упорно ищет выхода из противоречий жизни. Но эти процессы затрагивают пока очень небольшую прослойку эстонцев. Новые идеи еще не проникают в деревню, тем более в такую глухую и отсталую волость, как Яагусилла.
Но и перед ее обитателями встают сложные нравственные проблемы: как жить в тяжелых условиях реакции, что делать? Сложить ли руки и пассивно ожидать лучшего будущего? Или же честно трудиться, попробовать противостоять дурным обстоятельствам? Эти вопросы встают и перед старым учителем (хотя он вряд ли стал бы их формулировать так, как формулируем их мы), и перед его сыном.
М. Траат, конечно, не случайно сделал главным героем своего романа учителя. Как правило, вышедшие из среды крестьян, учителя играли в общественной и культурной жизни Эстонии XIX века совершенно особую роль, которую трудно переоценить. Именно они составляли абсолютное большинство тогдашней эстонской интеллигенции. Именно они явились движущей силой эстонского национального движения 1860‑1880‑х годов, пропагандировали в массах его идеи, вдохновляли народ на борьбу. Именно учителя, причем прежде всего сельские учителя (в городах эстонских школ было мало), несли в народ национальную культуру, да они в значительной мере были и ее создателями: большая часть эстонских писателей той поры – учителя по профессии, из их среды рекрутировались и первые кадры эстонских музыкантов, журналистов, театральных деятелей, они были организаторами и руководителями всевозможных культурно‑просветительных обществ, библиотек, драматических представлений, хоровых коллективов, оркестров на селе и т. д. и т. д. И в тяжелые годы политической реакции конца прошлого столетия, в годы безвременья, в первую очередь, учителя делали очень много для того, чтобы не дать погаснуть на местах очагам национальной культуры, национальному самосознанию эстонцев. Пройдет несколько лет, и учителя уже в новых условиях, в условиях общественного подъема начала XX века, примут активное участие в социальной борьбе масс, в революции 1905 года. Но это время еще не наступило.
Для той эпохи, которую описывает М. Траат, характерны другие герои. И Яан Поммер один из них.
Автор не возвышает своего героя, не наделяет его каким‑то особенным талантом, сверхъяркими, бросающимися в глаза чертами характера. Яан Поммер не слишком выделяется на общем фоне своей среды. Он не очень образован, начитан, плохо разбирается в сложной общественно‑политической обстановке в стране. Поммеру не ясны скрытые движущие силы происходящих событий, его социальные идеалы неопределенны. Он не борец‑революционер, хотя реально и сражается всю жизнь с силами зла и неправды, как он их понимает. Яан Поммер, как и едва ли не большинство эстонских учителей того времени, религиозен. Он воспитан на Библии, и даже в своих размышлениях нередко прибегает к библейским образам и выражениям. В его мироощущении многое идет от «извечной» патриархальной мудрости крестьянина, однако в ней были заложены не только начала правды и справедливости, но и многие исторические заблуждения народа.
При всем том Яан Поммер – это положительный герой, в его образе есть даже нечто монументальное, нечто такое, что делает его близким и нам, людям совсем другой эпохи и, в общем‑то, другого мировоззрения. Жизненная сила Яана Поммера заключается прежде всего в том, что он человек т р у д а, причем груда на благо других людей, труда, одухотворенного некими высшими принципами и, в первую очередь, принципом справедливости, В этом и в его теснейшей, неразрывной связи с народом и землей корни своеобразной монументальности образа Яана Поммера, той жизненной стойкости, которая помогает ему противостоять обстоятельствам.
Вся жизнь Яана Поммера – это труд, причем труд многосторонний. Конечно, он прежде всего учитель. Вот уже тридцать семь лет Яан Поммер учит крестьянских детей читать, писать, считать, решать арифметические задачи. В этом он видит свой долг, вытекающий из глубокого убеждения героя, что людям необходимы знания, н а д о нести людям свет просвещенья. Но эту главную задачу всей своей жизни Поммер понимает широко: он не ограничивается лишь уроками в школе, теми знаниями, что он дает детям, не менее важным кажется старому учителю нравственное воспитание людей. Вспомним его грустные размышления о том, будет ли новый учитель говорить детям, что нельзя разрушать гнезда птиц, нельзя бить лошадей. Он же говорил им об этом… И в эту не до конца осознанную, но реальную программу действий Яана Поммера органически входит также борьба с корчмой. Она‑то в какой‑то мере и организует сюжет романа и является причиной конечной драмы героя. Особенно важно подчеркнуть глубокое убеждение учителя, что только с чистыми руками можно выполнять свой долг, учить детей. Для Поммера труд – это понятие не только физическое, но не в меньшей мере и этическое.
При этом повседневный труд Яана Поммера – не одно лишь учительство, школа. Ему приходится выполнять еще десятки, если не сотни разных «дел», которые, впрочем, выпадали на долю почти всех сельских учителей: лечить людей и поросят, тащить больные зубы, заговаривать боль, чинить часы, составлять прошения и письма крестьянам и многое‑многое другое. Плюс к этому еще обрабатывать землю – часто основной источник существования сельских учителей, ухаживать за домашним скотом. Яан Поммер вообще мастер на все руки: он даже занимается строительством.
И к любому делу Поммер относится со столь характерным Для него чувством ответственности и долга. Яан Поммер вообще очень серьезный, даже строгий, требовательный к себе и к другим человек. Он органически не приемлет жизненного легкомыслия. Настойчивость, упорство традиционно считаются типичнейшими национальными чертами эстонцев. И этими чертами главный герой романа наделен в полной мере. Если к этому добавить еще бескомпромиссность и мужество героя в борьбе со злым миром, его окружающим, то перед нами предстанет сильный и целостный человеческий характер. Таков Яан Поммер.
И при всем том это живой человек с нежной душой, тонко Чувствующий, умеющий быть тактичным и нежным с другими людьми. Напомним хотя бы об его отношениях с дочерью Анной.
Особое место в произведении М. Траата занимает образ сада старого учителя. Не случайно он даже вынесен в заглавие романа. Это предмет особенной любви и забот героя. Образ сада глубоко символичен: сад выступает и как воплощение мира природы, столь близкого старому учителю, и как воплощение жизненной красоты, и как символ опоэтизированного вдохновенного труда; в результате и уход за садом, любовь героя к нему приобретают у М. Траата более широкий смысл Через образ сада перед нами раскрывается поэтичность души героя, столь тщательно им скрываемая. Мы видим взаимоотношения Поммера с миром природы, которую он глубоко понимает, в которой видит как бы живое существо.
История жизни Яана Поммера во многом трагична. Один за другим на него обрушиваются тяжкие удары судьбы: пожар, доносы, несчастья с детьми, наконец, увольнение со службы, которой он отдал тридцать восемь лет жизни. С горечью старый учитель осознает, что сделал он очень мало, что его труд не принес плодов, зачастую пропадал даром, в жизни мало что изменилось к лучшему. И все же закономерно, что в самом по себе трагическом финале романа звучит на первый взгляд неожиданная оптимистическая нота: да, Поммер не будет больше учителем, но остался весенний сад в праздничном убранстве и зацвела яблоня сорта суйслепп, вот уже несколько лет не приносившая плодов. Жизнь продолжается!
В этом еще раз проявился уже отмеченный нами выше социальный оптимизм Матса Траата, его убеждение в том, что труд человека бессмертен, он не может пропасть, исчезнуть без следа, как не могут исчезнуть и лучшие человеческие качества, некие вечные ценности жизни, на которых зиждется этот исполненный добра и зла мир. Бессмертие человеческого труда, высших человеческих ценностей и воплощает Яан Поммер.
«Сад Поммера» – прежде всего роман о Яане Поммере. Другие персонажи нужны автору, главным образом, для того, чтобы более полно обрисовать образ главного героя. И все же они встают перед нами как живые, как люди, обладающие своим характером, своей индивидуальностью: это и нечистый на руку волостной старшина Краавмейстер, и неграмотный, но устремленный к свету стихийный демократ скотник Пеэп Кообакене, и беспокойная, эмоциональная, живущая сердцем Анна.
Они помогают автору уловить атмосферу жизни самого конца прошлого века. Умение М. Траата вжиться в давно прошедшую эпоху отмечали почти все критики романа. Даже историк Э. Янсен, указавшая на ряд, по ее мнению, упущений автора в обрисовке прошлого, вынуждена была признать, что дух эпохи удачно воссоздан М. Траатом; в своих повседневных делах, разговорах, размышлениях и чувствах, в волнующих их проблемах и даже в известной порой беспроблемности герои романа остаются детьми своего времени, их психика и поведение детерминизированы условиями той поры.
М. Траату, как, пожалуй, немногим другим эстонским писателям, свойственно глубокое понимание сложной диалектики жизни. Автор «Сада Поммера» все время стремится осознать и показать ее, увидеть и раскрыть и ее внешние проявления, и ее отражения в душе, в психологии человека. Он прекрасно понимает, что в жизни есть и грустное, и веселое, радостное, есть комическое и трагическое. И М. Траат не считает возможным акцентировать в своих произведениях какую‑либо одну сторону жизни. Обычно они все представлены в его романах, сложно сосуществуют, переплетаются, чередуются; грустные меланхолические мотивы сменяются более жизнерадостными и даже шутливыми.
М. Траат, конечно, любит своего героя, ему близок Яан Поммер, но он не позволяет себе ни любоваться им, ни чрезмерно возвышать его. Закономерно, что Яан Поммер в отдельных эпизодах выступает перед нами и в комическом свете, в его обрисовке порою можно почувствовать и едва заметную авторскую иронию.
Свойственное М. Траату острое ощущение диалектики жизни, жизненных противоречий все время заставляет писателя вглядываться в описываемую им действительность с разных точек зрения, рисовать ее в разных ракурсах, в разных аспектах. Иногда М. Траат смотрит на нее как бы глазами автора, размышляет о ней со своей авторской точки зрения (ее он не старается скрывать). Иногда же он как бы переходит к рассказу от лица героя, пытается смотреть на мир его глазами. Отсюда характерная многоплановость романа М. Траата, Причем она многообразна и не ограничивается лишь разными точками зрения на описываемое.
М. Траат, правда, не злоупотребляет подтекстом, но подтекст (в частности, философский) неизменно присутствует в его произведениях, и читатель должен уметь уловить его за внешним описанием – и за делами Яана Поммера, и за его размышлениями.
Но особенно любит М. Траат многоплановые образы‑символы. Об одном из них – образе сада – мы уже говорили. Столь же символичными являются на страницах романа и борьба Яана Поммера с бешеной собакой, и образ яблони сорта суйслепп, и многое другое. При этом образы‑символы М. Траата почти никогда не бывают искусственными, привнесенными в произведение извне, непонятными читателю. «Мои образы входят в известный круг жизненных явлений, где они возможны, где они к месту», – признавался сам писатель, подчеркивая, что в этих образах план реальный нельзя отрывать от второго, символического плана.
Эпоха, которую описал М. Траат в своем романе, давно уже отошла в прошлое. Сомнения Яана Поммера о судьбе родины и родного языка оказались напрасными. Ход истории счастливо разрешил их. Для нас важны не сомнения героя, а то, во что он верил, в чем был убежден. Его вера в труд, в вечные непреходящие человеческие ценности близка нам. Это делает понятными и созвучными нам дела и раздумья старого учителя. Они же дают пищу и для размышлений над проблемами нашей современной жизни.
С. ИСАКОВ.
[1]Кистер – помощник пастора в лютеранской церкви, одновременно он заведовал приходской школой
[2]Суйслепп – вид яблони
[3]Перевод Л. Фрухтмана.
[4]Яанов огонь жгут в праздник на яанову ночь, на 24 июня, где‑нибудь на холме.
[5]Palk – по‑эстонски плата, жалованье; здесь – игра слов.
[6]К. Р. Якобсон, Лидия Койдула, М. Веске – деятели эпохи пробуждения эстонской нации (вторая половина XIX века).
[7]Превосходно! (немецк.)
[8]
В прекрасный месяц май,
когда раскрываются почки,
в моем сердце
возникает любовь…