– Почему вы не занялись этим сами?
– Сегодня утром Стилмен стоял у окна гаража. Он мог меня заметить, и я не захотела рисковать.
– Вы сказали, что водитель следил за «ними»…
– Стилмен приехал в Джульярд один, но вышел оттуда вместе со Сьюзи Уокер. Видимо, она ждала его там.
Кнопф посмотрел на серое небо и вздохнул.
– Жду вас у Рокфеллеровского центра, хочу услышать отчет водителя.
Эндрю растянулся на кровати, заложив руки за голову. Сьюзи подошла к тумбочке, выдвинула ящик и уставилась на лежащую там Библию.
– Ты веришь в Бога?
– Мои родители были верующими людьми, мы каждое воскресенье ходили к мессе. В последний раз я был в церкви, когда хоронили отца. А ты?
– Через месяц после возвращения в США я поехала в Балтимор, пришла в квартиру Шамира и застала там его родителей. Его отец молча на меня взглянул, увидел мои руки и стал спрашивать, не больно ли мне. Не знаю почему, но в тот вечер ко мне вернулась вера. Я попросила у его матери разрешения забрать кое‑какие его вещи: рабочий комбинезон, куртку, красный шарф, который он всегда брал в горы. Этот шарф служил ему талисманом. Покорив вершину, он привязывал его к ледорубу и любовался, как он полощется на ветру. Так он наслаждался своей победой и восстанавливал силы. На Монблане у него не было шарфа: мы его забыли, когда собирали вещи. Я рассказала его родителям историю, конец которой был им известен, но его матери захотелось еще раз узнать подробности нашего восхождения. Я видела по ее глазам, что, пока я говорю с ней о ее сыне, ей кажется, что он жив. А потом я умолкла, потому что больше нечего было сказать. Его мать встала и отдала мне рюкзак с одеждой Шамира. Стоя на пороге, она погладила меня по щеке и сняла с шеи медальон. Сказала, что если я когда‑нибудь вернусь на эту гору, то должна бросить его в расселину, где покоится ее сын. А еще попросила, чтобы моя жизнь была достойна принесенной ее сыном жертвы. Хотелось бы мне, чтобы смерть была долгим сном без сновидений и чтобы душа Шамира витала где‑нибудь и была счастлива.
Эндрю подошел к окну и немного помедлил, прежде чем заговорить.
– Я бежал вдоль Гудзона и вдруг оказался в «скорой», между жизнью и смертью, ближе к смерти, чем к жизни. Не видел никаких лучей, не слышал ангельских голосов, зовущих на небеса, – ничего из того, о чем нам рассказывал священник. Но я увидел многое другое. Теперь я не знаю, во что верить. Вероятно, я верю в жизнь, в страх ее потерять, но, как ни странно, не боюсь прожить ее зря. Пойми, ты тоже чудом выжила, а теперь стараешься доказать невиновность женщины, которую никогда не видела.
– Не сравнивай наши жизни. У тебя бутылка, у меня одержимость. Мне не хватало бабушки, с которой можно было бы поделиться тем, о чем не говорят с родителями, которая дает советы, а не читает нотации. Мне необходимо доказать ее невиновность, чтобы придать смысл моему существованию, а не чтобы себя уничтожить. Я родилась под чужим именем. Когда наступит срок, я хотела бы быть похороненной как Уокер. А до этого мне бы хотелось гордиться этой фамилией.
– Это фамилия ее мужа.
– Она взяла ее, расставшись с девичьей фамилией – Маккарти. В моих жилах течет ирландская кровь.
– Все, пора, – объявил Эндрю, глядя на часы. – Колман вряд ли пропустит назначенное время, до его звонка нам надо успеть заморить червячка.
Эндрю заказал клаб‑сэндвич, Сьюзи довольствовалась содовой. Она напряженно переводила взгляд со стенных часов на телефонный аппарат на стойке.
– Он позвонит, – сказал Эндрю, вытирая рот.
Наконец раздался звонок. Бармен протянул трубку Эндрю.
– Как насчет еще тысячи долларов? – раздался в ней возбужденный голос Колмана.
– Мы так не договаривались, – сказал Эндрю.
– Моя находка стоит гораздо дороже обещанных двухсот!
– Чтобы я мог об этом судить, стоит, наверное, объяснить, о чем речь.
– Отсутствующие ноты не образуют никакой логической цепочки, они не значат ровным счетом ничего.
– За что же тогда доплачивать?
– Дайте договорить. Мне пришло в голову сопоставить их с либретто. Я сравнил выброшенные такты с сопровождающим их текстом – и ваша игра в семь ошибок обрела смысл. Сейчас я группирую слова, составляю фразу за фразой – это потрясающе! Теперь мне понятно, зачем вам понадобилось расшифровать этот ребус. Если то, что я вижу, правда, то у вас в руках колоссальная сенсация.
Эндрю старался не показывать охватившее его нетерпение.
– Идет, ты получишь деньги. Когда ты закончишь?
– Для моего компьютера подставить фразы к тактам – детская забава. Текст будет готов не позже чем через час.
– Мы будем у тебя через двадцать минут. Пришли мне то, что уже сделал, по электронной почте, я почитаю по дороге.
– Обещаете заплатить?
– Тебе придется поверить мне на слово.
Джек Колман повесил трубку.
Эндрю спросил у сторожа кампуса, как найти корпус С. Сьюзи первой метнулась в коридор общежития.
Эндрю постучал в дверь. Видимо, Колман работал в наушниках. Сьюзи тоже постучала и, не получив ответа, вошла.
Джек спал, уронив голову на клавиатуру. Удивленная Сьюзи, вопросительно взглянув на Эндрю, приблизилась к спящему и положила руку ему на плечо. Рука молодого человека тяжело упала со стола. Сьюзи заглянула в его мертвенно‑бледное лицо и вскрикнула.
Эндрю зажал ей рот ладонью. Оттолкнув его, она стала трясти Колмана за плечи. Голова Джека стучала по клавиатуре, но глаза оставались полузакрытыми, без признака жизни.
– Вызывай «скорую»! – крикнула Сьюзи.
Эндрю прижал палец к сонной артерии Колмана.
– Как жаль… – выдавил он.
Сьюзи упала рядом с Джеком Колманом на колени и схватила его безжизненную руку. Она умоляла парня очнуться, Эндрю пытался оторвать ее от него.
– Ты всюду оставишь отпечатки пальцев. Скорее, нам надо бежать!
– Плевать я хотела на отпечатки!
– Как ни трагично, мы бессильны что‑либо сделать.
Эндрю заметил под щекой Колмана белую картонку и узнал в ней свою визитную карточку. Внезапно посетившая его мысль на мгновение позволила забыть об ужасе создавшейся ситуации.
– Действительно, плевать на отпечатки!
Он аккуратно отодвинул голову Колмана и завис над клавиатурой. Сьюзи непонимающе вытаращила глаза.
Он открыл браузер, вошел в электронную почту «Нью‑Йорк таймс», ввел логин и пароль и заглянул в свой почтовый ящик.
Там находились письма, накопившиеся за несколько дней. Последнее из них, возглавлявшее список, было от Джека Колмана.
Бедняга отправил его, видимо, сразу после их телефонного разговора. Пока Эндрю читал послание, другие письма, ожидавшие своей очереди, исчезали одно за другим.
– Кто‑то крадет мою почту! – крикнул он.
Список писем укорачивался на глазах. Эндрю спешно нажал на две клавиши. Принтер Колмана заурчал, в корзину скользнул отпечатанный лист.
Эндрю спрятал его в карман, включил свой телефон и набрал 911.
В комнате общежития теснились полицейские. Приехавшие санитары удалились, констатировав смерть. Ни ран, ни следов борьбы или укола, ни иглы – ничего, что позволило бы заподозрить насилие или передозировку.
Молодой человек испустил дух, сидя перед монитором, и инспектор, записавший показания Эндрю, доверительно сообщил ему, что смерть, похоже, была вызвана естественными причинами. Не первый юноша умирает от сердечного приступа, разрыва аневризмы, злоупотребления амфетаминами, просто от несоблюдения элементарных правил безопасной жизни.
– Студенты идут на все, лишь бы сдать экзамены, – сказал полицейский со вздохом. Он много чего повидал. Вскрытие наверняка подтвердит его правоту. А пока Сьюзи и Эндрю не должны покидать штат Нью‑Йорк и приглашаются в течение суток в полицейский участок для дачи показаний.
Прежде чем их отпустить, инспектор позвонил в «Нью‑Йорк таймс», попросил к телефону главного редактора и осведомился, действительно ли репортер Стилмен работает над статьей о Джульярдской школе и намеревался встретиться днем с неким Джеком Колманом. Оливия Стерн все подтвердила без малейшего колебания, после чего попросила инспектора дать трубку журналисту. Инспектор не возражал.
– Как вы понимаете, я жду вас у себя в кабинете. Немедленно! – сказала Оливия.
– Само собой.
Эндрю отдал полицейскому телефон:
– Простите, я был обязан проверить, таковы правила. Заметьте, я не сказал ей, что вы здесь с подружкой.
– Премного вам благодарен, – ответил Эндрю, – хотя наш внутренний регламент этого не запрещает.
Полицейский разрешил им уйти.
– Почему ты ничего не сказал? – возмущенно спросила Сьюзи на улице.
– О чем? Что, попросив парнишку помочь нам собрать недостающие куски оперы, мы обрекли его на смерть? Что его, скорее всего, прикончил профессиональный убийца и что у нас есть основания верить в эту версию, потому что позавчера ты убила его коллегу? Тебе напомнить, что произошло на острове? Кто из нас двоих не захотел вызывать полицию из опасения, что это помешает нашему расследованию?
– Я должна поговорить с Кнопфом, нравится это тебе или нет.
– Поступай как знаешь. А мне надо поговорить со своим главным редактором, а я понятия не имею, что ей наплести, чтобы отстала. Текст я заберу с собой в редакцию, чтобы хорошенько изучить. Встретимся под вечер в отеле. Мне не нравится оставлять тебя одну. Будь осторожна и не включай свой телефон.
– Ты‑то свой включил!
– У меня не было выбора. Теперь меня мучает совесть.
Эндрю требовалось привести мысли в порядок. Два десятка кварталов до редакции он решил пройти пешком. В первом же попавшемся по пути баре он попросил фернет с колой и, получив отказ (этого ликера по причине его непопулярности у них не имелось), вышел разозленный.
Увидев телефонную кабину, он позвонил в Сан‑Франциско.
– Это Эндрю Стилмен. Я не вовремя?
– Зависит от того, с какой целью вы мне звоните, – ответил инспектор Пильгес.
– Я случайно оказался на месте убийства. Оставил там кучу отпечатков пальцев и теперь мне нужно, чтобы за меня замолвили словечко перед вашими коллегами.
– Нельзя ли поточнее?
– Пусть кто‑то, вроде вас, заверит их, что я не из тех, кто убивает юнцов. Погибшему было не больше двадцати лет. Меня должны оставить в покое, дать мне время довести до конца журналистское расследование.
Пильгес не отвечал, Эндрю слышал его сопение.
– Вы, конечно, случайно оказались на месте преступления? – спросил наконец инспектор безразличным тоном.
– Примерно так.
– Где это случилось?
– В студенческом общежитии музыкальной школы Джульярд на 65‑й улице.
– У вас есть догадки, кто это сделал?
– Нет. Но сработано профессионально.
– Что ж, я сделаю звонок‑другой. В какую историю вы влипли на сей раз, Стилмен?
– Если я отвечу, что сам не знаю, вы мне поверите?
– Разве у меня есть выбор? Вам нужна помощь?
– Не думаю. Во всяком случае, пока.
– Если я вам понадоблюсь, смело звоните, а то я смертельно скучаю.
И Пильгес повесил трубку.
Подойдя к зданию редакции, Эндрю поднял взгляд на надпись «Нью‑Йорк таймс» на фасаде. Потом засунул руки в карманы пальто и зашагал дальше.
Кнопф ждал Сьюзи на скамейке Вашингтон‑сквер, читая газету. Она села рядом с ним.
– Ну и вид у тебя, – проговорил Кнопф, складывая газету.
– Я в растерянности, Арнольд.
– Раз ты обращаешься ко мне по имени, значит, дело серьезное.
– Надо было вас послушаться и не ехать на этот остров. Я выстрелила в человека и теперь должна буду с этим жить.
– Ты убила журналиста?
– Нет, того, кто пытался его утопить.
– Тогда это самооборона.
– Когда перед тобой продырявленный затылок твоей жертвы, от этого как‑то не легче.
– Ошибаешься. Если бы затылок принадлежал тебе, то это очень многое бы меняло, как для меня, так и для тебя. Как вы поступили с телом?
– Утопили в озере.
– Разумно.
– Ну, не знаю… Лучше было послушаться Эндрю и вызвать полицию. Но я ведь никого не слушаюсь!
– Я уже потерял счет времени, которое у меня уходит на то, чтобы тебя защитить. Тебя и других людей. Не буду напоминать о подвигах твоей бунтарской юности. Было бы прискорбно, если бы на трупе нашли твои отпечатки, даже в случае самообороны.
– Увы, боюсь, без отпечатков не обошлось.
– Ты же сказала, что убитый лежит на дне?
– Этот – да. Но есть еще один: мы пришли к одному студенту в школе Джульярд и нашли его мертвым.
– Ты заляпала его комнату своими отпечатками?
– Лестничные перила, дверную ручку, его самого, стул, стол… Только на этот раз мы вызвали полицию. Завтра меня ждут в участке.
– Кто ведет расследование?
Сьюзи отдала ему визитную карточку инспектора.
– Посмотрю, что можно сделать, – сказал Кнопф. – Я позвоню. Только если это будет возможно: ты что, потеряла телефон?
– Нет, он сел.
– Так заряди, черт возьми! Как мне тебя защищать, если я не знаю, где ты находишься? Я тебя предупреждал, Сьюзи: эти поиски – крайне опасное дело.
– Вот только не надо нотаций! Вы будете довольны: я решила свернуть поиски. Продолжать их у меня больше нет сил.
Кнопф похлопал ее по руке.
– Несколько дней назад я бы очень обрадовался, услышав от тебя эти слова.
– Теперь это вас не радует?
– Боюсь, уже поздно. Я должен кое‑что тебе рассказать, Сьюзи, но только ты дай слово, что никому не расскажешь, во всяком случае, сейчас. Я надеялся, что этих откровений удастся избежать, но положение вынуждает раскрыть карты. Похищенные твоей бабкой документы содержали кое‑что не в пример более важное, чем американские позиции во Вьетнаме. Этот слух имел целью всего лишь усыпить противника. Лилиан была активисткой группы, выступавшей против ядерного оружия. Инцидент в кубинском заливе Кочинос только укрепил ее в ее намерениях. Она выкрала из кабинета мужа документы с позициями наших оборонительных ядерных установок и, что еще хуже, ракет большой дальности, тайно развернутых в Европе, на границах Восточного блока. Их существование мы всегда отрицали. Они по‑прежнему там, в пусковых шахтах в лесной чаще. Россия нам больше не враг, однако, по мнению некоторых наших высоких чинов, признание в том, что эти установки есть, приведет к катастрофическим последствиям во внешней политике. В нашей стране с национальной безопасностью не шутят.
– Скажите им, что мы все бросаем, и точка!
– Если бы все было так просто! Я даже не знаю, какая организация на вас охотится: ЦРУ, АНБ, Пентагон? Увы, мои знакомые – такие же старики, как я, отставники весьма солидного возраста.
Сьюзи начертила носком туфли круг в пыли.
– Как бы вы поступили на моем месте? – спросила она, пряча от Кнопфа глаза.
– Когда у машины, несущейся прямо на стену, отказывают тормоза, выход один – прибавить ходу. Разрушить преграду, вместо того чтобы разбиться. Какими бы благоразумными ни были твои нынешние намерения, они тебе не поверят. Единственное, что может их образумить, – найти эти документы и передать их мне. С их помощью я бы попробовал выторговать у них твою неприкосновенность. Как ты понимаешь, очень важно ничего не говорить твоему другу‑репортеру: у вас разные интересы.
– А если им этого покажется мало? – задумчиво пробормотала Сьюзи.
– Если они упрутся, то мы поменяем стратегию. Используем твоего журналиста, он опубликует документы, после чего бояться будет уже нечего: они тебя не достанут.
– Почему не сделать этого сразу?
– Потому что это навсегда превратит твою бабушку в изменницу. Я бы предпочел до этого не доводить. Но если придется выбирать между дипломатическим инцидентом, даже серьезным, и твоей жизнью, то я не буду долго раздумывать.
Сьюзи повернулась к Кнопфу и впервые за весь разговор посмотрела ему прямо в глаза.
– Значит, она действительно была виновата?
– Это как посмотреть. Виновата – в глазах тех, кто нами управлял. Но спустя пятнадцать лет мир поумнел, и мы подписали договор о разоружении. С 1993 года сотни наших славных Б‑52 ржавеют под солнцем Аризоны, хотя, конечно, их сняли с вооружения только для вида: ведь им на смену пришли ракеты…
– Почему вы не рассказали мне всего этого раньше, Кнопф?
– Разве ты стала бы меня слушать? Я пытался, но ты боготворила бабку. Матильда не была нормальной матерью, вот ты и превратила Лилиан в образец для подражания. Или ты думаешь, мне следовало еще глубже загнать нож в нежное детское сердечко?
Сьюзи окинула взглядом парк. Зима лишила его красок. Немногочисленные гуляющие шагали торопливо, пряча руки в карманы, а головы – в воротники.
– Я рисковала жизнью в горах, из‑за меня погибли три человека, одному из которых было от силы двадцать, – и все ради того, чтобы доказать ее невиновность, а теперь вы предлагаете мне безумствовать дальше – ведь вы сами называете это безумием! – чтобы предъявить доказательства ее вины… Какая ирония судьбы!
– Боюсь, как бы ваша семейная сага не оказалась еще более увлекательной! Где твой приятель‑журналист?
– Отчитывается перед своей главной редакторшей.
– Знаю, это не мое дело, но между вами что‑то было?
– Это и вправду не ваше дело. Вы, так хорошо знавший Лилиан, слыхали когда‑нибудь о месте, куда она иногда водила Матильду тайком от мужа?
Кнопф почесал подбородок.
– У твоей бабки был целый вагон секретов. Ты же была на озере и получила тому доказательство.
– С кем ей изменил мой дед?
– Видишь, ты всегда за нее вступаешься! Лучше вернемся к твоему предпоследнему вопросу: мне приходит в голову всего одно местечко. Лилиан была страстной любительницей джаза, тогда как ее муж не признавал ничего, кроме оперы и кое‑какой симфонической классики. Джаз был для него всего лишь варварской какофонией. Когда твоя бабушка садилась за пианино, он заставлял ее закрывать все двери и играть как можно тише. Эдвард каждый месяц ездил по делам в Вашингтон, и Лилиан пользовалась этим, чтобы утолять свою страсть в знаменитом джазовом клубе на Манхэттене, кажется, он назывался «Вэнгард». Правда, не припомню, чтобы она брала туда твою мать. А почему ты об этом спрашиваешь?
– На острове мы нашли письмо Лилиан Матильде. В нем она писала про местечко, где они бывали вдвоем.
– Что еще было в этом письме?
– Только слова любви матери к дочери. Она знала, что ей грозит опасность. Это подобие завещания.
– Если не возражаешь, я бы тоже с ним ознакомился.
– Принесу в следующий раз, – пообещала Сьюзи. – Спасибо, Арнольд.
– За что? Я ничего не сделал.
– За то, что всегда были рядом, что вы такой, что я всегда могу на вас положиться.
Она встала и чмокнула Кнопфа в щеку. От этого проявления нежности он даже покраснел.
– А этот Колман что‑нибудь вам рассказал перед смертью? – спросил он, тоже поднимаясь.
– Нет, мы пришли слишком поздно.
Она зашагала прочь от него по аллее, один раз обернулась и послала ему воздушный поцелуй.
Эндрю ждал ее в баре отеля. Перед ним стоял полупустой бокал.
– Это первый, и тот я не допил, – похвастался он.
– Молчу. – Сьюзи села на табурет, схватила бокал и попробовала содержимое. – Как ты можешь пить такую горечь?
– Дело вкуса. Беседа прошла успешно?
– Как посмотреть! Моя бабка была предательницей, – начала Сьюзи. – Того предательства, в котором ее обвиняли, она не совершала, тем не менее она замышляла измену родине.
– Как поживает твой ангел‑хранитель?
– Хорошо, только он, кажется, врет.
– Бедняжка, одно разочарование за другим!
Сьюзи влепила ему пощечину и допила его бокал.
– Ты тоже врун. Вижу по глазам и чую по дыханию, что ты пил. Этот бокал – какой по счету?
– Четвертый, – подсказал бармен, вытирая стойку. – Что будете, мэм? За счет заведения.
– «Кровавую Мэри»! – сказала Сьюзи.
Эндрю скорчил брезгливую гримасу.
– Кнопф спрашивал, узнали ли мы что‑нибудь от Колмана. А я, между прочим, не называла ему фамилию парня.
Бармен поставил перед ней «Кровавую Мэри» и удостоился от Эндрю негодующего взгляда.
– Тебе нечего сказать? – удивилась Сьюзи.
– Я тебя предупреждал и насчет бабки, и насчет Кнопфа. Только, чур, без рук!
– Кнопф нам не враг, что бы ты ни думал. Он не все мне говорит, но в его ремесле тайна – это оружие.
– Ты узнала от него что‑нибудь еще?
– Да, теперь я знаю, какими документами завладела моя бабушка. Деньги ее не интересовали, она была идеалисткой. Хотела, чтобы Пентагон перестал устанавливать ядерные ракеты в лесах Восточной Европы. Это и есть главная загадка операции «Снегурочка».
Эндрю жестом велел бармену налить ей еще.
– Ты тоже с каждым днем все сильнее меня удивляешь, – продолжала Сьюзи. – Я сообщаю ему небывалую сенсацию, а у него такой вид, словно она интересует его не больше, чем прошлогодний снег!
– А вот и нет, прошлогодний снег мне очень дорог. А вот на американские ракеты, установленные в Европе в шестидесятых годах, мне, каюсь, наплевать. Об этом всегда ходили слухи. Кому они интересны в наше время?
– Это же громкий внешнеполитический скандал!
– Да брось! Когда советские атомные подлодки всплывали у самой Аляски, заходили в норвежские территориальные воды, об этом упоминали разве что желтые газетенки, да и то мимоходом. Если я явлюсь к своей главной редакторше с такой сенсацией, то в следующий раз она отправит меня в Центральный парк на перепись тамошних уток. Хватит, у меня к тебе серьезный разговор. Но не здесь.
Эндрю заплатил по счету, не преминув напомнить бармену, что тот сам вызвался отнести «Кровавую Мэри» на счет заведения. Взяв Сьюзи под руку, он вывел ее на улицу. Два квартала они миновали молча, потом спустились в метро на 49‑й улице.
– Можно спросить, куда мы едем?
– Что ты выбираешь – север или юг?
– Мне совершенно все равно.
– Значит, юг. – И Эндрю потащил ее к лестнице.
Сев на скамейку в конце перрона, они переждали грохочущий состав.
– Ноты Колмана содержат историю, совершенно не похожую на рассказ твоего бесценного друга Кнопфа.
– Ты прочел расшифровку?
– Колман не успел довести работу до конца. Трудно делать определенные выводы, но… – Эндрю повысил голос, чтобы перекричать нарастающий шум подъезжающего поезда. – Теперь мне ясно, почему он требовал прибавки. От этого текста по телу бегут мурашки.
И Эндрю протянул Сьюзи текст, распечатанный в комнате Джека Колмана.
«Они хотят убить Снегурочку.
Если ничего не будет сделано для ее защиты, она навсегда исчезнет.
Под ее ледяной мантией видимо‑невидимо золота, и наши владыки хотят его забрать.
Единственный способ завладеть этим богатством – ускорить ее конец.
Но могила Снегурочки станет и могилой зимы, а это вызовет разрушительные потрясения.
Им известны последствия, но они ими пренебрегают, теперь у меня есть доказательства этого.
Освобожденный северный путь обеспечит их власть и процветание.
Восток или Запад, союзники или противники – это уже не важно. Остановить их – единственный способ положить конец уже начатому ими наступлению.
Наши владыки прибегают к любым средствам для достижения своих целей.
Сначала пойдут трещины, остальное доделает природа.
Спасти Снегурочку – обязанность превыше долга, превыше любви к родине, ибо от этого зависит жизнь миллионов людей».
– Ты что‑нибудь понимаешь? – воскликнула Сьюзи.
– Согласен, стиль чересчур лиричен, но ведь твоя бабушка составила этот текст из отрывков оперного либретто. Когда я прочел это в первый раз, то очень удивился, совсем как ты сейчас. Но потом вспомнил, как возбужденно говорил со мной по телефону Колман, и задумался, что такого он здесь усмотрел, чего не вижу я. Включив свой мобильник, чтобы вызвать полицию, я не посмотрел новые сообщения. Но сейчас, дожидаясь тебя в баре, я обнаружил сообщение от Колмана. Бедняга понял, наверное, что не мы стучим ему в дверь… Это последнее сообщение все поставило на свои места.
Эндрю достал телефон и показал Сьюзи.
«Белоснежка» – это арктические паковые льды».
– А теперь прочти текст еще раз, – предложил Эндрю. – Ты все сразу поймешь – кроме безумия этих людей, вздумавших ускорить его таяние.
– Они надумали уничтожить многолетние полярные льды? – не поверила Сьюзи.
– И открыть Северный морской путь! Какое облегчение для наших властей, всегда боявшихся, как бы не был перекрыт Панамский канал, единственный судоходный путь между Атлантикой и Тихим океаном, позволяющий избежать «ревущих сороковых»… По нему ежегодно переправляется триста миллионов тонн грузов. А принадлежит канал крохотной центральноамериканской республике. Открытие нового морского пути на Севере – задача огромной стратегической важности. Но пользоваться им нельзя из‑за вечных льдов. Для наших нефтяных компаний это тоже стало бы золотым дождем. Помнишь досье любовника твоей бабки? Кого там только нет: политики, финансисты, магнаты, лоббисты, хозяева мультинациональных компаний! Вся эта публика заодно, у нее общие интересы. Под полярными льдами спрятано сорок процентов мировых запасов черного золота, а они остаются недосягаемыми из‑за многометровой ледовой мантии. Помнится, где‑то я читал, что эта подледная сокровищница оценивается более чем в семь триллионов долларов. Неплохой мотив, правда? Поэтому каждая следующая наша администрация так яростно сопротивляется мерам по замедлению глобального потепления. Ураганы, наводнения, засухи, голод, подъем уровня Мирового океана, опасности для населения прибрежных районов – все это мелочи по сравнению с семью триллионами долларов и гарантией энергетического владычества еще на двести лет. Вот уже сорок лет США, Канада и Россия спорят из‑за прав на Арктику. Русские даже отправили на Северный полюс атомную подводную лодку и установили на дне свой флаг!
– А мы воткнули свой на Луне, но ее собственниками от этого не стали, – возразила Сьюзи.
– Далековато, а главное, там еще на найдена нефть. Сколько войн мы затевали ради контроля за нефтяным вентилем, сколько людей расстались ради этого с жизнью… Но меня в этом послании твоей героической бабки больше всего пугает другое: из него следует, что эти люди уже приступили к осуществлению своего проекта.
– Какого проекта?
– «Сначала пойдут трещины, остальное доделает природа»… Ударить по паковым льдам из глубины, чтобы ускорить его таяние!
– Как?
– Пока не знаю. Но если посмотреть, с какой скоростью они сокращаются из года в год, то закрадывается мысль, что этот сценарий – не вымысел. Так или иначе, у меня такое впечатление, что по нему уже вовсю играется пьеса.
– Ты хочешь сказать, что наше правительство сознательно способствует таянию арктических льдов, чтобы заняться в Арктике нефтедобычей?
– Что‑то в этом роде. Можешь себе представить, что произойдет, если мы найдем реальные доказательства того, о чем говорится на этом листочке? Сомневаюсь, что все ограничится простым внешнеполитическим инцидентом. Под вопросом окажется сама возможность доверять США на мировой арене. Представь реакцию экологических движений, неформалов, стран, которым глобальное потепление причиняет огромный ущерб. Не говоря уж о наших союзниках в Европе, у которых тоже есть претензии на арктические богатства. Нет, «Снегурочка» – настоящая пороховая бочка, и мы с тобой на ней восседаем!
– А еще это самый лучший сюжет во всей твоей журналистской карьере!
– Если мы выживем, и у меня будет возможность об этом написать.
Пока Эндрю и Сьюзи перечитывали текст, таким сложным способом переданный им Лилиан Уокер, камеры наблюдения передавали их изображение на экраны в службе безопасности. Программы распознавания, задействованные после 11‑09‑2001, уже передавали их приметы.
Человек в темном костюме стоял опершись на подоконник и любовался городом, растянувшимся до самой оконечности острова, где его обнимал океан. Глядя на скользящее по Гудзону судно, Элиас Литтлфилд подумал, что, будь у него семья, он бы никогда не стал проводить с ней время в таком плавучем многоквартирном доме. Путешествовать целым стадом – это ужасно вульгарно.
Он убрал очки в жилетный карман и прищелкнул языком. Потом с суровым, рассерженным видом повернулся к людям, сидевшим за столом для совещаний:
– Я полагал, что особенность этой структуры – умение предвосхищать, а не пытаться смягчить последствия. Не найдется ли у кого‑нибудь из вас немного свободного времени, чтобы немедленно доставить нам этот документ?
– Было бы ошибкой задержать их прямо сейчас, – возразил Кнопф с нажимом.
Литтлфилд подошел к столу и налил себе полный стакан воды. Сосущий звук, с которым он пил, вызвал у Кнопфа приступ отвращения.
– Ваши пташки двое суток порхали невесть где, – сказал он. – Я не допущу, чтобы это повторилось.
– Это вы провели столь блестящую операцию на острове Кларкс?
Литтлфилд смотрел на своих сотрудников добродушно, с видом заговорщика. Пусть каждый знает, что все они – сплоченная команда под его чутким руководством.
– Нет, мы ни при чем.