«Британская армия. Северный лагерь. Олдершот».
Не может этого быть!
Военная база появилась здесь в 1854 году, но ее снесли в 2079‑м, когда освобождали место быстро растущим городским окраинам.
– Правильное место, неправильное время, – пробормотал он, выходя из‑под укрытия.
Он быстро двинулся к часовому, его ходули с металлическим лязгом зацокали по дороге. Человек взглянул на него.
– Господи! – с ужасом воскликнул солдат, увидев высокую нескладную фигуру. – Ты кто… такой?
Вместо ответа раздраженный Оксфорд грубо схватил солдата за плечо.
– Какое сегодня число?
Часовой совершенно опешил.
– Что… ч‑что? – пробормотал он.
– Число какое! – закричал Оксфорд и стал хлопать солдата по щекам, пока не уловил искру понимания в бессмысленно уставившихся на него глазах.
– Какое сегодня число? – громко повторил он. – День, месяц, год.
– П‑пятница, м‑март, д‑девятое, – заикаясь, произнес солдат.
– Год какой? – потребовал Оксфорд, как следует встряхнув бедолагу.
– 1877‑й.
Рука Оксфорда опустилась; пораженный, он отступил назад.
Солдат нащупал винтовку, вскинул ее и спустил курок. Пуля скользнула по боковой поверхности шлема Оксфорда, откинув его голову в сторону. Справа донесся крик. Он услышал стук сапог – сюда бежали. Он повернулся, шагнул в сторону, приказал костюму перенести себя обратно в «Чернеющие башни», прыгнул в воздух и приземлился под ярким солнцем.
– Тебя не было меньше двух минут, – сообщил маркиз. – Ты убедил меня, мистер Оксфорд! Ты исчез прямо перед моими глазами! Потрясающе! Но подожди… что с твоим шлемом?
Путешественник во времени сделал пару шагов по траве, споткнулся и упал на колени у ног Бересфорда. Он потянулся, чтобы снять с себя шлем, и закричал от боли – шлем обжег ему руки.
– Осторожно! По твоей голове пляшет синее пламя! – закричал маркиз. – Секунду! Я сейчас!
Он метнулся в дом и через несколько мгновений выскочил с занавесом, который сорвал с застекленной двери. Обмотав занавес вокруг шлема Оксфорда, он поднял его и бросил на траву. Занавес загорелся. Бересфорд начал сбивать пламя сапогами. Голубой огонь померцал вокруг неповрежденного черного купола, потом уменьшился и совсем погас.
– Я не попал домой, – сказал Оксфорд, сбрасывая сапоги.
– В будущее? Почему? Где же ты был?
– В Олдершоте, в том месте, где должен стоять мой дом, но его там еще не было. Я приземлился в 1877 году.
– Сорок лет отсюда, – сказал Бересфорд, поднимая ходули. – Пойдем в дом. Я думаю, ты не станешь возражать против пары рюмок бренди.
– Нет, Генри, не нужно. Если ты не против, я какое‑то время посижу один. Я должен понять, что произошло.
– Ладно. В любом случае мне сегодня надо в Лондон, и я могу остаться там ночевать. Так что отдаю тебя во власть размышлений. Увидимся завтра утром. Да, и распоряжайся, как у себя дома.
– Спасибо, Генри, за твое великодушие. Даже не знаю, что я делал бы без тебя. Ты настоящий друг.
– Даже не думай об этом. Кстати, как друг, могу я сделать тебе одно замечание?
– Конечно.
– У тебя дикий взгляд, Эдвард. Ты, как только очнулся, схватил свой пульт управления и работал над ним без перерыва. Отдохни‑ка несколько дней. Займись чем‑нибудь другим. Поедем со мной в Лондон. Я собираюсь в Афинский клуб. Там будет Брюнель, знаменитый инженер, слышал о таком?
– Конечно, в мое время он тоже известен. Но я не могу, Генри. Я не могу покинуть «Чернеющие башни». Здесь, в изоляции, я чувствую себя сносно, но стоит мне выйти за эти стены, как придется столкнуться с миром, очень отличным от моего. Разница между ними огромная, пропасть – уверяю тебя. Это обернется для меня плохо, знаешь чем? Я испытаю культурный шок, от которого никогда не оправлюсь.
– Культурный шок? А что это такое?
– Подумай о всех тех вещах, которые делают тебя тем, кто ты есть, Генри. Что, если их заменить совсем другими? Будешь ли ты тем же самым человеком?
– Я бы приспособился.
– Тебе так кажется. Точнее, до какого‑то предела приспособиться можно. Но за этим пределом начинается разрушение.
– Слушай, если Лондон слишком тяжел для тебя, отдохни здесь. Поспи, выпей и, самое главное, не работай и не думай… хоть несколько часов.
– Попробую.
Сразу после полудня маркиз Уотерфордский уехал из «Чернеющих башен», оставив Оксфорда наедине с его устройствами.
Брок подал ланч, который путешественник во времени съел, не чувствуя вкуса. Несмотря на совет Бересфорда, все его мысли крутились только возле одного: почему ему не удалось вернуться домой? Он тщательно осмотрел сложное оборудование шлема, но без определенных инструментов исправить его было невозможно. Надо возвращаться в 2202 год!
Он размышлял над этим и после полудня, и весь вечер, сгорбившись в кресле и не замечая Брока, который время от времени заходил, чтобы пошевелить огонь в камине, принести чай и предложить еду.
– Извините меня, сэр, – спросил Брок, заглянув, наверное, уже в четвертый раз, – не нужно ли вам чего‑нибудь? Уже час ночи, я бы хотел пойти спать.
Оксфорд посмотрел на него невидящим взглядом.
– Что? А, да, конечно. Иди. Спасибо.
Камердинер ушел, и Оксфорд остался один.
Огонь погас.
Ночь прошла.
Солнце встало.
Вновь появился Брок.
Он застал Оксфорда шагающим по комнате взад и вперед.
– Приготовить завтрак, сэр?
– Нет! – рявкнул Оксфорд. – Где твой хозяин?
– В Лондоне, сэр. Вернется сегодня утром, но попозже.
– Позвони ему! Мне надо поговорить с ним.
– Позвонить в колокольчик, сэр? Так он не услышит…
– Немедленно звони!
– Он… он… в Лондоне. Вы не поняли меня, сэр.
– Я прекрасно понял тебя! Что, не можешь набрать… А! Черт! Ну конечно! Ох, извини меня, Брок. Ладно, я подожду. Скажи своему хозяину, что я хочу видеть его, как только он придет. Хорошо?
– Обязательно скажу, сэр.
– Иди.
Ждать пришлось до трех часов.
Бересфорд не успел войти в дом, как услышал дикий крик:
– Где ты был, черт возьми? Я жду тебя весь день!
Передав слуге перчатки и шляпу, маркиз молча посмотрел на осунувшегося путешественника, который орал во весь голос и явно был не в себе.
– Что с тобой случилось, Оксфорд?
– Входи скорее. Мне нужно кое‑что сказать тебе. Очень срочно!
Бересфорд пожал плечами, вошел, расстегнул камзол для верховой езды и снял его.
– Ну что? – спросил он, кидая камзол на спинку стула.
Эдвард Оксфорд, с горящим взглядом и исказившей рот болезненной усмешкой, вдруг пробежался пальцами по своим растрепанным волосам и рассмеялся безумным смехом.
– Я не могу вернуться назад! – крикнул он. – Я не могу вернуться!
Бересфорд опустился в кресло.
– Назад? Домой, ты имеешь в виду? В 2202 год?
– Да! Именно это я и имею в виду! Что ты переспрашиваешь всякие глупости? Не понимаешь, что ли? Совсем дурак?
– Успокойся, Эдвард. Остынь. Вспомни, что ты мой гость.
Оксфорд обхватил голову и уставился на маркиза.
– Я убил человека, – прошептал он.
– Ты? Когда?
– Спустя три года. Я убил его случайно. Он мой предок.
– Боже мой! Садись. Расскажи подробнее.
Оксфорд прошаркал к стулу, уселся и уставился в пол.
– Генри, представь себе, что время – это веревка, протянутая от настоящего момента до 2202 года. Теперь отметь на ней точку неподалеку от нас – 1840 год. В этой точке находится человек, которого зовут так же, как и меня, – Эдвард Оксфорд. Будем называть его Первый Оксфорд. Если ты пойдешь вдоль линии, то увидишь, что этот человек стал отцом, его ребенок вырос и тоже стал отцом, и так далее вплоть до 2162 года, когда далекий потомок Первого Оксфорда дал жизнь мне.
– Да, я представил себе эту картину, – кивнул Бересфорд. – И что?
– А теперь перенесемся в 2202 год, мой сороковой день рождения. Я совершил прыжок с дальнего конца веревки в 1840 год и убил Первого Оксфорда, потом прыгнул в начало, где мы сейчас.
– В настоящее время, – уточнил маркиз.
– Да, черт возьми. В 1840 году линия прервалась. Ее продолжение, содержащее всех потомков Первого Оксфорда, больше не соединено с той частью линии, где мы находимся. Оно все еще существует, но не для нас. Для нас все, что произошло после смерти Первого Оксфорда, должно быть написано заново. Вот почему мне некуда прыгать, впереди ничего нет!
– Но ты же был в 1877 году. Это за точкой обрыва!
– Да, так оно и есть, и я размышлял над этой загадкой всю ночь. И теперь я знаю, что произошло. Я прыгнул в самый конец моего естественного жизненного пути.
– Не понял.
– Генри, если я останусь в этом времени, то в 1877 году мне будет 80 лет. И в пятницу 9 марта 1877 года я вполне могу умереть. Это естественно в таком возрасте.
– Ты хочешь сказать, что можешь путешествовать, как и раньше, в пределах выделенного тебе времени, но не можешь уйти за него, потому что тебе нужно будущее, которое уже произошло?
– Да!
– Значит, ты вычеркнул себя из жизни? Но почему, Эдвард? Почему ты убил этого человека?
– Я бы не хотел углубляться в детали. Как я уже сказал, это была случайность, несчастный случай.
– Тогда пойди и не допусти его. Если ты в состоянии отправиться в 1877 год, то уж тем более можешь добраться до 1840‑го. Иди и не допусти смерти Первого Оксфорда.
– Генри, неужели ты не понимаешь? Я здесь, я убил его; никто не остановил меня; следовательно, даже если я попробую, то ничего не получится! Это бесполезно!
– Такие путешествия выше моего разумения, – ответил Бересфорд, – но в будущем ты жив и изобрел эту машину времени. А это было бы невозможно, если б кто‑то убил твоего предка. Тем не менее, ты здесь. То, что ты воспринимаешь события столь неотвратимо, не означает, что ты не в состоянии вернуться назад и изменить их.
Эдвард посмотрел в пустоту.
– Да, – задумчиво прошептал он. – Да, это может быть правдой. Стоит попробовать!
Он вскочил.
– Я должен поработать над костюмом, Генри. Шлем и пульт управления повреждены, попробую восстановить их!
– Но, ради бога, отдохни хоть чуть‑чуть! Ты выглядишь так, как будто не спал всю ночь!
– Я не спал! Нет времени! – крикнул Оксфорд, бросаясь к столу, где были разложены все его инструменты.
Бересфорд покачал головой.
– Никогда бы не подумал, – тихо сказал он, – что именно ты – повелитель времени.
Три года спустя Эдвард Оксфорд опять потерпел неудачу. От обоих Оксфордов он оказался дальше, чем планировал, и, когда пробегал мимо полицейского, понял, что не успевает: два человека уже сцепились, дуло пистолета было нацелено на королеву.
– Стой, стой, Эдвард! – завопил он.
Внезапно из пульта управления вылетела молния и ударила прямо в землю. Электрический разряд прошел через него, он скорчился от боли, а когда вновь поднял взгляд, выстрел прогремел, и из головы королевы Виктории хлынула кровь.
Она опрокинулась назад и начала выпадать из кареты.
Оксфорды сражались. Первый споткнулся и упал, его голова ударилась о прутья изгороди.
«Это все я, – подумал путешественник во времени. – Отвлекся – и сразу крик и вспышка. Я посмотрел на себя, стоящего на холме, и невольно отодвинул руку предка. Я направил пистолет прямо ей в голову!»
– Нет! – заорал он. – Нет!
Из пульта управления дождем посыпались искры.
Он повернулся.
Констебль почти поравнялся с ним.
Оксфорд прыгнул над его головой и приземлился обратно в 1837 год.
– Я не могу остановить это! – крикнул он Генри де ла Пое Бересфорду, врываясь в застекленную дверь. – Может, этого не случилось бы, если б я не вернулся туда!
Он уткнул лицо в ладони и застонал.
– Спи, – приказал Бересфорд. – Отдохнешь, и голова прояснится. Мы найдем выход. И помни: у тебя есть сорок лет, чтобы решить эту проблему.
– Тысяча чертей! – выругался Оксфорд. – Я не могу быть викторианским затворником всю оставшуюся жизнь. И жена ждет меня домой к ужину.
Внезапно ему стало смешно от контраста между необычным и обыденным, он потерял контроль над собой и, откинув голову назад, дико засмеялся; его хохот, грубый и страшный, заставил маркиза содрогнуться.
Эхо этого дьявольского хохота пронеслось по всем «Чернеющим башням».
И, возможно, проникло сквозь время.
Глава 17
РАЗУБЕЖДЕНИЕ
«Ничто не вечно, и менее всего та сущность, которую вы считаете мной».
Генри де ла Пое Бересфорд, 3‑й маркиз Уотерфордский
Эдвард Оксфорд бушевал весь вечер, пока Бересфорд не призвал на помощь Брока; вместе они почти силой утащили путешественника во времени наверх, в спальню. Там они раздели его – оба уже научились снимать его облегающий белый костюм – и положили на кровать. Он заснул судорожным прерывистым сном, что‑то бормоча, постанывая, вскидываясь и переворачиваясь.
Когда на следующий день он приковылял в гостиную, вид у него был болезненный, изможденный и жалкий, вокруг глаз темнели круги.
– Ешь, – скомандовал Бересфорд, указывая на блюда, которые дворецкий расставил на столе.
Оксфорд сел и стал машинально жевать, не разбирая, что ест, и уставившись в никуда.
– У меня вопрос, – сказал маркиз.
Оксфорд что‑то невнятно промычал.
– Где твой предок сейчас, в июне 1837‑го?
– Ему пятнадцать лет. Он живет с матерью и сестрой в съемной квартире на Вест‑плейс, в Ламбете.
– А где он окажется, когда ты убьешь его?
– В Грин‑парке.
– Так отправляйся в Ламбет, найди его и убеди в том, что он будет убит, если в 1840‑м поедет в Грин‑парк.
Оксфорд откинулся на спинку стула и посмотрел на маркиза.
– Да, – пробормотал он. – Если я сумею так сделать… если смогу взять себя в руки и не нервничать… может, и сработает!
– Ты знаешь, где Вест‑плейс?
– Да, рядом с Императорским военным музеем.
– С чем?
– С Имп… А… подожди‑ка, его еще не построили. Нет, там королевская больница. Как ее? Забыл…
– Ты имеешь в виду Бедлам?
– То самое место, где мой предок проведет двадцать четыре года, если я помешаю себе убить его.
– Он был… то есть является, я хотел сказать… сумасшедшим, да?
– Как раз сейчас, в 1837‑м, у него начали появляться первые симптомы душевной болезни. Пик безумия придется на 1840‑й, когда он совершит преступление. Его схватят, будут судить и заключат в этот… как ты сказал… Бедлам. За следующие двадцать лет рассудок к нему вернется, но он останется в заключении. Со временем его переведут в Бродмур, потом освободят и депортируют в Австралию, где он женится на девушке. У них будет ребенок, который и станет моим… прапра‑… не знаю, сколько раз, прадедушкой.
Бересфорд наклонился, положил подбородок на руки и внимательно посмотрел на своего странного гостя.
– Так теперь ничего этого не произойдет?
– Я вернулся обратно во времени, чтобы предотвратить преступление, – ответил Оксфорд. – И вместо этого убил его.
– Теперь не будет счастливого конца в Австралии?
– В любом случае его и не было, Генри. Вот, взгляни.
Оксфорд вытащил из кармана бумажник, вынул из него сложенный листок и подал Бересфорду. Маркиз развернул его. Письмо было написано чернилами, которых он раньше никогда не видел. Он прочел следующее:
«Брисбен, 12 ноября 1888 года.
Моя дорогая!
На всем белом свете нет другой такой, как ты, и то, что я так плохо с тобой обращался, мучает меня даже больше, чем тот предательский поступок, который я совершил в 1840 году. Я не желал ничего другого, как только дать тебе и нашему сыну хороший дом, и до конца своих дней я буду сожалеть о том, что стал пьяницей и вором, а не хорошим мужем, а еще я чувствую, что дни мои сочтены и я ослабел как телом, так и душой.
Я ни в коем случае не осуждаю тебя за то, что ты сейчас делаешь. Ты еще молода и должна устроить жизнь себе и нашему ребенку в Англии, вместе с родителями, а если бы ты осталась здесь, я бы принес тебе еще больше горя и несчастий, потому что я одержим дьяволом, который выбрал меня своим подручным, еще когда я был подростком. Поверь мне, прошу тебя, именно его зловредное влияние навлекло горе на всю нашу семью, ибо моя истинная душа не желала ничего другого, кроме покоя и счастья с тобой. Ты помнишь, я сказал тебе, что отметинка у тебя на груди – знак того, что Господь простил мое преступление и даровал мне тебя, вознаградив за годы, проведенные в больнице, когда я пытался восстановить свой рассудок?
Сейчас я молю Его, чтобы Он с состраданием взглянул на мое падение, и чтобы эта отметинка, напоминающая по форме радугу, которая есть и на груди нашего сына, передалась бы и всем нашим будущим потомкам. Пусть она явится знаком того, что за страшное зло, совершенное мною, возмездие обрушилось только на меня, а не на другого Оксфорда, ибо это я нажал на курок, и никто другой. Пусть с моей смертью, которая уже недалеко, вся эта история завершится, и грязное пятно на моем имени будет стерто.
Ты была самым лучшим, что даровала мне жизнь.
Будь счастлива и вспоминай лишь наши самые первые дни.
Твой любящий муж Эдвард Оксфорд
P. S. Передай привет своим дедушке и бабушке. Они были одними из моих первых друзей и проявили ко мне, еще подростку, столько доброты, что я до сих пор вспоминаю о них с большой любовью».
– Это копия письма, которое он послал своей жене, после того как она бросила его и вернулась в Лондон к своим родителям. Оригинал у меня дома. Письмо передавалось в нашей семье из поколения в поколение, – объяснил Оксфорд.
– Невероятно! – воскликнул Бересфорд. – Письмо из будущего!
– Для меня из далекого прошлого, – возразил Оксфорд. – А теперь письмо уже не будет написано.
– И, тем не менее, оно здесь, у меня в руке, – с удивлением пробормотал Бересфорд. – В связи с письмом возникает несколько вопросов. Во‑первых, кто его жена?
– Не знаю. Ее имя не сохранилось. Я знаю только, что она была из семьи, с которой он познакомился еще до преступления. Обрати внимание на постскриптум.
– А преступление квалифицировалось как государственная измена, да? Видимо, оно было очень тяжким, иначе ты не отправился бы в наше время, чтобы предупредить его.
– Да, так и есть. Оно оставалось позором для нашей семьи на протяжении многих поколений.
– Ты не хочешь рассказать мне, что он совершил? Или я должен сказать «совершит»?
– Я не хочу.
– А что за отметинку он упоминает?
– Родимое пятно над сердцем, голубовато‑желтое, по форме похожее на дугу. Оно время от времени появлялось в поколениях Оксфордов. У меня нет, но у моей мамы есть.
– Знак Божьего прощения; во всяком случае, так думал этот бедолага, – прошептал Бересфорд. – А что с ним сталось в конце концов?
– Он умер нищим в 1900 году.
– Если ты найдешь его и отговоришь от преступного замысла, то, возможно, спасешь и от несчастной судьбы. Но тогда возникает другая проблема: если он не совершит преступления, его не вышлют в Австралию, он не встретит девушку, и твои предки не появятся на свет.
Оксфорд кивнул и устало взъерошил волосы.
– Я уже думал об этом еще до своей попытки, – признался он. – Но сам посуди: Первый Оксфорд знал дедушку и бабушку будущей жены еще до того, как его посадили в тюрьму. Так что, если он останется на свободе, то может встретить ее и начать ухаживать за ней до ее эмиграции, и она станет его женой.
Бересфорд посмотрел на него с удивлением.
– Господи, Эдвард, неужели ты затеял все это опасное предприятие, только чтобы защитить свое будущее существование? Да ты в своем уме?
– Заткнись к чертовой матери! – рявкнул Оксфорд, и его глаза внезапно полыхнули диким пламенем. – Это вопрос вероятности, а теория вероятности – наука будущего, тебе этого не понять, и твои комментарии излишни. Да ты просто примитивная обезьяна!
Бересфорд вскочил.
– Как вы смеете, сэр? Я напоминаю вам, что это мой дом, и я никому не разрешу говорить со мной в таком тоне. Я иду на конюшню. А вы, пожалуйста, обдумайте свое поведение, мистер Оксфорд, потому что будь я проклят, если стану держать тут человека, который так отзывается обо мне!
Он вышел и хлопнул дверью.
Эдвард Оксфорд какое‑то время глядел ему вслед, потом подошел к камину и уставился на пламя, пожиравшее поленья.
Этой же ночью, в одиннадцать часов, он приземлился на территории Бедлама, рядом с юго‑восточной стеной, переместившись в будущее всего на какие‑то два часа, – стояли последние дни июня 1837 года. Рядом, закутанная в туман, темнела большая стена больницы.
Перепрыгнув через нее, он попал на кладбище, быстро пересек его, перемахнул через ограду и, ударившись о брусчатку улицы за ней, неожиданно оказался прямо перед каким‑то служащим, который закричал, выронил стопку бумаг и убежал.
Оксфорд посмотрел налево, туда, где переулок выходил на оживленную улицу.
– Наверно, это Сент‑Джордж‑роуд, – прошептал он. – Тогда это Жеральдин‑стрит, и Вест‑плейс прямо передо мной.
Он услышал приближающиеся шаги и быстро свернул в сторону, перешел улицу и оказался на затянутой туманом площади, внутри которой находился маленький огороженный сад. За оградой деревья склонялись над глубокими колодцами темноты. Превосходное укрытие.
Он знал, что Оксфорд служил рассыльным в разных пабах, прежде чем осел в «Шляпе и перьях» в 1839‑м, а потом в «Борове в загоне» в начале 1840‑го. Оксфорду не было известно, чем его предок занимался в 1837 году, но тогда мальчишке было всего пятнадцать лет, и, по всей видимости, он устроился на работу где‑то поближе к дому. Ламбет – довольно респектабельный район, пабы здесь вполне приличные, а приличные заведения закрываются в одиннадцать тридцать. «Значит, – рассудил Оксфорд, – Первый Оксфорд вернется домой в ближайшие два часа».
Он долго ждал его, но тот так и не появился.
Проходили мужчины, реже женщины, молодые парочки, но никого, похожего на его предка.
В два часа ночи Оксфорд, промокший и замерзший, вышел из своего укрытия, прыгнул в воздух и приземлился в том же месте в одиннадцать часов следующей ночи.
Он снова ждал.
Никого.
Он ждал и назавтра, и послезавтра.
Безуспешно.
Он валился с ног от усталости, его мучил насморк, от его хладнокровия не осталось и следа.
По пульту управления струились потоки энергии. Он потуже натянул плащ.
– Проклятый мир, – прошептал он самому себе.
И тут появился пятнадцатилетний Оксфорд.
Было ровно двенадцать часов тридцать минут.
Путешественник во времени мгновенно узнал своего предка – он выглядел в точности, как он сам в юности.
Он перепрыгнул через ограду, схватил подростка за плечо, повернул к себе и ударил кулаком в челюсть.
Первый Оксфорд повис у него в руках.
Оксфорд из будущего поднял «предка» и потащил в сад.
Держа его на руках, он прыгнул на три с половиной часа вперед. В четыре утра здесь было потише.
Он положил мальчишку на траву и присел над ним. Потом хлопнул его по щеке. Первый Оксфорд открыл глаза и пронзительно завизжал. «Потомок» зажал ему рот.
– Заткнись! Слышишь? – И он дико уставился в его глаза.
Первый Оксфорд, дернув головой от страха, судорожно кивнул. Все его тело била дрожь.
Второй Оксфорд убрал руку.
– Слушай меня и запомни, что я сейчас скажу.
Мальчик опять кивнул. Потом еще и еще.
Оксфорд схватил его за волосы.
– Прекрати валять дурака, маленький идиот! Я кое‑что скажу тебе… это инструкции, и ты будешь беспрекословно выполнять их. Понял?
Рот Первого Оксфорда самопроизвольно открылся и закрылся. На губах выступила пена.
– Через три года тебе придет в башку преступный план. Даже не пробуй воплотить его, понял?!!
Мальчик издал булькающий звук. В его глазах застыл невыразимый ужас.
– Если ты сделаешь то, что задумал, твое имя навсегда останется в истории. Ты опозоришь все поколения Оксфордов. И меня в том числе! Ты понял? Меня, Эдварда Оксфорда!
Первый Оксфорд что‑то быстро и невнятно пробормотал.
– Замолчи! – оборвал его «потомок». – Слушай дальше, кретин! 10 июня 1840 года держись как можно дальше от Конститъюшн‑хилл. Запомни эту дату и это место! Июнь, 10‑е число. Не ходи на Конститъюшн‑хилл.
Мальчик начал истерически хохотать. И не мог остановиться.
Путешественник во времени отпустил его, встал и с отвращением посмотрел на него. Жалкий ублюдок.
Одно стало ясно: Первый Оксфорд уже в пятнадцать лет был сумасшедшим.
Оксфорд оставил его и прыгнул в Грин‑парк, в 10 июня 1840 года, но не сумел материализоваться рядом с местом убийства, а оказался на склоне холма за большим деревом. Снизу доносились громкие крики.
Далеко справа от него какой‑то человек бежал по направлению к лесистому углу парка. За ним гнался полицейский.
Впереди, у подножия холма, принц Альберт стоял на коленях рядом с телом жены, четыре всадника с трудом сдерживали охваченную паникой толпу.
По другую сторону королевской кареты лежал мертвец, голова которого была наколота на прут.
– Нет! – крикнул Оксфорд. – Нет!
Он вернулся в «Чернеющие башни» в 1837 год, приземлился и упал на колени.
И тут он вспомнил, что вопил Первый Оксфорд, когда они боролись рядом с королевской каретой: «Отпусти меня! Мое имя запомнят. Я останусь в истории!»
– Нет! – Оксфорд подняв лицо к небу и зарыдал. – Это не я! Я не мог вызвать все это! Господи, я не виноват!
Дней десять Эдвард Оксфорд провел в кровати: его била лихорадка, и он что‑то неразборчиво бормотал в бреду.
Генри де ла Пое Бересфорд забыл свою обиду и ухаживал за ним, потому что этот человек из будущего притягивал его к себе с какой‑то неведомой силой.
– В будущем люди могут стать, как боги, – сказал Бересфорд Броку.
Камердинер недоверчиво поглядел на больного. Ничего богоподобного он не заметил в этом человеке с изнуренным лицом, острые скулы которого обтягивала бледная, как саван, кожа. Со времени первого появления в особняке Оксфорд, казалось, постарел лет на двадцать. Глубокие морщины прорезали кожу по обеим сторонам рта, окружили глубоко запавшие глаза, забрались на лоб. Нос заострился.
– Послать за врачом, сэр?
– Нет, – ответил Бересфорд. – Это простуда, пройдет.
На самом деле все было намного серьезнее.
Эдвард Оксфорд распадался. Погрузившись в чуждый для себя мир и зная, что его собственный больше не существует, он постепенно освобождался от действительности. Психологические узы ослабели и соскользнули. И теперь он плыл, теряя координаты, а с ними и здравый рассудок.
Лихорадка прекратилась во вторник, 6 июля. Это случилось ночью, когда Оксфорда разбудили крики.
Какое‑то время он лежал, не соображая, где находится, потом медленно вернулась его истерзанная память, и он застонал от отчаяния.
Крики продолжались.
Эхо металось по особняку. Кричала женщина, и ее вопли перемежались со злым мужским голосом.
Сделав усилие, Оксфорд сполз с кровати, неверной походкой доковылял до стула, снял со спинки халат, надел его и пошаркал к двери. Он вышел в холл и какое‑то время стоял, опираясь о стену.
– Пожалуйста! – умолял женский голос. – Не надо! Я больше не выдержу! Пощадите!
Крики доносились из комнаты маркиза, расположенной дальше по коридору.
Оксфорд сделал пару шагов по направлению к ней, но внезапно дверь перед ним с треском распахнулась, из нее вывалилась абсолютно голая женщина и рухнула на пол. Потом с трудом поднялась на четвереньки и поползла к нему. Он увидел, что вся ее спина исполосована красными рубцами, многие из которых кровоточили.
– Не надо, прошу вас! – стонала она.
В коридор, пошатываясь, вышел Бересфорд в одних бриджах. В левой руке он держал бутылку, в правой – хлыст.
Он захохотал демоническим смехом, поднял руку, и хлыст с силой свистнул по пояснице женщины.
– Прекрати! – заорал Оксфорд.
Женщина упала ничком и лежала, всхлипывая.
– Бог мой, – воскликнул маркиз, увидев Оксфорда. – Ты очнулся?
– Что здесь происходит?
– Ха! – рассмеялся Бересфорд. – Я даю этой шлюхе то, что она заслужила. И это стоит мне всего несколько шиллингов! Дешевая потаскуха!
Его хлыст свистнул, он захохотал.
Оксфорд взмахнул руками и дернулся было навстречу Бересфорду, но пол вдруг стремительно качнулся к нему. Он повалился и больно ударился лбом. Больше он ничего не помнил.