В синодальный период, как мы уже упоминали, развернулся сложный, многоплановый процесс глубоких перемен. Мы отметим только один аспект.
В течение столетий веяло с Запада чуждым нам схоластическим духом. Под этим влиянием постепенно изменялись представления о традиционных духовных ценностях. Наметилась тенденция к общему снижению с духовного уровня на душевный. И это не могло не сказаться на аскетической практике.
Искажаются сами представления об аскезе, доминируют идеи внешнего подвига и социального служения. Исихастские принципы внутреннего, умного, делания, опыт старческого руководства, традиция русского пустынножительства — все это в церковном обществе начинает утрачивать свою ценность, свое истинное значение, встречает непонимание, а затем и прямое отвержение.
Но вот что примечательно. Вместе с этими негативными явлениями наблюдаются и совсем иные. Одно дело — умонастроение теоретиков, другое — реальная жизнь, которая и берет свое. В XVIII—XIX столетиях образовалось такое странное положение, когда практика богослужебная и практика аскетическая остаются между собой в согласии, но они не согласуются с современной им богословской наукой.
Дело в том, что наши литургические тексты в полноте сохранили святоотеческую богословскую мысль. И она продолжала жить и звучать во весь голос в богослужебной молитве и песнопениях. В результате, в то время как богословие исповедовало одно, богослужение учило другому.
То же противоречие обнаруживалось в области аскетической жизни: пока богословие проповедовало свое, святые подвижники жили иначе. Подвижники духа, хотя и в меньшинстве, хотя и в притеснении, но жили по-прежнему по заветам пустынничества, по законам свя-щеннобезмолвия, по-прежнему храня идеалы византийского и древнерусского Предания. Реальный подвиг на Руси, неистребимый никакими гонениями, всегда держался в русле святоотеческой традиции. Так и в XVIII—XIX веках подвижники святой жизни шли путем умно-сердечного делания и стяжали дары исихии: благодать непрестанной сердечной молитвы, благодать созерцания и обожения.
Это на практике. А в академиях в это время изучали теорию, которая даже не знала такой терминологии.
* * *
В заключение приведем несколько высказываний свт. Игнатия Кавказского, которые со всей определенностью указывают на существо проблемы, обострившейся к середине XIX века. Свт. Игнатий в то время пишет:
«К сожалению, должно сказать, что [книги], удовлетворительно объясняющей христианство, у нас нет». Книга «“Богословие Макария [Булгакова]”... много повреждена школьной системой [то есть схоластикой]... Странно видеть систему, по которой изложены механика, аналитика и прочее тому подобное, приложенной к изучению Бога!»29.
Духовные «тайны... весьма часто остаются закрытыми для мужей ученейших, удовлетворившихся одним школьным [схоластическим] изучением богословия»30.
Святитель предлагает: «Должно составить богословие не в характере школьном, а в характере общепонятном, в полном согласии с богослужением Православной Церкви, чтобы познания, оглашаемые богослужением всенародно, были возвещаемы и богословием».
Необходимо «пересмотреть катехизисы и богословие и пополнить, дав им характер православно-восточный, подобный характеру богослужения Православной Церкви, так, чтобы познания, оглашаемые богослужением всенародно, были возвещаемы и катехизисами».
«Главная причина нестроения Церкви», указывает святитель, в том, что святоотеческие Предания «оставлены без внимания, даже забыты, и заменены выдумками, чуждыми духа Церкви», которые заимствованы «из духа, враждебного Православной Церкви»31.
«Зло нельзя назвать добром. Я переживал в Сергиевой пустыни ту эпоху32, во время которой неверие и наглое насилие, назвавшись православием, сокрушали нашу изветшавшую церковную иерархию, насмехались и издевались над всем священным. Результаты этих действий поныне ощущаются очень сильно»33.
С конца XVII века «Западным ветром нанесено много грязной пыли в недра Церкви... ко вреду для веры... Вкрались и насильно внедрены в Православную Церковь посторонние, чуждые и враждебные духу Церкви постановления, противные правилам и учению Православной Церкви». Об истинном Христовом учении «у нас почти не смели говорить доселе. Когда же Христово учение объяснится со всею откровенностью, тогда падут... все еретические учения [и] православный народ утвердится в православии»34.
Это слова свт. Игнатия Кавказского, высокого мыслителя, постигавшего коренные причины нашего духовного обнищания. В свете дарованной ему благодати он не только видел действительность глубже большинства своих современников, но и потомков предостерег — указал нам на самое существо богословских проблем и духовных недугов, унаследованных нами от позапрошлого столетия.
Беседа 6
Мф. 4, 4.
1 Кор. 13, 12. Ср.: Быт. 32, 30; Исх. 33, 11; Чис. 14, 14; Втор. 5, 4; 34, 10; Иез. 20, 35.
Григорий Богослов, свт. Творения. М., 2010. Сл. 27. Т. 1. С. 328.
Григорий Богослов, свт. // Флоровский Георгий, прот. Восточные отцы IV в. Минск, 2006. С. 127, 129.
Иерофей (Влахос), митр. Православная духовность. ТСЛ, 1998. С. 94.
Евагрий, авва. Творения. М., 1994. С. 83.
Георгий [Капсанис], архим. Свт. Григорий Палама... Пермь, 2006. С. 15.
Исаак Сирин, при. Слова подвижнические. Сл. 65. https://pagez.ru
Захария (Захару), архим. Христос как путь... 2002. С. 321.
Софроний, иеромон. Старец Силуан. Paris, 1952. С. 40, 57, 59.
Иосиф Монах, схимон. Старец Иосиф Исихаст. ТСЛ, 2000. С. 177.
Георгий [Капсанис], архим. Свт. Григорий Палама... Пермь, 2006. С. 79.
Григорий Палама, свт. Триады. М., 1995. С. 104.
Григорий Палама, свт. // Георгий [Капсанис], архим. Свт. Григорий Палама... Пермь, 2006. С. 49.
Георгий [Капсанис], архим. // Там же. С. 46.
Григорий Палама, свт. // Там же. С. 51.
Там же. С. 47.
Там же. С. 48.
Василий (Кривошеин), архиеп. Богословские труды. Н.Новгород, 2011. С. 568, 569.
См.: Тарасий (Курганский), иеромон. Перелом в древнерусском богословии. Μ., 2003. С. 18-22.
См.: Георгий [Капсанис], архим. Свт. Григорий Палама... Пермь, 2006. С. 48.
Филофей (Коккин), свт. // Там же. С. 48.
https://www.pravenc.ru/text/149559.html
Тарасий (Курганский), иеромон. Перелом в древнерусском богословии. М., 2003. С. 8-11.
Там же. С. 18-22.
Молдо-Влахия — нынешние земли Молдавии и Румынии.
Трезвомыслие. Екатеринбург, 2009. Т. 2. С. 490.
https://www.pravenc.ru/text/149765.html
Игнатий (Брянчанинов), свт. Собр. писем. М.—СПб., 1995. Письмо 454, 1856 г. С. 694.
Игнатий (Брянчанинов), свт. Творения. М., 1997. Т. 3. С. 5.
Игнатий Кавказский, сет. О необходимости Собора // Соколов Леонид. Свт. Игнатий. М., 2003. Ч. 3. С. 59-62, 64, 67.
Имеется в виду 20-летний период обер-прокурорства Протасова. Протасов Николай Александрович (1798—1855), граф, генерал от кавалерии, член Гос. Совета Российской Империи, обер-прокурор Св. Синода (1836—1855), товарищ министра народного просвещения. Проводил реформу духовного образования (1839), максимально приблизившую церковную школу к светской, и реформу высшего церковного управления, создав в Церкви бюрократическую систему. «Воспитанник иезуитов, находившийся под латинским влиянием, Протасов желал ввести в Русской Церкви порядки по римскому образцу». Путем административных перестановок и реорганизации Синода резко усилил централизацию церковного управления, установив свой личный контроль, «не стесняя себя ни законами, ни канонами». При нем «архиереи — члены Синода не смели подать голоса в защиту своих прав». При назначении на должность обер-прокурора гусарский полковник Протасов прославился на всю столицу одиозным высказыванием: «Поздравьте меня! Я — министр, я — архиерей, я — черт знает что!»
Игнатий (Брянчанинов), свт. Собр. писем. М.—СПб., 1995. Письмо 54. С. 123.
Игнатий Кавказский, свт. О необходимости Собора // Соколов Леонид. Свт. Игнатий. М., 2003. Ч. 3. С. 59-62, 64, 67.
Свойства ума
Тайны христианства
Тема, которую мы теперь начинаем и к которой еще придется возвращаться впоследствии, это линейное движение ума. Мы приступаем к вопросу, который кому-то может показаться несколько сложным, но в любом случае это тема важная и знакомство с ней будет полезным. Не стоит смущаться, если что-то окажется не очень понятным. По мере накопления молитвенного опыта все со временем проясняется. Если же опыта не будет, тогда и никакие разговоры не имеют смысла. А предмет бесед действительно не простой, поскольку духовный опыт с трудом и только очень условно можно выразить в слове.
Начнем с вопроса о природе нашего ума. Это рассуждение поставит нас перед всем комплексом задач, которые предстоит решать человеку, стремящемуся обрести умно-сердечную молитву.
Напомню, что умное делание интересует нас в плане аскетики, то есть нам важна прежде всего практическая сторона дела. Но учтем, что при этом невозможно обойтись без теории, то есть без знакомства с основами святоотеческого учения. Положение тех, кто не хочет вникать в теорию, слишком зыбко. Они легко могут заплутать, легко попадают во вражеские ловушки. У таких людей либо складывается некое собственное представление о церковном учении, либо оно формируется под влиянием некоторых современных миссионеров и проповедников, отклоняющихся от святоотеческой традиции. А это может оказаться опасным. Потому что составить ошибочное представление о Божественном, по слову свт. Григория Паламы, есть «душевная пагуба»1.
При серьезном отношении к делу человек просто обязан изучать теорию святоотеческой науки. Это и заповедано самими отцами. Например, свт. Иоанн Златоуст говорит, что «если хотим мы избавиться от геенны и получить Царство, то должны украшаться и тем и другим, и правотою догматов, и строгостью жизни»1 2. То есть аскеза без познаний в теории бессильна в деле спасения. Как и наоборот: «Теоретическое изучение, — пишет свт. Игнатий Кавказский, — требует, чтобы ему непременно сопутствовало и последовало учение деятельное». То есть: богословские знания бесполезны, если не воплотятся в подвиге.
Казалось бы, очевидные вещи. Но почему приходится о них говорить? Слишком многие пренебрегают аскети-кой как наукой. У большинства из нас нет серьезного отношения к теории молитвы. Скучно, лень вникать. Да и некогда. Как всегда.
Есть такая потаенная мысль, которая, естественно, от лукавого, но которая теплится где-то подспудно, — надежда на то, что сердце как-то само собой, вдруг, когда-то, возьмет... да и начнет молиться. Мы ведь живем благочестиво, на все службы ходим, исповедуемся, причащаемся. И где-то, когда-то все мы читали: молись в простоте, и молитва сама со временем перейдет в умную, а потом и в сердечную...
И вот отсюда, из такого внутреннего настроя, закономерное следствие: годы проходят церковной жизни, — или в миру, или в монастыре, — но сердце почему-то не раскрывается для слияния с нашим умом, ум почему-то не приходит в состояние исихии, молитва почему-то не начинает ощутимо звучать в нашем сердце.
Снова откроем книгу. Свт. Игнатий: «Хотите знать тайны христианства? Изучите его... Господь заповедал изучение христианства, и теоретическое и практическое, соединил эти два изучения неразрывной связью, повелел, чтоб за теоретическим познанием непременно последовало практическое. Без второго первое не имеет никакой цели пред Богом! Без второго первое не может принести нам никакой пользы!.. Первое [то есть теорию] можно уподобить основанию, второе [практику] — зданию, воздвигнутому на этом основании. Здание не может быть воздвигнуто, если прежде не будет устроено основание, и устроение основания остается бесполезным трудом, если на основании не будет воздвигнуто здание»3.
Казалось бы, прописные истины. Но святитель считает нужным их повторять. И уж, наверное, знает, что делает. Нужна база. Фундамент необходим для любой созидательной работы. Так же и для духовного строительства.
Наш цикл бесед называется «Начало молитвы». Начать с самого начала — значит разобраться в самом существе молитвенного делания. Если мы не понимаем, как работает наш ум, не знаем, чем отличается душевное помышление от духовного движения мысли, если не умеем распознать, где грань между игрой фантазии и живым обращением к Богу, то как мы начнем молиться в духе и истине!4
Многие и не начинают. А многие уверены, что молятся, но на деле всего лишь озвучивают молитвенные тексты.
Движение ума
Так что приступим по мере сил к учению отцов, к их науке, которую нам ими же заповедано постигать. Первое, что мы узнаём: ум человека представляет собой вид энергии. Поэтому он подвижен, как то и положено энергии, а значит, может устремляться в разных направлениях и иметь различный характер движения.
Нас интересуют два основных вида его движения — линейное и круговое. Последнее связано с понятием круговой молитвы. Это выражение встречается в аскетических писаниях и относится к молитве Иисусовой. Но далеко не всякая Иисусова молитва является круговой, это признак молитвы только умно-сердечной.
Почему так, скоро станет понятно. А пока заметим, что сам термин круговая указывает на характер действия сил души, энергий нашего организма. Отметим и другое: аскетический термин намекает на связь с ратным делом — только умно-сердечное трезвение дает воину возможность держать в духовной брани неуязвимую круговую оборону.
Кто знаком с аскетической литературой, тому известно, что человек, помимо ума, обладает еще и рассудком. Православная антропология, в отличие от светских наук, в отличие от вероучений других конфессий, не смешивает эти два понятия. Под рассудком разумеется интеллектуальный аппарат, инструмент познания материального мира. А ум это нечто совсем иное. Ум — это орган богооб-щения, орудие познания мира духовного.
Именно такое определение ума дает, например, учение свт. Григория Паламы: «Ум человека это орган, с помощью которого возможно созерцать Бога»5. Или: «Ум это орган, которым человек видит Божественный свет, который есть Царство Божие». Последнее высказывание есть постулат Святогорского Томоса, составленного свт. Григорием Паламой6. А при. Максим Исповедник, различая действие умной и рассудочной силы, так определяет: познание есть «действие ума», а рассуждение есть «действие рассудка»7.
Итак, укажем на две главные, с позиций аскетики, особенности нашего нижеестественного, ветхого, состояния, того, что досталось нам от Адама.
Первое. Бог при сотворении человека даровал ему два самостоятельных начала — ум и рассудок, — локализованные каждое в своем месте: рассудок в районе головного мозга, ум в области сердечной. Но после грехопадения ум и рассудок потеряли свою первоначальную взаимную независимость и прилепились друг к другу. Собравшись в области головы, они образовали из себя как бы одно целое. Так ум оказался соединен, слит с рассудком. Это первая наша ненормальность.
И что она означает? То, что две совершенно различные функции — богопознание и миропознание, горнее и дольнее — смешались и образовали некий конгломерат. А стало быть, уже ни то ни другое не может действовать полноценно. Особенно пострадала от этого способность связи с миром духовным. Об этом узнаём из святоотеческого учения, в частности из трудов свт. Григория Паламы, а составленный им Святогорский Томос закрепляет положение о том, что «ум имеет седалище или в сердце, или в мозге»8. То есть естественному состоянию человека соответствует собранность ума в сердце, нижеестествен-ному — в области головного мозга.
Вторая ненормальность нашего падшего естества состоит в особом свойстве ума всегда стремиться наружу. Ум норовит убежать вовне, во внешнее пространство. Почему так получилось — особый разговор, но это факт. И суть его в том, что это движение ума изнутри вовне является линейным. То есть ум, обращаясь к объекту восприятия, к предмету внимания, направляется к нему по прямой линии, от одной точки к другой. Именно так ум ведет себя в повседневной жизни.
Теперь посмотрим, что происходит при молитве. Если ум так действует в быту, то как он поведет себя, когда я
обращаюсь к Богу? Ведь если движение ума будет носить тот же характер, будет так же прямолинейно, то это значит, что молитва, по существу, ничем не отличается от прочих движений мысли, от самого прозаичного помышления о самых что ни на есть земных вещах.
А разве не очевидно, что истинное обращение к Богу — к Богу, Который есть Дух9, как постулирует апостол Иоанн, к Богу, Который пребывает в ином, духовном мире, — должно иметь совсем иной характер, нежели обращение к земному тварному существу. Движение ума, желающего выйти за пределы мира материи, чтобы реально соприкоснуться с Богом Духом, должно выражаться совсем в иной и необычной форме, совсем не в той, как при обыденной работе мысли.
Казалось бы, очевидно, что земное помышление и обращенность к Богу никак не могут быть и не должны быть явлениями одного рода, одного порядка. Ведь если это будет так и нет различий между движением ума в духовном мире и в плоскости земной, то это означает, что мы пытаемся Дух Беспредельный — Бога вместить в тесные узы материи, вписать в рамки тварного мира.
Пытаясь обратиться к Богу по-простому, таким же образом, как к человеку, мы помещаем Бога Духа на наш материальный уровень, низводим Бога на уровень земного существа. И дело тут не просто в том, что это уничижительно для Бога. Главное то, что в таком случае нет и быть не может живой связи с Богом. Не может произойти реальной встречи с Богом, непосредственного общения с Ним. Почему? Потому что ум наш не проникает в то духовное пространство, в ту стихию, где пребывает Бог Дух.
А что же происходит? А то, что вместо этого мы ставим перед собой, здесь, в нашем мире, образ воображаемого нами Бога. И обращаемся к этой, построенной нами, умозрительной модели. Но не к живому Богу Духу, общение с Которым возможно только в духе.
Так вот, именно такое обращение, посредством воображения, имеет место при самой обычной, самой простой словесной молитве, Иисусовой или любой другой. Той, с которой все мы начинаем. И на уровне которой большинство из нас так и остается.
Конечно, Господь слышит и такое, опосредованное, обращение, когда мы пытаемся до Него докричаться, используя воображение, как неспособные еще обратиться прямо, непосредственно в духе. Бог вообще все слышит. Все видит и знает, вплоть до самых потаенных движений нашей души. Он Сам об этом говорит: Я есмъ испытующий сердца и внутренности9 10. Он зрит с опережением, провидит и то, что мы еще не сотворили. «Несоделанное мое видесте очи Твои»11, — исповедует пред Господом прп. Симеон.
Разумеется, Бог может и отозваться, если пожелает, на любое колебание нашей мысли и чувства, на самую несовершенную молитву. Но это Он. А нас волнует, что Он от нас ожидает. И вот первое, что уже должно быть понятно, что можно вывести из нашего рассуждения: простая молитва словесная и молитва истинная умно-сердечная — это две стихии, столь же различные, как земля и небо.
Словесный уровень
Теперь нам нужно точней определить, что именно подразумевается под молитвой словесной. Это понятие аскетическое. Словесная не означает, что молитва произносится вслух, такую называют молитвой гласной, молитвой устной. Можно сказать, что термин словесная описывает определенную форму мышления. Это начальное состояние молящегося ума, первая из трех ступеней, возводящих на духовное небо, ступеней, именуемых молитва словесная, умная, сердечная.
Словесный уровень мышления характерен тремя моментами. Первый уже упоминали: ум и рассудок у падшего человека слились в одно целое. Говорили и о втором: ум в словесной молитве движется прямолинейно. Третий же заключается в том, что молитва словесная, даже если произносится не вслух, а только про себя, то, в отличие от умной молитвы, непременно облекается в словесную форму. То есть мы и в уме мысленно произносим, выговариваем слова.
Иначе обстоит дело на более высоких уровнях молитвы умной и сердечной — там мысль уже не требует обязательного воплощения в слове. Там мысль только мыслится. Мысль течет и осознается без проговаривания в уме словами. Человек возносит к Богу чистую мысль, не оформляя ее в слова. Сложно объяснить, как именно это происходит и как субъективно переживается, но со временем это само собой проясняется, когда бывает пережито на опыте.
Итак, понятия молитва словесная, умная и сердечная обозначают различные состояния сознания, определенные уровни мышления. На каждом из этих уровней можно, конечно, молиться и вслух, и про себя. Но происходит это по-разному. Различие вот в чем.
Человек, стяжавший молитву сердечную, когда молится молча, то может, как было сказано, мыслить без слов, одними понятиями. Если же он читает вслух, допустим, каноны или псалмы, то это не значит, что молитва его от этого превратилась в словесную. Он гласно молит-вословит, но вместе с тем сердечно молится читаемыми псалмами. Иначе говоря, молится духом своим.
А вот находящийся на словесном уровне человек, что с ним происходит? Допустим, он молится молча, про себя читает, например, молитву Иисусову. Но от этого его молитва не станет умной. А если при этом он даже в сердце направит свое внимание, его молитва не станет сердечной, она по-прежнему останется словесной. И он по-прежнему будет мысленно проговаривать молитву словами.